1978, № 17. Приговорить к изоляции!

В наши дни, у всех на глазах, восточноевропейские «голуби мира», возглавляемые «пацифистом» номер один Брежневым и К°, с триумфальным цинизмом хоронят эпоху прекраснодушных иллюзий, которую ее поклонники почему-то называли «детантом», хоронят при смущенном молчании тех, кто еще вчера бездумно торговал чужой свободой, чтобы сохранить жалкие остатки собственной, хотя бы ценой предательства и финляндизации.

Демократической доверчивости преподнесен еще один (какой уже по счету!) урок дипломатического лицемерия и международного бандитизма, и теперь (в который уже раз!) западная цивилизация вновь поставлена перед дилеммой: сделать или не сделать из этого урока надлежащие выводы, которые в конечном счете станут для нее судьбоносными.

Заранее отметая демагогическую риторику апологетов детанта о «поджигательстве» и «политическом экстремизме», я не призываю к максимализму в решении проблемы Прав Человека, я призываю к элементарному минимуму, которого может и должен придерживаться в наши дня всякий, кто считает себя честным интеллектуалом. Этот минимум исчерпывающе определен для нас Александром Солженицыным: «Не соучаствовать во лжи!»

Не соучаствовать во лжи их научных конгрессов, гуманитарных встреч, спортивных состязаний, технического сотрудничества, обмена в космосе, военных маневров, ибо для восточноевропейского и советского тоталитаризма все это лишь дымовая завеса, под прикрытием которой осуществляется беспрецедентная в истории тирания над порабощенными народами, тирания, неуклонно распространяющая свою экспансию на весь остальной мир.

Разумеется, элементы насилия и нарушения Прав Человека еще имеют место и в Западном полушарии. Но демократия тем и сильна, что она предоставляет обществу бороться с возникающим злом в условиях свободного обмена мнениями, идеями, информацией. На наших глазах распались последние авторитарные режимы Европы, под нажимом мирового общественного протеста медленно, но неуклонно эволюционируют к законному правопорядку весьма недолговечные диктатуры Латинской Америки, рамки демократии стран Запада все более расширяются, уступая натиску новых сил и веяний. Свободное соревнование свободных личностей приносит свои плоды.

В современном мире осталась единственная твердыня, которая не только не поддается влиянию демократии, но и беззастенчиво использует ее противоречия в своих, сугубо агрессивных целях, и эта твердыня — советский тоталитаризм. Лишь осознав эту очевидную аксиому современности, мы сможем сообща преодолеть угрозу всеобщего рабства, где враждующим сегодня на Западе «левым» и «правым» суждено будет оказаться под крышей одного лагерного барака.

Мощной пробой сил в противодействии этому мог бы стать универсальный бойкот предстоящих в 1980 году в Москве очередных летних Олимпийских игр. Гигантский спектакль, с помощью которого жесточайшая в мире тирания хочет попытаться навести на свой звероподобный облик гуманистический грим, может быть сорван! Но это возможно только при условии объединения всех сил Свободы в разных концах земли. Хочу надеяться, что к такому бойкоту присоединятся и те, кто еще недавно страстно протестовал против участия в мировом чемпионате по футболу в Аргентие. Если их совесть возмущается действиями военной диктатуры, существующей четыре года, то тем более она должна возмущаться диктатурой еще более беспощадной, за плечами у которой уже шестьдесят лет!

Я и мои друзья отрицаем насилие даже как метод сопротивления, мы признаем и применяем на практике единственную форму борьбы — борьбу идей. Но когда идея становится средством подавления и захвата, а не духовного и политического диалога, у нас остается последний вид полемики с нею — приговорить ее к общественной изоляции. Тогда она — эта идея — или задохнется в собственной пустоте, или в конце концов от этой пустоты рухнет.

Другой альтернативы нет!

 

 

1979, № 19. Папа Иоанн-Павел II

Избрание польского кардинала Войтылы на папский престол поразило мир прежде всего своей неожиданностью. Казалось бы, ничто до того не предвещало столь судьбоносного во всех отношениях выбора. Но это только на первый взгляд. Если же ретроспективно присмотреться сейчас к тем процессам и мутациям, свидетелями которых мы были на протяжении последних десяти-пятнадцати лет, то нетрудно убедиться, что решение Ватиканского конклава — лишь их закономерный результат или, вернее, один из этих результатов.

Наши палачи и респектабельные пособники наших палачей, частично пристраиваясь к событиям, вдруг начинают вспоминать о евангельских заветах, взывая нас к христианской терпимости, прощению, любви к ближнему. К сожалению, до последнего времени многие иерархи Католической и Православной церквей были склонны поддаться лукавому соблазну этого гнусного суесловия, начисто забывая о том, что Спаситель завещал нам любить своего врага, но не врага Бога. В практике же Ватикана и Московской патриархии все до сих пор обстояло наоборот.

Но логика происходящих у нас на глазах событий окончательно выбивает почву из-под ног у этого противоестественного сговора. Идея универсальности Прав Человека, вынесенная теперь на самый верх человеческого сознания героическими усилиями лучших людей России и Восточной Европы, получила одно из своих достойных завершений в акте избрания польского священнослужителя главой Вселенской католической церкви.

Выдающийся французский публицист Жан-Франсуа Ревель в своей статье, опубликованной недавно в парижском еженедельнике «Экспресс», не без упрека в адрес западной мысли отмечал, что все сколько-нибудь значительные идеи приходят в современный мир с Востока. Справедливости ради, мне хотелось бы со своей стороны добавить, что, какими бы значительными ни были эти идеи, они едва ли смогли бы утвердиться и получить здесь широкое распространение, если бы Запад оказался сейчас не в состоянии их воспринять и усвоить. К счастью, конвергенция, взаимопроникновение — процесс обоюдный.

В связи с этим я не могу не процитировать слова Александра Солженицына, высказанные им польскому журналу «Культура» по поводу избрания нового папы: «В большей части благополучного мира христианство испытало развеянье, в иных местах — одеревянение. Западные люди во множестве утеряли ощущение масштабов жизни и сути ее. Эти масштабы и эту суть принесет в Католическую церковь, как я надеюсь, новый папа из духовно стойкой Польши, поднявшийся сквозь притеснение христианства у себя на родине. Вместе с католиками восточноевропейских стран мы, русские, глубоко радуемся этому избранию. Мы верим, что оно поможет укреплению нашей общей христианской веры во всем мире, — а только она сегодня и может спасти человечество».

Поистине вещим знамением времени представляется мне на папском престоле Иоанн-Павел Второй, счастливо сочетающий в себе непокорный славянский дух и решительный римский облик.

 

 

1979, № 21. Закат или Восход Европы

После выборов в Европейский парламент

В свое время великий Достоевский уже отмечал, как дороги сердцу всякого мыслящего русского «священные камни Европы». Именно здесь в муках и крови рождались благотворные принципы демократии. Именно здесь в огне величайших испытаний двух мировых войн она — эта демократия, — хоть и с огромными политическими и территориальными издержками, но все же отстояла свое право на существование перед натиском коричневого, а затем и красного тоталитаризма. Именно здесь, на крохотном клочке европейской суши, решается сейчас самый роковой вопрос современного мира: быть или не быть демократической цивилизации?

Но роль Европы в истории христианских времен не ограничивается лишь собственной территорией. Если ретроспективно взглянуть сейчас в прошлое, то нетрудно убедиться, какое огромное влияние оказала европейская культура на современный ей мир в целом и на Россию в частности. Это влияние в течение веков сказывалось на всем укладе русской жизни: в политике, государственном строительстве, культуре, религиозной и философской мысли. Наши музыка, литература, искусство являются продуктом европейского духа и целиком опираются на европейские традиции. Этого очевидного феномена истории не может отрицать ни один самый придирчивый русофоб или западный изоляционист.

Таким образом, находясь большей своей частью в Азии, Россия в то же время духовно принадлежит Европе, и в этом, на мой взгляд, ее роль и значение для нашего континента в целом. Символически соединив в своем лице ипостаси двух противостоящих цивилизаций, русский народ волею судеб сделался объектом борьбы между ними, и от того, какая из них — этих ипостасей — победит в нем, зависит будущее современной Европы.

Нам понятен поворот многих западных политиков к сближению с Азией, которая, по их мнению, может служить сегодня единственным противовесом той смертельной угрозе, которая нависла над западной демократией со стороны восточного тоталитаризма. Но если они действительно считают себя реалистами, то им необходимо отдавать себе отчет в том, что рано или поздно, может быть, даже в самой отдаленной перспективе, столкновение двух цивилизаций неминуемо, и в том судьбоносном противоборстве, к сожалению или к счастью, но лишь от воли и мощи стоящей между ними России будет зависеть склонить чашу весов в ту или другую сторону.

Как это ни парадоксально, но политически и психологически отбросив современную Россию на азиатский континент, европейцы тем самым приближают границы Азии к берегам Эльбы, то есть непосредственно к собственному своему порогу, и наоборот: признав ее частью европейского материка, они раздвигают пространство Европы до ворот Тихого океана.

Разумеется, процесс этот будет носить обоюдный характер. Прежде чем стать Европой, современная Россия должна обновиться как политически, так и духовно. Русскому народу, в свою очередь, пока не поздно, необходимо осознать, что только в тесном единстве со своими западными соседями — залог его национального и государственного существования в будущем, гарантия подлинной политической независимости, основа культурного и экономического развития.

В эволюции к такому общественному состоянию мне и представляется смысл и значение нашего демократического движения. Усилия его лучших людей от Александра Солженицына и Андрея Сахарова до Владимира Буковского и Петра Григоренко направлены на то, чтобы прежде всего создать в нашей стране посылки для ее освобождения от идеологического гнета, ибо, только сбросив с себя оковы тоталитарной психологии, Россия сможет на равных войти в семью европейских народов.

Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Трудно, если вообще возможно, предсказать, как, в каком направлении будут разворачиваться события ближайшего времени, но можно с уверенностью утверждать: только от степени объединения всех сил свободы нашего материка зависит сейчас, что нас ждет впереди — закат или новый восход Европы — Европы от Марселя до Владивостока.

 

 

1980, № 23. Человек на все времена

Имя Андрея Сахарова вошло в сознание современного человека как неотъемлемая часть его общественного бытия. Сахарова можно любить или ненавидеть, но, тем не менее, уже немыслимо представить себе текущей истории безотносительно к позиции и деятельности этого великого ученого и гуманиста, ибо сегодня в нем воплотилась основополагающая идея нашего времени — идея Прав Человека.

Само возникновение «феномена Сахарова» внутри наиболее жестокой тоталитарной системы явилось для окружающих, так сказать, радиоактивным чудом, повседневно очищающим удушливую атмосферу страха и ненависти, вот уже более шестидесяти лет царящую в нашей стране.

Прежде чем решиться на крайность, власти на протяжении нескольких лет пытались поставить его в условия изоляции, лишить той питательной среды, в которой протекала его жизнь и деятельность: под разными предлогами изгонялись за рубеж или репрессировались наиболее близкие ему друзья и сотрудники, пресекались внешние связи, усиливалась официальная и инспирированная травля. Но эта, казалось бы, годами проверенная практика вызвала прямо противоположный результат: все большее число людей тянулось к нему, занимая места ушедших, и влияние его приобретало все больший размах. Закостеневшим в диктаторской спеси советским властям было невдомек, что можно нейтрализовать отдельных оппозиционеров, но нельзя нейтрализовать ход истории.

Неискушенного человека может, на первый взгляд, удивить несоразмерность между степенью обвинений в адрес Андрея Сахарова, грязным потоком льющихся со страниц советских газет, и сравнительно мягкой высылкой ученого на окраину приволжского города. Но это только на первый взгляд. Истерический тон этих обвинений свидетельствует о том, что в любую минуту, по любому пустяшному поводу он может быть предан не только беззаконному суду, но и самосуду, в зависимости от намерений властей. Поэтому защита Андрея Сахарова должна сделаться для нас не временной акцией, а составной частью постоянного общественного процесса во всем мире. Жизнь и судьба Сахарова зависит теперь от воли и усилий каждого честного человека в отдельности.

Арест и высылка великого ученого и гуманиста лишь звено в цепи все возрастающей агрессивности советского режима. Этот режим пытается в спешном порядке компенсировать идеологическую и экономическую катастрофу внутри страны за счет внешней экспансии и репрессий против собственного народа. Попустительство Запада, стыдливо прикрытое безответственной демагогией «детанта», только разжигает аппетиты советского тоталитаризма. Пора осознать, что сегодня от решимости и воли демократического мира зависит не только будущее Афганистана или академика Сахарова, но и судьба каждого из нас. И поэтому каждый из нас может и должен противопоставить бездушной силе свое личное мужество и свою собственную совесть. Этому нас учит «человек на все времена» — Андрей Сахаров.

 

 

1980, № 24. Письмо в газету «Унита»

Едва Андрей Сахаров был выслан советскими властями в Горький, как газета «Правда» запестрила «письмами трудящихся» в поддержку этой «справедливой и гуманной акции». Мы уже к этому привыкли. Не впервой. Так было и с Борисом Пастернаком, а спустя полтора десятилетия с Александром Солженицыным. Мы знаем нехитрую технику организации подобных «откликов». Порою «подписавший» такой «отклик» узнает об этом только на следующий день из газет.

Что поделаешь, тоталитарная диктатура со всеми вытекающими отсюда последствиями. Или, как принято говорить сегодня на Западе, типичное русское варварство!

Но вот передо мной подшивка газеты, выходящей в свободной стране, редактируемой, на первый взгляд, свободными людьми, громко именующими себя «еврокоммунистами», то есть представителями «самого демократического» движения в современном политическом спектре, распространяемая среди читателей, выросших в атмосфере просвещенного Запада. Но, тем не менее, «отклики итальянских трудящихся» почти слово в слово повторяют штампованную демагогию «Правды». И не под чьим-то давлением, не из-под палки, а свободно, добровольно, с искренним воодушевлением. И социальный набор тот же самый: рабочий, крестьянин, знаменитый профессор. Не правда ли, трогательно!

Русский прозаик Владимир Войнович направил недавно в «Правду» отклик на «отклики» соотечественников: «Позвольте мне через посредство вашей уважаемой газеты выразить свое отвращение ко всем организациям, трудовым коллективам и отдельным товарищам, включая ударников труда, художников слова, мастеров сцены, академиков, героев, лауреатов и парламентариев, которые уже включились или собираются включаться в травлю самого выдающегося человека нашей страны».

Со своей стороны, я пользуюсь случаем, чтобы выразить такое же отвращение всем читателям газеты «Унита», присоединившим свои голоса к грязной анти-сахаровскойкампании.

 

 

1981, № 30. Хотеть знать

Прежде всего я позволю себе обратиться к опыту собственной судьбы, чтобы на личном примере проиллюстрировать механизм самовоспроизводства, самовозрождения, самовосстановления культуры, а также ее значения в жизни человека и общества, ее необратимой беспрерывности.

Моя судьба типична для нескольких поколений, рожденных и выросших в нашей стране в условиях тоталитарной системы: сын и внук рабочих-коммунистов, абсолютно равнодушных к культуре, религии и ко всему, что лежит вне социальной сферы вообще, я в начале жизни являл собою почти растительное существо, которому можно было привить любые свойства и наклонности, что и пыталась проделать со мною, как и с миллионами мне подобных, политическая пропаганда в своем стремлении вывести лабораторно чистый вид «гомо советикус» — человека-робота, человека-монстра, человека-материала для самых фантастических социальных экспериментов.

Но большевики, утвердившись у власти, совершили исторически роковую для себя ошибку: они оставили нам классику, то есть основу основ человеческой культуры. На мой взгляд, это произошло прежде всего по двум причинам, хотя имелся тому и целый ряд причин сопутствующих. Первая из них — психологическая: будучи абсолютными нигилистами по убеждениям, вожди этого движения оставались, если так можно выразиться, дореволюционным продуктом, сохранявшим в себе подсознательную ностальгию по минувшей эпохе и ее ценностям. Вторая — политическая: большевики решили использовать в пропагандных целях пафос недовольства средой и временем, свойственный всем великим творцам, канализировав это недовольство в сугубо социальное русло.

Но, войдя в соприкосновение с великими творениями человеческой культуры, каждый из нас, сам того не подозревая, словно ссохшаяся губка, впитывал в себя не их социальную критику, а целительную влагу и воздух этой культуры, постепенно восстанавливая в душе и сердце утерянную было духовную память, незыблемые принципы бытия, образ и подобие Божие. Так вечная ткань культуры, возвращая нам свои дары, преодолевала и в конце концов преодолела в нас разрушительный яд самоцензуры и пропаганды.

Наверное, о том же самом опыте могли бы поведать многие и многие представители современной русской культуры от Александра Солженицына и Андрея Сахарова до рядового учителя или врача. Именно он — этот опыт нашего внутреннего самовосстановления или, перефразируя Чехова, «выдавливания из себя раба» — способствовал мучительному, но уже необратимому преображению общественного лица современной России — и не только России. Современная Польша, где, по моему глубокому убеждению, решается сегодня судьба христианской цивилизации, лучшее тому доказательство.

Опыт сопротивления в советской и восточноевропейской литературе убедительно показывает, что, пытаясь изменить ход вещей, а следовательно и самой истории, необходимо, на мой взгляд, отказаться от старых понятий и обветшалой терминологии, вспомнить, что слово — не просто инструмент взаимоотношений между людьми, которым можно безнаказанно манипулировать, но прежде всего та основа, с которой начиналась жизнь, и что оно может сделаться, в зависимости от нашей воли, как гарантией человеческого существования, так и причиной его гибели. В противном случае плен социальных и политических стереотипов обернется для нас всех пленом мирового ГУЛага.

Недавно один беженец — журналист из Аргентины — в ответ на вопрос своего французского коллеги, к какому крылу аргентинского Сопротивления он принадлежит, сказал ясно и коротко: «Ни к какому, я — птица».

Мне кажется, что это исчерпывающая формулировка для всякого думающего человека, который решается противостоять саморазрушению в современном мире, ибо только в независимом от предубеждений полете мысли мы обретаем Свободу, основанную на культуре. И только на ней.

Если же каждый из нас не найдет силы и мужества преодолеть в себе смертельное забытье духовного опыта истории и культуры, то я, следом за Артуром Кестлером, могу спросить себя и своих современников: — Какого черта мы называем себя интеллигенцией? Нам нет прощения, потому что наш долг знать, а главное — хотеть знать!

 

 

1981, № 31. Мистика социализма

Мне кажется, что социализм как идея, как идеология, как, если хотите, социальное или экономическое учение являет собою лишь терминологическое продолжение одного из двух противоборствующих начал, которые составляют и определяют смысл и дух христианской цивилизации вообще. Выражаясь метафорически, первая дискуссия между социализмом и либерализмом отражена уже в Новом Завете: Человеку было предложено Искусителем три фундаментальных соблазна для его последующего бытия — хлеба, чуда и власти, но Человек устами Спасителя отверг их — эти соблазны — и выбрал Свободу, определив ее как непреходящую ценность своего существования.

Но начатая в мистической плоскости дискуссия вылилась затем в истории в беспрерывную цепь глобальных потрясений, религиозных расколов, идеологических ересей и революций: во всех этих катаклизмах Человек подсознательно боролся прежде всего с самим собой, со своей смертной плотью и терзавшими ее социальными химерами.

Казалось бы, весь наш предыдущий практический опыт, как на Востоке, так и на Западе, должен был бы навсегда отвратить нас от столь сомнительного эксперимента, ибо ни в радикальной, ни в демократической своей ипостаси он, этот опыт, не принес человечеству ничего, кроме, с одной стороны, слез и крови, а с другой — медленного, но неотвратимого духовного и материального обнищания. Но Человек снова и снова, наподобие животного, пред глазами которого вешают соблазнительную морковку, чтобы заставить его везти воз, пренебрегая любым, самым убедительным опытом, устремляется все к той же весьма заманчивой, хотя и недостижимой цели.

В этих своих постоянно повторяющихся заблуждениях теоретики социализма уподобляются, по меткому сравнению русского поэта Наума Коржавина, тем самым авиаконструкторам, которые, построив летательный аппарат, не удосужились изобрести для него соответствующего горючего и при этом удивляются почему машина не взлетает: им не приходит в голову, что машина не взлетает потому, что она просто-напросто тяжелее воздуха.

Так не пришла ли пора отказаться наконец от бесплодных попыток запустить на орбиту человеческого существования это социологическое перпетуум-мобиле?

Прошу понять меня правильно, я верю в благие намерения теоретиков, снова и снова возобновляющих давно и окончательно провалившийся эксперимент, я верю в искренний порыв людей, готовых стать подопытными пациентами для такого эксперимента, я вместе с ними любуюсь воздушными замками, которые они строят в своем воображении, но, к сожалению, благими намерениями, как известно, умощена дорога в ад, иллюзии не кормят, а воздушные замки не дают надежной крыши над головой.

Опыт новейшей истории показал, что перераспределение материальных благ не только не решает проблемы смысла и цели человеческого бытия, но и оставляет по-прежнему неразрешенными те же материальные проблемы. Нетерпеливым социальным реформаторам следовало бы раз и навсегда заучить проверенную веками китайскую мудрость: «Когда богатый голодает, бедный умирает с голода». По-русски это звучит еще лапидарнее: «Пока богатый сохнет, бедный сдохнет».

Как это ни парадоксально, многие из тех, кто исповедует социалистическую веру, не хуже меня — индивида, прошедшего сквозь ее опыт, осознают возможные политические и социальные последствия конечных результатов этого опыта, но — увы! — большинство из таких людей видят себя в будущем ГУЛаге не заключенными, а надзирателями, и это самоощущение компенсирует им предлагаемые издержки эксперимента. Убежден, что в предреволюционной России большинство честолюбивых радикалов утешало себя теми же самыми иллюзиями. Чем это кончилось для них теперь, после Солженицына, общеизвестно: на их костях мелкий и хищный буржуа, переждав время, пока они взаимоуничтожили друг друга, выполз из социального подполья и создал одно из самых бесправных, если не самое бесправное общество в мире, используя социалистическую терминологию только как инструмент управления и власти.

Но, чтобы остаться свободным, человек должен прежде всего осознать, что Свобода — та ценность, во имя которой необходимо, если потребуется, пожертвовать всем, даже жизнью, ибо Свобода, за которую никто не хочет умирать, — обречена.

В современной России горько шутят, что социализм — это та приманка, которую легко проглотить, но очень трудно выплюнуть.

От себя добавлю: попробуем выплюнуть эту приманку сегодня, завтра будет уже поздно, ибо социализм, на мой взгляд, во всех своих ипостасях — это современное олицетворение энтропии человеческого духа и конец Человека в его истории вообще.