О книге В.Л.Малькова*, и не только о ней

(*Мальков В.Л. Вхождение в ядерную эру. Атомная дипломатия: от начала к паритету. М.: Международные отношения, 2018. 648 с.)

 

Далекий 1990 год, вашингтонский Институт мира - одна из многочисленных американских «фабрик мыслей» - проводит коллоквиум с тогда еще советскими историками на тему, не потерявшую актуальности и сегодня: как начиналась холодная война, что удержало ее от перерастания в «горячую», какие уроки из всего этого следуют. Звучит неожиданная реплика Элспет Ростоу: надо бы присудить международную Нобелевскую премию мира… атомной бомбе. Была ли она членом американской делегации или просто сопровождала своего супруга Уолта Ростоу (автора знаменитого «Некоммунистического манифеста» и теории «стадий экономического роста», в период войны во Вьетнаме - помощника Президента Джонсона по национальной безопасности и, между прочим, ярого «ястреба») - это как-то не отложилось в памяти.

Запомнился зато эффект от ее высказывания - дискуссия, шедшая довольно вяло, сразу оживилась. Эффект оказался долгосрочным: об этом высказывании вспомнил в своей во многом примечательной статье об итогах холодной войны признанный корифей исторической науки США (и, кстати, тоже советник президента - только не Джонсона, а Кеннеди) Дж.Шлезингер: «Причиной, почему холодная война ни разу не привела к взрыву в виде «горячей» войны, было изобретение ядерного оружия. Невольно склоняешься к тому, чтобы поддержать предложение (высказанное, кажется, Элспет Ростоу), что атомной бомбе следовало бы дать Нобелевскую премию мира»¹.  

Лично для автора этих строк, историка-германиста, упомянутая дискуссия 1990 года стала отправной точкой для размышлений о том, как начало «атомного века» повлияло на развитие послевоенного германского вопроса. Эти размышления (и соответствующие исследования) привели к выводу, очень близкому тому, что воплотил в лаконичной и яркой формуле наш известный дипломат В.М.Фалин: «Расщепленный атом расколол Германию»².

Дело не только в том, что уран из советской зоны оккупации был критически необходим для советского атомного проекта и обеспечение его поставок требовало такого уровня лояльности и сотрудничества со стороны немецких властей, которые в сложившейся обстановке могли дать только немецкие коммунисты, а это налагало серьезные ограничения на ту поначалу либеральную модель, которая была положена в основу советского планирования для послевоенной Германии и которая открывала перспективу сохранения ее единства.

Не меньшее значение имели и сугубо военные императивы: пока и поскольку США обладали монополией на атомное оружие, это создавало такую чудовищную угрозу для безопасности СССР, для нейтрализации которой необходимо было удерживать выдвинутый максимально на запад  плацдарм для контрудара в направлении Западной Европы; для успеха этого контрудара хватало и армии, оснащенной обычным, неядерным вооружением; так поддерживался мир в Европе, несмотря на  такие вспышки напряженности, какими  были первый и второй берлинский кризисы.

Достижение ракетно-ядерного паритета делало советское военное присутствие в центре Европы, по сути, избыточным, ненужным с точки зрения безопасности; та же логика, которая действовала против сохранения единства Германии, отныне действовала в пользу его восстановления. То, что в реальности между достижением паритета и объединением Германии прошло почти два десятилетия, можно объяснить инерцией холодной войны, издержками дипломатии и нежеланием Запада менять сложившуюся парадигму. Думается, фатальной неизбежности раскола Германии и Европы в целом не было и в условиях атомной монополии США - если бы европейцы отказались от вхождения в  блоковую структуру под американской гегемонией и тем самым сняли бы советские опасения по поводу атомного шантажа со стороны США. Вопрос, конечно, спорный и выходящий за рамки тех проблем, которые рассматриваются в книге, чтение которой вновь заставило вспомнить вашингтонскую дискуссию 30-летней давности.

Автор книги В.Л.Мальков, признанный российский историк-американист, также был ее участником. Возможно, и для него (не только для автора этих строк) она также послужила отправным импульсом для того, чтобы заняться изучением «ядерного фактора» в нашем таком хрупком, но тем не менее спасенном - пока!- мире. Вскоре появилась солидная монография на эту тему с упором на исследование внутриамериканских реалий³, и вот теперь - новая, более объемная, на более обширной документальной базе и с акцентированной установкой на философское обобщение недавней истории в ее глобальном измерении.

Автор упоминает идею присуждения Нобелевской премии атомной бомбе - правда, без указания на то, где и кем она была выражена, а предшествует этому упоминанию цитата известного советского и российского физика-ядерщика Ю.Б.Харитона: «Вероятно, главный парадокс нашего времени в том и состоит, что самое изощренное оружие массового уничтожения до сих пор содействовало миру на земле, являясь мощным сдерживающим фактором» (с. 623-624). И хотя В.Л.Мальков трактует оба высказывания как отражающие «схожие настроения», все содержание книги подсказывает, что точка зрения, выраженная Ю.Б.Харитоном, в данном случае более точна, чем та, что фигурировала на  американском форуме.

Читатель вправе спросить: а в чем, собственно, разница? По нашему мнению, она есть, и существенная.  Премии не дают неодушевленному предмету, ею отмечают заслуги конкретных лиц, и для названных  американских авторов речь шла об очередном варианте  идеи американской «исключительности»:  атомная бомба - это «американское изобретение», только американские ученые могли справиться с реализацией атомного проекта, только американские спецслужбы могли  сохранить его в тайне, только  американские  политики могли решиться  запустить его, не имея твердой  уверенности в его осуществимости, и только они могли взять на себя смелость применить оружие массового уничтожения  против  гражданского населения в отсутствии всякой военной необходимости:  все ради того, чтобы  создать орудие «устрашения» против агрессии и  создать прочный мировой порядок.  

В.Л.Мальков подробно разбирает всю эту аргументацию, и его ответы на нее просты и убедительны. Конечно, нет оснований  преуменьшать достижений  ученых, задействованных в «Манхэттенском проекте», но при этом нельзя не учитывать, что многие из них были эмигрантами из Европы, бежавшими от нацистского террора, что большую роль сыграли специалисты-ядерщики из Великобритании (что известно уже давно) и  Франции (об этом известно гораздо меньше, и работа существенно дополняет наши знания по этому вопросу). Да, ФБР и военная контрразведка установили  драконовский режим  контроля и сыска  вокруг предприятий и лабораторий атомного проекта, но «проворонили» появление в СМИ в  августе 1944 года информацию о том, что «в США успешно завершаются работы по использованию атомной энергии в военных целях» с прямым указанием на один из главных объектов, где эти работы ведутся, - завод в Хэнфорде (с. 145).

Не сумели они предотвратить и передачу советским разведчикам секретной информации участниками «Манхэттенского проекта»: мотивом в данном случае был характерный для многих из них антифашистский настрой; вряд ли можно говорить о них как о «шпионах» в привычной трактовке этого термина. Что касается политиков, то, как следует из текста работы, здесь необходим дифференцированный подход. Одно дело - Рузвельт, для которого на первом плане были опасения (как оказалось, неосновательные) насчет того, что первыми обладателями атомного оружия окажутся нацисты, и на которого сильно давили реакционеры внутри страны и вовне (особенно Черчилль) в том плане, чтобы не делиться «атомными секретами» с советским союзником.

Совсем другое - сменивший его Трумэн. О мотивах акций этого политика, родоначальника «атомной дипломатии», имеются разные мнения, и В.Л.Мальков добросовестно их перечисляет, включая и наименее вероятные варианты - о якобы преследовавшем его «синдроме покаяния» за Хиросиму и Нагасаки, что заставило его воздержаться от применения атомного оружия против СССР (с. 611). Гораздо более весомы доводы, которые приводятся им ранее: отсутствие достаточного количества атомных бомб и средств доставки.

Можно назвать и еще один фактор - позицию «младших партнеров», в частности британского правительства. Если в военные годы Лондон толкал Вашингтон к максимальной жесткости в отношении СССР, то в послевоенный период, скорее, действовала противоположная тенденция. Когда на пресс-конференции во время Корейской войны на вопрос о возможности применения там атомного оружия Трумэн ответил в том смысле, что он не исключает такой возможности («синдром покаяния», если он был, то куда-то делся), английский премьер Эттли поспешил в Вашингтон, чтобы призвать хозяина Белого дома к благоразумию⁴. Это подействовало. Позднее и Черчилль, вернувшись в кресло премьера, также попытался подействовать в том же духе на Эйзенхауэра и Даллеса, тоже не совсем безуспешно.  

Самое же главное, что убедительно показывает В.Л.Мальков: появление и первое применение атомного оружия не стабилизировало, а, напротив, разбалансировало международную систему, привело к гонке вооружений и всему тому, что связано с понятием «холодная война», восстановление же баланса было достигнуто прорывом атомной монополии США, созданием ситуации, когда ядерное оружие оказалось у обеих сторон мирового конфликта, и, собственно, тогда оно стало играть роль сдерживающего фактора для потенциального агрессора. Это было достигнуто ценой невероятных усилий участников советского атомного проекта, и уж если говорить о том, кто был достоин Нобелевской премии мира, то это именно они. Этот великий подвиг советских ученых и всего советского народа уже нашел свое отражение в трудах российских авторов⁵.

Первое испытание атомной бомбы в СССР, состоявшееся 29 августа 1949 года, еще далеко не создало ситуацию ядерного паритета. К этому времени в арсенале США имелось уже свыше 200 атомных зарядов, что стимулировало авантюризм и безответственные угрозы со стороны не только военных, но и ведущих политиков США (выше мы приводили пример одного из таковых - трумэновскую эскападу периода войны в Корее). Раздавались голоса в пользу нанесения «превентивного» ядерного удара против СССР. Перелом наступил позднее. Как пишет В.Л.Мальков, «после того, как 12 августа 1953 года СССР испытал первую в мире транспортабельную водородную бомбу, расчеты взаимных потерь в случае развязывания войны если не утратили всякий смысл, то представлялись уже контрпродуктивными» (с. 616).

Читая заключительные главы его книги, поражаешься удивительному параллелизму оценок по поводу «ядерного фактора» в устах политиков, полярно отличавшихся друг от друга по всем прочим качествам. Всем известно высказывание тогдашнего «первого лица» в советском руководстве Г.М.Маленкова о том, что война с применением ядерного оружия приведет к «гибели мировой цивилизации». Это было 12 марта 1954 года. И вот, оказывается, примерно то же самое - о «риске исчезновения «западной цивилизации» в результате войны с использованием все возрастающей силы ядерного оружия» - говорил государственный секретарь США Дж.Ф.Даллес, только чуть позднее, в мае того же года, и не во всеуслышание, а «за плотно закрытыми дверями Совета национальной безопасности» (с. 632).

А ведь на публику тот же Даллес выступал за стратегию «массированного возмездия», нацеленную на «победу» Запада в ядерной войне! Очевидно, именно столь явное противоречие между риторикой и здравым смыслом, характерное для американской политики, долгое время мешало достижению хотя бы частичных соглашений по ограничению ядерной гонки. Как с сожалением отмечает В.Л.Мальков, «договорного поля, регулирующего правовой статус новейших вооружений, масштабы их испытаний и применения, создано не было» (с. 630). 

«Договорное поле» действительно долгое время отсутствовало (первой ласточкой стал Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в трех средах 1963 г.), но «переговорное поле» было создано достаточно рано. Здесь имеет смысл привести выдержку из малоизвестного документа - доклада министра иностранных дел СССР В.М.Молотова на мартовском (1954 г.) Пленуме ЦК КПСС об итогах Берлинского совещания министров иностранных дел Советского Союза, США, Великобритании и Франции. Это совещание  проходило с 25 января по 18 февраля 1954 года, посвящено было в основном дискуссиям по германскому и австрийскому вопросам, которые закончились, по сути, безрезультатно, о чем и было доложено Пленуму. Но узнали его участники и о другом - о чем не писалось в газетах и было окружено глубокой тайной.

«Во время Берлинского совещания у меня состоялись две беседы с государственным секретарем Даллесом по атомному вопросу, - отметил докладчик. - Состоявшийся в Берлине обмен  мнениями с Даллесом  касался процедуры порядка атомного вопроса [так в тексте. - А.Ф.]. В соответствии с предложением правительства США условлено, что на некоторый период это обсуждение будет вестись в Вашингтоне между представителями двух государств - США и СССР, причем Даллес всячески подчеркивал, что этот период двусторонних переговоров должен быть как можно дольше. Со стороны США было заявлено, что на более поздней стадии имеется в виду возможность привлечь к этим переговорам Англию, Францию, а также Канаду и Бельгию. С нашей стороны было выражено пожелание, чтобы в этом случае приняли участие Китайская Народная Республика, а также Чехословакия. Однако вопрос о том, какие государства, кроме СССР и США, будут привлечены к участию в переговорах по атомному вопросу, еще подлежит согласованию в дальнейшем».

Молотов сообщил также, что он передал Даллесу проект декларации пяти великих держав об отказе от применения атомного оружия, что по этому проекту будет иметь место обмен мнениями и что Даллес, в свою очередь, заявил, что советскому послу в Вашингтоне «в ближайшее время» будут переданы предложения, связанные с выступлением Президента Эйзенхауэра «Атом для мира»⁶.  

Бросается в глаза деловой, лишенный пропагандистских штампов тон высказываний советского министра. Чувствуется, что он осознает общую с США ответственность за предотвращение ядерной войны. А ведь это тот же самый Молотов, который обрушился с резкими обвинениями по адресу Маленкова за его упомянутую выше фразу о том, что такая война приведет к «гибели мировой цивилизации»: мол, налицо отступление от марксистского подхода, согласно которому в любом случае гибель грозит только «капитализму», а «социализм» всегда побеждает. Как объяснить это противоречие? Был ли наигранный оптимизм предназначен для усиления своих позиций на будущих переговорах или речь шла о том, чтобы «взбодрить» собственное население? Или речь шла о дефиците концептуального осмысления реальностей ядерного века?

Ядерное оружие действительно является орудием мира, пока и поскольку достигается и поддерживается ядерный паритет; оно может грозить ядерной войной, если та или иная сторона вступит на путь нарушения этого паритета, когда происходит гонка ядерных вооружений. Это, думается, самый значимый урок, который следует из фундаментального исследования В.Л.Малькова.  

 

 

 ¹Arthur Schlesinger, Jr. Some Lessons  from the Cold War // The End of the Cold War. Its Meaning and Implications / Ed. by  Michael J.Hogan. New York: Cambridge University Press, 1992. P. 54.

 ²Фалин В.М. Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания. М.: Республика, Современник, 1999. С. 141.

 ³Мальков В.Л. «Манхэттенский проект». Разведка и дипломатия. М.: Наука, 1995. 272 с.

 ⁴См.: Acheson Dean. Present at the Creation. New York, 1970. P. 618-619.

 ⁵См., в частности: Атомный проект СССР: документы и материалы в 3-х т. / Под общ. ред. Л.Д.Рябева. М., 1998-2008; История советского атомного проекта: документы, воспоминания, исследования / Отв. ред. и сост. В.П.Визгин. СПб., 2002;  Губарев В.С. Атомная бомба. Хроника великих открытий. М., 2009; Смирнов Ю.Н. Ядерный век: взгляд изнутри. Троицк, 2010 и др.

 ⁶Российский государственный архив новейшей истории (РГАНИ). Ф. 7. Оп. 1. Д. 77. Л. 69-74. «Атом для мира» - девиз речи, с которой  Президент США Д.Эйзенхауэр 8 декабря 1953  г. выступил на сессии Генеральной Ассамблеи ООН. В.Л.Мальков дает ей положительную оценку, корректируя стандартную трактовку, сложившуюся в советской историографии.