Мы продолжаем знакомить читателей с актуальными публицистическими выступлениями (находя их в бумажной прессе и в Рунете), отличающимися либо оргинальностью и глубиной анализа, либо концептуальной четкостью, либо симптоматичностью. В этом обзоре предлагается изложение наиболее примечательных публикаций с сайтов afisha.ru, chaskor.ru, e-xecutive.ru, echo.msk.ru, ej.ru, forbes.ru, gazeta.ru, grani.ru, inliberty.ru, liberty.ru, openspace.ru, polit.ru, russ.ru, slon.ru, vz.ru а также сетевых версий статей в бумажной прессе (“Ведомости”, “Власть”, “Огонек”, “Независимая газета”).

 

Итоги 2010

Публицисты и аналитики подводили на рубеже 2010-2011 годов итоги минувшего года и десятилетия.

 

Газета.Ру подводит итоги года в серии публикаций. Основные политические события 2010 года (“Сквозь лед и пламя”, 31 декабря) в версии издания таковы. Тренд года — начало избирательной кампании Путина и Медведева. Кризис года — пожары. Отставка года — Юрий Лужков. Приговор года — 14 лет Ходорковскому. Бунт года — выступления на Манежной площади. Провал года — шпионский скандал: ФБР раскрыла русскую шпионскую сеть. Компромат года — сайт компромата Wikileaks и его три серии разоблачительных досье: “афганское” (больше 90 тысяч сводок), “иракское” (больше 400 тысяч документов) и “госдеповское” — 250 тысяч единиц дипломатической переписки послов США. Визит года — поездка Медведева на Курилы. Документ года — Договор о сокращении наступательных вооружений. Анекдот года — кремлевский червяк в твиттере губернатора Дмитрия Зеленина (тверского губернатора помощник президента России публично обозвал слабоумным: Зеленину досталось за то, что он сообщил в Twitter об обнаруженном им на кремлевском банкете червяке в салате).

 

В статье “Грабли золотого века” констатируется: за год не сделано ничего — ни в политическом устройстве, ни в управлении, ни в экономике. Была предпринята отчаянная попытка вернуться обратно в докризисные путинские “золотые нулевые”. Никогда еще начальственные телемарафоны не были такими длинными, самодовольство таким демонстративным, расточительность такой размашистой и бездумной. План-график государственных мероприятий и развлечений обогатился футбольным чемпионатом-2018, который добавился к владивостокскому саммиту-2012, Всемирной универсиаде-2013 и сочинской Олимпиаде-2014, и без того уже забирающих десятки миллиардов долларов в год. Под грандиозную десятилетнюю программу перевооружения без оглядки выписали еще 20 с лишним триллионов рублей. Не забыли позаботиться и о народе. Начало года было ознаменовано резким увеличением пенсий и менее внушительным подъемом зарплат. Явно предполагалось, что всем этих благ будет достаточно если не для счастья, так хотя бы для безмолвия и апатии, благодаря которым застойные нулевые запомнились властям как истинный рай. И только в одном отошли от привычек “золотой эпохи” — в отношениях с внешним миром. Но именно для того, чтобы осуществить главную идею все того же “золотого века”: максимум выгод и комфорта при минимуме трудозатрат. Необдуманный радикализм “вставания с колен”, ставящий под вопрос семейные активы на Западе, привычные забавы, поездки и деловые контакты, — это единственная линия путинской политики, отторгнутая нашими верхами. Поэтому хватит “мюнхенских речей”. Визитной карточкой президента Медведева стала разрядка. Жесткий приговор по второму делу Ходорковского — Лебедева вряд ли прервет этот медовый месяц с Западом, однако яснее покажет границы его возможностей. Правда, благолепие в 2010-м не состоялось. Закачка новых бешеных денег в вертикализированную окостенелую систему управления не могла и не смогла ее оживить. Проекты, на которые власти делали ставку, один за другим пробуксовывали или терпели провал. Из-за падения спутников не удалось запустить в штатный режим ГЛОНАСС. После удачных, наконец, пусков “Булавы” дальнейшие испытания под благовидным предлогом отложили. Проблемы с вертикалью управления: с осени мгновенно вошло в оборот понятие “кущевский синдром”. Похожие ужасы обнаружились вдруг повсюду. Бандиты, сливающиеся с чиновниками и правоохранителями. Правоохранители и чиновники, неотличимые от бандитов... Засуха, пожары, снегопады, ледяные дожди — каждый раз выяснялось, что в нашей суперцентрализованной системе ничего не предвидели, ни к чему не готовились и ничего не умеют делать вовремя. Число умерших за год, которое до сих пор снижалось, выросло в 2010-м на несколько десятков тысяч. Средняя продолжительность жизни уменьшилась с 69,0 лет в 2009-м до 68,8 в ушедшем году.

…Понадобился год, чтобы убедиться: система не работает уже ни за какие деньги, назад хода нет. В том числе и по причине бессмысленности и непопулярности организованных и управляемых сверху политических процедур прошедший год стал годом “уличной политики” во всей ее пестроте — от мирных протестов правозащитников и до этнических погромов. Государственная машина со своей фирменной репрессивной неизбирательностью если что-то и доказала в 2010-м, то одно: загонять это вглубь ей больше не по силам. Зато самонадеянности по-прежнему не занимать. Но к концу года выяснилась более печальная вещь. Нефтяных денег, которых с лихвой хватало до кризиса, при нынешних возросших аппетитах системы уже явно недостаточно. Розданные авансы стало вдруг нечем оплачивать. В бюджете дыра. Поэтому на 2011 год вопреки логике политического цикла запланировано затягивание поясов: резкий рост страховых взносов, налогов с граждан, акцизов и прочих сборов. Надеяться, что экономический скачок поправит дела, нет причин. Система пытается жить, будто на дворе по-прежнему “золотая эпоха”, при всей растущей абсурдности этих попыток. Логичным завершением такого года становится 14-летний приговор Ходорковскому и Лебедеву, предлагаемый властями в качестве главного новогоднего зрелища. Попытка повторить то, что с большим или меньшим успехом удалось провернуть в “золотые годы”, сегодня лишь открывает всем оторванность верхов от реальности и замкнутость в собственных мстительных переживаниях. Одно утешение: этот рецидив “золотого века” длиной в один год больше не повторить. Не на что.

Павел Чиков в статье “Пробуждение от спячки” 30 декабря пишет: 2010 год показал, что, когда народ возмущен, ему море по колено. В уходящем году у обывателей стал прорезаться гражданский голос, а власти начали понимать ограниченность возможностей вертикального управления страной. Такого насыщенного событиями года в России не было уже давно. Растет число стихийных акций. В том числе с применением насилия (причем стритфайтеры из числа национал-футболистов и джигитов, приморские и прикамские антимилицейские партизаны, религиозные фанатики на Северном Кавказе и в республиках Поволжья — люди, реализующие накопившуюся жизненную энергию не в каких-то корыстных целях, а руководствуясь некими специфическими идеалами). <…> Анархисты попробовали на вкус погром администрации Химок. Фанаты почувствовали эйфорию, победив ОМОН и захватив центр Москвы. Кавказцы впервые приняли солидарный вызов и вступили на равных в рукопашную. Либералы отвоевали Триумфальную и насладились, наконец, многотысячным митингом сторонников. Сообщество блогеров прощупало механизмы перевода виртуальной энергии в реальную отдачу от властей. Феномен арт-группы “Война”, эпатирующей своими акциями против власти, тоже обусловлен окружающей средой образца 2010. Чувствительность у людей повышается, преодолевается паралич голосовых связок. Все чаще граждане отказываются мириться с унижением своего достоинства со стороны милиции, врачей, тюремной администрации, работодателя, управляющей компании. Люди пробуют действовать — у них получается; они получают удовольствие и опыт — это главный залог позитивной тенденции развития страны. Власть же все чаще становится в оборонительную позу. Каждая мелкая уступка отвоевывается пóтом и кровью, требует больших ресурсов, зачастую человеческих жертв, здоровья, личной свободы, денег, репутации. Но Кремль явно ведет круговую оборону, и уже нет сомнений, что каждый его выпад заставит кольцо сильнее сжиматься. Инициатива из рук нахрапистых чекистов начала “нулевых” переходит к гражданскому обществу.

Дала в уходящем году трещину и вертикаль власти. Президент после кущевских и гусьхрустальных событий делегировал больше полномочий и ответственности за правопорядок региональным властям. Мера, идущая вразрез с десятилетними потугами федерального центра тянуть все одеяло на себя. Ни следственный комитет, ни ФСБ, ни другие полномочные органы не могут противостоять фактическому местному самоуправлению беспринципного сплава коммерсантов, князьков и криминалитета. Эмпирическим путем Кремль доходит до прописной истины: чем сильнее тянешь в центр, тем быстрее рвется по периметру. Дело Магнитского открыло против Кремля еще один новый фронт — международной изоляции: 60 правоохранителей и судей из России попали в черный список. Сжимается вокруг Кремля еще и кольцо решений Европейского суда по правам человека. Представители власти это чувствуют и реагируют нервно. Валерий Зорькин, только что получивший по инициативе Кремля пожизненный титул председателя Конституционного суда, обмолвился о праве России не исполнять решения Европейского суда и тут же был поддержан Дмитрием Медведевым.

Юлия Латынина в статье “Итоги года. The world is liquid” (Ежедневный журнал, 8 января) отмечает, что мир стал текуч: все течет туда, где лучше. Между тем, Россия движется в противофазе с развитием всего мира. В 2009-м она покинула список 10-ти крупнейших экономик мира, пропустив вперед Бразилию, Испанию и Канаду. Банковские системы всего мира сейчас переводят с места на место 2 трлн. долл. в день. Эти деньги текут туда, где лучше. По данным ЦБ, по итогам 10-ти месяцев 2010 года из России убежал 21 млрд. долларов. Причем за первые 9 месяцев из страны ушло 6,7 млрд. долл., а за октябрь — 14,3 млрд. Рынок заранее отыграл приговор Ходорковскому. Но цифры ЦБ никак не отражают реальных процессов. Например, за 9 месяцев 2010 г. зарубежные активы российских компаний выросли на 40 млрд. долларов. И это называлось не “бегство”, а “инвестирование” и “рост стоимости активов”. Для того чтобы оценить хотя бы порядок бегства капитала, надо оценить размер российской коррупции. Приведя различные подсчеты, автор пишет: В принципе “на пальцах” я бы предположила, что коррупция в России составляет где-то 50% от ВВП, то есть 20 трлн. руб., и что половина уворованных денег — то есть 25% ВВП — переезжает на Запад. Далее. За 10 лет перестройки и реформ, с 1989 по 1999 год, из России выехало свыше 1 млн. человек. К началу 2000-х размах эмиграции начал спадать. После 2003 года — года ареста Ходорковского — он снова стал расти. С 2004-го по 2008-й из России уехало 440 тыс. человек. Резко поменялся и характер миграции. Теперь первая тройка стран выглядит так: США, Германия, Канада. Парадоксальным образом, Россию как место, где они не собираются жить, рассматривают две очень разные социальные группы: молодые ученые и путинские чиновники. Геннадий Тимченко, хозяин “Гунвор” и друг Владимира Путина, имеет финское гражданство, а живет в Швейцарии, доверенное лицо Газпрома Манасир Зияд купил три виллы на Сардинии; мэр Москвы Юрий Лужков и его супруга Елена Батурина, будучи уволены с должности, сразу перебрались в Лондон, в свой роскошный особняк Witanhurst — самый большой частный дом города после Букингемского дворца. Путинские чиновники открыто рассматривают “эту страну” как место, где они не собираются жить. И такая свобода перемещения из страны в страну, как ни парадоксально, именно результат глобализации. Третье, что невозможно удержать на месте, — это идеи. Патенты, изобретения, открытия. Здесь дело обстоит совершенно катастрофическим образом: модернизационных проектов в России просто нет. Есть только воровские. Открытая экономика, которая ведет к росту огромного количества неподконтрольных бизнесменов, разрушает основание власти такой элиты. Правящая элита предпочитает безраздельную власть над деградирующей экономикой, а не долю власти над экономикой растущей. В глобальном мире закрытые экономики не стагнируют — они регрессируют, причем стремительно. Из них вымываются деньги, люди и идеи. Но даже на их фоне путинский режим демонстрирует невероятные темпы деградации. Латынина показывает это на трех примерах: дороги, курорты, химзаводы. За время путинского правления Россия получила 1,5 трлн неф­тедолларов и построила ноль километров дорог, отвечающих нормативам экспрессвея. Несмотря на все угрозы, российские коррупционеры предпочитают строить отели в Анталье, где у них не спрашивают, откуда деньги, нежели в Сочи... Россия является вторым по величине производителем природного газа. Самый естественный для России путь модернизации — это создание химической промышленности. Но в России современной химической промышленности нет и не предвидится. В XIX веке страны, демонстрировавшие подобный уровень некомпетентности, оказывались завоеваны. В наше время — время беспрецедентного мира — никто завоевывать их не будет, а стало быть, для их элит нет никакого стимула к развитию страны.

Дмитрий Орешкин в статье “Год прозрения” (“Огонек”, № 50) отмечает: уходит год прозрения и разочарования. Социальный перелом (под общим информационным наркозом) состоялся 7-8 лет назад; сейчас мы пожинаем плоды и осознаем результаты. Возвращаемся к реальности. В СССР любые ошибки и преступления власти мгновенно изымались из общественного сознания. Сейчас так не получится: интернет все помнит. <…> Привычные мифологические ценности СССР хороши для мобилизации электората и перехвата власти. Но потом, как и в СССР, обязательно наступает время сравнения победного мифа с грустной действительностью. Из-за интернета оно приходит раньше. Взяв в пример Кавказ, Орешкин напоминает, что миф о победе державного единства обернулся нерешаемыми проблемами: Помимо десятков тысяч убитых (о них мы благополучно забыли), из Чечни выехало более 200 тысяч русских. Назад они никогда не вернутся. Чечня сегодня единственная целиком мононациональная республика в составе России. <…> Провозглашенный порядок на самом деле означает неограниченный произвол местного князька, включая право на убийство. Русские и прочие “неместные” правдами и неправдами стремятся покинуть Северный Кавказ. <…> Как и предсказывалось, конфликт из политического (борьба за расширение суверенитета) перерастает сначала в межнациональный, а затем и в межконфессиональный. Расползается далеко за пределы Чечни. Вплоть до Кондопоги и Манежа. <…> За подобные удовольствия Россия еще и платит. Из неполных 56 млрд. бюджета Чечни сама республика производит лишь 4 млрд. Остальные 52 — деньги из Москвы. До трети из которых, если верить дипломатическим сливам Ассанжа <…>, присваиваются местными элитами. <…> Деньги, которые отгружаются кавказским начальникам, изымаются откуда-то из других мест. Брянская, Ивановская, Смоленская, Тверская или любая другая область старорусского ядра у нас постоянно в недокормленном состоянии, с деградирующей дорожной сетью, рассыпающимся ЖКХ, медициной, образованием и пр. Ничего не поделаешь: за все надо платить. Вы хотели сказку державного величия? Получите и распишитесь. Стоит ограничить кавказское воровство, как тамошние начальники со своими нукерами развернутся и уйдут в свободное плавание. Через очередную войну. Так что раскошеливайтесь. Если же воровство не ограничивать, то средства госбюджета так или иначе просачиваются в руки боевиков, с одной стороны, и в руки золотой кавказкой молодежи, прожигающей жизнь в Москве, с другой стороны. Их джипы куплены на украденные из казны отцами, дядьями или старшими братьями деньги. Московским властям тронуть их нельзя — немедленно аукнется на Кавказе. Значит, власть молчит и терпит: этим можно. <…> Роскошная мифология стоит дорого. Советский Союз на что был богат ресурсами, но и тот не смог расплатиться. Процесс осознания необратим. Раз уж люди начинают думать — тут пиши пропало.

Александр Молотников в статье “Государство и бизнес: итоги 2010 года” (forbes.ru, 30 декабря) называет знаковые события года в области законотворчества и госрегулирования. Среди них — гуманизация законодательства в уголовно-правовой сфере. Весной президент инициировал гуманизацию в сфере привлечения к уголовной ответственности за экономические преступления. Сразу возник вопрос: какие преступления считать совершенными в сфере предпринимательской деятельности, а какие — нет. В конечном итоге в октябре президент принял решение о тотальной либерализации уголовного законодательства. В рамках этого подготовлен проект поправок в УК, согласно которому снимается нижний предел в виде лишения свободы по 68-ми составам преступлений, к 11-ти составам добавлено как основное наказание в виде штрафа, к 12-ти — исправительные работы… В ноябре были опубликованы тексты законопроектов, которые должны внести самые существенные за последние пятнадцать лет изменения в Гражданский кодекс. Отдельные положения вызвали недоумение бизнес-сообщества. Например, многократное увеличение размера минимального уставного капитала и его исключительно денежное выражение… Одной из центральных тем стал вопрос о защите миноритарных акционеров. Прежде всего благодаря Алексею Навальному, который настойчиво требует от крупнейших российских компаний соблюдения законодательства о раскрытии информации и разоблачает их “эффективных менеджеров”. В конце года Высший арбитражный суд защитил права миноритарных акционеров на получение информации о деятельности компаний. Кроме того, законодатели вдруг решили встать на защиту миноритариев и ужесточили порядок раскрытия информации для акционерных обществ, внеся поправки в Закон о рынке ценных бумаг.

Принятие закона о Сколково вызвано необходимостью проведения в России модернизации. Это решено осуществлять на небольшой территории в Подмосковье. Для реализации планов понадобился отдельный нормативный акт, который, по идее, должен оградить инноваторов от реалий российского госаппарата. Чего стоит хотя бы парадоксальное название статьи 20 закона: “Ограничения полномочий органов государственной власти субъектов Российской Федерации, органов местного самоуправления на территории Центра”.

 

Общество

На сайте E-xecutive социолог Лариса Паутова (“Византии угрожает “поколение принцесс””, 19 октября) утверждает, что российский патернализм, т. е. стремление людей надеяться на государство, на внешнее окружение, под влиянием времени постепенно сокращается. В российском среднем классе 65% индивидуалистов против 32% патерналистов. Новые поколения более открыты миру, Западу. И даже на уровне игрушек мы не “вшиваем” детям патерналистские идеи, поэтому, конечно, доля индивидуалистов будет расти. Москва не лидер по числу индивидуалистов. Москва — плавильный котел, в котором все перемешалось. Кроме того, московская мэрия традиционно проводит политику социальной защиты старших возрастных групп. А возглавляет список Томская область. В Сибирь в поисках заработка приезжали те, кто рассчитывал на свои силы. Второй фактор — Томский университет. В число лидеров входят регионы, расположенные вдоль границы с Китаем, на Дальнем Востоке, а также с Финляндией. А замыкают его южные сельскохозяйственные районы с присущим им крестьянским мышлением, ориентированным на семью, род. Что же касается Центральной России, то из областей, расположенных кольцом вокруг Москвы, индивидуалисты уехали в столицу. Москва высосала все силы оттуда.

О кажущейся неизбежности индивидуализма пишет и Андрей Лошак 2 ноября в своей колонке на openspace.ru “Проживем без государства”: Современный русский интеллигент живет без идеалов. С одной стороны — государство, этот некротический Левиафан на страже собственных интересов; с другой — народ, точнее всего представленный телезрителем Беляковым из “Нашей Раши”. Воинственный жлоб, накачивающийся пивом перед экраном телевизора. Выбор, прямо скажем, скверный. И думающие люди, посмотрев по сторонам, выбирают себя. Индивидуализм — вот религия последнего десятилетия. <…> Пытаясь укрепить вертикаль, Путин окончательно отстранил народ от управления страной. Власть в России всегда презирала права маленького человека. <…> Те, кто верит в государство, не верят в человека. И наоборот. Но далее он размышляет о новом общественном тренде: у нас появился, кажется, спасительный выход: самоорганизация и взаимопомощь. И вот — Слава Богу, мир лучше, чем кажется через тонированные стекла бронированных “мерседесов”. Главный повод для оптимизма находится пока в виртуальном пространстве — это блогосфера. Агентство Comscore недавно выяснило, что российские интернет-пользователи — самые активные блогеры в мире. <…> Интернет уже давно стал параллельной реальностью, в которой есть все то, чего не хватает в жизни: свобода слова, отсутствие показухи и пропаганды, гражданская активность. Пока это чаще всего банальный перепост <…> начальная стадия гражданской активности. Человек перепоста уже не равнодушен. Он сделал первый шаг в сторону, вышел из строя, начал собственную борьбу. Накапливаясь, энергия недовольства становится реальной силой, способной пробивать бреши в проржавевшем каркасе государства. Примеров таких убойной силы перепостов известно уже немало. <…> В конце года возник такой жанр, как выложенное в интернете видеообращение к президенту или премьер-министру. За майором Дымовским последовали другие правдорубы. И хотя формально люди обращаются к власти, рассчитывают они в данном случае не на нее, а на гражданское общество, то есть на нас с вами. <…> Люди пошли в интернет за правдой, отчаявшись найти ее в реальности. Если раньше маленький человек Башмачкин, подвергаясь унижениям, лишь беспомощно восклицал: “Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?!” — то теперь, с помощью веб-камеры и оптоволокна, он может рассказать всему миру о несправедливости, назвав поименно сволочь, оскорбившую его человеческое достоинство. Американский интернет-социолог Клей Ширки считает, что интернетом движет альтруистическое стремление к взаимопомощи, о котором писал в свое время Кропоткин. Вовлечение в этот процесс Ширки делит на несколько этапов: от импульсивного желания поделиться некоей проблемой, к которому он относит и перепост, до коллективных действий, направленных на ее решение. Ширки пророчит новую эру горизонтальной социальной активности, поскольку создавать и распространять контент теперь может каждый. Люди настроены меньше потреблять и больше участвовать. Это явление пока еще плохо описано, и у него нет имени. В разных западных изданиях можно встретить термины “кликтивизм”, “вебизм”, социолог Ольга Крыштановская называет это “сетевая демократия” и “википолитика”, Ширки придумал выражение: “когнитивный излишек”.

Пожары сыграли решающую роль в окончательном прозрении. <…> Во время пожаров люди проявили ту самую удивительную способность к взаимопомощи и самоорганизации, о которой так настойчиво писал Кропоткин и которая так враждебна интересам государства. <…> Пожары продемонстрировали, что мы с государством живем в параллельных мирах. Они решают свои вопросы, мы — свои. На сайте МЧС в дни пожаров пиарят Шойгу, по телевизору — Путина, а люди, пытаясь понять, где горит и кого спасать, сами организуются в отряды и создают в сети собственные информационные ресурсы о пожарах. Символ этого параллельного существования — в свидетельстве волонтера, спасавшего Мещеру. Уникальный заповедник вовсю горит, людей и техники катастрофически не хватает, а солдаты на дороге ровняют граблями щебенку после каждой проехавшей машины — это местные власти готовятся к визиту Путина. Заповедник на многие тысячи гектаров выгорел. Путин в Мещеру так и не приехал. <…>

В анархическом по духу интернете с каждым днем крепнет убеждение в бесполезности и даже враждебности государства. <…> В ставшем уже легендарным посте “Верните рынду!” блогер Александр Почков aka top_lap <…> пишет о том, что если государство не в состоянии обеспечить своим гражданам безопасность, то мы ему ничего не должны: “Освободите меня от налогов или просто уберите отчисления в пенсионный фонд, я все равно не доживу до пенсии по такой жизни, а на эти деньги куплю пожарную машину на три деревни и буду спать спокойно, зная, что ее уже никто не отберет у моего народа, моих соседей сельчан, потому что она сука будет наша и мы за нее убьем, если нужно будет”. Я говорил с Почковым. Став после своего знаменитого поста тысячником в ЖЖ, он ощутил себя не просто блогером, а выразителем интересов русского среднего класса. Как говорят американцы, he’s on a mission — чувство, незнакомое чиновникам. С сентября Почков демонстративно не платит налоги — пацан сказал, пацан сделал. За ним последовали его единомышленники в интернете. <…> Как и подобает гласу народа, самоорганизацию и автономию Почков начал с себя. В своем деревенском доме он вырыл скважину, купил помпу и генератор — теперь не зависит ни от электричества, ни от воды. После пожаров, утверждает Почков, многие так сделали. <…> Дух махновщины бродит по просторам России. <…> Все больше людей находит время на бескорыстную помощь друг другу. Общество прорастает горизонтальными связями. <…> Люди объединяются не только из-за денег, как считают кремлевские идеологи. Возможно, мы делаем шажочек вверх по эволюционной лестнице в сторону от “тирании эгоистичного репликатора”; возможно, у нас появился тот самый “когнитивный излишек”, но, скорее всего, у людей в критический момент просто срабатывает инстинкт самосохранения. Вдруг выясняется, что добрым быть выгодно. Поступай так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой. И если в государстве запущена программа по самоуничтожению, то люди начинают спасать себя сами. <…> Резюме: Благодаря колоссальному рывку телекоммуникационных технологий человечество покрылось мириадами невидимых связей, объединивших жителей планеты в единую сеть. Люди стали ближе друг другу. В таком мире трудно проворачивать темные делишки. Российская власть в наступающей эре цифровой кооперации выглядит морально устаревшим аналоговым монстром, которому нет места в сверкающем мире будущего, похожего на технократический фаланстер с прозрачными стенами.

О социальной роли интернета в России пишет и Владимир Абаринов в Гранях.Ру (“Врач по внутренним болезням”, 20 декабря). Любая оговорка первого лица, его неудачный жест или нахальная ухмылка в неподходящем месте тотчас тиражируется на YouTube, глумливо пародируется, становится предметом праведного гнева и издевательских насмешек. Оруэлл на новый лад: Большому Брату некуда деваться — теперь не он, а за ним следят. Это уже не бездарное реалити-шоу, а сеанс с разоблачением. А ведь в интернете сидят, по разным оценкам, от 20 до 34,5 миллионов граждан России, причем сидят плотно. Компания TNS, изучающая потребительские рынки, в своем глобальном исследовании Digital Life поставила Россию на второе место в мире после Малайзии по продолжительности пребывания жителей в социальных сетях — в среднем они проводят там 8,1 часа в неделю (в Малайзии — 9, в Турции — третье место — 7,7). Для этих людей интернет — зачастую единственный источник информации и единственная среда, где они встречаются с руководителями государства, единственное прибежище страждущей и мятущейся души, единственное отечество. Россия стремительно эмигрирует в виртуальный мир. В этом мире много грязи, неутоленной злобы, неудовлетворенных комплексов и паранойи, но, в отличие от реала, здесь ты сам формируешь свой контент.

Схожая логика у Наталии Геворкян (“Общество собралось блогами”, Газета.Ру, 17 ноября). Задавая себе вопрос о причинах острой общественной реакции на избиение Олега Кашина, сила которой несравнима с реакцией на гибель Пола Хлебникова или Анны Политковской, она отвечает на него так. Кашин активный блогер. Ни в 2004-м, ни в 2006-м блогерство не было столь популярно. Вполне возможно, что это и есть то главное, что произошло в стране за последние годы: интернет в России стал играть значительно более существенную и сложную роль в жизни людей. <…> Сложилась среда. Она столь же обширна, сколь обширны и противоречивы взгляды Кашина. Но когда с ним случилась беда, то не только коллеги, но вся эта его среда отреагировала естественным образом: не трожь! <…> Она предстает общественным мнением, которое, оказывается, есть и на которое власти приходится реагировать. Российская власть как-то упустила, что революция происходит в России в интернете. <…> там незаметно, но безусловно формируется продвинутая, умная, наблюдающая и понимающая элита. <…> у этой новой элиты нет уже практически ничего общего с Путиным. Он выпал из времени, которое за 10 лет с момента его прихода к власти ускорилось так, что просто отторгает его вместе с его манерами, ассоциациями, интересами, вертикалью и даже интернет-камерами наблюдения за строительством домов для погорельцев и интернет-поиском имени для щенка болгарской овчарки. Он человек другой эпохи, и он фатально не успевает за тем поколением, которое уже живет, растет и будет влиять на страну через 10 лет. Медведев же при какой-то даже детской непосредственности при виде очередного гаджета, при постоянном упоминании интернета, при монологах на фоне компьютера, тем не менее, контентно совпадает со временем

Публицистический резонанс вызвали выступления молодежи в Москве 11 декабря, в которых чаяния социальной справедливости сплелись с националистическими лозунгами.

Кирилл Мартынов в Русском журнале (“От Кущевской до Манежной”) смотрит на события на Манежной мрачно. Произошло одно из самых позорных событий в новейшей истории России. Собравшимся позволили беспрепятственно выкрикивать расистские лозунги, призывать к расправам по национальному признаку и даже начать воплощать некоторые их планы в жизнь. <…> Толерантность по отношению к открытым проявлениям фашизма на наших глазах достигла своего апогея. Участники действия не требовали правосудия и соблюдения гражданских прав на справедливое судебное разбирательство. Для “национального сознания” эти требования и неуместны, и бессмысленны. Фашизм требует и способен требовать только одного: уничтожения Другого, отличного от фашиста по набору вымышленных или реальных признаков. Именно к этому сводились призывы тех, кто собрался на площади 11 декабря. <…> Российское общество, “подмороженное” на несколько лет высокими ценами на нефть и доступными кредитами, начинает стремительно скатываться в пропасть. Процесс варваризации опережает процесс модернизации на несколько ходов. На каждое Сколково находится своя Кущевская. Общество, не верящее в способности власти выполнять свои функции, судя по всему, готово жить по криминальным законам. <…> Постсоветское общество догнивает. Оно выработало свой ресурс. Сквозь его ткань на поверхность всплывают вещи, накопленные за десятилетия его жизнедеятельности.

Распад Российской Федерации, если нам суждено увидеть таковой, будет связан совсем не с военной интервенцией Китая и даже не с нашествиями орд нелегальных мигрантов. Более реалистичным сценарием представляется падение доверия граждан к государству как единственному источнику легитимного насилия и переход отдельных районов страны под прямое управление криминальных синдикатов, действующих под прикрытием лозунгов о самоуправлении.

На Афише редакционный директор сетевого издания Юрий Сапрыкин (“Простое большинство”, 12 декабря) ужаснулся и раскаялся: Все варианты наших младолиберальных взглядов на мир — в диапазоне от наших коллег из LookAtMe с их теорией малых дел (дескать, нужно наводить красоту в своем углу, и совокупность этих красот даст одно большое общее благо) до нашего коллеги Андрея Лошака с его оптимистическим анархизмом (дескать, скорей бы Сурков, Барков и Сердюков улетели на Марс, мы, честные граждане, без них ловчее разберемся) — не учитывали одной мелочи: страны, в которой мы живем. <…> за последние 25 лет население страны приняло участие в нескольких несправедливых войнах, пережило полный слом экономической и идеологической системы, лишилось сотен тысяч образованных и деятельных граждан, отправившихся в эмиграцию — или, как вариант, торговать турецкими свитерами на рынок. <…> большинство этих людей на каждом шагу сталкиваются с чудовищной, унизительной, разрушающей душу несправедливостью <…> больницы или суды, посещение которых провоцирует условных “нас” на истерику в ЖЖ, для этого молчаливого большинства — кошмарная и привычная повседневность <…> потребительский путинский рай, чьи излишества так оскорбляют эстетическое чувство условных “нас”, для молчаливого большинства — это в лучшем случае возможность купить в кредит холодильник. <…> выросло целое поколение людей, чьи родители из-за недостатка времени или тотальной дезориентации в жизни забыли объяснить им, что такое хорошо и что такое плохо, и не успели прочитать им книгу, хотя бы одну, и все представления об устройстве мира были почерпнуты ими в лучшем случае из сериалов про ментовку и зону, — а скорее всего, во дворе, чьи законы в точности повторяют ментовку и зону без всякой помощи сериалов. <…> мы не то чтобы не замечали этих людей — но не имея возможностей (или желания) изменить их жизнь к лучшему, мы переводили их существование в плоскость эстетического: мы умилялись фильмам Германики, книжкам про гопников, рэперу Сяве, бесконечному потоку новых драм про свинцовые провинциальные мерзости. Мы упивались этим потоком правды — и как-то упустили из виду тот факт, что от перевода всеобщего несчастия, отупения и озлобления на кинопленку или бумагу само озлобление никуда не денется. Оно и не делось. <…> При нынешнем раскладе, при таких настроениях большинства — крайне недовольного своим положением, не верящего в позитивные варианты будущего (до такой степени, что даже безусловно приятная перспектива, вроде Чемпионата мира по футболу, становится поводом для всеобщего глухого раздражения) и предпочитающего любое простое решение чуть более сложному — достаточно лишь поднести спичку, и большинство абсолютно демократическим путем сделает такой выбор, от которого у условных “нас” волосы станут дыбом.

На сайте liberty.ru в противовес солидаристу Лошаку Андрей Ашкеров в статье “Демократия исключения” (14 декабря) заявляет: Проблема нынешней России не в том, что в ней деградировали практики солидарности, а в том, что эта деградация привела к тому, что солидарность стала злокачественной: ненависть и зависть связывают намного прочнее, чем понимание и взаимовыручка. В России сегодня привыкли ненавидеть друг друга. Манежная площадь вновь, как и 20 лет назад, стала баррикадой ненависти, по разные стороны которой может оказаться кто угодно. Ашкеров констатирует исчерпанность модели спортивной демократии, при которой спорт заменяет собой национальную идею, а спортивные победы приравниваются к общегосударственному триумфу. Однако обратной стороной этого является превращение насилия — в спорт, то есть умножение насильственных проявлений. Автор замечает: Призрак “всеобщего благосостояния”, населивший собой местный мир супермаркетов, казалось, справился с задачей формирования послушных граждан. Супермаркет стал главенствующей структурой социализации, заменившей музей, школу, храм, а заодно и рай с адом. Каждому району по “Пятерочке”, каждому районному жителю — столько банок “Ягуара”, сколько он сможет в себя влить. Тот, чье существование сведено к сумме потребностей, с неизбежностью превращается в нечто среднее между статистической единицей и социальной функцией. Однако мы живем в эпоху, когда только структуры выходят на улицу. Они и вышли. С другой стороны, у нас спорт понимается как лекарство от политизации, спорт должен был санкционировать удаление масс из политики: подчиняйтесь и можете состязаться сколько угодно. Но оказалось, что следствием деполитизации масс отнюдь не является послушание и пассивность. Напротив, свирепым вепрем может быть и деполитизированная масса. Ашкеров представляет своих, как можно понять, оппонентов. Это сторонники немилого ему ура-прогрессизма, адепты которого одевают по вкусу то маску национализма, то маску неолиберализма, то обе маски одновременно. Неолибералы говорят: догоняй, иначе все потеряешь. Националисты отвечают — догоним, если отделим “своих” от “чужих”, тогда и “станем Европой”. <…> Дружный консенсус достигнут: и неолибералы и националисты клянутся сегодня демократией, однако это не демократия приобщения, а демократия исключения. Демократия фэйс-контроля <…> События на Манежной показали: в наши дни чтобы стать фактором политики, ты должен согласиться на фэйс-контроль. И не просто согласиться: стать инстанцией фэйс-контроля для всех остальных <…> в моду вернулась охота. Все начеку, охотник охотится на другого охотника. Манежная площадь стала свидетельством того, что при этом раскладе жертвой может стать каждый. Да уж, лучше плохая, но родная Ашкерову власть, чем такие вот страшилы ура-прогрессисты!

Депутат-единоросс Михаил Москвин-Тарханов (“Накануне революции “потерянного поколения””, там же, 17 декабря) утверждает, что так начинается бунт поколения, не имеющего шансов на успех в жизни, и боится, что ситуацию используют некие политические силы. О себе подобных автор пишет, в восторге пренебрегая знаками препинания и прочими избытками русского наречья: во власти и бизнесе вакансии заняты прочно активными, жесткими и живучими людьми, пассионариями. И эти люди, сверстники Путина и Медведева, Потанина и Дерипаски, Хлопонина и Козака на покой уходить пока собираются и очевидно не намерено уступить власть молодежи. Это напоминает косноязычному автору ситуацию в США и Франции начала шестидесятых годов прошлого века. Перед ним маячит перспектива “бурных десятых и двадцатых”. Так что, если мы не создадим механизмы социальной мобильности для поколения молодых, то, с учетом неравномерности развития и огромности территории, нас ждут многочисленные протестные акции молодежи, сначала в столицах, потом в крупных городах, а потом повсеместно. Кризис поставил во главу угла проблемы выживания бизнеса, на выходе из него резко выросла конкуренция и напряжение. И “интересанты” двинули вперед пехоту — активную молодежь, воспользовавшись как спусковым крючком убийством футбольного болельщика. А молодежь к этому уже была готова. Ведь говорят, что “у каждого поколения должна быть своя революция”. Страшно Москвину-Тарханову, он призывает власть и сообщников что-нибудь придумать, чтоб революционная эта гроза прошла стороной от Рублевки.

Альфред Кох на сайте forbes.ru в статье “Верхи-то еще могут, а вот низы — уже не хотят” (21 декабря) в присущей ему манере то ли режет правду-матку, то ли цинично глумится. Что, страшно? То-то же и оно-то же. Да ладно вам хорохориться, сам вижу, что страшно. Так в этом и есть весь трюк: лишь только покажется русский бунт на одну осьмушку его реальной силы — и уже вот вам и готово: толстый пингвин робко прячет тело жирное под мышкой у “Кровавого Режима”. “Все что угодно! — кричит наделавший от страха в штаны фрондирующий тандему обыватель. — Зачеркните все, что я говорил до этого. Правьте нами, сколько угодно. Только защитите нас от этих погромщиков. Это же ужОс какой-то. Откуда только они взялись, эти фанаты, нацисты, скинхеды?” — “Ну что? — говорит “Кровавый Режим”. — Страшно, сволочи? Вольно ж вам, свиньи, ругать нас, пока все хорошо. А как страшно, так сразу к нам? Ну ладно, на этот раз прощаю. А погромщиков так уж и быть — накажу”. Что ж это за бунтовщики? Кох акцентирует: это первое поколение россиян, которое не знало совка. В отличие от своих родителей, эти мальчики выросли в относительной информационной свободе и при отсутствии серьезного идеологического пресса. Дальнейшие наблюдения таковы:

Первое. Эти люди намного смелее нас. Мы, запуганные совки, боимся всего на свете: царского гнева, милицейской дубинки, чеченского ножа, женской истерики. Они не такие. Они открыто выражают свои мысли, они не боятся ментов, они кавказской сплоченности готовы противопоставить свою сплоченность, они готовы в буквальном смысле слова драться за свои убеждения и интересы. Пусть даже эти интересы ими неправильно осознаны, а методы борьбы, на наш изнеженный вкус, слишком брутальны. Второе. Они действительно (не на словах) гордятся тем, что они русские. Они осознают тот очевидный факт, что это их земля и что это их право устанавливать здесь те порядки, которые они считают справедливыми. Они готовы драться за эти права и порядки и проявить в этой борьбе заметно бóльшую самоотверженность, чем мы. Третье. Они невежественны, и поэтому для объяснения своих проблем хватаются за лежащие на поверхности лозунги, которые, как правило, страдают упрощенчеством. Но ведь и власть с завидной регулярностью подкидывает им все новые и новые аргументы, которые подталкивают не к самокопанию, а к тому, чтобы прийти к простому и вульгарному выводу: “Кремль продал Россию чеченам”. Четвертое. Они не считают сегодняшнюю власть своей властью. Они никак себя с ней не корреспондируют и не видят в ней защитника своих интересов. Для них это какие-то дяди и тети, которые жульническим путем поставлены на свои должности лишь для собственного обогащения. И опять власть с ужасающей производительностью поставляет им все новые и новые доказательства этого. Пятое. В отличие от нас в них нет священного трепета перед сакральной силой государства. Они ничего хорошего от него не видели. Оно их не образовывало, не лечило и не защищало. Единственный раз, когда они с ним столкнулись, — это когда их старших братьев забирали на две кавказские войны. Можно себе представить, что им рассказывали те, кто с этой войны вернулся. А за тех, кто не вернулся, говорили их могилы. Кох продолжает: Когда власть, состоящая в основном из 40-60-летних бюрократов, “общается с народом”, она разговаривает со своим поколением. С поколением, которое она хорошо понимает и чувствует. Но мы скоро перестанем быть большинством нации. Нам на смену идут вот эти люди. Бестолковые, жестокие, искренние и активные. Власть, вместо честного диалога со своим будущим народом, придумала “объяснялку” про либералов-провокаторов, а взамен общения с молодежью — проплаченное шоу “Селигер”. <…> Власть уже давно имитирует жизнь вокруг себя. Она лечит не болезнь, а симптомы. <…> …мы столкнулись с первыми сполохами бушующего в глубине народного пласта пожара. Да, реальность вот такая, не очень изящная и симпатичная. Да, эти волчата не очень похожи на сытых и ленивых обитателей якеменковского зоопарка. Но зато, в отличие от кремлевских комсомольцев, это свободные люди. Жестокие? Тупые? Злые? Может быть. Нацисты? Вряд ли. Это скорее человеческая протоплазма, из которой он может родиться, но это пока еще не нацизм. У них нет настоящих вождей, стройной теории, нет никакой организации. Но у этих мальчиков есть одно важное преимущество перед выдуманной страной, которую мы видим глазами Эрнста и Добродеева: они реальны, они существуют в действительности. И именно это нас всех и пугает.

Махачкалинский правозащитник Руслан Гасанов (rgassanov) на сайте “Эха Москвы” рассуждает: Низы опять не хотят. Бытовое убийство, из-за коррумпированности и имитации правосудия, превратилось в безумное противостояние — кто кого покрывает, какой национальности убийца, и к какому сословию принадлежит убитый. Болельщик стал профессией, фанаты — социальным стратом, а кавказцы приобрели статус убийц. <…> В России мало умных людей. Еще меньше честных. У нас больше святых, чем праведных. Именно из-за малочисленности, они не в силах объединиться и противостоять нарастающей коррупции, беспределу, и агрессивности. По причине бессилия, этносы стали углубляться в хитросплетения происхождения. Раньше разбирались с пролетарским происхождением, а теперь с арийским. Не народ, не волеизлияние большинства, не выборы, а мордобой, бунты, фальсификации и стрельба по Белому дому стали источником власти. А убийства — правосудие а ля неолит. Когда исчезают выборы, смена властей, свобода слова, правосудие, появляются пассионарии, бунтари, хоругвеносцы, революционеры в кепках и папахах, на фоне кипящей массы. Файерные марши — это социальный протест против произвола властей, густо завещанный на ксенофобии. И лузеры во главе с пассионариями идут в очередной раз разрушать мир до основания. В РФ нет власти, ибо нет центров справедливости, закона и правосудия. Каждый убивает, кого может. Каждый грабит, кого может. Каждый нагибает, кого может. И никто ни за что не отвечает.

Автандил Цуладзе (“Политическая комедия. Круговорот утопий в России” — Ежедневный журнал, 14 декабря) анализирует происходящее в аспекте политических идеологий. В период политического кризиса 1999 года, чтобы захватить инициативу, Кремль выдвинул утопический проект. На вооружение была взята консервативная утопия. Благоприятная экономическая конъюнктура и разочарование в разгромленной оппозиции создали для этого необходимые условия. Нужно оставить все как есть. Не надо стремиться к “царству Разума” по идеалистическим схемам либералов. От их “реформ” одни проблемы. Нет смысла возвращаться в советскую систему. Там тоже хватало недостатков. И анархия нам тоже ни к чему. Эта идеология на время сковала политическую борьбу в публичном пространстве, отодвинула утопические проекты преобразований в сторону и позволила достигнуть ситуации равновесия как в обществе, так и в элитах. Однако такого рода вульгарный консерватизм быстро перерастает в “застой”. Сейчас конструкция уже не работает, и утопия “стабильности” уступает место борьбе различных утопических концепций. Властный лагерь раскололся на консервативных утопистов (группа Путина?), настаивающих на том, что надо все оставить как есть, на либеральных утопистов (группа Медведева), считающих, что надо эволюционным путем реализовывать либеральную утопию с учетом “российской специфики”, и на социалистическо-коммунистических утопистов (группа Сечина), стремящихся к огосударствлению собственности по советскому образцу и закрытию страны от посягательств иностранного капитала. Что же касается большинства, то в коллективном бессознательном идет латентный процесс разочарования в консервативной утопии и все больше распространяются хилиастические настроения. Либералы исходят из того, что, руководствуясь Разумом, власть немедленно и в полном объеме должна удовлетворить “законные требования” реформ в части разделения властей, свободы СМИ, соблюдения прав человека. Националистам подавай “Россию для русских” и возрождение Империи. Коммунистам вынь да положь всю систему советских социальных гарантий и возвращение “общенародной собственности” государству “народного доверия”. Различные части политического спектра объединяет одно — стремление получить свое здесь и сейчас. Такое состояние общества Манхейм называл “хилиастическим экстазом”. Смешиваясь друг с другом, различные утопии, объединенные одной целью, в какой-то момент образуют критическую массу, которая взорвет существующий порядок вещей. <…> “Национальный лидер” мечется, пытаясь удовлетворить все эти разнонаправленные “хотелки” элит и масс, имитируя удовлетворение этих запросов в виртуальном пространстве. Но возможности “зомби-ТВ” исчерпываются.

В “Ведомостях” Денис Соколов в статье “Меньшинство и большинство: Коалиция конфликта” (29 декабря) отмечает: До событий 11 декабря на Манежной площади Россия начиналась за МКАД. Между Кремлем и страной — Москва, огромный гипермаркет товаров, услуг, должностей и бюджетов. Москва переваривала, абсорбировала непрерывный поток мигрантов своими стройками, рынками, пассажиропотоком, ЖКХ и прежде всего деньгами. Теперь, похоже, Россия начинается сразу за Боровицкими воротами. К концу 2010 года несколько процессов достигли точки кипения. Во-первых, бюджетные вливания в республики Северного Кавказа достигли почти 300 млрд. руб. в год, что на фоне продолжающегося разрушения традиционного общества сделало миграцию сельского населения в города, особенно в Москву, основной стратегией домохозяйств. Во-вторых, из-за кризиса прекратился рост инвестиций в строительство и другие трудоемкие индустрии, а значит, снизилась способность мегаполисов перерабатывать мигрантов. На растущих рынках всем хватало места, а стагнация резко обострила конкуренцию. Не только футбольные фанаты и откровенные фашисты включились в противостояние. Среднее чиновничество, местные политики, малый бизнес и организованная преступность (те, кто особенно чувствует конкуренцию и давление со стороны этнического бизнеса) обратились к православию. В-третьих, деньги, как поршень, выдавливают выходцев из кавказских республик в окружающие регионы. Если к этому добавить стремительную исламизацию Северного Кавказа, громкие теракты и экстравагантное поведение лидера Чечни, который готов “танками и гаубицами” усмирять Манежную площадь, то “кавказофобия”, возникающая у русских и на Кавказе, и в Москве, и в других городах России, понятна: национализм становится идеологией экономической и политической конкуренции. Этнические и религиозные конфликты — прямой путь к тому, чтобы городское сообщество превратилось в несколько этнических, социальных, религиозных корпораций, в том числе и в корпорацию футбольных болельщиков, которые уже претендуют или будут претендовать на оплату лояльности. Характерный для Москвы подкуп меняется на характерный для Кавказа шантаж. Коалиция разных “корпораций” — это не коалиция роста. Это коалиция конфликта. Бюрократия, силовики, незаконные вооруженные формирования, криминал — все втягиваются в рынок насилия. Московские улицы скоро можно будет включать в состав Северо-Кавказского федерального округа.<…> Резюме: Политический рынок превращается в рынок насилия, на котором теракт — такой же товар, как митинг и погром. Скоро будет сложно серьезно заниматься политикой (т. е. претендовать на распределение финансовых потоков), не имея собственной команды футбольных фанатов, собственных молодогвардейцев и собственного идеолога или священнослужителя. В какой момент один из конкурирующих за власть политиков решит, что он способен управлять стихией и перешагнет черту, неизвестно.

Алармиста Соколова на сайте Взгляд оспаривает Дмитрий Соколов-Митрич (“Вперде не пройдет” — vz.ru, 27 декабря). Он утверждает: 2010 год был лучшим из всех, что я помню. А наступающее десятилетие будет еще лучше. Калининградский шок, ДТП на Ленинском проспекте, суета вокруг “Сапсана”, война за Химкинский лес, победа при “Охта-центре”, феномен приморских партизан, акции болельщиков после убийства Юрия Волкова, добровольцы на лесных пожарах, Кущевские вопросы, народ против Анны Шавенковой, народ за Нойза МС, народ за Егора Бычкова, народ за Олега Кашина и, наконец, Манежная площадь — народ сам за себя. <…> Нет, я не сторонник баррикадного мышления, но меня такая плотность общественной среды скорее радует, чем огорчает. Мы так долго говорили о том, что в России разреженная гражданская атмосфера, слабая сопротивляемость масс, власти не на что опираться, — ну, так вот вам, пожалуйста, общество научилось подавать такие мощные сигналы, которые какую хочешь власть выведут из анабиоза. Акции гражданской солидарности случались в этом году едва ли не каждый день. Количество социального недовольства, помноженное на возможности новых информационных технологий, перевели российское общество в новое качество. <…> И даже мой глубочайший пессимизм не мешает мне понимать, насколько это очевидно. Именно в 2010-м официальные СМИ окончательно перестали что бы то ни было скрывать, потому что бесполезно: интернет знает все. Мы сами не заметили, как фактически вернулись в состояние реальной свободы слова начала девяностых. Территория телеиллюзии стремительно сужается: сегодня в Сети сидят даже старушки. Именно в 2010-м общественные движения окончательно распробовали всю силу социальных сетей и начали более чем успешно применять их для вывода людей на улицу. Массовость и потенциал протестных акций стремительно растут, и все разумные люди уже поняли: там, где собираются свыше десяти тысяч человек, закон “О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях” не действует. А значит, надо не гайки закручивать, а приспосабливать конструкцию власти под новые условия, делать ее более сейсмоустойчивой. Иначе эту конструкцию просто разорвет. Именно в 2010-м мы увидели, как окрепло и вышло на общественно-политическую арену новое поколение — злое, шумное, амбициозное и не страдающее кухонными комплексами своих родителей. Если им что-то не нравится, они не обсуждают это в своем узком кругу под водочку, а идут на улицу и орут. В этом смысле они более европейцы, чем мы. <…> Наконец, главное — именно в 2010 году у наиболее продвинутой части аналитиков появились первые признаки понимания, что такое положение вещей — это не симптомы распада государства, а наоборот — первые признаки его обретения. Автор прогнозирует новое, солидаризированное общество, которое будет способно отрезвлять сильных мира сего. Да, в России пока еще живет довольно застенчивый, терпеливый и даже трусливый народ. Но именно сегодня время застенчивых и трусливых. ЖЖ дал шанс талантам, не умеющим работать локтями, а сетевые социальные технологии дают шанс вывести людей на площадь при максимальном размыве ответственности. Все это формирует такую общественно-политическую среду обитания, которая необратимо демократизирует сама себя, и в этом корень моего оптимизма. Заварить в таком растворе уже невозможно не только кровавую диктатуру, но даже хоть сколько-нибудь серьезный авторитаризм. <…> На каждую туго закрученную гайку моментально находится очередное нечто с винтом. Сначала смс-революции, потом моббинг при помощи соцсетей, наконец технологии краудсорсинга, которые позволяют в режиме реального времени отслеживать передвижения сил правопорядка и направлять толпу туда, где их нет. Я думаю, это только начало. В очередном десятилетии список таких технологий будет стремительно расти, и, в конце концов, архаичные силовые меры в борьбе с социальным недовольством окажутся просто бессильны. Существование любого государства станет возможным лишь в одном случае — если в его основе заложены прочные основы общего согласия. Страны, в существовании которых не заинтересована критическая масса его граждан, просто перестанут существовать. Соколов резюмирует: У нас есть масса нереализованных исторических амбиций. У нас сильная историческая прививка от анархии. Мы по природе своей патриотичны и в условиях хотя бы минимальной социальной справедливости готовы поступиться многим ради стабильности. И у нас, — возможно, впервые за всю историю России, — появляются реальные возможности влиять на ситуацию в стране путем наименьшего персонального риска. <…> И поэтому с блаженной улыбкой идиота я повторяю: все будет хорошо.

О русской интеллигенции весьма критично и даже временами зло рассуждала Арина Холина на сайте “Частный корреспондент” (“Зона Neverland”, 13 октября). Ей видится это явление самовлюбленным, мелкотравчатым народцем, легендой страны Neverland. Сначала — дурно образованное дворянство, плохенькие студенты, нищие иудеи, которым наконец-то разрешили получать образование на общих началах, разнообразная демшиза. Знания поверхностные, мораль кривая, этика зачаточная, философия — пораженческая. <…> Позже, когда страна изменила статус, а интеллигент получил определение “вшивый”, этот народец охарактеризовали как “работников умственного труда”. То есть культуру и этику растеряли. Но считалось, что у советского интеллигента все-таки есть лучшее в мире образование и он самый читающий. Интеллигент был замечателен тем, что ходил, например, в театр. Собирал книги. Причем, как выяснилось позже (при разборе завалов унаследованных квартир), что собирательство это было паническим и бессмысленным. <…> Этот советский интеллигент, а с ним и русский, никогда не был по-настоящему хорошо образован, потому что “лучшее в мире образование” подгоняло знания под мерки социалистических принципов. Широкий кругозор, на самом деле, бежал по узкому руслу советской идеологии. И даже самые продвинутые, самые несогласные, они всегда были лишь частью легенды. <…> Они существовали только в зоне Neverland, только в этом искусственном образовании, и сами были мифом, потому что ничего настоящего в них не было. <…> Все, что так похоже на культуру, было лишь тонким слоем лака на невежестве и дикости. <…> Для некого и внутреннего, и международного реноме и образовали эту интеллигенцию, ручную и невежественную, которая с трудом отскребла руки от земли и копоти, схватила этими грубыми пальцами Достоевского и сделала его своим кумиром, потому что они ведь уже не твари дрожащие, а право имеют. Это они сейчас скупают Донцову. Они подпевают Кате Огонек. <…> Русский морально-этический феномен лениво жевал культурную баланду, которой его кормили надзиратели этой просторной страны. Еще в школе они послушно писали, что Екатерина — луч света в темном царстве, Чехов — обличитель мещанства. У них не было, нет и не будет намека на собственное мнение, а, значит, их интеллектуальный труд лишь навык, а не работа ума и воображения. Они не способны ни на творчество, ни на протест, они лишь приспосабливаются, принимая любые условия бессловесно, безропотно. Привыкли читать, да, и читают вот то ли Юлию Шилову, то ли Олега Роя, потому что делают это не для развития, а чтобы убить время, заполнить пустоту. Именно для всех этих людей играл “Ласковый май” — это они, инженеры и газетчики, покупали записи группы “Комбинация”, это на их корпоративах сейчас грохочут Дима Билан, Филипп Киркоров и группа “Фабрика”. Это они в караоке поют “Кабриолет” Успенской и “Владимирский централ” группы “Лесоповал”, а потом ругают “Дом-2”, Ксению Собчак и программу “Максимум”. Это они работают на ТВ и защищают его, потому что “знают, что надо этому тупому народу”. Они знают, потому что сами и есть этот самый “тупой народ”, они втайне считают “всех этих Ремарков” заумью и лезут на интеллектуальные вершины только ради понта, в душе храня верность Джеки Коллинз и фильмам с Чаком Норрисом. Они как воры, которые плачут, если их ловят, не потому, что раскаиваются, а потому, что не хотят в тюрьму. В них нет органической несовместимости с пошлостью и глупостью, с бездарностью и вульгарностью. Все эти качества дает развитый интеллект, воспитанный вкус, некая культурная нравственность, но они не могут похвастаться такими характеристиками, потому что до сих пор считают, что золотая лепнина — это красиво. <…> И простенькая шведская ИКЕА уже представляется Эрмитажем, Букингемским дворцом. В этом и есть ошеломительная разница между мировой, пусть европейской, пусть американской, культурой и нашей, местечковой, убогой, недееспособной. Она там везде — на любом уровне, во всех проявлениях, будь то торжественный благотворительный прием или визит в булочную, у нас лишь в очень редких частных домах, да и то под большим вопросом. Ведь культура — это не только торжественные чтения Достоевского в туалете. Это весь спектр жизни — от острой непереносимости Муз-ТВ до невозможности сочетать в интерьере красный с синим. Это и знания о том, что в 1974 году был жуткий финансовый кризис. Это когда не можешь бросить из окна машины банку от газировки. Когда журналист не может себе позволить написать “я не понимаю Малевича”. Это и отсутствие страха, и внутренней и внешней цензуры, потому что есть четкая система приоритетов, в которых ковер с пандой, шерсть, производитель (бугага) Италия, 14 000 рублей, не может быть дороже свободы. Причем свободы не в общем величественном смысле, а хотя бы свободы выбора, даже на уровне парфюмерии. <…>

По Холиной, главная проблема в том, что у этого не сгинувшего с советской властью интеллигента нет цели. В те страшные времена он был беспомощен — все рассуждения уходили в никуда, и сейчас он бессилен уже по привычке, по собственной воле, а потому и понятия не имеет, куда и зачем нести собственные, пусть и скромные, знания. Вся эта возня — немного ради денег, немного ради явлений в атмосфере вроде северного сияния и уж никак не ради абстрактной общественной погоды, на которую, как принято считать, воздействует только Господь Бог. Или святая троица: Путин, Медведев, Сурков. Вся русская интеллигенция так и осталась хоть и большой, хоть и красивой, но декоративной и бесполезной собачкой вроде дога, который разевает пасть лишь для того, чтобы зевать и есть. Думать и охранять дог не умеет — он придуман для мебели. Потому мы и окружены ничем, которое кое-как заполняют вялые переговоры, безобразная философия, убогие национальные идейки и шквал творческой мути. Современная интеллигенция, за редким исключением, способна производить и потреблять лишь нечто, похожее на уголовную субкультуру и частушки. Протестовать внутри заданных собственным ограниченным сознанием координат. Спорить с отражением.

Илья Клишин в статье “Люди в красивой упаковке” (slon.ru, 1 ноября) рассуждает о новом социальном типе. Хипстер в России сегодня — это молодой человек, живущий со вкусом и мыслящий буржуазно. Это еще не оперившийся, но уже буржуа, чем дальше, тем больше понимающий: система выборов не работает, чиновники не помогают, а мешают, в СМИ цензура и т. д. Причем каждое из этих явлений, в частности, не мешает в повседневной жизни: можно, конечно, писать в блог, ездить за границу, создавать (хоть и с трудом) свой бизнес, но в целом создается ощущение если не бега на месте, то болота, по которому очень трудно идти. Так что же удивительного, что вчера еще индифферентные хипстеры идут на митинги сегодня? Кому хочется провести двадцать–тридцать лет в болоте? Проблема — в организации оппозиционного движения. Очевидно, что копирайтер, фотограф и журналист не пойдут завтра создавать партию или даже подавать заявку на свой митинг. Едва у хипстеров появляется возможность бороться за конкретное дело, они тут же за нее цепляются. Хипстеры — либеральная прослойка (с диапазоном от розовых левых либералов до близких американским республиканцам правых либералов). Сами себя они часто не называют никак, потому что для них очевидно, например, что альтернативы демократии и рыночной экономике нет и говорить можно о нюансах. Хипстерам абсолютна не нужна революция, им нужно как раз исполнение действующей Конституции страны. В этом смысле по своей сути “Стратегия-31” — исключительно хипстерское мероприятие. Триумфальная площадь для хипстеров — это место ненасильственного гражданского протеста <…> Нынешняя борьба за реализацию прав и свобод, закрепленных в Основном законе, становится исторически в один ряд с деятельностью таких прекрасных людей, как Мартин Лютер Кинг и Нельсон Мандела, Вацлав Гавел и Лех Валенса. Тем горше, конечно, видеть реакцию молчаливого большинства. <…> Сегодня кажется, что политические ивенты в Facebook, онлайн-петиции и ссылки на разоблачительные посты никогда ничего не изменят. Это не так. Количество перейдет в качество, ведь, в конечном счете, дорога в тысячу ли начинается с первого шага.

Об усталости общества от коррупции пишут “Ведомости” (“От редакции: Россия в откате”, 30 декабря). По подсчетам Transparency International, ежегодный совокупный доход российских коррупционеров — около $300 млрд., что близко к четверти ВВП. Есть и более высокие оценки. В мировом рейтинге восприятия коррупции Transparency International Россия на 154-м месте из 178, среди стран несопоставимо менее обеспеченных (Папуа-Новая Гвинея, Камбоджа и Таджикистан). В России появился даже новый термин — норма отката (kickback margin), говорит в интервью “Российской газете” Елена Панфилова, директор российского Transparency International. Эта норма растет: в начале нулевых в строительстве она составляла 15-20%, в середине десятилетия, по сведениям Ассоциации застройщиков, увеличилась вдвое. А сегодня доходит до 50-70% стоимости проекта. В этом году печальной статистики добавил и президент: его контрольное управление подсчитало, что на госзакупках воруется более 1 трлн руб. в год. Это не может продолжаться бесконечно, в какой-то момент коррупционные издержки станут неподъемными для страны. С коррупцией борются практически все. Но, по данным МВД, число выявленных эпизодов взяток выросло в 2003 – 2009 гг. в 1,8 раза (правда, число дел, направленных в суд, выросло лишь на четверть). По данным судебного департамента при Верховном суде, число осужденных за взятки выросло за 2003 – 2009 гг. в 2,5 раза. Но количество осужденных взяткодателей росло гораздо быстрее, чем взяткополучателей. А посадки за взяточничество в составе организованной группы по предварительному сговору снизились в 1,6 раза. Серьезные расследования подменяются отловом (иногда с помощью провокации) врачей, учителей, муниципальных служащих и инспекторов ГАИ. Далее “Ведомости” формулируют реальные приоритеты борьбы, апеллируя к опыту Ли Кван Ю. Ясно одно — вести эту операцию может только политик нового поколения, обладающий тем, чего нет ни у кого из нынешней элиты, — репутацией.

2010 год породил феномен Алексея Навального, блоггера, который начал резонансную борьбу с коррупцией, харизматика и популиста. Появились и отклики на это явление. Так, либерал Дмитрий Бутрин на сайте inliberty.ru в статье “Алексей Навальный и дары “Транснефти”” (18 ноября) пишет: спрос на реальную антикоррупционную политику в России постепенно оформляется, и успехи юриста Алексея Навального тому свидетельство. Алексей Навальный — по существу политик, первым в России после полузабытых Гдляна и Иванова реализующий одну из возможностей получения политического капитала через антикоррупционную кампанию. Бутрин скептичен: Я, разумеется, не доверяю Навальному. Прежде всего потому, что понимаю, что именно это за политик: мне не нужно знакомиться с его политическими взглядами, чтобы понимать, что это политик левосоциалистического и популистского толка. До той степени, до которой возможны подобные аналогии, я уподобил бы его президенту Польши Леху Качиньскому: правило “о покойных или хорошо, или ничего” не распространяется на публичных лиц, а покойный и его брат сделали себя в первую очередь на антикоррупционной риторике высокого градуса. Но именно поэтому мое недоверие ничего не означает: я совершенно лояльно отношусь к деятельности Алексея Навального, приносящей обществу много больше пользы, чем вреда. Далее автор объясняет, что правые и либеральные политики в РФ в настоящий момент не способны даже приблизиться к теме коррупции. Не то чтоб нос в пушку, но — либеральные политики в РФ исторически ближе к крупному бизнесу, для которого коррупция, и это следует констатировать прямо и честно — среда, пространство работы, норма. И в качестве резюме: эволюция российского общества и кристаллизация в нем политических институтов продолжается, и появление на левом и/или националистическом фланге активного политического антикоррупционного движения — более чем ожидаемая вещь. Но есть проблема. Деградация госинститутов, вызванная коррупцией, в определенный момент облегчает задачу построения более открытого общества, “уменьшение государства”, вызванное его распадом, для России ныне очевидно. В этом смысле Алексей Навальный, разумеется, наш оппонент — как является оппонентом всякий провозглашающий единственным способом борьбы за светлое будущее ужесточение какого-нибудь госконтроля, веревочную петлю и ор вдохновляющей массы ерунды в воздетый горе мегафон. Как выбраться из этой дилеммы?

Дмитрий Фурман в обширной статье “От Российской империи к русскому демократическому государству” (“Неприкосновенный запас”, № 5[73]; Полит.ру, 8 декабря) пишет о проблемах становления русского национального самосознания и русского национального государства. В Европе произошла смена “энтелехий” развития. Национальное государство сменилось в этом качестве наднациональной европейской общностью. Россия — страна “догоняющего развития”, которая переживает в XXI веке процессы, пережитые другими странами в XIX – начале XX веков. Она вынуждена строить то, что в иных местах не только построено, но уже перестраивается. Для России национальное демократическое государство по-прежнему продолжает оставаться принципом развития. Российская Федерация — и не реальная демократия, и не национальное русское государство. Это остаток, “огрызок” российской и советской империи, скрепляемый имитирующей демократию авторитарной властью. И русское самосознание еще не вышло до конца из кокона имперского и советского самосознаний. Это — болезненное самосознание, мечущееся между имперским шовинизмом и реваншизмом и русофобским самоуничижением и страхом национально-государственного распада. По Фурману, Россия должна быть переосмыслена как национальное русское государство. Слова “Россия для русских” сейчас выглядят диким ксенофобским лозунгом. Но они должны быть констатацией банальной истины. Россия для русских, — а для кого же еще? Это не только не означает отрицания права других на свои “национальные дома”, но предполагает его. Зародыши такого переосмысления и освобождения русского самосознания от имперского плена уже сложились. “Россия для русских” — это антитеза “русских для России”, государству, в котором русские платят и своей свободой, и своим благосостоянием, и своей кровью за то, что другие народы подчиняются, причем не русским как народу, а их правителям, имеющим русскую национальность. “Россия для русских” — это демократическая Россия, государство, являющееся инструментом для достижения общего блага народа. <…> Вообще избежать прохождения национально-государственного этапа, совершить прыжок из миниимперии в наднациональную общность, миновав этап национального государства, по-видимому, невозможно. Но это национальное государство не может утвердиться надолго. Догоняя других, Россия должна менять векторы развития. Национальное демократическое государство — это государство, которое может и должно войти в надгосударственную и наднациональную общность Европы. Вхождение в Европу — очень большая компенсация для народа, который, не умея выработать европейских форм политической жизни, все же культурно ориентирован на Европу. Это будет концом российской истории — истории строительства, крушения и нового строительства империй, в которых русские возмещают свое бесправие тем, что во главе подавляющей другие народы власти стоят их представители. И это станет началом совсем другой истории — истории русских, живущих в общеевропейском доме в своей национальной квартире.

Власть

В “Ведомостях” главный экономист по России и СНГ Bank of America Merrill Lynch Иван Чакаров 7 декабря делится оптимистическими ожиданиями (“Будет ли Россия развиваться по сценарию конца 70-х — начала 80-х годов?”). Российское руководство, возможно, начинает понимать, что в окружающем мире перспектива возвращения к докризисным ценам на нефть достаточно призрачна. Следовательно, России будет просто необходимо улучшить инвестиционный климат, чтобы привлечь капитал для финансирования внешнего долга. Он не согласен с авторами книги “Россия после глобального экономического кризиса” Андерсом Ослундом, Сергеем Гуриевым и Эндрю Качинсом, которые выдвигают концепцию, согласно которой Россия попадет в ловушку “эпохи застоя”, сравнивая сегодняшний день с правлением Брежнева, который предпринимал безуспешные попытки оживить экономику. По мнению авторов, относительно высокие цены на нефть сегодня ($70 – 80 за баррель) будут лишь способствовать тому, что многие реформы окажутся уничтожены в зародыше, перестройка экономики будет отложена, построение политической и экономической системы, ориентированной на рост, будет перенесено на более поздний срок, и в конце концов это приведет к неизбежному застою, который будет поддерживаться страхом неистребимой коррупции. Чакаров не в силах спорить с фактами. Рейтинг прозрачности российской экономики упал по сравнению с прошлым годом с 2,2 до 2,1, и этого было достаточно, чтобы Россия заняла 154-е место из 178 и оказалась между Папуа — Новой Гвинеей и Таджикистаном. Среди других “недружественных практик”, влияющих на позиции инвесторов, — ужесточение регулирования предпринимательской деятельности, отсутствие верховенства закона и слабая защищенность прав миноритариев. В то же время многочисленные публикации о государственных злоупотреблениях в отношении бизнеса внесли свой вклад в общее представление о России, которая стала выглядеть менее привлекательно для международных инвесторов по сравнению с другими развивающимися странами. Впечатляет эта забота Чакарова о репутации России, — еще немного, и он начнет, кажется, клеймить продажных писак-клеветников. Но все же он находит аргументы повесомей. Он очень положительно относится к тому факту, что российское руководство начинает понимать: при условии, что цены на нефть вряд ли вернутся к докризисному уровню, а бюджет сбалансирован на основе цены $110 за баррель, только реформы помогут избежать стагнации. Чакаров приветствует намеки на реформы, усматривая приметы обновления в заявлении правительства о намерении приватизировать миноритарные пакеты акций государственных предприятий, сокращении указом президента числа стратегически важных предприятий с 208 до 40, надежде на вступление России в ВТО в конце 2011-го — начале 2012 года (будучи членом ВТО, Россия откроет доступ иностранным инвесторам в традиционно неконкурентные сектора, тем самым повышая общий уровень бизнес-климата, способствуя росту производства и снижению инфляции), планируемом открытии доступа иностранцам на рынок внутренних облигаций. Эти реформы, по нашему мнению, очень серьезно недооценены. Время их проведения совпадает с общим ощущением, что Россия просыпается и больше не хочет пребывать в состоянии “интровертности”, которое ее сильно гнетет. Мы считаем, что общий спад и необходимость инвестировать в изношенные инфраструктурные объекты дают возможность по-новому взглянуть на проблему, которая преследовала Россию веками: как создать динамичную инновационную экономику и условия для высоких темпов накопления капитала, а также обеспечить здоровый рост производительности труда. Мы осторожны в своих прогнозах, но смотрим на эту ситуацию с оптимизмом.

Мрачнее смотрит на перспективы Андрей Рябов. В статье “Детонатор ФИФА” (Газета.Ру, 7 декабря) он замечает: Решение Исполкома ФИФА, предоставившего право на проведение мировых чемпионатов по футболу 2018 и 2022 годов России и Катару <…> безусловно, окажет сильное влияние на российскую политику и, может быть, и на мировую тоже. Решением ФИФА была достроена триада трех крупнейших инфраструктурных проектов наступающего десятилетия (саммит АТЭС-2012, Зимняя Олимпиада в Сочи-2014 и вот теперь ЧМФ-2018), которые, судя по всему, и будут определять развитие национальной экономики и политики в ближайшие десять лет. Известно, что сложившаяся в России общественная система может успешно функционировать лишь при постоянном закачивании в нее дополнительных ресурсов. В уходящем десятилетии таким “топливом” были растущие доходы от торговли газом и нефтью. На обозримую перспективу этот ресурс останется, но сверхдоходов уже не принесет. И тут для системы открывается возможность “второго дыхания” через привлечение огромных денег под эти инфраструктурные проекты. Тем, кто будет работать операторами на могучих финансовых потоках, не так уж и важно, за счет чего они возникнут: наращивания внутреннего долга или в результате привлечения частных капиталов — отечественных и иностранных. У российского чиновничества, которое уже начало было впадать в уныние в связи с неблестящими экономическими перспективами страны, появляются новые сверхцели — попасть в эту живительную экономику мегапроектов. Кто сказал про застой, когда впереди такие дела и грандиозный путь от одной вершины к другой, еще более величественной? Очевидно, что никакая модернизация не вписывается в подобную стратегию будущего. Хотя бы потому, что все модернизационные проекты строятся на понимании ограниченности ресурсов. <…> В такой обстановке постоянной эмоциональной приподнятости, когда страна, превращающаяся в одну большую ВДНХ, должна будет постоянно являть всему миру успехи и достижения, парламент уж точно не должен быть местом для дискуссий! <…> решение ФИФА прояснило ситуацию для тех российских чиновников и бизнесменов, кто начал было размышлять, что национальный лидер стареет, утрачивает чувство реальности и, самое главное, не может предложить им привлекательной перспективы на будущее. После стремительной победы Путина в Цюрихе вопрос о том, кто останется лидером страны, предрешен, а на какой институциональной позиции — дело, по большому счету, техническое…

Иначе смотрит на премьера Станислав Белковский в статье “Сеанс Владимира Путина с немедленным разоблачением” (slon.ru, 20 декабря) по итогу очередного разговора с премьером в прямом эфире телеканалов “Россия” и “Россия-24”. Путин явил аудитории довольно-таки дремучую некомпетентность, сглаживал которую только его большой человеческий опыт бессодержательного словоговорения. На многие социально-экономические вопросы он отвечал не в такт, не в лад, невпопад совершенно. То ли не понимая смысла вопроса, то ли будучи банально не готов к ответу. <…> Путин за 4,5 часа эфирного времени развеял многие застарелые мифы о себе. Во-первых, миф о том, что он — неоимпериалист, мечтающий о возрождении СССР. Путин слишком ясно сказал, что РСФСР выиграла бы войну (которую, кстати, премьер осознанно или бессознательно назвал Второй Мировой, а не Великой Отечественной, как у нас положено) и без других союзных республик. Тем самым он пошел против одного из главных постулатов советской мифологии, согласно которому народы СССР пребывали в органическом единстве, будучи нераздельны/неслиянны национальными душами. <…> Во-вторых, миф о лидере, черпающем силы в глубинах русской национально-имперской истории. Ясно, что правитель, склонный ковыряться в исторических корнях и правдах, никогда не отправил бы Петра I на Семилетнюю войну, еще и сославшись при этом на директора Петродворца. <…> В-третьих, серьезный удар был нанесен по мифологии Путина как воцерковленного православного христианина. Смею утверждать, что воцерковленный православный никогда не стал бы, подобно премьер-министру РФ, высказывать предположение, что православие ближе к исламу, чем к католичеству. <…> В общем, перед нами предстал типичный позднесоветский обыватель, в первые постсоветские годы освоивший наиболее престижную профессию — бизнесмена. С кашей в голове и баблом во всех других правильных местах. И на вопрос об оппозиционерах Немцове-Рыжкове Путин отреагировал единственно возможным для такого типа создания образом: они рвутся во власть, чтобы денег заработать. А для чего еще можно рваться во власть?! Главное же, о чем он жалеет, — что в расцветные мужские годы (47–58) не успел пожить как следует. Вот те люди, которые доверили ему трон, — успели. Недаром такое ревностное — о них: “Да, есть небольшая, очень узкая категория людей, которые живут гораздо выше среднего, но их и москвичами-то назвать нельзя — это люди мира, они непонятно где живут: в Нью-Йорке, Москве или Париже”. А он-то 11 лет и 4 месяца пахал ради них, как раб на галерах. Настанет ли день, когда он отдохнет? <…> И последнее. Путин еще раз показал, что он, в сущности, неплохой человек. И милосердие стучится в его сердце. Хотя вопрос власти-и-денег, что поделаешь, испортил его. Он совершенно искренне восхищается пожарным, который отказался получать квартиру за погибшего сына. И Сергеем Михайловичем Сотниковым, который 12 лет в одиночку хранил заброшенную полосу забытого аэродрома. Он совершенно искренне любит болгарского щенка Баффи, от которого — не в пример человечеству — не ждет никакого подвоха. Только нежных луж и куч по периметру резиденции. Костюмы и маски Гудвина, великого и ужасного волшебника страны Оз, оказались тронуты тлением. Как говорил Бубнов из горьковской пьесы “На дне”: “все слиняло, один голый человек остался”. Такая вот прямая линия, ведущая прямо в русский народ.

По впечатлениям от явления премьера перед народом Михаил Ходорковский в статье “Власти не хватает добра и терпимости” (“Независимая газета”, 24 декабря) пишет, что к нему пришло чувство жалости к этому, уже немолодому человеку, такому бодрому и такому одинокому перед бескрайней и беспощадной страной. Заметно — он не в состоянии оторвать себя от ставшего неподъемным “весла” выстроенной им самим чудовищной “галеры”. Галеры, равнодушно плывущей по судьбам людей. Галеры, на которой гражданам России все чаще мерещится черный пиратский флаг. С ним никто не спорил “в эфире” — не тот “формат”. Но и убеждал он не нас — себя. Что во всем прав, что “рулит”, что все еще “на месте”. <…> Он все понимает, но “держит марку” — ему “не стыдно”. Он так и заявил — ему “не стыдно”. Пусть так. Пусть стыдно — нам. Ведь это мы позволили себе, ему, им стать такими жестокими, какими стали. Любовь к собакам — единственное искреннее, доброе чувство, прорывающее ледяной панцирь “национального символа” начала 2000-х. <…> Человек в таком панцире счастлив быть не может. “Вас все боятся” — страшный комплимент, прозвучавший с экрана. Нужно ли нам, чтобы Россия снова строилась на жестокости? <…> я желаю Путину добра и терпимости, чтобы его не боялись, но любили. Пусть не все, но искренне, бескорыстно, и не только собаки.

Дмитрий Камышев в статье “Тандем не колется” (“Власть”, № 50) анализирует движение к году 2011-му, когда россияне изберут новую Госдуму, а тандем — нового президента. Медведев очень хочет остаться на второй срок. Оставить Медведева на второй срок, разумеется, страстно хочет и его команда, которая, в отличие от своего шефа, выражает это желание почти открыто. А вот с Путиным все уже не так однозначно. С одной стороны, во многих его действиях легко усмотреть признаки откровенно предвыборного пиара. С другой стороны, вопрос о возвращении в Кремль для него, возможно, не так важен, как многим кажется. Есть ощущение, иронизирует автор, что высокая должность… нужна ему лишь постольку, поскольку она позволяет сделать то, что не под силу большинству простых смертных: погоняться на лодке за китами, поуправлять пожарным самолетом, выступить со сцены перед зарубежными кинозвездами. Ну и, разумеется, получить в связи с этим не только хорошую порцию адреналина, но и овации восхищенной публики. Между тем у Дмитрия Медведева, помимо желания остаться на второй срок, есть и вполне конкретные достижения. В 2010 году он сумел привнести во властную вертикаль некоторые элементы новизны (перекройка административной карты, новые назначения). С судебной и законодательной властью у действующего президента в уходящем году тоже все было в порядке. Скажем, председатель Конституционного суда Зорькин очень своевременно выдвинул концепцию избирательного отношения к решениям Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ), согласно которой Россия должна выполнять лишь те вердикты ЕСПЧ, против которых она не возражает. И Медведев это суверенно-демократическое начинание горячо поддержал. А парламент привычно штамповал спущенные из Кремля законы. Наконец, с региональными выборами проблем у Кремля в 2010 году тоже не возникло. В целом же политика президента в 2010 году полностью соответствовала неписаному правилу, согласно которому либеральные инициативы нового главы государства имеют право на жизнь лишь в том случае, если не затрагивают основы суверенной демократии, заложенные его предшественником. Но в отношениях власти и граждан появилась одна новая деталь: народ, который прежде в основном безмолвствовал, вдруг стал все чаще и активнее выражать мнение, отличное от мнения начальников. Причем далеко не всегда делал это цивилизованными методами. В сущности, и калининградцам, открывшим протестный сезон-2010, и столичным фанатам, этот сезон как бы подытожившим, было нужно одно и то же: чтобы власть их услышала и выполнила их требования. Но если первые добивались этого сугубо мирными методами, то вторые предпочли насилие. Надо полагать, резюмирует Камышев то ли в шутку, то ли всерьез, Путину действительно придется-таки вернуться в президенты, чтобы наконец навести в стране порядок натренированной на медведях и тиграх железной рукой.

Дмитрий Шушарин в статье “Бесценностные друзья” (Грани.Ру, 28 декабря) размышляет о России и Европе в современном мире. За последние двадцать лет произошло именно то, о чем предостерегал Рональд Рейган: западные элиты приняли элиты постсоветские такими, какими они есть. И сейчас с изумлением взирают на возникновение неототалитарного политического пространства, которое формируют элиты России, Украины и Белоруссии, делегитимирующие свою власть. <…> Элиты трех восточнославянских государств, несмотря на политические декларации и экономическую интеграцию, отдаляются от Европы, останавливая процесс нациогенеза на своей территории и бросая вызов европейской идентичности и европейской системе ценностей. Таков итог постсоветского двадцатилетия. И это одна из главных проблем Европы и иудео-христианской цивилизации. Но европейские элиты ее не осознают, они заняты другим. <…> И нет ничего удивительного в том, что путинские шпионы оказываются отмывальщиками денег, искавшими еще и способы коррумпировать американских парламентариев и чиновников. Как нет ничего особенного в карьере экс-бундесканцлера Шредера. Коррупционная интеграция элит стран демократических и неототалитарных — вот что мы наблюдаем в последнее десятилетие. То, что не удалось идеологически ограниченным сов­кам, получается у людей более широких взглядов.

 

Оппозиция

Михаил Берг в статье “Две большие разницы” (Ежедневный журнал, 4 ноября) фиксирует наличие в оппозиции режиму праволиберального и леворадикального мнения. Договороспособность одних и максимализм других упирается в самый принципиальный момент: что именно не устраивает первых и вторых в существующем в России строе? И если одних не устраивает то, что власть нарушает собственные правила игры, то есть не исполняет Конституцию, которую сама для себя и приняла, то другие считают само основание строя негодным, так как он построен на удержании корпорацией (как это принято называть) “Озеро” не только власти, но и состояний, полученных в результате приватизации, в этой среде почитаемой бесчестной и несправедливой. Иначе говоря, одни согласны, чтобы сложившийся после приватизации 90-х строй существовал, только бы не нарушал собственные законы, другие считают, что это невозможно, так как строй основан на преступно нажитых состояниях, которые должны быть отобраны у их владельцев, потому что они, эти владельцы, на самом деле и являются главным фундаментом этого строя. <…> И если говорить о позиции властей, то легко увидеть, что первых власти не любят и не уважают, вторых — боятся и ненавидят. По Бергу, союз сторонников Алексеевой и Лимонова оказался плодотворным, как брак аристократа с крестьянкой: одни, повторю, придали этому протесту оттенок политической респектабельности, другие впрыснули в него молодую и здоровую кровь. Причем, если говорить о реальной надежде на то, чтобы “озерная школа”, засевшая у власти, не осталась там навечно, то это надежда на молодой и здоровый протест, вырастающий из социальных низов, протест тех молодых и отчаянных, которым терять нечего <…> У них есть право требовать от развалившейся на троне преступной власти не только соблюдения правил игры, но и пересмотра этих правил, то есть фундамента режима. Берг резюмирует: культурно, социально и психологически мне, естественно, ближе правые либералы, но я при этом не сомневаюсь, что единственная надежда России — максимализм юных душ и их непримиримый радикализм.

На сайте slon.ru Григорий Голосов в статье “Позитивный итог путинского режима” (1 ноября) видит таковой в том, что в России не осталось сколько-нибудь заметных политиков, которые выступали бы против демократии. В 90-х годах таких было пруд пруди. Но иных уж нет, а те далече. Страшнее не будет. Хотя, когда о демократии говорят “единороссы”, то к этому не стоит относиться всерьез. <…> Та “демократия”, которая их устраивает, у них уже есть. С зачищенным политическим полем, фальсифицируемыми выборами и прочими прелестями авторитаризма. Вторая оговорка автора: тот факт, что авторитаризм загнал практически всех российских политиков в ряды защитников демократии, не означает, что у всех у них демократия заняла верхнюю строчку на повестке дня. В России складываются реальная левая партия (возможно, ее прообраз — проект “РОТ-Фронт”), национально-государственное движение. Они не вполне демократичны, но и они поняли прелесть демократии. Теперь понятно, что без демократии более справедливого общества в России не будет. Также сегодня нарастает понимание того, что национальное государство в России возможно только как демократическое государство. <…> у каждого из участников широкого демократического движения есть сейчас и останутся впредь позиции, мало совместимые с демократическими идеалами. <…> Это не страшно. Потому что демократия — это и есть та равнодействующая, в которой могут сойтись интересы различных политических сил, заинтересованных в изменении статус-кво. Просто потому, что она в общих интересах. <…> Устойчивая демократия устанавливается там, где исход демократизации политически многомерен, то есть ни одна из задействованных в ней сил (включая и силы уходящего режима) не оказывается в полном выигрыше. Важно и то, чтобы ни одна из них не оказалась в полном проигрыше. Если состав демократической коалиции многообразен, и каждый из участников вступает в демократию с серьезными ресурсами, то это — лучшая гарантия того, что никто из них не сможет изменить правила игры в свою пользу.

А Владимир Милов в статье “Либерал-национализм против фашизма” (Газета.Ру, 20 декабря) делает актуальную политическую заявку и объясняет, что российские либералы в последние 20 лет проиграли национальную повестку дня. Эпоха бурного экономического роста в России сопровождалась невиданным притоком мигрантов в крупнейшие города. Разросшееся невиданными темпами за полтора десятилетия сообщество мигрантов, плохо адаптированных к традиционному укладу жизни, часто живущих далеко за пределами элементарных социальных стандартов и являющихся питательной средой для криминала, — путь к крупным конфликтам в обществе. Тема недовольства приезжими — одна из главных проблем, волнующих россиян. И, увы, единственной политической силой, которая поднимала вопросы о межэтнических отношениях и мигрантах, были националисты. А в российском либеральном движении национальная компонента была потеряна и подменена “общечеловеческой”, либералы уступили национальный дискурс державникам и националистам, что внесло огромный вклад в неудачи либерального проекта в России. Это помогло сформировать фальшивый образ либералов как “пятой колонны”, отрицающей национальное начало в российской политике. На самом деле нужно было говорить — пора вернуться в европейский дом. Мы, русские, — европейцы, не надо тащить нас в Азию, Азия нам чужда. Фактически отрицание державниками европейского проекта развития России в угоду “евразийскому” проекту, по Милову, — банальное прикрытие сдачи национальных российских интересов Китаю и странам исламского мира. Сегодня ключевой вопрос повестки дня — культурное самоопределение, европейцы мы или азиаты. Необходим в целом либеральный национальный проект для России, направленный на укрепление культурной самоидентификации русских как европейцев, а не иначе.

Одна из главных тем публицистики конца года — процесс над Ходорковским и Лебедевым. Грани.Ру 2 ноября опубликовали последнее слово Михаила Ходорковского в Хамовническом суде. Он акцентирует значение процесса и возможного обвинительного приговора: …что сегодня думает предприниматель, высококлассный организатор производства, просто образованный, творческий человек, глядя на наш процесс и полагая абсолютно предсказуемым его результат? Очевидный вывод думающего человека страшен своей простотой: силовая бюрократия может всё. Права частной собственности нет. Прав у человека при столкновении с “системой” вообще нет. Будучи даже закрепленными в законе, права не защищаются судом. Потому что суд либо тоже боится, либо является частью “системы”. Стоит ли удивляться, что думающие люди не стремятся к самореализации здесь, в России? <…> Я совсем не идеальный человек, но я — человек идеи. Мне, как и любому, тяжело жить в тюрьме и не хочется здесь умереть. Но если потребуется — у меня не будет колебаний. Моя Вера стоит моей жизни.

По ходу и итогу мнения звучали разные. Ирина Павлова в статье “Тема не раскрыта” (Грани.Ру, 5 января) задается вопросом: почему ни сам Ходорковский, ни его адвокаты не попытались превратить этот процесс в процесс над конкретными преступлениями российской власти и тем самым сделать неизбежным оправдательный приговор. Не прозвучало ни одного запоминающегося выступления защитников, подобного тем, что звучали на знаменитом процессе Веры Засулич. <…> теоретически имели возможность переиграть нынешнюю власть. Их речам на процессе была открыта дорога в интернет. Они могли публиковать статьи и давать интервью. Адвокаты Ходорковского не были ограничены в поездках и свободно выступали перед зарубежной аудиторией. В таких условиях процесс действительно мог стать поворотным событием в истории российского общественного сознания, если бы он перерос в процесс над общей практикой мафиозной власти в стране. Однако ни сам Ходорковский, ни его адвокаты, ни тем более свидетели, выступавшие в его защиту, не раскрыли ни одного секрета правящей мафии, высокопоставленным членом которой до ареста был и сам подсудимый. Процесс в Хамовническом суде не стал процессом над приватизацией начала 1990-х, над залоговыми аукционами, над сложившимся властным механизмом тайного, антиконституционного принятия решений. Почему? Ответ Павлова видит в тщетных надеждах юкосовцев на либерального президента Медведева. Тактика защиты заключалась в том, чтобы делать акцент на личностном противостоянии Путина и Ходорковского, на несгибаемости подсудимого, на его нравственном превосходстве, на политической составляющей процесса. В этом случае защита прекрасно справилась с поставленной задачей. Такой интерпретации немало способствовал и сам подсудимый. Автор заостряет: даже во время второго процесса Ходорковский оставался верен понятиям, по которым действовала и продолжает действовать российская власть. Более того, и в 2008 году он признавал право этой власти диктовать правила игры: “Пусть власть, пока она власть, сама выбирает, с кем ей пойти, зная при этом, что мы принесем во власть не только свои знания, но и свои идеалы”. В противном случае пришлось бы не только раскрыть немало секретов, но и привлечь в качестве соучастников “целую кучу персонажей, которые сегодня продолжают оставаться во власти”, как справедливо заметил Михаил Хазин.

 

1990 – 2010

Георгий Сатаров выступил в Ежедневном журнале с серией статей под общим заголовком “Недоваренная лапша на развесистых ушах”. Он решил напомнить читателям о привычных магическо-идеологических заклинаниях нынешней российской власти, и каждому такому заклинанию будет посвящено свое отдельное разоблачение. Заклинания привычные. Они легко проглатываются, ибо, если не вдумываться, могут показаться привлекательными и даже вполне разумными, имеющими как минимум право на существование. Не обладая способностью разработать последовательную идеологию, наша власть пускает в ход эти крючки-заклинания, в результате заглотившее их общество барахтается, как в сетях. Более того, заклинания проникают в риторику и образ мыслей отдельных оппозиционных интеллектуалов, которые, не замечая того, начинают работать на власть, оперируя ее магическими клише. Так, 9 ноября Сатаров анализирует мифологемы “лихие девяностые” и “ельцинский хаос”. Нам просто предлагают этакую ложную схлопнутую историческую модель, с помощью которой все проблемы, которые терзали страну начиная с 80-годов и которые решал Ельцин, проецируют на начало нового тысячелетия, чтобы вручить флаг победителя хаоса Путину. Сатаров с цифрами показывает, что хаоса в 2000-х меньше не стало. Росла коррупция. Проваливались реформы. Разлагалась милиция. При захвате заложников террористами уже не спасали людей. Теперь у нас путинский порядок — на людей наплевать, всегда и в любых масштабах. В 90-е были зачатки демократии, и они начинали работать. Конечно, все эти представители зачаточной демократии галдели, гадили, воровали (меньше, чем сейчас, но, увы, воровали) и т. п. Но тут общая закономерность: свобода в рамках демократии и создает ограничители для власти, и предоставляет ей дополнительные возможности за пределами закона, как и всем нам. Это неизбежно именно в переходные периоды. И последующий процесс, если бы он не был прерван в путинский период, состоял бы в развитии свободы в рамках права для нас и правовых ограничений для власти. Сейчас мы наблюдаем противоположное: внеправовые ограничения для нас и противозаконная свобода для власти.

Обзор подготовил Евгений Ермолин