Григорий Соломонович Померанц

российский философ, культуролог, писатель, эссеист, член

Академии гуманитарных исследований

Если человеку суждено заболеть паскалевским страхом бесконечности, то ужас бездны у него может вызвать тангенсоида. Так именно случилось и со мной. Я сидел над учебником тригонометрии и смотрел, как тангенсоида ныряет в бесконечность и выныривает с каким-то числом в зубах. И вдруг почувствовал всей своей шкурой, как лечу и пропадаю в физической бесконечности космоса. Сумею ли вынырнуть из нее, как тангенсоида? Все во мне зашаталось, вплоть до внутреннего пространства, которое я только начал выстраивать, чтобы не поддаваться уверенному голосу первого встречного, и уже положил в основу реплику, до сих пор любимую: вы можете меня расстроить, но не играть на мне. Чем больше я входил в ощущение песчинки, летящей в бесконечность, тем безвозвратнее все теряло смысл. Можно было сойти с ума. Мне было шестнадцать лет, и я понял, что эта проблема мне не по зубам. Разберусь потом. И я отложил вопрос о месте человека в бесконечности, пока не поумнею. Между тем, я продолжал строить свой внутренний мир, учился различать уровень, где оставалось что-то навсегда, от поверхностных впечатлений. В сочинение «Кем быть» закончил словами, очень огорчившими учителя: «Я хочу быть самим собой». Недовольство Ивана Николаевича было первой угрозой на пути, который я выбрал. Потом пришлось держать удары посильнее. Шли годы террора. Я нашел способ уходить от воя газет и ходил раз в неделю на Пречистенку, в музей новой западной живописи. Это был мой храм. Про Бога я знал, что его нет, но Туман над Темзой нельзя было отрицать, и я погружался в него, или стихи Тютчева: тени сизые смесились, звук умолкнул, цвет уснул...