(попытка эссе)

В сетях, и не только, но особенно в сетях, в последнее время разгорелись нешуточные страсти из-за опубликованного 8 апреля на страничке Бориса Владимирского видео Иосифа Бродского, где ушедший от нас 19 лет назад поэт читает стихи «На независимость Украины», споры об авторстве которых велись все эти самые 19 лет.

Страсти кипели и раньше, но из-за отсутствия прямых доказательств споры часто перетекали в заунывное: а Бродский ли это? А не пародия ли это на наше все?..

Ну вот теперь, когда все знаки нерусской пунктуации расставлены над несчастным i и запись из пало-альтовского Еврейского центра, сделанная 30 октября 1992 года, наглядно доказывает, что победа и торжество славянофилов, государственников, коммуно-православных патриотов, монархистов, сторонников русского мира, любителей русского духа, новороссистов и прочих мазохистов над западниками, либералами, дерьмократами, нацпредателями, иностранными агентами и др. – несомненна и бесспорна, когда сам – САМ – выгнанный из СССР, безденежный еврей, ученик опальной Ахматовой, горделивый певец Одиссея, Мари Стюарт, Понта и ночного кораблика, пиит, мягко сказать, очень не любивший империю, этой империей осужденный, со всем блеском своего гения взял да и предельно язвительно тихой украинской ночью сокрушил каменным копытом медного ленинградского всадника всю эту дутую независимость – незалежность, всю эту соседскую презрительность и снобизм к старшему брату, всю эту «мнимую» свободу. Пригвоздил хохлов, выразив точку зрения, абсолютно – по абрису – совпадающую с руководящим и направляющим мнением самых ответственных товарищей. Как тогда, так и сейчас.

Утрите либеральные рыльца, скелет в шкафу покойного оказался героем Моторолой. Даже самые ленивые припомнили пушкинских «Клеветников России», достоевского Идиота, обвинившего католицизм в безверии, мудрую политику вождя мирового пролетариата, устроившего голодомор в Украине и т.д., делая замечательный вывод, что вся русская культура и все общественно-политические основы отрицают саму, даже потенциальную возможность дрейфа Украины куда-нибудь еще, кроме объятий Москвы и самых ее окраин.

«Крамольные» стихи написаны в 1991-м, когда еще не остыла кровь распавшейся на куски страны (кровью же и спаянной за 73 года до того), озвучены в 1992-м, самим автором не раз названные «рискованными», они не вошли ни в одно издание, много раз печатались с ошибками, выглядели и выглядят обидными (даже оскорбительными) для украинцев, конечно же, они - есть ничем неприкрытый гнев разъяренного русского сердца, от которого отрезали если не половину, то значительную часть, а уж точно - половину нежной, вдохновенной души умыкнули.

Ведь Украина – наша душа?!.
Есть уже литанализы этих вирш, обвинения, попытки оправдания…

Но вот уж в чем меньше всего нуждается Иосиф Александрович так это в оправданиях. Знал, что писал, знал, что делает, когда читал на магнитофоны и на камеры (кстати, а где была видеозапись доныне? 23 года ведь где-то ж она хранилась. Почему обнародована только теперь? Аудиозаписи активно обсуждались все годы).

Так о чем же, собственно, свидетельствует сам факт написания – нельзя отрицать очень талантливых, живых, явно горьких для автора и, честно сказать, предельно мерзких строчек?..

Да ни о чем особенном и не свидетельствует. О нашем гнусном характере, если угодно менталитете, свидетельствует. И ни о чем большем. Со всей страстью гения высказанном, выраженном и обозначенном предельно точно. И сам автор, похоже, сильно переживал, осознавая всю гнусь, которую он выплеснул в этом, во много противоречивом стихотворении.

А что ж тогда не сдержался, ведь мог сдержаться?.. Да не мог! В том-то и беда поэзии, что не умеют сдерживаться поэты, а особенно русские. А звание не только русского, но даже советского пиита Бродский блестяще подтвердил этим самым опусом.

Подтвердил. Хотя ранее, находясь в немалых тысячах км от родных пенатов, покинув страну «что его вскормила, скорбно писал в «Пятой годовщине»:

Там при словах «я за» течет со щек известка.
Там в церкви образа коптит свеча из воска. 
Порой дает раза соседним странам войско. 
Там пышная сирень бушует в палисаде. 
Пивная цельный день лежит в глухой осаде. 
Там тот, кто впереди, похож на тех, кто сзади.

А до этого в поэтическом некрологе «На смерть Жукова»:

…У истории русской страницы
хватит для тех, кто в пехотном строю
Смело входили в чужие столицы, 
Но возвращались в страхе в свою…

Даже написав это, да и многое другое - правдивое, честное, совершенно антисоветское-антиимперское, а оттого и обидное замусоренному пропагандой совковому уху – взял, да и подтвердил, что он плоть от плоти, кровь от крови, дух от духа все-таки свой, родной, русский, питерский, ленинградский, все тот же йося бродский с Литейного проспекта с восемью классами далеко не лучших советских школ.

Легким незамысловатым мазком гения взял да и вознес древний миф единства и сохранения империи на новую высоту.

Честно признался, что все это родное, больное, до ужаса советско-совковое прочно засело в его безусловно высокоинтеллектуальном и чувственном эго поэта-творца, в чьем творчестве тесно переплелись и живописная утонченность философской лирики, и причудливость постмодернистского узора, и далеко не каждому понятная вычурная экспрессивность колючего стиха, порою с головой уходящего в витиеватую ритмичную прозу.

То есть, развеялась мишура, спали строгие одежды чувственного интеллигента и поэт предстал перед публикой обнаженным, корявым и злым, как и его несчастный народ, столетиями насилуемый узурпаторами - абсолютистскими монархами и "тонкошеими" диктаторами.

А кто сказал, что поэт должен быть иным? Он - соль народа, он его душа, либидо и эго, какой бы лирикой не прикрывался б.

Да, Бродский не впитал, а всосал в себя презрение и отвращение к советско-партийному, к жлобско-коммунистическому, но потри хорошенько антикоммуниста и шестидесятника, обнаружишь не просто татарина или еврея, а горячего и убежденного сторонника петровских войн и реформ, загадочной русской души, мишки и матрешки, даже «крымнашего».

Потому что посконность, народность и славянофильство - наше все. И национализм у нас не русский частный, а имперский всеобщий, а это когда русскость плюс православие, плюс еще черт-те что и сбоку бантик, только б "жила бы страна родная и нету других забот" - и вся эта чушь - сцепка, скрепка и платформа шестой части суши, а на меньшее широта русского человека не согласна. Вот уж действительно: "я бы его сузил".

Стих этот может один из лучших у Иосифа Александровича. Как ни странно. Он не изящен, но чертовски прост, по-бродски замысловат, но не туманен. Не надуман, не напыщен, без претензий на философскую заумь, былинность и вечность. Написан если нелегко, пусть в муках, как свидетельствуют исследователи творчества, но все равно - на одном дыхании написан, потому что, как выхлоп после стакана самогона, прекрасно отвратителен в чудесном единстве мыслей, строчек, слов и брызжущей в стороны слюны.

И обида в каждом звуке, и невыносимая тоска и ранимость от нахлынувшего одиночества, и скорбь, и ненависть, и презрение... и божество, и вдохновенье, и жизнь, и даже слезы, и, конечно, любовь.

Потому что вся ненависть и презрение здесь - абсолютные производные латентной любви и бескорыстной дружбы, что свойственны друзьям-алкоголикам и высоки градусом в запое, но порождают ненависть и вражду, когда невыносимая легкость пития становится тяжелым бременем и перестает врачевать больную и одинокую душу.

И уже все не так, хотя все как всегда, то же небо опять голубое... Но нет - не треба ни хлеба, ни неба, - восклицает поэт, - нет, не нужны подачки от трезвого, а значит, навсегда уже погибшего друга. Кто же прав был из нас?..

И как самый настоящий, истинный патриот он словно показывает, глумясь, тощую еврейскую задницу уезжающему на ПМЖ в Израиль бывшему собутыльнику.

Не оставив ни единого шанса всем этим оголтелым пассионариям, сторонникам русской весны и русского мира, вечно клеймящим его, Иосифа Александровича, за антисоветизм, еврейскость, интеллигентность.... Отрицающим его народность и почвенность. Не оставив ни единого шанса своим критикам, он вдруг взял и обнажился всерьез, до конца - так обнажаются не на пляжах, а только в моргах - и показал не игрушечный юношеский fuck, а настоящую, бесподобную кузькину мать, в суровом отечественном неглиже, с борщом и курицей, забыв, правда, про сало. Но и этого достаточно для инфаркта у самых святейших и укоренелых имперцев, поскольку обнаженный Бродский - зрелище не для слабонервных, и коли зреть в его корень, то там не только кораблик негасимый и волны с перехлестом, но и самый настоящий русский молох, перемалывающий без устали все живое и насмехающийся над мертвыми. Молох с трубкой, усами, с потешной флотилей, шапкой мономаха, теперь он называется у нас Левиафан. Но этой свежей его версии 3.0 Бродский не знал, а если и догадывался, что Москва – третий Левиафан, а четвертому не бывать - то уж не новой Одессы или Полтавы, а тем паче Донецка и Луганска предвидеть не мог. Здесь гений Иосифа Александровича оказался бессилен, поскольку если б было какое видение, засунул бы он свой грозящий хохлам молох куда подальше и развил бы тему иначе, а так только едва приступил:

Не нам, кацапам, их обвинять в измене.
Сами под образами семьдесят лет в Рязани
с залитыми глазами жили, как при Тарзане.

Три строчки, которые превращают молох в ржавую гранату. Три стона, вырвавшиеся из груди интеллигента, зажатого злобным жлобом, три строчки, которые сводят нелепые обвинения и пощечины в алкогольный бред зомбированного пропагандой, псевдоисторическими клише и стереотипами гомо советикус, того советикус, который сегодня грозит всему миру ядерным паникадилом, а в сладострастной истоме уже как четверть века пожирает фастфуды.

Но наше чудище обло стозевно сдулось. От царя и человека и раба не осталось, только червь. Да, действительно, взаправду жаль, что всеми фибрами своими благородный и всегда печально-отстраненный Иосиф Александрович в этом тексте - за червя. За безмозглого, состоящего сплошь из брюха и кишок червя. Он оговорился трехстишием и пустился дальше в грязные танцы политического брейк-данса, каждым звуком, каждой буквой и всем своим ропотом, и всем своим топотом, и молча, и шепотом, подтверждая, что плоть от плоти, дух от духа, кровь от крови он – истинно русский национальный поэт. Потому что только действительно национальный поэт через двадцать лет эмиграции, находясь на противоположном краю планеты способен сохранить в себе самые потаенные, едва ощутимые колебания истинного по умолчанию народного духа, и сорвать с себя кожу, обнажиться до мяса и предстать перед всей планетой, перед всем миром во всем своем противоречивом естестве, понимая, что на Васильевском острове умереть было б куда легче, а сбережений под подушками не хватит уже ни на любовь, и ни на смерть.

Но вот такой он - Иосиф Бродский, писатель, повидавший свет, пересекавший на осле экватор, входивший вместо дикого зверя в клетку, великий поэт того народа, который ему достался, выразитель его характера и менталитета, даже если это выразительность напрочь перечеркивает все остальное его творчество. Ведь "все остальное", как он сам определял поэзию, - это высшая форма существования языка, а значит, высшая форма мышления, не квинтэссенция духа, а высшая форма духовности, где невероятный уровень рефлексии соединяет смертного и Бога в одно целое, где ни объятье невозможно, ни измена, а тем более попытка независимости, желание отстоять свободу и право на паблисити и прайвеси не могут вызывать ни неприятия, ни отторжения. Это все - ниже этажом, это там - в подвалах и полуподвалах, где рябятишкам хотелось под танки, там, где блатные жуковские прохоря, там, где проходило то детство, откуда мы все родом.

Это там, где из грехов нашей родины вечной мы сотворили кумира себе.
Это там, где обнаженный, как нерв, Бродский никогда не будет ни своим, ни чужим.

Он просто из другой совсем стихии, из другого измерения, из другой вселенной. И из другой России. Из той, которую мы так и не сумели создать за последнюю тысячу лет. И две эти России, к сожалению, даже не параллельны и все реже пересекаются друг с другом. Быть может, в этом стихотворении – в последний раз. Но быть может именно Украина, не выдуманная поэтом, а сегодняшняя, вполне себе реальная, возьмет да и воплотит в себе ту Россию, символом которой был и несмотря ни на что остается Иосиф Александрович, конечно, не только он один. И если новая Украина простит гению «брехню Тараса» и найдет для него страничку в школьных учебниках и место в портретной галерее русских авторов, то он отразится в ней, как в зеркале для героя, как сегодня мы - всей обалдевшей Россией - отражаемся в его дьявольски талантливых строчках, и жизнь тогда непременно качнется влево, качнувшись вправо.