Представляем читателям тексты Войцеха Ярузельского и Адама Михника, которые имеют, как кажется, отнюдь не только историческое значение. Они посвящены осмыслению ключевого этапа в истории Польши, связанного с переходом от тоталитарной матрицы к новому, демократическому порядку. Авторы находились на разных полюсах политического противоборства 1970-х-1980-х гг., они далеко не во всем согласны друг с другом и в начале XXI века. Но оба текста, переведенные Фридрихом Логиновым, имеют ценность сердечного признания об ответственном выборе в ситуации драматического исторического вызова.

Надеемся, размышления авторов будут приняты и учтены теми, кто заточен сегодня на обновление России

25 лет спустя

 

Приближается 13 декабря. Читатели некоторых газет и журналов, пользователи Интернета, а также многие авторы писем шлют мне добрые пожелания и слова поддержки. Встречаются критические оценки и вопросы. За добрые пожелания сердечно благодарю. Критические высказывания принимаю серьёзно и с должным вниманием. На вопросы постараюсь ответить. Один из них: что ещё можно ожидать к этой очередной, на сей раз, 25 годовщине введения военного положения? Не подлежит сомнению, что этот своего рода юбилей пройдёт под соответствующий аккомпанемент. Загрохочет канонада гневных заявлений, обвинений, эпитетов. Перечисление всего того, что сказано, опубликовано, прозвучало до сих пор, в частности, в 24-ю годовщину, не будет делом лёгким. Не сомневаюсь, однако, что это произойдёт. В частности не останутся в стороне политики и историки, которые напомнят, вспомнят и дополнят мой ужасный облик.

 

Чёрная легенда

 

«Польско-ярузельская война» - это не просто риторическая хитрость. Я ведь не был одинок. Но без создания демонического ореола, углубления и распространения «чёрной легенды Ярузельского», труднее осудить, по крайней мере, морально, очень многих из тех, кто способствовал принятию решения о введении военного положения; тысячи тех, кто сознательно и активно принимал участие в его осуществлении. Миллионы тех, кто ожидал чрезвычайных мер, принял военное положение с пониманием и до сих пор считает его введение обоснованным. Всех тех, кто в течение многих лет постоянно находились в едином воинском и политическом строю со мной. Наконец тех молодых, которые не имеют ничего общего с военным положением, и которых называют «посткоммунистическим поколением». Отдаю себе отчёт, что это раздражает и вызывает эмоции в некоторых политических кругах. Ощущаю это на себе в различной форме в течение многих лет.

Г-н Ярослав Качиньский на пресс-конференции в Сейме 23 октября 1992 г. сказал: «Генерал Ярузельский и его товарищи, которые ввели военное положение, являются предателями народа, и в качестве таковых должны предстать перед судом в соответствии с уголовным законодательством. Как преступники, они должны быть приговорены к высшей мере наказания, и приговор должен быть приведён в исполнение». (Цитирую по газете «Новы Свят» от 24-25 октября 1992 г. - "Nowy Swiat", Warszawa, 24-25.10.1992). Напомню, что Уголовный кодекс тех лет предусматривал смертную казнь.

В последующие годы звучали также высказывания, предложения и заявления о лишении меня воинского звания генерала, а также прав бывшего президента Польши.

Наконец, недавно в книге-интервью под заголовком: «О двух таких» г-н Ярослав Качиньский (J. Kaczynski. "O dwoch takich", s. 117, Warszawa, 2006), в частности, пишет: «Если военного положения можно было избежать, то Ярузельский заслужил пулю в лоб». Журналист, бравший интервью, замечает: «Он был, однако, одним из инициаторов Круглого стола. А после этого отошёл, отдал власть». В ответ прозвучало: «он делал всё, чтобы спасти свою шкуру. Может быть, судьба Чаушеску была бы для него слишком жестокой. Но уголовная ответственность - почему бы нет?». Это - совместная книга братьев Качиньских, и я с сожалением могу предположить, что г-н Президент разделяет это мнение и эти ожидания. В связи с тем, что эти слова высказываются на вершине власти, они, так или иначе, вызывают отклик и предполагают, таким образом, соответствующую «экзекуцию». Остаётся только подготовить почву в СМИ и оформить всё это юридически.

31 марта с.г. (2007 г. – Пер.) прокуратура отделения Института национальной памяти (ИНП) в Катовицах выдвинула против меня и ещё нескольких лиц обвинение в «руководстве организованной преступной группировкой вооружённого характера». Таким образом, сложившаяся в тот период ситуация в стране, а также решения огромного исторического, политического и морального масштаба оказались втиснутыми в уголовную одёжку. При этом фактически не признаётся Постановление Сейма Польской Республики от 23 октября 1996 г., в котором указывается, что введение военного положения было продиктовано соображениями высшей необходимости. А теперь «высшей необходимостью» оказывается осуждение т.н. авторов военного положения. Говорю об этом спокойно. Более того, при существующем положении вещей, я заинтересован в том, чтобы обвинение было рассмотрено в независимом суде, на открытом процессе, в ходе которого можно будет представить разъяснения каждой из сторон. Рассчитываю, что это даст возможность привлечь внимание общества и «достучаться» до него с убедительными аргументами и доказательствами.

 

Принимаю ответственность на себя

 

В настоящее время я читаю и изучаю многие тысячи страниц, несколько десятков томов обвинительных актов, к которым добавляются дополнительные и уточняющие материалы,  что для моих больных глаз дело не лёгкое. При этом я не хотел бы, чтобы сказанное взывало к состраданию в тоне обиженной невинности. Я не собираюсь принижать свою роль и ответственность в тот период времени. Много раз я говорил и писал: принимаю ответственность на себя. Покидая пост Президента Польской Республики, в своём заявлении от 11 декабря 1990 года я, в частности, сказал: «Будучи воином, я знаю, что командир, т.е. каждый руководитель, отвечает за всех и за всё». И дальше: «Если время не погасило чей-то гнев или неприязнь, пусть они будут направлены против меня». Именно так и происходит уже многие годы. Включая покушение, тяжёлое ранение, которое, к счастью, не закончилось смертью. Хотя, всё чаще я думаю, может, было бы лучше для меня, а также для некоторых лиц, если бы удар оказался на 2-3 см более метким?

Возвращая «Крест ссыльных в Сибирь» («Крест ссыльных в Сибирь» учреждён 17 октября 2003 г. Им награждаются граждане Польской Республики, высланные в Сибирь и Казахстан после 17 сентября 1939 г. – Пер.), в письме Президенту Польской Республики Леху Качиньскому я, в частности, написал: «Как участник боёв за Берлин в апреле 1945 года в звании офицера и как генерал армии, занимавший высшие государственные посты, я чувствую себя, в соответствующих, естественно, рамках, ответственным за всё, что происходило в Польше, находившейся в то время в реальных условиях разделённого мира. Напомню, в нескольких написанных мною книгах, наверное, в сотнях статей, интервью и высказываний часто звучат слова: сожалею, сострадаю, прошу прощения. Это касается, в частности, всех фактов и ситуаций, которые причинили людям какую-либо несправедливость и боль. Если причины этого связаны со мною прямо или косвенно, я воспринимаю это тем более остро». Я чувствую это в себе как вонзившийся шип. И повторяю это ещё раз. Мне неизвестно, существовал ли когда-либо, и существует ли сейчас такой политик или генерал самого высокого ранга, причём не только в Польше, который настойчиво повторял бы такие слова публично. Я подчёркиваю эти слова в надежде, что они помогут осознать высшее значение вызовов современности по сравнению с тем, что разделяло и ссорило нас в прошлом.

Это - вступительные замечания. А теперь я должен выразить своё отношение к военному положению, а главное, ответить на ряд вопросов и прояснить некоторые сомнения. И здесь я оказываюсь в сложном положении. Прежде всего, потому, что на эту тему мною сказано и написано уже очень многое. Напомню хотя бы книгу «Военное положение. Почему?» (W. Jaruzelski. "Stan wojenny. Dlaczego?", Warszawa, 1992). Особое значение я придаю изданной в 2005 году книге «Против течения» (изд-во «Командор»; W. Jaruzelski. "Pod prad", Warszawa, 2005). Я ожидал, что столь многочисленные противники военного положения «разорвут её в клочки», выдвинут конкретные контрдоводы, развернут полемику. И - ничего. Красноречивое молчание. Подобная судьба, в известной степени бойкот, постигла научно-историческую конференцию, состоявшуюся 3 ноября 2005 года. Она была посвящена исторической «Встрече троих» (Юзеф Глемп, Лех Валенса, Войцех Ярузельский), проходившей 4 ноября 1981 года. Или другой, более ранний пример: 6 июля 1998 года я написал большую статью под заголовком: «Ещё раз о военном положении» и направил её некоторым парламентариям, политикам и редакторам. Не знаю, как, но статья оказалась в редакции парижского журнала «Культура». Я получил письмо от Ежи Гедройца с вопросом, согласен ли я на публикацию статьи. Естественно, я согласился. Моя статья была опубликована в «Исторических тетрадях» (W. Jaruzelski. "Jeszcze raz o stanie wojennym", Zeszyty Historyczne, nr 126, s. 2-54, Paryz, 1998). Учитывая политическое значение и авторитет журнала «Культура», отсутствие реакции на публикацию говорит само за себя.

 

Точки зрения

 

Вообще-то на этом можно было бы закончить. В перечисленных источниках интересующийся читатель найдёт документально подтверждённую информацию о моих оценках и взглядах. Несмотря на это, я вынужден вновь взять слово, и вернуться к вопросу, столь резко поставленному: можно ли было избежать военного положения?

Нельзя избежать землетрясения, града, тайфуна, одним словом, проявления сил слепой стихии. Всё остальное зависит от человека, который, однако, находится в реальных исторических и геополитических условиях, действует в рамках определённой государственной системы с присущим ей уровнем развития и ментальности и т.д. Сможем ли мы через 25 лет, т.е. через четверть века, хотя бы с минимальным сопереживанием посмотреть на обстановку, процессы и события того времени? Ясно, что при оценке тех событий я представляю точку зрения власти того времени, её соображения, намерения и решения. Одновременно я отношусь с полным пониманием и неизменно подчёркиваю историческую роль «Солидарности», её стремление к свободе и демократии, Леха Валенсы и многих деятелей того времени. Я испытываю большое уважение к тем деятелям и группировкам, которые верили в эти идеалы, боролись за них и в связи с этим несли определённые жертвы. Я вполне осознаю тот факт, что «Солидарность» была источником и началом, и, в конечном счёте, в условиях «горбачёвской» политики и реформаторских настроений польских властей, главной движущей силой преобразования государственного строя в Польше.

Это - общая оценка. Однако необходимо принимать во внимание следующее: встречаются святые люди, но не бывает святых политиков, правительств, партий, политических и общественных движений. Я отношу это и к «Солидарности». Её цель была высокой, но освящала ли она любые средства? Что происходило по пути к этой цели? На краю какой пропасти оказалась страна в конце 1981 года? Естественно, я говорю об этом, вполне сознавая исторический балласт пороков и прегрешений ПОРП, власти, а также её очередных просчётов и постоянного отставания от событий в тот период времени. Однако сегодня обвинения адресуются только одной стороне. Той, которая приняла решение о введении военного положения и осуществила его. Но как рождалось это решение, каковы были его причины, что явилось последней каплей и, в конечном счёте, определило момент его принятия? Нахождение удобных и простых, согласованных, идеальных решений не является общедоступным даром. Понятие «меньшего зла» родилось не 13 декабря 1981 года. Это понятие вписано в историю человечества, как в связи с эпохальными событиями, так и в связи с каждодневными ситуациями, возникающими между людьми. Не собираюсь т.о. превращать зло в понятие банальное и относительное. Даже «меньшее зло» остаётся злом. Оно приносит зло обществу в целом, а также заставляет страдать и терпеть несправедливость отдельных людей. С годами, особенно в свете ранее мне неизвестных фактов, свидетельств и документов, я вижу это ещё более отчётливо. Возникает ощущение, что по другую сторону идёт обратный процесс: «в твоём глазу соломинку я вижу, а у себя не вижу и бревна». Чем дальше от драматических событий того времени, тем выше самооценка сторонников «Солидарности». Тому множество примеров. Ограничусь двумя, наиболее яркими, ввиду политической биографии и нынешнего положения лиц, к которым это имеет отношение. Более подробно я написал об этом в книге «Против течения» (стр. 59 и 61-62), здесь ограничусь краткой цитатой.

Богдан Борусевич 1 октября 1983 года, т.е. 23 года тому назад, пишет в своей книге «Конспира» (Bogdan Borusiewicz. "Konspira", Paryz, 1984): «Движение приобретало все отрицательные свойства системы - нетерпимость к инакомыслящим и поступающим, подавление критики, примитивный шовинизм. В определённый момент демократически избранные деятели утратили контакт с действительностью, наступило состояние амока. Мы перестали мыслить политическими категориями, стали впадать в мистику: слово сказанное как бы становилось делом. Казалось, стоит сказать: «Отдайте власть!», и власть окажется в наших руках».

В свою очередь Ярослав Качиньский в изданной в 1994 году книге «Мы» (Teresa Toranska. "My", Warszawa, 1994), в частности, говорит о «Солидарности» того времени: «это чудовищное движение, учитывая его характер и конструкцию, не могло быть демократическим: Если бы в 1989 году «Солидарность» была так же сильна, как в 1981 году, то никакой демократический механизм в Польше вообще не был бы создан».

Военное положение радикально ослабило «Солидарность». Таким образом, или, если кто желает, парадоксальным образом оно содействовало тому, что через несколько лет в условиях новой международной ситуации создание упомянутого демократического механизма в Польше стало возможным. Многие «постсолидаристские» политики забывают эти прошлые оценки. Доминирует видение в чёрно-белых тонах, искажающих исторический фон имевшей место политической борьбы. Нынешняя ситуация даёт явные тому доказательства. Политика «заражена» историей, а история «заражена» политикой.

 

Элементарная обязанность государства

 

Я сознаю, притом самокритично, наличие многолетних прегрешений против истории, в том числе так называемых белых пятен. Сегодня всё в корне изменилось. Но «маятник» занесло в другую сторону. В данный момент я возвращаюсь к ключевому вопросу: можно ли было избежать военного положения? Каковы были внутренние и внешние условия, которые было необходимо принять во внимание? Ограничусь некоторыми неизвестными, мало известными или искажёнными фактами. Остальные читатель, при желании, может найти в моих книгах и публикациях.

Во-первых, не нужно быть психологом, чтобы понять, что нормальный человек по своей природе не является мазохистом. Месяцы и недели, и особенно дни, накануне 13 декабря были для меня временем нарастающего беспокойства, кошмара и метаний в преддверии приближающейся тотальной катастрофы. До последней минуты, а точнее до 14 часов 12 декабря я хотел избежать этого драматичного решения. Я с горечью сознавал, что тяжесть его буду нести на себе до конца моих дней. То же самое сознавали мои гражданские и военные сотоварищи. Я не говорю при этом о крайностях, об ортодоксах и карьеристах - для них это был выход, которого они ждали с нетерпением, хотя им хотелось и более радикальных мер. К сожалению, часть этих людей подсела к нам на «заднее сидение». Наряду с реальными обстоятельствами и существовавшими объективными причинами, это было связано с торможением хода реформ, а также разного рода идиотскими и бесчестными действиями. Чувствую, что я недостаточно решительно избавлялся от такого рода балласта.

Во-вторых, нас обвиняли в том, что подготовка военного положения с самого начала имела целью подавление «Солидарности». На чём это основывалось? На осуществлении работы по планированию такой акции, а также на «провокационных» шагах властей с целью создания ситуации, которая делала силовое решение неизбежным. Оставалось только определить момент начала введения этого плана в действие.

Однако планирование и подготовительные меры на случай чрезвычайных ситуаций являются элементарной обязанностью любого государства. В Перечне Законов Польской Республики от 10 марта 1937 г. опубликован Закон от 22 февраля 1937 г. «О чрезвычайном положении». Содержание этого закона по своему замыслу и практическому осуществлению, идентично закону и декретам Государственного Совета ПНР о военном положении. Его подписали Президент ПР Игнацы Мостицкий и Председатель Совета Министров Славой Складовский. В некоторых вопросах Закон 1937 г. идёт дальше и является более жёстким. В ст.1(1) говорится: «Решение о введении чрезвычайного положения принимает Совет Министров по предложению Министра Внутренних Дел и с разрешения Президента Польской Республики». Основная мысль - всё находится в руках административных властей, до уровня района включительно. Но не до конца: в ст. 12 сказано: «Использование военной помощи: передача на ограниченный период времени определённых функций и полномочий гражданских административных властей властям военным, как и зависимость административных властей от военного командования осуществляется в границах, необходимых для достижения единства действий с целью обеспечения безопасности государства и публичного порядка».

Интересно! При случае следует напомнить, что в том же 1937 году (источник: Малый Статистический Ежегодник за 1939 - Maly Rocznik Statystyczny 1939, Warszawa, стр.164) суд приговорил за преступления против государства 3755 человек, в том числе за государственную измену 2945 человек. Добавлю, что упомянутым Законом от 1937 г. (ст. 17) отменялся Указ Президента ПР от 16 марта 1928 г. «О чрезвычайном положении». Это ещё раз подтверждает, что приготовления к введению в стране чрезвычайного положения велись постоянно и непрерывно. Кстати сказать, то, что соответствующее положение не было включено в Конституцию ПНР ранее, было ошибкой. Такое положение было внесено в Конституцию только 20 июля 1983 года: ст. 33, п.п. 3 и 4 - о чрезвычайном положении.

Именно такова была суть и фактическое содержание военного положения в декабре 1981 года. Если бы оно называлось «чрезвычайным», психологическая реакция на него внутри страны и за рубежом имела бы иную окраску.

В ПНР подготовительные работы на случай чрезвычайной обстановки были начаты в 60-е годы. Они проводились в координации с обновлением концепций и планов на случай войны. Первая проверка состоялась в 1967 г. в рамках учений «Лето 1967». Вторая - в ходе учений «Страна 73», которыми руководил Председатель Комитета Обороны, Премьер Пётр Ярошевич. Работы по планированию продолжались. Это нашло своё отражение, в частности, в проектах соответствующих документов в 1978 г. и весной 1980 г. Понятно, что по мере роста напряжённости, особенно в 1981 году, эти работы активизировались и расширялись.

Здесь я не могу обойти молчанием роль Рышарда Куклиньского (Р. Куклиньский (1930-2004), офицер генерального штаба Войска Польского, с конца 60-х годов сотрудничал с американской разведкой, накануне введения военного положения бежал в США. – Пер.). Приведу его слова из интервью для парижской «Культуры» ("Kultura", nr 4, c. 9, Paryz, 1987): «Моя особая должность в Генеральном Штабе, которая во время кризиса была преобразована в своего рода секретариат (в составе одного лица) руководства Министерства Национальной Обороны по вопросам подготовки военного положения, позволяла мне знакомиться с планами использования советских и польских сил против «Солидарности». И далее на стр. 27: «Мне - в то время полковнику Рышарду Куклиньскому - было поручено согласование в рабочем порядке планов введения военного положения и разработка центрального плана руководства деятельностью государства в тот период». И так, если говорить серьёзно, то организованное и эффективное введение военного положения было его заслугой. Необходимо добавить, что основные документы, разрешающие начать акцию, в частности, решение и декреты Государственного Совета, не были подписаны до самой последней минуты.

Можно услышать недовольные голоса о том, что детальная проработка и разного рода подготовительные мероприятия свидетельствуют о зловредных намерениях так называемых авторов военного положения. Наоборот, это говорит о чувстве ответственности. Не одноразовая импровизация, а чёткая координация и синхронизация с целью избежать хаоса, который мог бы закончиться кровью. Приведу слова Стефана Братковского (С. Братковский (род. в 1934 г.) - журналист, писатель, активный деятель «Солидарности»; "Gazeta Wyborcza", 13.12.1991. – Пер.), который в 10-ю годовщину введения военного положения писал на страницах «Газеты Выборчей»: «Если бы нас не удалось нейтрализовать так профессионально, как по учебнику, то, как дважды два - четыре, пролилась бы кровь; молодёжь пошла бы против оружия даже с голыми руками».

 

Атмосфера конфронтации

 

В этом месте следует добавить, что упомянутым приготовлениям сопутствовали бесконечные призывы, предупреждения и предостережения. Было проведено множество переговоров на эту тему, особенно с экспертами «Солидарности». Напомню Решение Сейма от 31 октября и, особенно, VI пленума ЦК ПОРП 28 ноября, и сказанные на нём слова, в т.ч. мои: «нынешнее положение дальше сохранять невозможно, процесс разложения должен быть остановлен. В противном случае это неизбежно приведёт к конфронтации, к положению типа военного». Разве тот, кто хочет ошеломить, выступить неожиданно, станет говорить об этом публично? Скорее наоборот, налицо желание избежать крайностей. Следует спросить, что явилось причиной пренебрежительного отношения к предостережениям?

Легкомыслие, самоуверенность, отношение к власти, прошу прощение за выражение, как к издыхающей собаке? Всё это необходимо тщательно и объективно оценить.

Раздаются и такие голоса: поддержка «Солидарности» постепенно ослабевала, так зачем понадобилось военное положение?

В ответ на это приведу оценку проф. Анджея Вербляна (А. Верблян (род. в 1924 г.), историк, секретарь ЦК, член политбюро ЦК ПОРП (1974-1980), вице-маршал сейма (1971-1982). – Пер.), опубликованную в  «Сегодня» ("Dzis", nr 7, Warszawa, 1995): «Особенно опасное положение сложилось осенью 1981 г. В результате естественной в таких условиях усталости масс уже обозначилось некоторое снижение влияния «Солидарности», появились признаки общественной апатии. Именно в такие моменты в революционных организациях, связанных с массами и ощущающих малейшую перемену в их настроениях, возрастают экстремистские тенденции. Их порождает ощущение: если не сейчас, то когда? Именно так, я думаю, следует расценивать значение радомской сессии Национальной согласительной комиссии «Солидарности» и её решения. Точно так же следует оценивать перспективу намеченных на середину декабря массовых демонстраций, связанных с годовщиной событий на Побережье 1970 года. Всё шло к конфронтации».

В своих публикациях глубоко проанализировал ситуацию и события того периода также проф. Ежи Вятр, в частности, в изданной в США книге «Солдат и нация» (Е. Вятр (род. в 1931 г.), социолог и политолог, деятель ПОРП, министр народного образования (1996-1997), профессор Варшавского Университета; "The Soldier and the Nation", New York, 2001. – Пер.). Проклятием того времени была атмосфера противостояния. 27 августа 1981 года на страницах «Роботника» Яцек Куронь (Я. Куронь (1934-2004), историк, педагог, общественный и политический деятель, один из руководителей демократической оппозиции и «Солидарности», министр труда и социальной политики (1989-1990 и 1992-1993); "Robotnik", nr 78,Warszawa. – Пер.) говорил: «Впервые начинаю думать, что нам может угрожать гражданская война».

Бронислав Геремек (Б. Геремек (род. в 1932 г.), активный деятель оппозиции и «Солидарности», министр иностранных дел (1997-2000), депутат Европейского парламента с 2004 г. – Пер.) там же добавляет: «Угрожает не только интервенция, но и развал по причинам внутреннего характера: Катастрофа становится реальным фактором. Это катастрофа нарастающая».

Это - в августе, а что в декабре?

Другая тема - возникновение конфликтов: их было множество - целая структура конфликтных ситуаций. Не хочу начинать обмен подозрениями и упрёками. В ходе острой политической борьбы сложилась практика восприятия и реагирования по принципу: «кто - кого». Плюс к этому топорная риторика с обеих сторон. Консервативные силы в партии, в лагере власти своим неприятием изменений и злобным упорством деформировали реальные намерения властей. Объективно это было на руку радикалам из «Солидарности». Экстремизм взаимно « подпитывался» с обеих сторон.

Понятно, что государство, располагающее соответствующими органами и инструментами власти, несёт ответственность за их функционирование. Без сомнения, имели место замыслы «ниже пояса» и вызывающие сожаление факты. Часто они били рикошетом по политике властей, по нашим надеждам на достижение соглашения и спокойствия. Например, избиение в марте 1981 г. трёх лиц из числа нескольких десятков человек, упорно отказывавшихся освободить здание Воеводского народного совета в Быдгощи. Различные случаи, когда власти выглядели непривлекательно, с готовностью и без конца выставлялись напоказ. Если это не делалось односторонне, тенденциозно, а, наоборот, было объективно и справедливо - принимаю эти факты с покаянием. Однако «другая сторона медали» остаётся в тени. Я уже когда-то иронизировал: «стайки ангелов от оппозиции и «Солидарности» и дьявольские орды власти и «коммуны», или наоборот. Но на деле всё было сложнее. Каждый конфликт имел свой источник. А их сумма создавала спираль, которую, в конце концов, никто не контролировал. Политические разногласия разделяли даже семьи и группы ранее близких себе лиц.

Зарегистрировано множество инцидентов и фактов, когда многие члены партии, представители властей и члены их семей, включая военных, особенно на периферии, ощущали реальную угрозу. Любой мелкий повод мог вызвать общественный психоз. Характерный пример - забастовка на государственном сельхозпредприятии «Любогура». В результате в течение нескольких недель в октябре-ноябре 1981 г. было нарушено, даже парализовано производство на многих, в т.ч. важнейших предприятиях Зеленогурского воеводства. Возникли огромные потери.

Или другой курьёз: оглушительный спор, кто был провокатором, подбросившим цветы с отвратительным запахом вблизи шахты «Сосновец». А в результате - очередное напряжение вокруг вопроса о поставках угля. Всё это показывает многослойное и всё менее контролируемое нарастание злобных эмоций, агрессии и враждебности с обеих сторон. И это только часть головоломки, касающейся вопроса, можно ли было избежать военного положения.

 

Экономическая петля

 

В-третьих: экономика есть основа материального быта народа. Пороки экономической политики в теории и на практике, а также нарастающий кризис во второй половине 70-х годов, последствия неурожая, разного рода упущения и ошибки организационного и персонального характера, наконец, усиливающиеся свободолюбивые настроения - всё это в сумме послужило импульсом для событий июля, августа и сентября 1981 г. Были достигнуты исторические соглашения. Я говорю о них с уважением здравомыслия и ответственности обеих сторон. Однако экономическая цена этого была велика. Происходил глубокий спад производства, особенно чувствительный в области добычи угля. Был нарушен обмен промышленными и сельскохозяйственными товарами. Одновременно нарастала волна необоснованных требований, лавина «пустых» денег. Половина известных 21 требований (21 требование Межзаводского забастовочного комитета «Солидарности» от 17 августа 1980 г. Эти требования носили, в основном, политический характер: создание независимых от ПОРП свободных профсоюзов, свобода слова и доступ к СМИ, прекращение преследования за политические убеждения, а также проведение
коренных преобразований в экономике, сокращение пенсионного возраста, реформа здравоохранения, отмена партийных привилегий и т.д. В 2003 г. эти положения были включены в документ ЮНЕСКО «Память мира». – Пер.) на деле означала: работать меньше, получать больше.

В результате - кошмар пустых магазинов, голые полки, хвосты очередей, отключения электричества, нехватка бензина и километровые очереди автомашин перед заправками. К этому следует добавить официальное заявление о резком сокращении с 1 января 1982 года советских поставок нефти и газа, а также других основных товаров и сырья, что обосновывалось конкретно и логично, можно сказать с математической точностью, серьёзными нарушениями поставок с нашей стороны, плюс антисоветизм. Можно считать, что не случайно сокращение поставок совпало по времени с первым этапом съезда «Солидарности» и, в особенности, с гневно воспринятым «Посланием к трудящимся Восточной Европы».

Совпадение ограничения поставок с разрухой в нашей экономике угрожало энергетическим кризисом, что в условиях зимы означало не только экономическую, но и биологическую катастрофу. Военное положение на деле предупредило её. Всё это подробно документировано. Сохранились протоколы, справки и донесения. Даже сегодня ознакомление с ними вызывает потрясение. Наиболее драматические из них за период конца ноября-начала декабря 1981 года были включены в качестве приложения 2 к тексту, опубликованному в «Исторических тетрадях» №126 парижской «Культуры».

Впечатляют ежедневные сводки Дежурной оперативной службы Правительства (ДОСП) (ДОСП - Дежурная оперативная служба Правительства, которая ежедневно докладывала руководству страны о положении на местах, в частности, о настроениях среди населения, очагах напряжения и конфликтах, трудностях со снабжением, элементах анархии и паралича в работе госорганов, росте преступности, а также о ситуации в приграничных воеводствах. – Пер.).

Перечитывая в процессе ознакомления с актами Прокуратуры ИНП (Института национальной памяти) стенограмму последнего перед введением военного положения заседания Совета Министров 7 декабря 1981 г., я напрямую ощущаю гнетущее воздействие этого документа. Стенограмма показывает нависшую над страной угрозу, весь драматизм сложившегося положения. Этот реальный документ, предназначенный для внутреннего пользования, впечатляет своей правдивостью и своими деталями. Министр внешней торговли и заместители министров химической и лёгкой промышленности с тревогой предупреждают, что, начиная с третьей декады ноября и в декабре, происходит спад поставок нефти и, в связи с этим, бензина со всеми вытекающими отсюда последствиями для экономики и населения. Проще говоря, это предчувствие, а в действительности - явное предостережение перед тем, что грозило стране 1 января 1982 г. Нарушение карточной системы. В ближайшем будущем просматривалась нехватка хлеба. Люди мёрзнут в длинных очередях. Имеют место случаи агрессии, нападения на автомашины, доставляющие товары, попытки помешать их разгрузке и нормальной продаже товаров. Бешеная спекуляция. Резко снизился экспорт, особенно угля, соответственно - тяжёлый удар по импорту. Город не поставляет промышленные товары для села. Село перестаёт снабжать город продовольствием, возникает «квадратура круга». Органы власти на местах парализованы и не в состоянии обеспечить снабжение населения. Очень плохо с дисциплиной труда, рост прогулов. На многих предприятиях выдвигаются требования необоснованных выплат. В семи воеводствах местные правления «Солидарности» объявили на предприятиях забастовочную готовность. В министерствах атмосфера страха и апатии. «Солидарность» явно нацелена на захват власти. Всё более агрессивной становится КПН (КПН - Конфедерация независимой Польши, политическая партия крайне националистического и антироссийского толка, организована в 1979 г. Лешеком Мочульским (род в 1930 г). – Пер.). Растёт число эксцессов, в том числе антисоветских провокаций. Резкий рост уголовной преступности, бунты в тюрьмах. Захват общественных зданий. Усиливающаяся анархия ощущается повсеместно. Раздаются голоса, что без чрезвычайных мер нас ожидает невообразимая катастрофа.

Подводя итог заседанию СМ 7 декабря 1981 г., я дал ряд конкретных указаний по вопросам функционирования государственных органов власти, а также в области экономики, особенно, в сфере удовлетворения потребностей населения. Обратил внимание на обеспечение бесперебойной работы транспорта и связи. В свете союзнических отношений это имело ключевое значение. Любая задержка на линиях Восток - Запад могла иметь тяжёлые последствия. Поэтому Генштаб спланировал их охрану силами воинских частей (около 10 тысяч солдат плюс группы контроля), а также воздушное патрулирование трасс с использованием вертолётов. Это касалось главным образом нервных узлов и отрезков: трёх шоссейных и трёх железных дорог.

Таким образом, во время заседания Совета Министров я полностью сознавал, в каком положении мы находимся. Тем не менее, я не предложил ввести военное положение. По-прежнему жила надежда на достижение соглашения.

Положение в экономике - это тема необъятная, как океан. Не хотелось бы, чтобы оценка экономического положения прозвучала односторонне, в упрёк «Солидарности». На разных её этажах и в отдельных группировках имелись различные оценки и делались разные шаги. Напомню слова Леха Валенсы, сказанные в ноябре 1981 г.: «Я останавливаю одну забастовку, а десять команд ездят и начинают новые».

В условиях паралича экономики и тотальных нехваток не все представители властей оказались на высоте. На разные слабости и пороки указывала «Солидарность». Одни её замечания были обоснованными, другие носили политический, вредный подтекст. На персональные бюрократические проколы обращали внимание также военные территориальные оперативные группы, предлагая одновременно необходимые меры по их устранению. В результате продолжался процесс многочисленных изменений. Но это - с одной стороны, поскольку большинство представителей власти, кадров были людьми честными и компетентными. Однако, в столь непривычных, ошеломляющих условиях некоторые руководители метались из стороны в сторону, не успевая «затыкать дыры». Одновременно мы хотели, что всегда было для нас вопросом принципиальным, обеспечить широкие, сегодня в значительной степени уже не существующие, социальные блага, в том числе общественное питание.

В своём выступлении в качестве премьера 12 февраля 1981 г. я назвал 10 главных задач. В основном они касались именно социально-бытовой сферы, что было важно в общественном и моральном плане. Вместе с тем, в течение всего периода существования Народной Польши это было непосильной ношей для нашей экономики. Здесь я должен отметить, что нынешняя противоположная крайность приносит обществу ощутимые тяготы и ущерб. Я уже не говорю о невероятных, зачастую ничем не обоснованных материальных и социальных контрастах, которые, как мне кажется, должны вызывать идейный дискомфорт хотя бы у лиц с левыми взглядами.

Возвращаясь к вопросу, можно ли было избежать военного положения, необходимо тщательно и глубоко оценить экономические реалии того времени и их общественно-политические последствия. К сожалению, сегодня этого не происходит. Понятно, что это невыгодная тема, особенно когда речь идёт о забастовках. Некоторые известные политики и историки даже утверждают, что забастовки вызвали в целом по стране лишь незначительное сокращение рабочего времени. Легковесность этой оценки удивляет. А куда же исчезли все факторы, связанные с забастовкой: частые объявления состояния забастовочной готовности, а затем раскачка после забастовки, нарушения производственной дисциплины, рост аварий, прогулов и т.п.? Наконец самое важное - эффект домино. В хозяйственной структуре того времени, в условиях сокращения поставок угля, топлива, электроэнергии, при ограничении возможностей импорта и абсолютной невозможности их восполнить остановка производства в одном звене обрывала кооперативные связи, возникала целая цепь катастрофических последствий. Давно пришло время, чтобы толково, объективно прояснить и это «белое пятно».

 

Поиски и неудачи

 

Всё время возвращаюсь к мысли, к вопросу, что можно было сделать для улучшения функционирования экономики 25 лет тому назад? Как на пути соглашений и согласований предотвратить экстремальные решения? Ясно одно: для немедленного радикального изменения экономической ситуации шансов не было. Все наши надежды были связаны с осуществлением фундаментальной реформы. В состав созданной с этой целью Комиссии вошли многие выдающиеся, известные экономисты и практики. Её оценки и предложения, в те времена новаторские, а в сумме противоречивые были приняты и поддержаны властями. Они легли в основу согласованных с «Солидарностью» законов «О рабочем самоуправлении» и «О предприятии».

На встрече представителей Правительства - проф. Владислава Баки и проф. Здзислава Садовского с представителями «Солидарности» Яцеком Меркелем и Гжегожем Палка 27 ноября 1981 г. были достигнуты очередные договорённости, хотя некоторые вопросы пока оставались открытыми. Договорились о следующей встрече 4 декабря. К сожалению, представители «Солидарности» на неё не явились; путь к переговорам был блокирован. Верх взяла жёсткая линия, принятая руководством «Солидарности» на съезде 3 декабря в Радоме: «Солидарность» категорически отказалась от предложенного Правительством взаимного «прекращения огня». Жаль, поскольку для начала с 1 января (новый бюджетный год) комплексной экономической реформы требовалось специальное постановление Совета Министров по данному вопросу. Действие этого постановления закончилось бы в момент вступления в жизнь согласованного с «Солидарностью» целого пакета законов, определяющих окончательное направление экономической реформы. Блокирование этой возможности на пороге нового хозяйственного года стало одним из факторов, сформировавших ситуацию, которая привела к ведению военного положения.

И ещё одна знаменательная особенность. Катастрофическое положение в экономике вело к катастрофическим последствиям для общества, к тяготам в повседневной жизни поляков. Поэтому независимо от реформирования системы, необходимы были срочные параллельные меры, которые позволили бы облегчить положение людей. В этих целях неоднократно, в последний раз 12 декабря, власть предлагала создание совместной Рабочей комиссии: Правительство и профсоюзы, в частности «Солидарность», а также Отраслевые и Автономные профсоюзы, Союзы сельскохозяйственных кружков и т.д. Ясно, что удельный вес участников был разный, но все они были заинтересованы, а, главное, обязаны активно участвовать в решении наиболее острых проблем людей труда. «Солидарность» неизменно уклонялась от участия в этой Комиссии. Она признавала возможными лишь двусторонние переговоры: Правительство - «Солидарность». Такая позиция этого профсоюза - горячего сторонника плюрализма и демократии выглядела в тех условиях, по меньшей мере, странной. Для власти это послужило ещё одним тревожным сигналом. Сегодня мы можем только удивляться, почему данный эпизод, по сути - ещё одно «белое пятно», остаётся в стороне от внимания политиков и историков.

 

«Встреча троих»

 

Неудача с созданием вышеупомянутой Комиссии не остановила дальнейших поисков и инициатив. Их масштабы были расширены и перенесены в политическую плоскость. И здесь я подхожу к следующему моменту.

В-четвёртых, возможность достижения соглашения и отказа от введения военного положения открывала уже упоминавшаяся «Встреча троих», состоявшаяся 4 ноября 1981 г. Она закончилась совместным заявлением: «Встреча признана полезной, и является подготовительным шагом на пути к дальнейшим консультациям по существу имеющихся проблем». Встреча вызвала большой интерес в стране и за рубежом, пробудила надежду в измученном польском обществе. Она широко освещалась в СМИ, обсуждалась на многочисленных совещаниях и дискуссиях. Я говорил об этом с представителями различных слоёв общества, с Президентом Польской Академии Наук проф. Александром Гейштором, с известными в стране генералами Зигмунтом Берлингом, Яном Радославом Мазуркевичем, Франтишеком Скибиньским, со многими гражданскими и военными лицами. Большой интерес был проявлен в партийных рядах - по данному вопросу было опубликовано письмо Политбюро ЦК ПОРП. Полную и активную поддержку встрече оказали Объединённая Крестьянская партия и Демократическая партия, многие общественные организации.

Соответствующие старания предпринимал и Костёл. Наутро после «Встречи троих», т.е. 5 ноября Примас Польши отправился в Рим. Насколько мне известно, Папа-поляк воспринял информацию о встрече с одобрением и надеждой.

Что же случилось вслед за этим, почему эти содержательные консультации и сами встречи не были продолжены? Я поднимал этот вопрос многократно, но безрезультатно; ответа не было. В различных книгах, статьях и трудах, за немногими исключениями (последнее - статья Петра Скуры в газете «Трибуна»), авторы касались этой темы в общем плане или вообще её избегали. У тех, кто винит нас за введение военного положения, эта тема вызывает неловкость. Ведь необходимо правдиво и конкретно ответить на вопрос: почему то, что было отвергнуто в ноябре 1981 г., смогло произойти в августе 1988 г.? Кто к этим консультациям стремился, призывал и настаивал на них, а кто от них уклонился?

Мы, естественно, не знаем, каков бы был их результат - успех или провал. Позиции сторон резко расходились. Образовались горы недоверия. Все мы были пленниками стереотипов. Но ясно одно, когда на глазах у всей Польши при участии представителей Костёла начинаются серьёзные переговоры, общественные эмоции охладевают, настроение на конфронтацию отступает. Возможно ли в этих условиях военное положение или интервенция? Вот вам один из ответов на вопрос, можно ли было избежать военного положения. В тех условиях этот смелый шаг позволил бы, как говорится, вставить ногу в приоткрытую дверь, стал бы попыткой создания какой-либо разновидности ограниченного политического плюрализма. Только и всего, но с точки зрения перспективы - столь много. Ясно одно, отсутствующие всегда не правы.

Здесь я должен сказать о распространяемом мнении, что со стороны власти это была всего лишь уловка, что введение военного положения было давно предрешено и решение на этот счёт было окончательным. Меня удивляет, что историки, занимающиеся военным положением, в своей обвинительной страсти попадают в смешное положение. Например, специфически подобранные положения протокола заседания Политбюро ЦК КПСС от 10 декабря воспринимают как нечто святое. Но при этом полностью игнорируют их необычайно важную тональность.

Приведу несколько фрагментов. «Из того, что говорит Ярузельский, ясно следует, что он нас водит за нос». «Из переговоров с Ярузельским следует, что они ещё не имеют твёрдого решения о введении военного положения». «Ярузельский заявляет: - Мы примем решение об операции «Х» тогда, когда её нам навяжет «Солидарность». Это очень опасный симптом: похоже, что Ярузельский либо скрывает от своих товарищей план конкретных действий, либо попросту уклоняется от проведения этого мероприятия». «Я склоняюсь к тому, что польские власти не решатся на конфронтацию и, возможно, выступят только тогда, когда «Солидарность» возьмёт их за горло».

Подчёркиваю, что это происходило 10 декабря.

Несколько ранее, 16 ноября 1981 г., член Политбюро, секретарь ЦК ПОРП Мирослав Милевский в разговоре с послом ГДР Нойебауэром говорил: «Я совершенно
открыто разговаривал с В.Ярузельским и изложил ему свою точку зрения. В принципе он не возражал. Но ответил, что должен ещё раз попробовать с вариантом фронта согласия. Может быть, ещё есть шанс. Он пояснил, что мы пока ещё не должны делать окончательные приготовления к конфронтации. В принципе, у меня связаны руки, поскольку я получил указание избегать всего, что могло бы вызвать напряжение».

Вот как на деле выглядела «решимость» и «предрешённость» моих, наших приготовлений.

О чём ещё следует напомнить? Замалчивается, что просто удивительно, фрагмент воспоминаний секретаря Польского Епископата, касающийся его доклада 22 декабря 1981 г. Папе Иоанну Павлу II («Архиепископ Домбровский - беседы в Ватикане», стр. 238-240. Издательский институт ПАХ, 2001 г. "Arcybiskup Dabrowski - Rozmowy w Watykanie", Warszawa, 2001). Домбровский говорил: «Вопреки предостережениям костёла, «Солидарность» наращивала выступления и стремление к власти. Она отказалась войти в Совет Национального Согласия, несмотря на то, что 4 ноября 1981 г. на встрече у Премьера Валенса дал согласие на участие в нём вместе с Примасом. После встречи с Премьером Общепольская комиссия «Солидарности» дисквалифицировала Валенсу и заявила, что «Солидарность» не войдёт в Совет Национального Согласия. Наши беседы на всех уровнях «Солидарности» (в частности встреча 9 декабря у Примаса) результатов не дали».

В очередной раз я предлагаю со всей серьёзностью отнестись к этой столь авторитетной оценке.

В своей книге «Время назревших перемен» г-н Ярослав Качиньский (J. Kaczynski. "Cas na zmiany", Warszawa, 1994) пишет, что существуют разные мнения относительно «Встречи троих». Одни считают, что это был пропагандистский манёвр со стороны ПОРП. Другие рассчитывали, что таким образом можно было бы утихомирить «Солидарность» или хотя бы взять её под контроль. Наконец, третьи полагали, что Бронислав Геремек и его сторонники торпедировали эту инициативу, опасаясь, что это приведёт к усилению позиций Костёла. Автор заканчивает словами: «Этот вопрос не выяснен до конца и требует серьёзного изучения историками». Прошло уже 12 лет, а вопрос всё ещё «ждёт изучения». Надеюсь, что г-н Премьер склонит, наконец, Институт Национальной Памяти к такому основательному, серьёзному изучению данного вопроса. С этой целью, г-н Качиньский, возможно, пожелает поддержать намерение - пока биология ещё позволяет - организовать встречу упомянутой «Тройки». В ней, по договорённости, могли бы принять участие политики, историки и публицисты, с тем, чтобы на базе «первоисточников» провести анализ и выработать оценку с учётом информации того периода и настоящего времени. Свою готовность к такой встрече я неоднократно заявлял и подтверждаю. Это очередное «белое пятно» должно быть выяснено до конца. Мы обязаны сделать это перед лицом истории и, прежде всего, для широкого общественного мнения в Польше и за рубежом, всех тех, кто с огромным интересом и надеждой ожидали положительного результата осуществления этой инициативы.

 

Начну с себя

 

Наконец, в-пятых, внутриполитический фактор. Он вытекал из положения в стране. Сегодня упорно проводится мысль о том, что введение военного положения Ярузельский объясняет и оправдывает угрозой советской интервенции, что, якобы, было нереально. Речь т.о. шла исключительно о сохранении своего «кресла». На чём основывается эта манипуляция?

В своих выступлениях и статьях я упорно, до оскомины, повторяю: расчёты с совестью нужно начинать с себя, с нас, поляков, стоявших по обе стороны политической баррикады того времени. Ясно, что внешнюю угрозу нельзя было оценивать в отрыве от многопланово осложняющейся и катастрофически обостряющейся внутриполитической ситуации. В реалиях антагонистического разделения Европы и всего мира и хрупкого, нестабильного равновесия между Востоком и Западом, с учётом нашего ключевого геостратегического положения - польской оси, развитие событий в тот период времени, на фоне нарастающего напряжения в 1981 г., по своей неумолимой логике вело к драматическому превращению польского вопроса в вопрос международной политики. Только очень наивные или очень циничные люди могут этого не замечать.

На ситуацию того периода нужно посмотреть трезво с дистанции времени. Одни говорят, что интервенция была не реальна. Другие утверждают, что интервенция была неизбежна, была предопределена.

За первой точкой зрения зачастую просматривается желание возложить всю вину на Народную Польшу, её руководителей, т.н. авторов военного положения. Если считать ПНР страной несвободной, подчинённой чуждому давлению, находящейся скорее в состоянии оккупации, как же тогда понимать т.н. готовность (советской стороны) примириться с антисоциалистической диверсией, несущей в себе угрозу всему соцлагерю?

И далее, те же лица, которые считают, что СССР и Варшавский Договор имели намерение и обладали потенциалом, достаточным для нападения на Западную Европу, вместе с тем утверждают, что СССР был бы не в состоянии осуществить локальную интервенцию ограниченного характера в сфере своих непосредственных интересов. В качестве подтверждения «обоснованности» этого положения приводятся ссылки на отдельные архивные данные, которые после специального отбора стали доступными польской стороне. А у нас эти данные были ещё раз специально отобраны и после этого преданы гласности, т.е. подверглись двойной селекции. И вот такого рода ссылки должны, якобы, служить доказательством обоснованности упомянутой точки зрения.

При этом само за себя говорит невнимание к другим, серьёзным источникам. Профессор, генерал Дмитрий Волкогонов был председателем Комиссии Верховного Совета Российской Федерации по вопросу передачи архивов КПСС и КГБ (о военных архивах не шло и речи) в целях их научного и общественного использования. На их основе 19 июня 1994 г. в газете «Известия» он пишет: «Готовилась интервенция в Польше».

Прошло уже 12 лет, но не слышно, чтобы кто-нибудь пошёл по этому следу.

Теперь о сторонниках другой точки зрения. Среди них, помимо прирождённых русофобов, есть и такие, которые в отношении тогдашних союзников демонстрировали политическую любезность, говорили о дружбе и доверии. Сегодня некоторые присоединяются к модному хору: «Во всём виноваты русские». Свою поддержку военного положения они оправдывают исключительно нависшей «чёрной тучей с Востока». Да, такое было. Но при этом необходимо помнить, что возможность того, что эта туча реально на нас прольётся, мы обеспечили себе сами. Наши внутренние склоки, потеря управляемости государственным организмом, фактическое возникновение двоевластия, вызванные нами хозяйственные перебои у соседей, угроза стабильности и самому функционированию коалиционной инфраструктуры и т.д. Только на этом фоне можно и нужно вспоминать всё то, что мы в то время видели невооружённым глазом.

Подтверждение этому можно было позже найти в различных высказываниях и публикациях компетентных лиц, в частности у генералов Виктора Дубинина, Владислава Ачалова, Владимира Дудника. Но, прежде всего, в известном заявлении Брежнева от 1 марта 1982 г.: «Если бы коммунисты отступили перед контрреволюцией, дрогнули перед бешеными атаками врагов социализма, стабильность в Европе, а также во всём мире оказалась бы под угрозой».

Или материалы из бывшей Чехословакии и бывшей ГДР. Здесь также просматривается характерный для нас отбор. Особенно старательно замалчивается доклад специальной следственной комиссии Парламента Чешской Республики под председательством депутата Павла Толлнера. Его итоговый фрагмент: «Можно догадаться о причинах запланированного и не состоявшегося вторжения. Не последнюю роль наверняка сыграла позиция польской армии под командованием В.Ярузельского, что в декабре 1981 г. привело к введению военного положения».

Имеется также обширная документальная информация о запланированной операции «Карконоше», а также о подготовке специальной широкомасштабной акции «Север». Последняя стала известна общественному мнению 21 декабря 2005 г. благодаря популярной чешской газете «Mлада Фронта» ("Mlada Fronta Dnes", Praha). На следующий день эта информация была опубликована в газете «Трибуна» ("Trybuna", Warszawa, 22.12.2005). Весьма красноречиво то, что готовность чехословацких сил к интервенции сохранялась до июля 1982 года, а вооружённых сил ГДР - до апреля того же года.

Недавно в мои руки попал пространный документ, который я направил в Прокуратуру отдела ИНП в Катовицах. Это копия отчёта на немецком языке полковника Хартмута Дигутша, бывшего военного атташе ФРГ в Москве. С немецкой педантичностью он описывает и документирует передвижение и дислокацию советских войск вблизи восточных и северных границ Польши осенью 1981 г. Привожу перевод последнего предложения: «Вышеуказанная концентрация (войск) может быть использована как район сосредоточения и развёртывания сил против Польши и может означать угрозу стабилизации в этом регионе».

Логическим дополнением и подтверждением указанного документа можно
считать слова бывшего канцлера ФРГ Гельмута Шмидта в его интервью Адаму
Кшеминьскому: «Разведка информировала нас о концентрации советских войск вокруг польских границ» (Adam Krzeminski. "Polityka", Warszawa, 23. 09. 1995). И, наконец, его высказывание для прессы 13 декабря 1981 г.: «Сожалею, что это стало необходимостью».

 

Реакция Запада

 

Именно с точки зрения: «необходимо ли?» следует рассматривать оценки и действия демократического Запада в тот период времени. Его антикоммунизм в глобальном смысле сочетался с симпатией и различными формами поддержки и помощи «Солидарности». Для польских властей было весьма существенно, насколько далеко заходила эта поддержка. В особенности, какой реакции следует ожидать, если возникнет необходимость введения военного положения.

Ничто не указывало на отсутствие понимания. Единственно, постоянно подчёркивался совет, предложение, чтобы польские проблемы разрешались собственными силами, без внешнего вмешательства. Авторитетное подтверждение этой линии впоследствии можно было найти в мемуарах Маргарет Тэтчер («Мои годы на Даунинг Стрит»; Margaret Thatcher. "Moje lata na Downing Street", Londyn, 1993). В частности, она пишет: «нельзя забывать, что для устранения угрозы советской интервенции мы постоянно твердили: - необходимо позволить полякам принимать собственные решения». Американцы имели полную информацию о наших приготовлениях от полковника Рышарда Куклиньского. Кроме того, рассекреченные в 1997 году донесения ЦРУ, военной разведки, объединённой разведки, Госдепартамента, а также Посольства США в Варшаве подтверждают, что в расчет принимались как интервенция, так и военное положение. Их молчание, отсутствие предупреждений даже во время визита заместителя Премьера ПНР Збигнева Мадея в Вашингтон 6 - 9 декабря 1981 г. было для нас свидетельством того, что они готовы отнестись с пониманием к тому, что мы выберем «меньшее зло».

Эта захватывающая тема не вызывает должного интереса у «исследователей» военного положения. Давно пора в условиях столь великолепных отношений между Польской Республикой и США тщательно выяснить этот вопрос и информировать об этом общественное мнение. Ибо столь длительное нежелание касаться этой темы вызывает, по крайней мере, удивление и непонимание. Следует надеяться, что Институт Национальной Памяти пожелает восстановить память по данному вопросу.

При случае напомню, что вызывает недоумение позиция в тот период I Председателя Верховного Суда РП. В обосновании «чрезвычайного постановления» по делу Рышарда Куклиньского трижды утверждается, что дезертирство Куклиньского было вызвано угрозой интервенции со стороны Советского Союза и других государств Варшавского Договора, о которой он хотел предупредить руководителей государств, имеющих влияние на судьбы мира ("Rzeczpospolita", 07.IV.1995). Трудно предположить, что Председатель Верховного Суда ПР в столь важном с исторической, политической, а, следовательно, и с юридической точки зрения вопросе мог столь определённо высказаться, не имея на то оснований. Попытки внести ясность в этот вопрос мне не известны.

 

Внимание на Восток

 

Теперь Восток - Советский Союз, Варшавский Договор.

Ситуация в Польше вызывала огромное беспокойство. Существовала потенциальная возможность военного, а также, нужно помнить, экономического воздействия. Продолжалась резкая критика, предупреждения, политическое и психологическое давление. Имели место также действия «под ковром». Различные формы проникновения. Контакты и поддержка т.н. настоящих коммунистов, некоторые из которых, кстати сказать, поощряли интервенцию. Наконец, демонстрация силы, а фактически генеральная репетиция, т.е. беспрецедентные по своим масштабам сентябрьские учения «Запад - 81». Кстати говоря, они проводились параллельно крупным учениям НАТО: «Америкен Экспресс» и «Осенний туман». Началась также новая фаза гонки вооружений - сопоставление по количеству ракет: по одну сторону «Першинг II» и «Круиз», а по другую СС-20. Всё это вело к повышению температуры.

Но решения о введении войск не было. Без сомнения, существовало опасение, сознание всех негативных последствий такого шага. По-прежнему хотелось этого избежать. Так было, условно говоря, на момент «Х». А если бы дальнейшее развитие событий, если бы ситуация привела к моменту «Y», к «чёрному сценарию»? В моей и в наших головах постоянно вставал драматичный вопрос, насколько такой сценарий реален?

Профессиональные военные знают, что, оценивая ситуацию, следует также дать оценку, как сил, так и возможных намерений другой стороны. Что касается сил, то они были нам хорошо известны, сил было более чем достаточно. А вот намерения - здесь всегда бывает многое неясно. Говоря языком Валенсы: «не хотели, да вот как бы не пришлось»? Где здесь информация, а где дезинформация? Как далеко можно идти по пути проб и ошибок? Где находится последняя черта? Как с этой точки зрения оценивать адресованное мне послание Брежнева, утверждённое на Политбюро ЦК КПСС 21 ноября 1981 г.? В нём есть такие слова: «Теперь уже абсолютно ясно, что без решительной борьбы с классовым противником спасение социализма в Польше невозможно».

Весь драматизм вопроса: введут войска или не введут? - нашёл отражение в официальном письме М.Горбачёва от 31 августа 1995 г. Не имея возможности прибыть лично в качестве свидетеля по приглашению Комиссии Конституционной Ответственности Сейма РП, он, в частности, писал: «Введение военного положения в Польше было обусловлено не только нарастающим внутриполитическим кризисом, но также и тесно с этим связанным ростом напряжения в польско-советских отношениях. Советское руководство металось в поисках выхода между двумя, одинаково неприемлемыми для него решениями: согласиться с хаосом, охватившим Польшу и влекущим за собой распад всего социалистического лагеря, или отреагировать на события в Польше вооружённой силой. Тем не менее, наши войска, танковые колонны вдоль границы с Польшей, а также достаточно сильная Северная Группа Войск внутри Польши - всё это при определённых экстремальных условиях могло быть приведено в действие».

Что считать экстремальными условиями? Обращусь к истории. Последней каплей, которая рассеяла сомнения генерала Бур-Коморовского и привела к решению о начале Варшавского восстания, оказалась информация, рапорт о появлении нескольких советских танков на Праге. Это обернулось фантасмагорией. Её цена была страшной.

Ситуация, которую описывает Горбачёв, не была фантасмагорией. Мы хорошо это знали. Факты, факты и ещё раз факты. Как на глазах разрасталась от пополнений Северная Группа советских Войск, расположенных в нашей стране; 4-я Воздушная Армия и, своего рода, воздушный мост. Наши радиолокационные службы регистрировали до 250 перелётов в сутки: с советских аэродромов на аэродромы в Польше. Дополнительно созданные штабы в Легнице и Рембертове. Разворачивается сеть радиолинейной и топосферической связи. На стыке ноября-декабря нарушения движения и многодневные заторы на пограничных СССР железнодорожных узлах. Многочисленные донесения из разных источников, подтверждающие такое положение вещей.

 

«Начинало закипать»

 

Всё чётко просматривалось. И именно в этой ситуации последней каплей в деле принятия решения о введении военного положения явилось постановление Общепольской Комиссии «Солидарности» от 12 декабря о проведении 17 декабря многотысячных уличных демонстраций протеста в Варшаве и других городах Польши.

Профессор Ежи Хольцер в книге «Польша 1980-1981» (Jerzy Holcer."Polska 1980-1981", Warszawa) пишет: «Руководители «Солидарности» начинали терять контроль над действиями профсоюза. В разных регионах Польши начинало закипать». Температура совещаний руководства «Солидарности» в Радоме и Гданьске явилась тревожным сигналом. Профессор Анджей Пачковский в книге «Полвека истории Польши: 1939-1989» (Andrzej Paczkowski. "Pol wieku dziejow Polski - 1939-1989", Warszawa) пишет по поводу заседаний в Гданьске: «Преобладали голоса радикальные и безответственные». Несколько раньше, 3-4 декабря подобное происходило в Радоме. Лех Валенса был известен как реалист, сторонник умеренных подходов. Однако именно в Радоме он выступил, по сути, с позиций конфронтации. О том, что это была тактическая уловка, мы смогли прочитать в его книге «Дорога надежды», изданной в 1988 г. (Lech Walesa. "Droga nadziei", Warszawa, 1988). Но в тот момент, в декабре 1981 г. для руководства страны из этого следовал однозначный вывод: если даже Валенса согласен с таким курсом - это означает радикализацию движения «Солидарности» в целом.

Предупреждения и предостережения не помогали. День 17 декабря навис над нами при ясном понимании связанной с ним угрозы. Это просматривается в упоминавшемся уже послании Секретаря Польского Епископата в адрес Папы-поляка от 22 декабря. А несколько раньше было памятное заявление, опубликованное по окончании 181 Конференции Польского Епископата, состоявшейся 25-26 ноября 1981 г. В нём сказано: «Наша страна стоит перед лицом многих опасностей, нависают над ней чёрные тучи, несущие угрозу братоубийственной войны». Другими словами - гражданской войны. Мы, как власть, имели право и должны были видеть и оценивать ситуацию ещё более
чётко. В Воззвании 13 декабря я сказал: «Нельзя, мы не имеем права
допустить, чтобы намечаемые демонстрации стали искрой, от которой может заполыхать вся страна». Во что мог вылиться выход на улицы сотен тысяч людей
в условиях политически напряжённой, нервной атмосферы того времени?

В наших польских генах сохранилась глубоко романтическая и трагическая мифология народных восстаний. И позже: Познань-1956 г., Побережье-1970 г., а главное - Будапешт. С точки зрения разума трагический опыт предостерегал, сдерживал, но, в то же время, эмоционально возбуждал и подталкивал. «Разумны бешенством!» - я хорошо помнил эти слова великого польского поэта.

Говорят: это была другая историческая эпоха, «Солидарность» не разбила ни одного окна. Это правда, но часто «Солидарность» не была в состоянии овладеть стихией. В подтверждение - многочисленные «дикие» забастовки и эксцессы. Что могло послужить детонатором? Случай? Возможная с любой стороны провокация? Причём, и это очень странно, руководство страны всё время упрекали в преднамеренном провоцировании различных столкновений и инцидентов, якобы, с целью применения силы. А тут 17 декабря, в вечернее время появятся на улицах огромные толпы - «легко воспламеняющийся материал», притом, что в стране полно разного вида оружия! И, несмотря на предостережения, готовится рискованное, крайне опасное мероприятие.

Возникает вопрос об его истинной цели. Что будет дальше? Какими расчётами и соблазнами руководствовались инициаторы? Что можно подумать о доходивших до нас сведениях насчёт планов захвата Комитета по делам радио и телевидения и других объектов? Учитывался ли организаторами авантюризм Конфедерации независимой Польши, а также ряда не контролируемых группировок и безответственных лиц?..

Гремели фанфары радикалов, головы шли кругом. Анджей Розплоховский, известный деятель Горно-Шлёнской «Солидарности» публично заявил: «Нужно так долбануть, чтобы кремлёвские куранты заиграли «Мазурек Домбровского» (польский гимн. – Пер.). Грозились нас и «шапками закидать». Богдан Борусевич правильно оценил, что «наступил амок» - «психоз, навязчивая идея, сумасшествие», как сказано в Словаре иностранных слов. Утрата чувства реальности охватила даже узкий круг руководителей «Солидарности».

Человек, которого я особенно уважаю и ценю за его смелость и открытость (и поэтому не называю здесь его имени - оно есть в документах), выступая в качестве свидетеля перед Комиссией Конституционной Ответственности в апреле 1995 г., признал, что конфликты 1981 г. напоминали игру в рулетку: пронесёт - не пронесёт. Более того, на вопрос, имеет ли право какая-либо организация действовать по принципу игры в рулетку, притом, что нельзя исключать интервенцию извне, его ответ был шокирующим: «Если бы даже дошло до советской интервенции, то это, очевидно, было бы злом. Но народы и не такое переживали. Разве венгерский народ и венгерское государство исчезли после 1956 года? А Чехословакия после 1968 года исчезла? Если в условиях осуществления интервенции всё общество, весь народ могут продемонстрировать солидарность, единство и т.д., то в перспективе последующих десятилетий со стратегической точки зрения всё, возможно, могло бы закончиться положительно. Известно, что в политике бывает так: то, что кажется великим благом, обращается в свою противоположность. А то, что нам представляется трагедией, может превратиться в то, что через столетия будет иметь весьма позитивный эффект». Вот образец мышления в духе безудержного апофеоза Варшавского восстания.

Моё, наше понимание было иным. Судьбой народа, страны нельзя играть в рулетку. Пока не поздно, нельзя допустить экстремальную ситуацию. Даже ценой меньшего зла, непопулярных и неприятных последствий, нужно предотвратить наихудшее.

Так возникло 13 декабря 1981 года. При его оценке вопрос о 17 декабря не должен оставаться «белым пятном».

История каждого народа и каждой страны - это не только сумма фактов, имевших место, но и событий, которых удалось избежать.

 

Презумпция виновности

 

Необходим мудрый и проницательный взгляд на факты. Поясню эту мысль. Черпая знания из архивов и библиотек, историк узнаёт, причём не всегда полностью и до конца, что и как было. Политик, получая информацию из докладов, наблюдений и рапортов, знает, причём не всегда всё и с точностью, что происходит. Он может только предполагать, что и как произойдёт в ближайшее время и в перспективе. Историку доступно удобство «безопасных» предположений и оценок. Политик же несёт всю тяжесть ответственности за принятые решения и собственные действия.

Думаю, что осознание этого различия требует от исследователя, который занимается ещё «горячей» новейшей историей, особого внимания. Ведь его оценки ложатся в основу публичных суждений и мнений. Ну а если в одном физическом теле функционирует и историк, и прокурор, то его моральная и интеллектуальная ответственность тем более велика.

Напомню, что в соответствии со ст. 4 Уголовного Кодекса: «Органы, ведущие уголовное следствие, обязаны изучать и принимать во внимание обстоятельства, говорящие как в пользу обвиняемого, так и против него». Данное положение касается и судов, и прокуратуры. Складывается впечатление, что существуют историки, которые закрывают глаза на первую часть этого положения. Их страсть, а у некоторых и навязчивая идея - предвкушение виновности, сенсация в СМИ. Возникает вопрос, как у них это согласуется с совестью учёного? Не являются ли некоторые из них «суперпрокурорами»? Не развиваю дальше эту тему, поскольку не считаю себя специалистом в данной области.

 

За всё нужно платить

 

Подходя к концу, не могу обойти молчанием некоторые существенные вопросы. По отношению к читателю с моей стороны было бы непорядочно делать вид, что я был иным, чем на самом деле. В условиях послевоенного мира союз, дружественные отношения с Советским Союзом, несмотря на вытекающие из этого разного рода неприятные и болезненные последствия, я считал для Польши оптимальными. Географическое положение наше страны не позволяло и не позволяет ей быть свободным электроном.

Когда-то неизбежным для нас был Варшавский Договор. Теперь мы устремились в НАТО. Но тогда мы находились в особом положении. Ни одно государство Восточного блока не стояло пред лицом столь ключевого выбора: «что и за что». Речь идёт о Западных землях. Это звучит горько, но это факт: если бы в 1944-1945 гг. Польша не стала бы страной зависимой, не вполне суверенной, она неизбежно превратилась бы во второразрядное, неполноценное государство.

Напомню, что в 1939 г. Гдыню отделяло от границы с Германией 18 км, а Катовице - 10 км. Приведу личное воспоминание. В марте 1939 г. мы, затаив дыхание, слушали выступление в Сейме министра Юзефа Бека. Мне особенно запомнились два предложения. Одно из них - о чести, его часто вспоминают сегодня. И второе: «Польша не позволит оттолкнуть себя от моря!» - эти слова сегодня почему-то забывают. Хорошо известно, сколько было того моря. А сегодня - 500 км побережья. Это скачок не только в области географии, но и в деле всестороннего развития польской нации. А ведь это не «с неба свалилось». Об этом должны помнить особенно те, кто 45 лет Народной Польши трактуют как чёрную дыру в её истории.

Добавлю здесь, что нам, стоявшим у власти в бурном 1981-м, постоянно сопутствовало сознание того, что в вопросе о границе по Одре и Нысе Лужицкой, Запад ещё не сказал своего последнего слова. В свою очередь, за наш счёт укреплялась в соцлагере позиция ГДР. Продолжался спор относительно Поморского залива, водного пути Щецин - Свиноустье. Годы спустя Комиссия Сейма по защите Конституции получила архивные материалы бывшей ГДР, содержащие план ввода дивизий ГДР на территорию Польши.

Спрашивается, не могло ли случиться так, что в результате столь масштабных беспорядков в Польше, начались бы попытки корректировки, пересмотра нашей западной границы? Ведь до сих пор не аннулирована Потсдамская формула об окончательном урегулировании границы путём подписания мирного договора. В условиях драматически неустойчивой ситуации в Европе на кого мы могли рассчитывать? Какова будет реакция на всё это со стороны главного гаранта, который до сих пор обеспечивал мир Европе? Нам со Станиславом Каней неоднократно об этом напоминали.

Могла ли наша «восточная политика» быть иной? В ряде практических вопросов, при принятии некоторых решений - да. Но в общем и целом - нет. Приведу в очередной раз слова профессора Збигнева Бжезинского из книги «Единство и конфликты», изданной в 1964 году (Zbigniew Brzezinski. "Jednosc i Konflikty", 1964, USA): «Враждебно настроенные в отношении коммунизма и России поляки не должны забывать, какова была бы роль Польши в союзе с Западом. В мировом масштабе она занимала бы место после Америки, Германии, Франции, Италии и многих других государств. С учётом фундаментального значения Германии для американцев, Польша была бы обречена на поражение в любом польско-германском конфликте. В социалистическом лагере - противоположные пропорции. Польша является крупнейшей страной народной демократии после Советского Союза и Китая, а в Европе занимает второе место после СССР». Профессора Бжезинского у нас цитируют почти стоя на коленях, а его вышесказанные слова, как правило, тихо замалчиваются.

 

«Еретическое ответвление»

 

В этом был свой смысл. Не только потому, что Польша была «второй» или «третьей» по счёту. Она была попросту иной.

В различных областях, особенно после Октябрьского перелома Владислава Гомулки, страна «впала в ревизионистский уклон». Потом бывало по всякому: два шага вперёд, один шаг назад. Но бросать в один тоталитарный мешок для сателлитов Польшу первой половины 50-х годов и Польшу второй половины 80-х - это бессмыслица и грубая натяжка.

А 1981 год? Ведь натянутая струна не была порвана именно благодаря достаточной степени доверия, которую сумела обеспечить наша правящая команда и, в особенности, Войско Польское.

Что касается демонстрации союзнической надёжности, разных ритуальных высказываний и жестов, то это было условием преодоления кризиса собственными силами. Нас обвиняют, что мы не заявляли публично об угрозе интервенции. Во-первых, об этом красноречиво говорили факты, а не слова. А во-вторых, каждый, кто умел слушать, читать, думать мог найти в публичных источниках, не говоря уже о закрытых совещаниях и заседаниях, неизменно повторяющийся призыв: наши польские проблемы мы должны разрешить сами, собственными силами. В частности, я заявлял об этом с трибуны IX съезда ПОРП 19 июля, а также в обращении 13 декабря 1981 года: «Этот кризис мы должны преодолеть собственными силами. Мы должны отвести угрозу собственными руками». Инсинуации, что мы рассчитывали на так называемую братскую помощь - это попросту бред. Это было бы самоубийством - не военное положение, а реальная война со всеми её ужасными последствиями. Она не пощадила бы никого, ни сторонников «Солидарности», ни союзников власти. Война стала бы катастрофой для Польши, опасностью для Европы и всего мира.

Встречаются и такие замечания, что, мол, Румыния и Чаушеску сохраняли и проявляли большую степень самостоятельности. Это правда. Я наблюдал вблизи, на разных встречах и совещаниях демонстрацию особого мнения. За это Чаушеску хвалили на Западе, награждали медалями, присвоили британский дворянский титул. Я перестал этому удивляться, узнав об известном политическом шоу под названием «Чтобы Польша была Польшей». На нём премьер Турции, который за месяц до декабря 1981 г. произвёл у себя кровавый переворот, учил нас демократии.

Но вернёмся к Чаушеску. Его «петушиные» жесты и позы не имели существенного значения. Находясь на геополитической обочине, он мог это себе позволить. Главное, что за это расплачивался румынский народ, который терроризировали и держали в ежовых рукавицах и нищете. В геополитических реалиях того времени, в условиях существовавшего в нашей стране государственного строя, Польша сохраняла оптимальный курс. Поэтому я не собираюсь, исходя из конъюнктурных соображений, дистанцироваться от политики того времени. И сегодня, независимо от исторических событий и противоречий, я уважаю Россию, самоотверженный и многострадальный российский народ. Буду рад, если отношения между Польской Республикой и Российской Федерацией в интересах обеих сторон станут лучшими, чем сегодня.

 

Государство поляков

 

Оценивая Народную Польшу, я не собираюсь плыть по течению, с лёгкостью от неё дистанцируясь и отказываясь. Со всеми своими даже врождёнными пороками она была государством поляков, просто Отчизной. В ПОРП, во власти в широком смысле и среди её сторонников было много людей умных, честных, самоотверженных, понимающих патриотизм как службу Польше такой, какой она реально могла быть в те времена. Конечно, встречались и преступления, бесчестность, глупость, «деятели» разного рода - зазнайки и конъюнктурщики с партийным билетом в кармане. Надежды на то, что партия будет «не такая же», оказались слишком оптимистичны.

Фундаментальные перемены были неизбежны. Но попробуем сопоставить всё это с тем путём, который несколько раньше и отнюдь не в белых перчатках прошли западные демократии, а также, наравне с нами, соседи по соцлагерю. Каков был наш польский вклад? Это чётко сформулировал на конференции 22 июля 2006 г. Мечислав Раковский. Тем, кто не читал, советую: газета «Трибуна» (Mieczyslaw Rakowski, gazeta "Trybuna", 24.07.2007) и журнал «Сегодня» (Miesiecznik "Dzis", nr 11, 2007). Его оценка тем более красноречива, что автор хорошо известен своей политической и реформаторско-публицистической деятельностью. Её увенчал период, когда в качестве Премьера он содействовал эволюционному, без потрясений переходу к принципиальным переменам политического строя в нашей стране.

К мыслям, высказанным на этой конференции, я хотел бы добавить важный, с моей точки зрения, акцент. Перепись населения в 1946 г. показала, что в Польше проживают около 24 млн человек. По переписи 1988 г. - 38 млн человек. Таким образом в течение 42 лет население страны увеличилось на 14 млн. Это почти столько, сколько проживало в ГДР и больше, чем во всей Чехословакии. В среднем за каждое десятилетие прибывало более 3 млн поляков.

Прошло 17 последних лет, и что же? По-прежнему - 38 млн человек. Оценивая времена Народной Польши, не следует забывать, как принципиально окреп потенциал нашего народа, наша национальная сущность. И снова, за всё нужно платить. Этим миллионам требовалось обеспечить жизнь в сильно разрушенных войной, небогатых польских городах. Одновременно необходимо было восстановить единственную, подчёркиваю - единственную полностью разрушенную европейскую столицу, осуществить многомиллионную миграцию населения, заселить и развернуть хозяйственную деятельность на землях, которые тогда назывались Возвращёнными. Миллионы этих людей нужно было накормить, одеть и лечить, дать им образование и ликвидировать неграмотность, дать им работу и крышу над головой. Масштабы этой гигантской операции, осуществлённой, увы, не без известных крупных ошибок, сказывались иногда на её качестве, её уровне. В целом, однако, она стала огромным шагом вперёд. Многие из тех, кто воспользовался плодами этого процесса, а сегодня недовольны квартирами в панельных домах, забывают, из каких руин, нищенских хат, бараков вышли их отцы и деды. В 80-е годы мы также «грешили», строя панельные дома. Конкретно было построено квартир: в 1982 г. -186,1 тыс., в 1983 - 195,8 тыс., в 1984 - 195,9 тыс., в 1985 - 186,9 тыс., в 1986 - 185,1 тыс., в 1987 - 191,4 тыс., в 1988 - 189,6 тыс. Это означает, что в те годы жилья строилось в среднем в 2-3 раза больше, чем в последующие полтора десятка лет. Ясно, что это не были апартаменты. И ещё не известно, как бы стоял сегодня жилищный вопрос, если бы не нулевой прирост населения.

Здесь следовало бы дать более полную оценку периода 1982-1989 гг. Однако это более широкая тема, требующая отдельной проработки. Я постарался осветить её в главе «Расчёты с прошлым» в коллективной книге «Польша под властью ПОРП» ("Polska pod rzadami PZPR", Wyd. "Profi", 2000), подготовленной рядом компетентных авторов. К сожалению, эта книга не вызвала широкого отклика.

Наконец, о месте Народной Польши в Европе и мире. Наша страна действительно не была аутсайдером. Наоборот, она была государством, признаваемым и уважаемым на международной арене. Различные формы сотрудничества, известные польские инициативы, визиты, союзы, договоры, декларации, позиция Польши в ООН. Немалым авторитетом пользовалось Войско Польское. Накануне августовских забастовок, в июне 1980 г. мне довелось принимать в Польше с визитом министра обороны Франции г-на Ивона Бурже. В ходе встречи проявилось взаимное уважение и понимание. Наметились и были согласованы интересные перспективы сотрудничества.

Что, однако, следует особо подчеркнуть: Польша, а конкретно её вооружённые силы вплоть до 1989 г. были рекордистами среди стран Запада и Востока, Севера и Юга в деле участия её представителей - коллективных и индивидуальных в мирных миссиях ООН во многих странах мира. Такое не даётся за красивые глаза. Говорю об этом с гордостью. Войско Польское в каждой его исторической ипостаси было, есть и всегда будет мне сердечно близким.

Пишу всё это не из-за ностальгии. Тяжкие грехи по отношению к демократии, свободе, рациональной экономике и т.д. и т.п. очевидны.

Стараюсь лишь взвесить оценки, сохранить чувство меры. Нужно не забывать, что прошедшие десятилетия были наполнены жизнью, трудом миллионов людей. Отбрасывая и осуждая всё плохое, недостойное, вредное, необходимо в то же время отнестись с пониманием к историческим и международным условиям, проявить уважение к жизни и труду, положительным достижениям предшествующих поколений.

 

Чтобы история не разделяла поляков

 

Скорее всего, это последний пространный текст, который я пишу. Хотелось бы, что естественно, защищая свою правоту, вместе с тем более широко оглянуться вокруг. Тем более что поколение, осознанно переживающее это сложное время, постепенно уходит. Знания и понимание этого времени с каждым годом скудеют. Всё большую роль играет телевидение, представляющее историю в зрительных образах. И военное положение представляется, прежде всего, в виде танков на улицах, милицейских дубинок, слезоточивых газов, водяных пушек и т.д. и т.п.

Всё это конечно было, даже более драматично (подчеркну здесь трагедию в шахте «Вуек») (при ликвидации забастовки шахтёров, отказавшихся покинуть шахту в связи с введением военного положения, после длительных переговоров 16 декабря 1981 г. милиция применила оружие, в результате чего погибло 9 шахтёров, 21 человек получил ранения. - Пер.). Но такое видение истории не должно подменять объективную, свободную от политической конъюнктуры оценку крайне сложных условий и особенностей того времени.

Ксёндз Тадеуш Бартось сказал на страницах «Газеты Выборчей» (Tadeus Bartosz. "Gazeta Wyborcza", 26.10.2007, Warszawa): «Образы порождают убеждения. Побеждает тот, кто сохраняет над ними контроль. Отсюда простой вывод: чтобы изменить мышление людей нужно поменять в их головах образы». Со своей «писаниной» я заведомо в проигрыше. Тем более что помимо тех самых «образов» наверняка появится множество различных осуждающих мня текстов и высказываний. Учитываю и то, что настоящая статья может вызвать, как бы в виде реванша, разного рода неприятные для меня последствия.

Несмотря на это, возвращаясь к исходному пункту, позволю себе сформулировать два принципиально важных вывода.

Первый. «Солидарность», следуя по пути собственных политических амбиций, поддавшись стихии бунта и непомерных требований, не смогла вовремя остановиться. А власть пошла лишь на частичные уступки в деле пересмотра принципов государственного устройства и внутренней безопасности и на этом рубеже остановилась. Возник клинч, узел нестерпимых противоречий, который был драматическим, болезненным образом разрублен введением военного положения.

Второй. С точки зрения исторической перспективы «Солидарность» была права. В итоге, её видение и стремление к демократии победило, хотя, на практике не в той форме, как это представлялось в общественно-экономических постулатах 1980-1981 гг. Мы, то есть власть, правильно оценивали ситуацию, мы были правы с точки зрения прагматической. Это позволило предотвратить катастрофу и придти к такому положению, при котором перемены смогли произойти не в форме опасного разрушения, а в форме управляемого, спокойного демонтажа. Без осуществления мероприятий власти, неизвестно, когда и как удалось бы реализовать цели «Солидарности». Верю, что история, может быть через много лет, это подтвердит. Главное, чтобы сегодня она не разделяла поляков.

 

Варшава, 2007 год.

Перевод с польского и комментарии в скобках Ф. Логинова.

 

 

Адам МИХНИК

 

Ярость и стыд, грусть и гордость. 24-я годовщина военного положения

 

(Газета Выборча, № 293 от 17.12.2005 г.)

 

Мы всё ещё спорим и будем ещё долго спорить о военном положении. Однако давно пора закончить криминальные разборки. Пусть прокуроры преследуют коррупцию и бандитские нападения, а не политических противников 25-летней давности. Пусть отличительной чертой польской демократии будет не дух мести, а чувство милосердия.

В течение многих лет 13 декабря я чувствую ярость. «Солидарность» оказалась бессильной, позволила нокаутировать себя в результате государственного военного переворота.

Я чувствую стыд, что мы не смогли предупредить чёрный сценарий, что в ночь с субботы на воскресенье вместо того, чтобы заранее скрыться, я позволил себя арестовать возле собственного дома. Я чувствую печаль от того, что Польша упустила тогда великий исторический шанс. Но я чувствую и гордость от того, что мы сумели выстоять.

Кроме того, в настоящее время я чувствую сожаление, что эта годовщина стала не поводом для размышлений о крутых поворотах польской истории, а демонстрацией мести и чувства неприязни.

Давайте взвесим: в этом году мы отмечаем годовщину памятного обращения польских епископов, которые через 20 лет после войны протянули руку немецким епископам в знак прощения и объединения. Разве через четверть века после введения военного положения мы - поляки не способны на польско-польский жест прощения и объединения?

 

I

 

Я задумываюсь: что символизировало собой военное положение?

Безусловно, оно было символом победоносного насилия коммунистического государства над великим движением «Солидарность», движением за демократию, гражданские свободы, права человека и верховенства общества. Оно символизировало крах философии диалога и компромисса, начало которой положили договорённости в августе 1980 года. Наконец, оно было ярким и, видимо, последним доказательством идейной и моральной нелегитимности власти коммунистов, поскольку единственным оправданием их существования оказалась геополитика и неприкрытое военно-полицейское насилие. Это был крах коммунистического строя. Но одновременно это было поражением демократического движения, которое, несмотря на собственную риторику всепобеждающей силы, не сумело надёжно защитить себя от неожиданного удара.

Военное положение обнажило фальшивые прогнозы руководства «Солидарности» и его - наше ложное ощущение силы. Это поражение породило чувство унижения и бессильного гнева, растерянности, желания отомстить и отчаяния. Одни ударились в радикальную риторику, полную пустых фраз. Другие, потеряв надежду, ушли в частную жизнь, частично капитулировали, частично эмигрировали.

Важно, однако, что «Солидарность» не была сломлена, руководство подпольных структур преодолело волну репрессий и бессильного отчаяния, не позволило столкнуть себя в крайний радикализм, последовательно отказывалось от насилия, сохранило лагерь польской демократии до лучших времён.

Так ли это на самом деле? Для меня - да. Вместе с тем я понимаю, что не являюсь объективным повествователем о событиях того времени. Я был их свидетелем и участником. Однако правдивых свидетелей в собственном деле не бывает.

 

II

 

Существует несколько взглядов на военное положение и его историческое значение. Начнём с двух классических.

13 декабря 1981 года ген. Войцех Ярузельский в своём обращении заявил: «Отечество наше оказалось на краю пропасти. Достижения многих поколений, возрождённый из пепелища польский дом разрушается. Государственные структуры перестают действовать. На угасающую экономику ежедневно обрушиваются новые удары. (…) Дальнейшее сохранение этого положения неизбежно привело бы к катастрофе, к абсолютному хаосу, к нищете и голоду. (…) Бездействие в этой ситуации было бы преступлением перед лицом Народа. Необходимо сказать: Хватит! Мы должны заявить это именно сегодня, когда известна дата ближайших массовых политических манифестаций, также в центре Варшавы, приуроченных к годовщине декабрьских событий. Эта трагедия не должна повториться. Нельзя, мы не имеем права допустить, чтобы заявленные демонстрации превратились в искру, от которой может запылать вся страна: Пусть в этой измученной стране, на долю которой уже выпало столько катастроф, столько мучений, не прольётся ни одна капля польской крови».

Цитируя это послание через 24 года ген. Ярузельский добавил: «Эти слова по-прежнему заставляют сжиматься моё сердце. Потому что кровь всё же пролилась. Не «реки крови», что нам реально угрожало, но смерть девяти шахтёров с шахты «Вуек». Это - человеческая трагедия, склоняюсь перед ней в глубокой печали».

В том заявлении ген. Ярузельский также обещал, что «будет рабочая «Солидарность». Эти слова остались пустым обещанием.

Станислав Баранчак, выдающийся поэт моего поколения, в ответ на введение военного положения написал в поэме «Восстановление порядка»:

По неподтверждённым
данным. Которым следует верить
с осторожностью. По неподтверждённым данным,
которые дошли
с опозданием, вызванным,
нежелательными снегами и засеками.
По
неподтверждённым данным
зашли слишком далеко
в прерывистом вдыхании воздуха
лёгкими, потеряно
ощущение реальности в отказе от
согласия на избиение ногами,
затруднён диалог кастета со скулой
по вине последней.
По неподтверждённым
данным, не вызывает удивления.
Не вызывает удивления именно
решительная реакция.
Реакция вызванная
решением о восстановлении порядка,
так, чтобы каждый знал,
где его место.
 

Вот так, с иронией и сарказмом мы комментировали войну, объявленную нашими генералами - нам, «Солидарности», польскому гражданскому обществу и польскому стремлению к свободе.

Другие комментировали это иначе. Каспар Вейнбергер (министр обороны в кабинете Рональда Рейгана) назвал Ярузельского советским офицером в польском мундире. Острые высказывания сопровождались убеждением в решающей роли Москвы, предопределившей введение военного положения. В свою очередь Александр Хейг (бывший госсекретарь США) в 1984 году выразил убеждение, что доминирование над Польшей было для Москвы «казусом белли». «Сами поляки,- писал он,- не могут стать хозяевами собственной судьбы, пока СССР располагает силовым превосходством и оказывает этому сопротивление. (…) Никогда не было ни малейшего сомнения в том, что это общественное движение в Польше будет задавлено со стороны СССР. Оставался единственный вопрос: когда это произойдёт и с какой степенью жестокости».

Подобным образом понимал ситуацию Франсуа Миттеран: «Я видел всегда только две, а не три возможности: либо польское правительство наведёт порядок в стране, либо это сделает Советский Союз. Гипотезу о победе «Солидарности» я считал чистой фикцией. В этом случае движение было бы сметено советской армией». Это - президент Франции, который не видел никакой возможности найти выход из польской «квадратуры круга».

В то же время варшавская улица, комментируя военное положение, повторяла, что «банда гангстеров напала на сумасшедший дом».

 

III

 

Если в поговорках кроется народная мудрость, то над словами о «гангстерах» и «сумасшедших» стоит задуматься.

Как видим, власть отказалась от философии диалога и соглашения и пришла к решению о гангстерском нападении на вчерашнего партнёра. В то же время лагерь «Солидарности», подгоняемый волной революционных настроений и акций, эволюционировал, вопреки самому себе, отказавшись от логики самоограничения и компромисса в пользу безмерного радикализма, потери ощущения реальности и чувства ответственности.

Конференция Епископата в заявлении от 26 ноября 1981 г. предостерегает: «Наша страна оказалась перед лицом великой опасности. Над нами нависли тёмные тучи, грозящие братоубийственной войной». Эти слова несли в себе предупреждение не только в адрес команды Ярузельского.

Примас Польши кардинал Юзеф Глемп, обращаясь 7 декабря 1981 г. к представителям руководства «Солидарности» сказал: «1. Проводя такую политику, вы, господа, превысили мандат, данный вам рабочим людом. Если вы хотите заниматься чистой политикой, то создайте комитет при правлении «Солидарности», но не втягивайте в игру весь профсоюз. 2. Вы не считаетесь с психологией народа. 3. Вы не принимаете в расчёт международное положение и состояние экономики». Несомненно, такое настроение - опасение конфронтации внутри страны и советской интервенции - господствовало в среде епископов.

В «Солидарности» доминировали различные настроения. Если вначале преобладало убеждение в необходимости достижения мирного сосуществования профсоюзных структур с властью, то теперь вдруг оказалось, что власть отступает только под натиском забастовок, одновременно делая всё, чтобы разбить «Солидарность», перессорить и ослабить её. Этому способствовали как кампания ложных обвинений в СМИ, так и провокации, организованные службой безопасности. Убеждение, что власть постоянно ведёт двойную игру, что она не способна к честным переговорам о реформах, что, поэтому, реформ необходимо добиваться силой, становилось всё более распространённым.

К этому добавлялись болезни, типичные для каждого молодого революционного движения, которое вступает в фазу институционализации. Их критически проанализировал после введения военного положения выдающийся деятель «Солидарности» Богдан Борусевич. Ныне - маршал Сейма, в то время он остро сформулировал своё мнение.

«Я стал замечать, - говорил он в октябре 1983 г.,- как меняются люди, которые когда-то были друзьями, как им ударяют в голову амбиции, занимаемое положение, как из скромных исполнительных товарищей вырастают боссы, уничтожающие своих оппонентов. Неожиданно я осознал, что успех вовсе не меняет человека к лучшему. Что общественный, национальный успех этого движения перестаёт быть моим успехом. Я чувствовал себя всё хуже, но может быть это - моя сверхчувствительность.

К сожалению, этим не кончилось. Движение обрастало всеми негативными чертами системы: нетолерантность к инакомыслящим и иначе действующим, подавление критики, примитивный шовинизм. (…) Процветал культ вождизма. Первый - вождь наивысший Валенса, которого критиковать было нельзя, затем вожди почти в каждом воеводстве, на каждом предприятии. И что хуже всего, как это описал Эрих Фромм в «Бегстве от свободы», люди хотели избавиться от своей свободы, отдать её в руки этих неожиданно выскочивших авторитетов. Нетерпимость сопровождалась (…) шовинизмом. В «Солидарности» возникло крыло, сравнимое только «Грюнвальдом» или «Жечивистостью» ("Rzeczywistosc"). Отличие было только в одном - отношении к коммунизму. «Настоящие поляки» из «Солидарности» также провозглашали тоталитарную идеологию, только иного, чем красный, цвета. Движение обрело собственную динамику, становясь вопреки логике всё более радикальным, правда, только на словах. В какой-то момент демократично избранные деятели утратили контакт с действительностью: Наступил амок. Они перестали мыслить политическими категориями, ударились в мистику - слово сказанное как бы превратилось в материальную силу; т.е. если сказать: «Отдайте власть!», то власть окажется в наших руках».

Среди многих аналитических работ критического характера из лагеря «Солидарности», как, например, прекрасная «Критика солидаристского разума» пера Сергея Ковальского, проникновенные и лапидарные размышления Борусевича представляются мне наиболее точными.

Сегодня же, к сожалению, преобладают расчёты с историей иного рода. Сегодня вместо того, чтобы задуматься над механизмами движения, мы слышим обвинения в агентурной деятельности, что якобы должно дать нам ключ к пониманию истории «Солидарности». Эта слепая вера доносам и рапортам Службы безопасности свидетельствует, по моему мнению, о каком-то странном национальном нигилизме, является каким-то особенным знаком презрения к героям польской истории, к национальной традиции.

Почему свидетельство спецслужб должно обладать большей ценностью по сравнению с заявлениями героев движения «Солидарность»? Почему упорно цитируют доклады агентов и офицеров следствия, а не свидетельства Леха Валенсы, Збигнева Буяка, Богдана Борусевича, Владислава Фрасынюка, Богдана Лиса и Тадеуша Мазовецкого, Бронислава Геремека и Стефана Юрчака, Ежи Бузека и Яцека Куроня - остановимся хотя бы на этих нескольких именах?

Ведь «Солидарность» была наиболее массовым освободительным движением ХХ века на европейском континенте. Это было движение миллионов людей за освобождение и гражданские права; движение великого возвращения Польши на столбовую дорогу истории, за восстановление национальной идентичности и человеческого достоинства.

Это движение потрясло всем миром; его руководители и деятели заслужили благодарность и восхищение, а не грязные сплетни, вытащенные из гебешных архивов.

Сегодня, когда я слышу и читаю подлые обвинения о связи с агентурой, высказываемые в адрес Леха Валенсы, с которым я таки не раз вёл политические поры, во мне рождается опасение того, что на наших глазах оживает, описанная Мельхиором Ваньковичем, склонность поляков к дворняжничеству (kundlizmu: kundel - дворняжка), жертвой которой пали наилучшие, начиная с Тадеуша Костюшки, далее Юзеф Пилсудский и до Чеслава Милоша. Та самая ментальность дворняжки, которая начала охватывать всё более широкие круги «Солидарности» осенью 1981 года, когда она стала напоминать «психушку».

 

IV

 

Ну а что же с бандой гангстеров?

В мае 1981 г. Вацлав Пионтковский, зав. загранотделом ЦК ПОРП объяснял представителю Эриха Хонеккера (1 секретаря компартии ГДР): «Поляки находятся в таком состоянии духа, что не только предают собственные интересы и свою страну, но также несут содружеству соцстран тяжелейшие трудности и угрозу миру во всём мире. Дегенерация партии зашла слишком далеко». То, что происходит, «это измена партии и Польше. Каня не компетентен. Он - безвольный инструмент (…), лишённый политических принципов. Ярузельский - это деревянная кукла, которая уверовала в то, что является премьером. От него нельзя ожидать ничего хорошего».

В свою очередь, в начале 1981 г., зав. административным отделом ЦК ПОРП Михал Атлас в разговоре с другим посланцем Хонеккера заявил: «Войцех Ярузельский уже сегодня играет крайне негативную роль. Его ближайшее окружение составляют генералы, стоящие на антисоветских позициях. Следует считаться с тем, что решающие посты в руководстве армии займут антисоветские силы. Польша не является надёжным партнёром в Варшавском Договоре. (…) Если социалистические братские партии не осуществят акцию помощи, я не вижу шансов для социализма в Польше».

Смысл этих обоих высказываний ясен: необходима братская помощь не только против «Солидарности», но и против команды Ярузельского.

Любая попытка интерпретации этих высказываний приводит нас к фундаментальным вопросам: чем была ПОРП? Как к ней относились люди того времени? Те годы нельзя вырвать «из единой истории цивилизованного мира, превратить их в какой-то анклав, возле которого опускается траурная вуаль и на который смотрят сквозь слёзы. (…) Поэтому перед каждым историком встаёт необходимость войти в эпоху, сжиться с людьми, которые её творили, которые являлись в тот период фактором истории. Необходимо столкнуться с людьми, о деятельности которых вы рассуждаете, с людьми, которых вы описываете, с людьми, которых вы критикуете».

Эти слова принадлежат человеку весьма выдающемуся, который не только описывал историю, но и творил её - Юзефу Пилсудскому. Принимая его точку зрения, следует спросить: была ли ПНР в своё время застенком, вырванным из истории цивилизации коммунистического мира? Или она была суверенным государством, граждане которого сами решали свою судьбу? А может она была суверенной диктатурой, подобно франкистской Испании или Греции «чёрных полковников»?

Оказывается - нет! Польшей 1980-1981 гг. управляла логика Ялты, подновлённая доктриной Брежнева об «ограниченном суверенитете». ПНР была государством, первую власть в котором установила Красная Армия, государством не суверенным и управляемым по-диктаторски. Его руководители были приговорены к фундаментальному подчинению Большому Брату в Москве и располагали весьма ограниченным сектором для свободного манёвра.

Каково было моральное и гражданское положение поляка в этом государстве? Оно было унизительным. На Ялтинской конференции поляков лишили надежды стать хозяевами в собственной стране. По решению великих держав настоящим хозяином стал Иосиф Сталин, а по решению Сталина править страной стали подчинённые ему коммунисты. В последующие годы эту надежду у поляков отбирали много раз: когда коммунисты фальсифицировали референдум в 1946 г. и выборы в 1947 г.; когда ликвидировали жалкие остатки политического и культурного плюрализма, а Станислав Миколайчик был вынужден спасаться бегством в Англию; когда в сталинистских процессах выносились приговоры героям Армии Крайовой и Польской Социалистической Партии; когда примас Польши кардинал Стефан Вышиньский оказался под арестом, а главнокомандующим Вооружёнными Силами Польши оставался советский маршал Константин Рокоссовский; когда в период всех этих событий государства демократического Запада не сделали ничего, чтобы помочь своему недавнему союзнику, члену антигитлеровской коалиции с первого до последнего дня войны.

В 1956 г., году доклада Хрущёва на ХХ съезде КПСС, году восстания рабочих в Познани и Польского Октября, поляки отвоевали частичку надежды. Но советские танки в Будапеште и кровавая расправа с венгерским восстанием урезали границы этой надежды. Нам давали кое-как жить, но только на поле, ограниченном диктатом компартии, контролируемой из Москвы. Насколько жёстким может быть этот контроль полякам напомнили в очередной раз в августе 1968 года, когда советские танки, при поддержке также танков польских, подавляли Пражскую Весну.

 

V

 

Этот урок ограниченного суверенитета и диктатуры компартии поляки хорошо заучили. Особенно те поляки, которые создавали власть и поддерживали её, которые с ней смирились и считали, что она установлена на века.

Какими же они были в 1980-1981 гг.? Они уже не были идеалистами-доктринёрами, верящими в светлое будущее коммунизма - освободителя человечества путём мировой революции. Если оставить в стороне явных советских агентов и людей, которые видели шанс для своей карьеры исключительно в условиях советского протекционизма, это были обычные прагматики, ставящие себе цели в меру сил и видевшие будущее и реальные интересы Польши в гармоничном сосуществовании с Советским Союзом. В этой перспективе они оценивали действия демократической оппозиции и «Солидарности». Они были согласны на чисто косметические уступки, включая кооптацию во власть части элит «Солидарности» ценой удаления крыла «антикоммунистических экстремистов», к числу которых я имел честь принадлежать.

Этот прагматизм сопровождался консерватизмом: им хотелось всё так реформировать, чтобы всё осталось по-старому. В то же время у них не было никакого плана реальной демократизации, в котором нашлось бы место независимым и самоуправляемым профессиональным союзам и свободному публичному мнению.

Лагерь власти в тот период был разделён. Команда Станислава Кани и Войцеха Ярузельского долгое время верила, что волну требований о возврате демократии, что движение «Солидарность» удастся переждать. Далее, она верила, что это движение удастся подкупить и скоррумпировать, рассорить, разделить и разбить изнутри. Эта группа не имела никакого проекта «исторического компромисса» с «Солидарностью» и, видимо, к такому компромиссу не была ни склонна, ни способна. Вместе с тем она была готова одарить католическую церковь многочисленными материальными привилегиями, что рассматривалось как учитывание реалий.

Помимо крыла, сгруппировавшегося вокруг ген. Ярузельского, в партаппарате существовало сильное течение сторонников действий более радикальных по примеру чехословацкой «нормализации» 1968 г. Это были сторонники силовых решений, военно-полицейских методов борьбы против «Солидарности». Они были противниками компромиссов и уступок «Солидарности», провоцировали и раздували конфликт за конфликтом, начиная с уловок при регистрации устава «Солидарности», ведя споры о Независимом объединении студентов и «Сельской Солидарности», а также вокруг заключения в тюрьму Лешека Мочульского и руководителей КПН, по поводу следствия против членов КОРа, включая Быдгощскую провокацию в марте 1981 г. Это они без конца требовали борьбы с контрреволюцией, это они тайно уговаривали посланцев Брежнева, Хонеккера и Гусака не ослаблять давление на Польшу.

Этими людьми управлял страх перед ежедневной волной политических требований «Солидарности» о восстановлении демократических свобод. Михал Атлас, слова которого приводились выше, был, несомненно, выразителем этой ориентации. Её печатным органом был еженедельник «Жечивистость» («Действительность». – Пер.), а фактическим спонсором - Москва.

21 октября 1981 г. секретарь ЦК КПСС К. Русаков говорил Хонеккеру: «ЦК КПСС постоянно поддерживал позитивные силы в ПОРП. Мы регулярно посещали половину воеводств. Дали бумагу газете «Жечивистость». По другим позициям мы также пытались продвинуть дела в Польше».

Комментируя эти усилия через многие годы, ген Ярузельский заметил, что «при определённых условиях (…) это могло стать в какой-то форме началом путча».

 

VI

 

Ген. Войцех Ярузельский последовательно и с достойным уважения мужеством принял на себя всю ответственность за введение и осуществление военного положения. Свои доводы он представлял много раз, а в последний раз в книге «Против течения». Эта книга - синтез размышлений генерала и одновременно - это документ, его защитная речь перед Судом Истории. Этот документ, по природе своей субъективный и односторонний, тем не менее, содержит много информации и выводов, достойных осмысления или заслуживающих полемики.

К сожалению, реакцией на выводы Ярузельского была не полемика по существу, а заявление прокурора из Института национальной памяти о начале следствия по поводу военного положения как преступления, не имеющего срока давности. Это прокурорское обвинение, - хочу это подчеркнуть, - я считаю чёрной страницей в жизни польского общества. Ибо если вопрос о сложнейших событиях польской исторической драмы должен решать прокурор ИПН, то я вижу в этом возвращение - моральное и ментальное - к той эпохе, когда именно прокуроры решали, что является, а что не является, например, «преступным установлением фашистского режима в период II Республики». Это были скорбные времена и позорные дела. Сказав это, приступаю к полемике с ген. Ярузельским.

В понимании генерала ключевую роль играют два события: фактический отказ «Солидарности» от проекта Совет национального спасения от 4 ноября 1981 г., предложенного на встрече Ярузельского с Валенсой и примасом Юзефом Глемпом, а также запланированная на 17 декабря великая политическая манифестация в центре Варшавы. Именно эти два события предопределили решение о введении военного положения.

Мне трудно без критики согласиться с такой оценкой ситуации. Проект Совета национального спасения, который не сопровождался каким-либо планом реформ, был воспринят сторонниками «Солидарности» как абсолютно формальный жест, попытка манипулирования общественным мнением с целью ввести «Солидарность» в заблуждение, внутренне её перессорить, разоружить и парализовать. Что касается планировавшейся на 17 декабря манифестации, то она ведь не была первой в том бурном году, и ни одна из ранее прошедших демонстраций не привела к открытой войне с «Солидарностью». Не утверждаю, что генерал сознательно расходится с правдой. Наоборот, я уверен, что генерал верит тому, что написал.

Однако истинные мотивы были, по моему мнению, иные. Я вычитал их в книге генерала, хотя они в ней несколько закамуфлированы и упоминаются косвенно.

Настоящей причиной решения от 13 декабря, я считаю, был страх команды Ярузельского потерять контроль над аппаратом власти (точнее - над ситуацией в стране. – Пер.) Этот страх был вызван, естественно, призраком общественных волнений, но, что более важно, - он порождался возрастающим давлением Москвы, её постоянным шантажом и угрозами, которые должны были привести к внутрипартийному государственному перевороту.

Давление Москвы осуществлялось, как открыто, так и тайно. 17 сентября 1981 г. - в 42 годовщину советского нападения на Польшу в результате заключения пакта Риббентроп-Молотов - было опубликовано совместное заявление ЦК КПСС и Правительства СССР. В нём говорится: «ЦК КПСС и Правительство СССР вынуждены обратить внимание ЦК ПОРП и Правительства ПНР на нарастание в Польше антисоветских настроений, на такое их усиление, которое достигло опасной черты. Съезд «Солидарности» стал трибуной, с которой звучали клеветнические обвинения и неуважение в адрес нашего государства. Антисоциалистические силы стремятся создать в Польше атмосферу крайнего национализма, придать ему явный антисоветский характер. У нас не может не возникнуть вопрос, почему со стороны польских властей до сих пор не предпринято каких-либо решительных шагов для пресечения враждебной кампании против СССР, с которым Народную Польшу связывают отношения дружбы и союзнические обязательства. ЦК КПСС, Правительство СССР считают, что дальнейшие уступки каким бы то ни было проявлениям антисоветизма наносят огромный ущерб польско-советским отношениям, находятся в прямом противоречии с союзническими обязательствами Польши и жизненными интересами польского народа. Мы ожидаем, что руководство ПОРП и Правительство ПНР незамедлительно предпримут решительные и радикальные шаги с целью прекращения злобной антисоветской пропаганды и враждебных в отношении Советского Союза акций» (цит. в пер. с польского).

Каждый, кто помнил советские заявления в 1968 г. в адрес руководства компартии Чехословакии и лидеров Пражской Весны, хорошо знали, что означает этот язык. Генерал Ярузельский знал это, наверняка, лучше всех.

Вернёмся теперь на минуту к упомянутому выше Михалу Атласу и его высказываниям. В первые дни декабря 1981 г. в беседе с посланцем Хонеккера он сказал о группе Ярузельского: «Если руководство будет по-прежнему бездействовать, это означает, что оно желает поражения социализма. В этом случае необходимо немедленно провести VII пленум ЦК ПОРП для смены руководства».

В то же время Мирослав Милевский, секретарь ЦК и член Политбюро, по мнению Ярузельского, «человек, особо посвящённый и доверенный у тогдашних союзников» на заседании Политбюро 1 декабря заявил: «У нас начинает всё более масштабно повторяться сценарий венгерских и чешских событий. Не опоздать бы с принятием нужных мер».

Напоминание об этих сценариях было для команды Ярузельского прямым намёком на суд и казнь Имре Надя - лидера взбунтовавшихся венгерских коммунистов в 1956 г., а также на тайную доставку в Москву Александра Дубчека в наручниках в августе 1968 г. Эти напоминания не были приятными.

 

VII

 

Более всего полемических замечаний в отношении книги Ярузельского вызывает у меня практическое осуществление военного положения. Поскольку эта тема заслуживает особого рассмотрения, ограничусь несколькими утверждениями столь же очевидными, сколь и краткими. Это не только несколько десятков трагических жертв, перед которыми мы склоняем головы. Перечисление и оценка ошибок, безмозглости и мерзостей, которые произошли в период военного положения, требуют большего, чем общие слова и эвфемизмы.

Вовсе не является правдой то, что военное положение открыло путь к историческому компромиссу и Круглому Столу. Стратегической целью военного положения была кадаризация - венгерская модель преодоления сопротивления независимого общества, путь от коммунизма танков и казней к коммунизму гуляша и всеобщего конформизма. Это был план ликвидации почти всех независимых институций, повторяю: почти всех, поскольку сохранялось уважение к независимости католической церкви. Создавался также новый фасад.

Этот план был осуществлён: были ликвидированы творческие союзы (Союз польских писателей, Союз польских журналистов, даже Союз польских художников), а вместо них создавались прорежимные эрзацы. Это сопровождалось гебешными провокациями, ложью и мерзостью, тайным прослушиванием, шантажом и унижением человеческого достоинства, ломкой человеческих характеров и фальшивыми судебными процессами, которые проституировали польскую судебную систему. С нами, людьми «Солидарности», власти желали говорить лишь на одну тему - тему капитуляции, которая должна была означать нашу моральную компрометацию. Правда, это не был кровавый режим. Однако вряд ли это оправдывает тех, кто в течение ряда лет безраздельно правил Польшей.

 

VIII

 

Подытоживая свои выводы, Ярузельский говорит: «В условиях того времени, и особенно в той международной обстановки мы оказались на краю обрыва. «Солидарность», в силу своих собственных политических амбиций, поддавшись стихии бунта и непомерных требований, не смогла вовремя остановиться. А власть пошла лишь на частичные уступки в вопросе пересмотра принципов государственного устройства и внутренней безопасности и на этом рубеже остановилась. Настоящего языка политического диалога создать не удалось. Уровень двусторонней неприязни, даже враждебности нарастал, дошёл до крайности. До военного положения могло и не дойти, если бы в то время были иными мир, Европа, а главное - соседи».

Это - ген. Ярузельский. Можно бы сказать: для его команды военное положение было единственным выходом, если она не хотела, чтобы её смела стихия «солидаристской» революции, внутрипартийный путч или советская интервенция. Избежание такой интервенции было, несомненно, в интересах Польши, а также в интересе «Солидарности», хотя наверняка генералы ввели военное положение не для того, чтобы заслужить нашу благодарность.

Это не меняет того факта, что в результате «солидаристской» революции коммунистическая система понесла самое большое поражение в истории. Военное положение было признанием краха её идеологии, коммунистам оставалось только голое насилие: собственное либо советское.

Более того, «Солидарность», подвергнутая репрессиям, загнанная в подполье, вынуждаемая к эмиграции, перед лицом насилия не капитулировала, но выжила, пронеся в  себе польскую волю к свободе до лучших времён, отвергая насилие и сохраняя дух компромисса. Вместе с тем Польша избежала советской интервенции, которая могла принести десятки тысяч жертв, могла привести к тому, что никого из присутствующих здесь в этом зале не осталось бы в живых.

Таковы факты. Можно их оценивать по-разному. Однако нельзя избежать фундаментального вопроса: какую цену заплатила бы Польша, если бы ген. Ярузельский выбрал героический вариант, как венгерский премьер коммунист Имре Надь? Видимо закончил бы на виселице, как тот. Может быть, сегодня его бы прославляли как героя, может быть ставили ему памятники, но Польша заплатила бы за этот героический жест высокую цену - не несколько десятков трагических жертв военного положения, а, наверняка, несколько десятков тысяч жизней и очередное «потерянное поколение». В столкновении с советской военной мощью Польша не имела никаких шансов, а на Западе никто не рискнул бы иметь военный конфликт с Кремлём.

Имеет ли политик право приговорить свою страну к такой войне без надежды, к такому риску, к такой игре в рулетку?

Мудрость руководителей подпольной «Солидарности» заключалась в выборе таких форм сопротивления, чтобы избежать кровопролития, сохраняя одновременно способность к созданию институций подпольного гражданского общества.

 

IX

 

Шли годы. «Солидарность» упорно отказывалась от капитуляции и возобновляла готовность вернуться за стол переговоров. Тем временем планы радикального оздоровления экономики страны закончились провалом. Одновременно изменились международные горизонты - в Советском Союзе команда Михаила Горбачёва начала политику перестройки и гласности.

После двух лет забастовок в1988 г., направляемых деятелями «Солидарности», руководство ПОРП во главе с ген. Ярузельским, освободившись от советского давления, решилось на переговоры с оппозицией. Таково происхождение Круглого Стола.

Оставим в этом месте в стороне мотивы лидеров ПОРП и лидеров «Солидарности». Можем даже предположить, что эти мотивы были неблагородными - одни хотели обмануть других. Предположим, что коммунисты попросту хотели сохранить свою власть путём кооптации части лидеров «Солидарности». Предположим, что лидеры «Солидарности» хотели улучшить положение оппозиции, ослабленной годами репрессий и безнадёжности, а также апатии значительной части общества.

В любом случае итог Круглого Стола был успехом удивительным, успехом, который вызвал в мире изумление. Компромисс за Круглым Столом сделал возможной - через полудемократические выборы - смену власти и мирный демонтаж диктатуры. Случилось то, во что не верил почти никто: Польша - первая страна советского блока создала некоммунистическое правительство и открыла путь к Осени Народов 1989 во всей Центральной Европе.

Именно здесь, в Польше были демонтированы первые фрагменты Берлинской стены. Здесь родилась славная бархатная революция.

Круглый Стол был наиважнейшим - победным и бескровным польским политическим достижением в ХХ веке. Он был совместным делом того крыла в ПОРП, которое хотело спасти государственный строй путём реформ, и деятелей «Солидарности», которые хотели этот строй ликвидировать. И те, и другие собрались у Круглого Стола - великого исторического компромисса поляков с самими собой.

И это стало настоящим концом военного положения. Это было настоящим концом коммунистической системы в Польше и Центральной Европе.

Каждый компромисс труден и имеет многих противников. Чем более он является неожиданным, вызывающим изумление, революционизирующим действительность, тем большую вызывает критику.

Критики из стана власти не могли принять то, что после 45 лет компартия расстаётся с властью. Декларация Владислава Гомулки: «Власть, однажды добытую, не отдадим никогда», оказалась пустой болтовнёй. Критики со стороны «Солидарности» сожалели, что вместо эффектного разрушения коммунистической Бастилии наступили спокойные выборы, а затем мирная передача власти. Они не принимали компромисс со вчерашними врагами, ожидали реванша и справедливости за годы унижения и подчинения, жаждали мести, а не согласия.

Отсюда и возникают - также и сегодня раздающиеся голоса о заговоре и предательстве Круглого Стола. Здесь не место полемизировать с этим ошибочным пониманием, да это и не первое такого рода заблуждение в польской истории. В 1920 г. Юзефа Пилсудского обвиняли в том, что во время войны с большевиками у него была секретная телефонная связь с Кремлём, для согласования планов предательства.

С заблуждениями полемизировать не годится. Скажем лишь: что это за предательский сговор, если он открыл Польше путь к демократии и суверенитету, к свободному рынку и открытым границам, путь в Атлантический Пакт и Европейский Союз?

Повторим ясно: заговора не было. Был компромисс, который закончил польско-польскую войну. Этот компромисс, надёжный и действенный, удалось обеспечить благодаря способности политических лидеров того времени мыслить категориями общего польского блага и заботы об интересах Польской Республики. Польские элиты выдержали экзамен на ответственность и патриотизм в самую трудную, решающую минуту.

Это стало возможным благодаря двум лидерам - Леху Валенсе и Войцеху Ярузельскому. Их биографии, столь различные, заслуживают пера первоклассного историка, ибо хорошо отражают парадоксальность, драматизм и необычайность польских судеб. Обоим пришлось бороться со стереотипами собственной биографии и собственной натуры. Оба сумели сохранить дух компромисса, и им обоим полагается за это благодарность поляков.

А ведь могло быть совсем иначе. Могло быть так, как в Пекине 4 июня 1989 г. на площади Тяньаньмынь, когда танки задавили китайское движение к свободе. Как в Румынии, где дело дошло до кровавой резни. Как в Алжире или Бирме, где после первого тура выборов, которые власть проиграла, было введено военное положение, а побеждающая оппозиция отправилась в тюрьму.

В Польше было иначе. Польша, которая в течение двух столетий удивляла Европу героической и бескомпромиссной защитой свободы, которая и в своих поражениях оставалась великим моральным авторитетом, на сей раз поразила мир своей способностью к компромиссу, который принёс беспрецедентную победу.

 

Х

 

Не хочу таким образом снять вопрос о моральном смысле того, что случилось 13 декабря 1981 года. Я принадлежу к поколению той идейной формации, которая никогда не соглашалась с логикой диктатуры, которая сопротивлялась диктатуре, которая, столь малочисленная вначале, верила, что бунт против неволи морально обоснован, интеллектуально - разумен и может также быть политически успешным.

Так что сегодня я могу повторить, хотя обычно избегаю возвышенной военной риторики: я горд, что был среди тех людей, которые имели мужество бросить вызов системе лжи и насилия.

Это однако не означает отказа от критического взгляда с исторической дистанции на события того времени. Равно как и от обязанности уважать достоинство наших тогдашних противников, достоинство, присущее каждому человеку.

Юзеф Пилсудский писал об эпохе Январского восстания: «Когда я думаю об истории до 1863 года, мне всегда кажется, что она ставит к позорному столбу одних, чтобы говорить о заслугах других. Нельзя иметь претензии к Зигмунту Падлевскому за незнание того, что через семь лет в Европе наступит другая эпоха и под беспощадным прусским мечом наступит гегемония того, кто вооружён железными кулаками и техническими достижениями, находящимися в его монопольном владении по праву сильного. Судить за это Падлевского было бы также смешно и также нелепо, как и судить Велопольского и его сторонников за неспособность предвидеть, что в 1904 и 1905 гг. маленькая Япония победит великую Россию, или что в 1924 г. какой-то Юзеф Пилсудский в зале Вильнюсского театра будет говорить о нём, как и о Зигмунте Падлевском. Будет говорить о том и другом одинаково свободно, объединяя их в единый союз поляков, в союз людей одного и того же поколения, в союз людей, верящих, что Польша, как государство в установленных границах, живёт, и не только живёт, но и способна к реальным действиям». Это - Пилсудский.

Повторяю: «объединяя их в единый союз поляков» - Зигмунта Падлевского, героического предводителя восстания против России и Александра Велопольского, смертельного врага конспирации, который объявил призыв в армию, чтобы сделать восстание невозможным. Эти слова Пилсудского о руководителе антироссийского восстания и о руководителе лагеря соглашения с Россией стали для меня существенным фактором, когда я определял своё отношение к Леху Валенсе и ген. Войцеху Ярузельскому.

 

ХI

 

Поэтому я с сожалением читаю сегодня крикливые призывы к мести, в которых символической целью облавы объявляется ген. Ярузельский. Характерно, что среди сторонников мщения мало реальных героев демократической оппозиции. Большинство составляют лица, известные осторожными и неспешными действиями в период военного положения, которые требуют сегодня своего рода компенсации, хотя смелость такого рода изрядно подешевела.

Берт Хеллер, известный немецкий психотерапевт, размышляя о феномене мести, сказал: «Все те, кто считает себя лучшими, вызывают у меня подозрение. Посмотрите на попытки свести счёты с прошлым в Восточной Германии. Те, кто раньше были жертвами, преследуют теперь притеснителей с такой страстью, с которой их преследовали ранее. Те, кто сегодня чувствуют себя несправедливо униженными, превратились в преследователей, хотят причинить зло другим. Обида одних становится здесь импульсом для уничтожения других. Я заметил, что обижаются, как правило, не жертвы, а те, кто присвоил себе их права. Они присваивают себе честь выражать злость на притеснителей, хотя сами не страдали, а скорее прятались в толпе, не рискуя, что их призовут к ответу за зло, которое они хотят причинить тем другим. Здесь возникает удивительное согласие обиженных с преследователями, на фоне которого первые чувствуют себя лучшими. Ибо другие когда-то делали то же самое: считали себя лучшими и на этой основе предъявляли право атаковать других и притеснять их».

Над этим мнением немецкого психолога следует задуматься, по крайней мере, тем, кто хочет прервать бесконечную цепь несправедливости, мести, и устаревших эмоций. Тем, кто хочет - цитирую здесь Иоанна Павла II - покончить со «смертоносной логикой мести».

Мне очевидны грехи лагеря власти. Они названы по имени и будут называемы по имени ещё не раз. Однако сегодня мы наблюдаем непрерывную цепь грехов другой стороны, тех, кто считают себя обиженными - обвинителей и мстителей. Их вина, ясное дело, другого рода, поскольку настало иное время, и возникли иные условия. Однако такого рода презрение к человеческому достоинству противника, то пренебрежение к реальной правде, та подмена диалога по существу прокурорским преследованием, - всё это заставляет признать, что ген большевистской подлости, ген homo-soveticus глубоко укоренился в польской общественной жизни. После краха коммунизма с нечеловеческим лицом мы замечаем черты антикоммунизма с большевистской ментальностью.

Всё это не предвещает ничего нового. Мы вступили в 25-й год с момента введения военного положения. Скоро исполнится 17 лет с начала заседаний Круглого Стола. Может ли кто-то в здравом уме представить себе, что в свободной Польше через 25 лет после Майского переворота будет возбуждено прокурорское расследование против его исполнителей? Абсурд и идиотизм этого бросается в глаза!

Польские расчёты с историей закончатся ещё не скоро. И сегодня мы всё ещё спорим о смысле народных восстаний в ХIX веке, об оценке Майского переворота, Брестского процесса или Варшавского восстания. Мы будем спорить и о военном положении. Однако давно пора закончить уголовные расчёты. Пусть прокуроры преследуют коррупцию, воровство, мафию и бандитские нападения, а не политических противников четверть вековой давности. Пусть отличительной чертой польской демократии станет не дух мести, но смысл милосердия.

Вильям Шекспир вложил в уста героини «Венецианского купца» знаменательные слова:

Не действует по принужденью милость;
Как тёплый дождь, она спадает с неба
На землю и вдвойне благословенна:
Тем, кто даёт, и кто берёт её.
И власть всего сильней у тех,
Кто властью облечён. Она приличней
Венчанному монарху, чем корона.
Знак власти временной есть царский скипетр:
Он - атрибут величья и почёта,
Внушающий пред царской мощью трепет;
Но милость выше мановенья скиптра,
И трон её живёт в сердцах царей.
Она есть свойство Бога самого;
Земная власть тогда подобна Божьей,
Когда с законом милость сочетает.
                           (перевод Т.Щепкиной-Куперник)

 

Эти слова я хочу посвятить новому президенту Польской Республики Леху Качиньскому. Я обращаюсь к нему с этого места: Вам пора завершить, господин Президент, этот понурый спектакль следствий и судебных процессов мести. Вам пора выступить с актом о помиловании, который снова сделает Польшу достойной своей великой традиции - государством без пылающих костров, без политических процессов, государством толерантности и компромиссов. Пусть это станет отличительным знаком Вашего президентского срока. Дадим шанс самим себе, чтобы стать лучше.

 

Представленный здесь текст был оглашён Адамом Михником 13 декабря 2005 года в Аудиториум Максимум Варшавского Университета в рамках цикла «Лекции нового тысячелетия».

 

Перевод с польского и комментарии Ф. Логинова.