От редакции

 

 

 

В июле 1994 года в редакции нашего журнала состоялось обсуждение сегодняшнего положения дел в Русской православной церкви.

 

В беседе приняли участие: Александр Копировский, профессор Высшей христианской школы при православном братстве «Сретение»; священник Георгий Кочетков; Александр Кырлежев, директор московского Центра по изучению религий; Игорь Виноградов, главный редактор журнала «Континент»; Сергей Юров, ответственный секретарь и зав. отделом религии журнала «Континент». […]

 

 

 

 

 

И. Виноградов. Александр Михайлович, наши читатели, без сомнения, знают об истории, приключившейся с вашей общиной в первой половине 1994 года. Тем не менее, нельзя ли восстановить, пусть вкратце, канву событий?

 

 

 

А. Копировский. 24 декабря 1993 года настоятель Владимирского собора бывшего Сретенского монастыря о. Георгий Кочетков был вызван к патриарху. Предшествовали этому вызову долгие наши попытки туда попасть и получить ответы на целый ряд серьезных вопросов, которые мы предварительно письменно задали. Мы просили благословение на школу, на журнал, на нашу огласительную практику, на детские учреждения. В свое время нам было предписано представить то, что мы русифицируем и как, изложить принципы русификации. Мы все сделали, подробно, с образцами переводов, передали в патриархию. На все это практически никакого ответа не было.

 

 

 

И. Виноградов. Это все в течение 1993 года?

 

 

 

А. Копировский. В течение 91-го, 92-го, 93-го годов.

 

 

 

А. Кырлежев. То есть вы подавали патриарху развернутые материалы, обоснования, принципы и примеры?

 

 

 

А. Копировский. Да. И ничего мы не получили, никакого ответа. Единственное — нам время от времени давали понять: «Пока вас не запрещают, работайте, просто действуйте сами, на свой страх и риск». […]

 

И вот, не получая ответов на вопросы, серьезные вопросы, мы стали беспокоиться. Почувствовали, что обстановка меняется, сгущаются слухи о том, что во Владимирском соборе будет подворье Псково-Печерского монастыря.

 

 

 

И. Виноградов. Когда это стало сгущаться?

 

 

 

А. Копировский. Осенью 1993 года. А в конце декабря о. Георгия пригласили к патриарху. Был трудный разговор, были большие претензии, но, как оказалось, практически все было основано на недоразумениях. О. Георгий достаточно ясно и подробно рассказал о ситуации и услышал от патриарха: «Ну, раз так, то мы еще продолжим разговор».

 

Однако буквально через неделю началось давление. В «Русском вестнике» были опубликованы обращение «Союза православных братств» и статья, где и наше братство, и лично Кочетков обвинялись во всех возможных грехах и ересях, в разложении Церкви, в заговоре. На выражения там не скупились. Вместо продолжения беседы с патриархом о. Георгий был вызван на епархиальный совет, где от него категорически потребовали: служить только по-славянски, прекратить читать тайные молитвы вслух, а главное — вручили Указ патриарха о перемещении общины из Владимирского собора в Успенскую церковь, занятую тогда музеем ВМФ.

 

 

 

И. Виноградов. Отец Георгий, что происходило на епархиальном совете?

 

 

 

о. Г. Кочетков. На епархиальном совете 31 января я сказал, что подчиняюсь требованиям, поскольку они от имени моего правящего епископа, я канонически обязан подчиниться. Но я сразу говорю, что не согласен с тем, что можно переводить нас в Успенский храм, так как это ставит под угрозу все школы, все просвещение, все то, что налаживалось многими годами и что работает. Крупнейшая огласительная школа в стране. Я сказал, что никогда не смогу убедить людей в том, что Церковь, которая столь нуждается в духовном просвещении (какими бы ни были наши школы, пожалуйста,— обсуждайте, критикуйте, но не громите), должна закрывать действующие школы. […]

 

Когда на меня пытались нажать еще и еще: мы вас закроем вообще, мы отгородим вас от паствы, а паству от вас,— я ответил: «Ну, насилие можно умножать сколько угодно, это безразмерная вещь». И вот я просто назвал вещи своими именами и только — насилие есть насилие, антицерковная деятельность есть антицерковная деятельность, от чьего бы имени она ни велась. И мы вынуждены подчиниться. Но это не послушание, это подчинение грубой внешней силе.

 

Как только я вышел с заседания епархиального совета, я сразу же написал и тут же отдал прошение патриарху о встрече. На что через несколько дней получил отказ.

 

 

 

А. Копировский. Встреча с патриархом состоялась 24 декабря 1993 года. Епархиальный совет был 31 января 1994 года. А указы подписаны 27 октября 1993 года.

 

Сразу после Рождества к нам стали поступать разные замечательные звонки по телефону...

 

 

 

И. Виноградов. Угрозы?

 

 

 

А. Копировский. Конечно. «Убирайтесь отсюда, не то с вами то-то и то-то будет». Приехал новый настоятель Подворья о. Тихон Шевкунов, мы с ним встретились и сказали: смотрите, из вас же сделали орудие подавления. Как вы будете служить на этом месте? Он смиренно ответил: мы же сами подневольные люди, мы как солдаты, патриарх приказал... Потом подумал и добавил: «Вы ведь понимаете, что если вы не выйдете добром, то мы отслужим литургию на улице первый раз, а на второй раз я приведу казаков... — И закончил: — А в третий раз уже мне скажут, не справился ты, Тихон, не справился... и пришлют там какого-то отца из Печер, у него связи с чувашской мафией»...

 

 

 

С. Юров. Это сказано было?

 

 

 

А. Копировский. ...один к одному, при пяти свидетелях, вот он с вами разберется по-другому.

 

Мы ответили — нам нечего бояться, ни на какие провокации мы не поддадимся. И когда на Сретенье вышел указ патриарха праздничную службу сослужить вместе о. Георгию и новому настоятелю, мы, прекрасно понимая, что готовится провокация (звонки угрожающие учащались), решились вообще закрыть собор, а служить в другом храме. Послали уведомление патриарху: «Церковный совет, получив такие-то и такие-то угрозы, принял решение службу не проводить во Владимирском храме, так как у нас есть серьезные основания предполагать, что готовится его насильственный захват. Мы хотим не допустить насилия».

 

О. Тихон и его люди, человек сто, служили на улице. Я к ним вышел, сказал, что просто во избежание всяких беспорядков двери будут закрыты, потому что мы получили прямые угрозы. «Если вы хотите — захватывайте». Они ответили: «Нет, мы будем служить здесь».

 

Всю ночь мы были в храме, думали и решили, что утром мы все-таки двери открываем. Мы открыли, а там и казаки, и какие-то просто бандиты, и черная сотня. То, что мы открыли двери, то, что в храм можно спокойно попасть без штурма, их сильно обескуражило: они несколько раз спрашивали у о. Тихона — ну когда, когда же?

 

Литургию мы отслужили. Все наши чувствовали, что это за служба, и к нам впервые в таком количестве пришли люди, ранее здесь не бывавшие, к нам относившиеся очень отрицательно. А теперь они увидели все в лицо, и эффект был разителен.

 

 

 

И. Виноградов. То есть там были не только бандиты, в этой толпе?

 

 

 

А. Копировский. Там очень разные люди были. Служба кончилась, я слышу один казак другому говорит: «А где враги-то? Где враги?» А какая-то матушка удивляется: «А храм-то православный!» И таких было много. А в притворе в это время: «Катитесь в свой Израиль, катитесь в свою синагогу!»

 

Впоследствии нормальные, непредубежденные люди не приходили больше. Они, видимо, поняли, что драться не надо и не с кем, — и не приходили. Осталось непосредственное окружение о. Тихона, а с ними сосуществовать невозможно. Это постоянные угрозы, оскорбления. Совершенно ненормальная атмосфера. И тогда мы приняли решение уходить. Община покинула собор.

 

 

 

С. Юров. Отец Георгий, вы можете как-то прогнозировать развитие ситуации вокруг общины?

 

 

 

о. Г. Кочетков. […] Понимаете, многое зависит от ситуации в Церкви в целом. Сейчас, скажем, молодой, новый епископат подбирается из числа наших оппонентов, имеющих сегодня власть. Они подбирают кандидатуры епископов, отнюдь не архиерейский собор — это всем известная вещь. И уже хиротонисано много молодых епископов, которые крайне... — как бы это сказать — консервативны... Все храмы в Москве, которые имеют хоть какое-то значение или будут иметь, — они все замещаются совершенно по одной схеме священниками крайне консервативного направления. […]

 

 

 

С. Юров. Скажите, чем вы объясните, что расправа над вашей общиной осуществлялась с таким азартом? Такого в социальной жизни уже нет, так, идет какая-то борьба, делают люди друг другу пакости при случае, но вот куража не хватает, замаха, масштаба. А в «кочетковском деле» всё — и азарт, и кураж, и замах, и масштаб.

 

 

 

о. Г. Кочетков. Это очень понятно. История православия, и в том числе русского православия в XX веке, явно провоцирует такое отношение: люди давно искали врага, и давно искали еретиков, и давно искали антихриста, и давно это культивировалось, культивировалось и культивировалось. Не случайно, допустим, еще до революции, считалось, ну, почти признаком лояльности для архиереев, — вступать в Союз русского народа. Да, большинство вступали формально, их нельзя назвать черносотенцами по духу. Но ведь есть другой поворот, они все-таки вступали, пусть и формально. Эти всё старые тенденции. […]

 

Православию пришлось пройти очень неблагополучную, трагическую историю, которая соблазняла сохранить хотя бы форму, потому что на остальное сил не хватало, откровенно не хватало,— сохраним форму, ведь в форме весь дух, вся полнота духа — именно вот в этой форме... Во всех православных церквах, не только в русской, в греческой, сербской и т. д., бытует стереотип: на нас нападают те, на нас нападают другие, на нас нападают католики, на нас нападают мусульмане, на нас нападают, нападают, нападают. Тут уже и до антихриста рукой подать... Не следует забывать, что то свободное дыхание, которое мы ощущаем в некоторых решениях и высказываниях от имени Церкви в конце XIX и начале XX века, а потом за границей — в части православной эмиграции, во-первых, это всегда было очень явное меньшинство; а во-вторых, это был очень небольшой исторический период; он не мог изменить массовое сознание народа... […]

 

 

 

А. Кырлежев. А как прошла конференция «Обновление и обновленчество»?

 

 

 

о. Г. Кочетков. Там предполагалось все закончить церковным судом над нами. И ничего не вышло. Во-первых, нашлись люди, которые выступали в том направлении решения проблем, что и мы. Профессор Осипов из Московской духовной академии, о. Виталий Боровой, представитель Молодежного православного движения Илья Соловьев, другие люди. И конференция пошла явно не по заготовленному сценарию. Во-первых, тон ее мягчал с каждым днем, во-вторых, удалось обсуждать серьезные проблемы, отвергать голословные обвинения. Так что конференция получилась полусерьезной. Полу-, потому что уже спустя неделю был напечатан в том же «Русском вестнике», в «Православной Москве» и т. д. так называемый итоговый документ, который на самой конференции не зачитывался, не обсуждался. Он был принят узким кругом лиц и по содержанию абсолютно погромный. Но это прямой подлог, ничего больше. О. Виталий Боровой просто был вынужден написать патриарху о том, что это подлог и клевета.

 

Правда, это поставило даже о. Виталия под какое-то очередное, так сказать, неудовольство. Когда патриарх собирал позже людей для обсуждения, что и как отвечать на массу писем и телеграмм, полученных Чистым переулком в нашу защиту, то о. Виталия не пригласили. Хотя общеизвестно, что он наиболее компетентен в этой проблематике.

 

 

 

А. Кырлежев. А что вы скажете о возможном обсуждении проблемы реформ в Церкви, которое предполагается на ближайшем Архиерейском соборе?

 

 

 

о. Г. Кочетков. Мне кажется, что выступление патриарха, где он обещает на следующем Архиерейском соборе обратиться к вопросам обновления Церкви, — это и победа, и не победа. Ну, что победа — это понятно: все-таки эти вопросы признаны, тем самым, как вопросы общецерковные; не победа — потому что уже сейчас видно: все будет кончено провалом. Всякий серьезный внутрицерковный вопрос требует глубокой, серьезной подготовки внутри Церкви. А пока подготовки нет, она и не предполагается,— серьезного ничего не делается. А это означает, что даже те из епископов, кто хотел бы каких-то изменений, осознает их необходимость, — ничего реально сделать не смогут.

 

 

 

И. Виноградов. Вы полагаете, найдутся такие епископы?

 

 

 

о. Г. Кочетков. Я не исключаю, что найдутся. Хотя бы из тех, скажем, кто читает «Журнал Московской патриархии». Там в № 2 за 1994 год просто напечатаны решения Собора 1917–1918 годов о правах русского и малороссийского языков в богослужении. Этими решениями признается желательным частичное употребление русского языка уже сейчас — и это было сказано в 1917 году!

 

 

 

И. Виноградов. Эти решения никто не отменял, они каноничны?

 

 

 

о. Г. Кочетков. Они имеют каноническую силу потому, что были приняты Собором епископов и отправлены в Высшее церковное управление для исполнения. Что и сделал, например, патриарх Сергий целым рядом актов (напечатаны там же) в отношении о. Василия Адаменко, которому разрешалось все то, что нам сегодня запрещают: и чтение Писания лицом к народу, и открытие царских врат постоянно, и русский язык богослужения, и чтение тайных молитв вслух.

 

 

 

А. Кырлежев. Интересно, что в 1917 году на Соборе вопрос о языке богослужения не воспринимался болезненно. А теперь то, что нормально обсуждалось и разрешалось и патриархом, и Собором, стало вдруг рассматриваться априори как святотатство, покушение и так далее. То есть в XX веке произошел такой упадок культуры в Церкви, что мы оказались отброшены в...

 

 

 

о. Г. Кочетков. ...в конец XVIII — начало XIX века, когда переводилась на русский Библия. Тогда это тоже был большой вопрос.

 

 

 

А. Кырлежев. Да, процесс перевода и публикации Библии на русском растянулся на несколько десятилетий, но к 1917-му уже несколько поколений было воспитано на русском переводе Писания с детства, и никому это слух не резало, и ничему не мешало. А сегодня новодельных «ревнителей» возмущает, оскорбляет то, что уже сто лет назад было предметом просто спокойного разговора, обсуждения.

 

 

 

о. Г. Кочетков. Это недоверие к человеку, кризис разума […] и это упадок христианства в Церкви. Я не вижу вообще ничего христианского в аргументации адептов священного языка. Давно признано, что это вообще не христианская идея — или ветхозаветная, или мусульманская. […]

 

 

 

А. Кырлежев. Острота конфликта — лишь симптом глубокого кризиса общества, культуры. На материале этой проблемы люди решают что-то совсем другое. Поэтому они никакой богословской аргументации не слушают, она им не нужна.

 

 

 

А. Копировский. Да-да. Нас ведь обвиняют, допустим, в «жидовстве» куда больше и чаще, чем в «неообновленчестве». «Неообновленчество» — это ведь еще знать надо что-то, разбираться, а вот «жидовство»... «Мы боремся с жидами, мы выгоняем из храма жидов; жидов — в Израиль, остальных закопать здесь по горло в землю» — это все прямые, неискаженные цитаты из тех, кто приходил нас выселять. И ни о чем они больше не знали, ни о чем больше не думали, ни о каких высоких материях, ни о каком русском языке богослужения...

 

 

 

С. Юров. Простите, я вас перебиваю. Просто очень мило: «русские» заявились выгонять «жидов» за то, что «жиды» служат на русском языке! Молодцы...

 

 

 

о. Г. Кочетков. Да ведь почему мы проиграли? У наших оппонентов — лозунги, как у большевиков. Лозунги, кличи — всем понятные и, к сожалению, многим приятные. А у нас какие-то рассуждения, может быть, в тысячу раз более правильные и точные, и хорошие, но о вещах, которые предполагают, что человек над ними задумывался, что-то знает, способен выбирать.

 

 

 

С. Юров. Чем вы объясните, если называть вещи своими именами, моральное падение тех священников, которые подписали письмо патриарху? Не персонально, конечно, разбирая, а как явление. Сегодня, я надеюсь, нелегко такое письмо изготовить, например, на заводе или в лаборатории, одним словом, в нецерковном обществе. А тут сорок священников требуют расправы над одним. Многие заочно. Священники! Почему они оказались морально... как бы сказать... более широкими натурами, чем обычные люди?

 

 

 

о. Г. Кочетков. Они были таковыми с самого начала. Это требование их истеблишмента.

 

 

 

И. Виноградов. Но не ко всем же это можно применить?..

 

 

 

о. Г. Кочетков. Там — в основном — наместники монастырей, А потом уже ревнители карловацкого направления и другие. Тот же о. Александр Шаргунов сам по себе — честный и ревностный человек, но всегда смотревший на жизнь через какую-то узкую щель. У него аскетизм перекрывал все остальное всегда. Это тоже целая «традиция» в Церкви. Он далеко не одинок, и не первый здесь, и не последний. Поэтому его можно по-прежнему уважать, но согласиться с ним нельзя. […]

 

У наших оппонентов — ярко выраженное сектантское сознание. При всех наших внутренних проблемах — а у нас их миллион,— у наших прихожан совершенно нет этого комплекса. И я думаю, что надо — все-таки надо — произнести следующее: «православие», превращающее человека в существо с шорами на глазах, забитое, запуганное и одновременно всегда готовое к агрессии в любую сторону, — это не православие. Это, скорее, сектантское явление. Это грибок, паразитирующий на теле Церкви. Он может быть огромным, превышать по размерам, объему все тело сейчас. Но это не православие.

 

Поэтому мы считаем, что нужно работать, объяснять... Что мы и пытаемся делать и в наших школах, и в журнале, и вот во время таких встреч, когда можно какие-то вещи уточнять и уточнить для себя. […]

1994, № 3 (81)