Традиции государственной власти – это особенная часть общей политической традиции государства. Во многом эти политические традиции отражают ценности присущие различным социальным и культурным общностям на протяжении исторического времени. В рамках данной публикации сосредоточим свое внимание на взаимодействии некоторых традиций российской власти и принципов конституционализма, являющихся основанием государственности РФ. Среди них остановимся лишь на принципе разделения властей, который закреплен в статье 10 Конституции РФ, поскольку это имеет решающее значение на становление и развитие отечественной формы правления и тех механизмов подготовки и принятия политических решений, которые сложились на основании своеобразного синтеза всего властного опыта имперского, советского и постсоветского времени.

Политическая традиция имеет важнейшее значение для формирования того или иного типа государственного устройства . Самосознание народа, общественные настроения не только влияют на текущую политическую ситуацию в каждый исторический момент, но и определяю фундаментальные основы государственного устройства. В то же время, государство, проводя свою политику, так или иначе, закрепляет в общественном сознании политические нормы. Этот процесс взаимного влияния государства и общества приводит, с одной стороны, к выработке политической традиции в долгосрочной перспективе и, с другой стороны, влиянию этой политической традиции на государство, т.е. к ее институционализации.

Европейские государства активно впитывали в себя влияния общественных течений, что зачастую приводило к значительным изменениям основного политического института. В тип политического устройства приносились традиции различных слоев населения, религиозных или антирелигиозных групп, общественных течений, что придавало западной политической системе плюралистичный и модернизационный характер. Если же рассматривать отечественную политическую традицию с точки зрения институционализации, то можно проследить процесс преобладания одной из ее составляющих, а именно «властной» политической традиции. Доминантой общественного процесса в России является государство, сфера политических и правовых отношений. Такая роль государства в национальном развитии при этом рассматривалась не только как характерная, определяющая, но и как специфическая, отличительная черта России, как основание, которое отличает ее от многих других стран.

Российская государственная власть выстроена на основании конституционно закрепленных норм , определяющих форму правления. Последнюю принято именовать «смешанной» президентско-премьерской республикой или «президенциализмом» (в различных его разновидностях) . Но не только конституционные институты формируют структуру власти и закрепляют отношения между отдельными ее элементами, политическими лидерами и элитами, партиями и общественными движениями, группами интересов. Большую роль играют неформальные институты и сложившиеся политические практики, которые зачастую модифицируют функционирование правовых предписаний в весьма широком диапазоне – от формального следования букве закона до почти полного ее игнорирования .

Наличие неформальных политических институтов и практик, обеспечивающих функционирования лидерства в современной России, само по себе не является проблемой. Это характерно и для других государств, как «старых» демократий Европы, так и для посткоммунистических стран. Вопрос заключается в том, насколько эти неформальные институты дополняют или искажают и разрушают формальные. В известной работе немецких политологов Вольфганга Меркель и Аурель Круассан, утверждается, что в так называемых «дефектных демократиях» неформальные образцы и правила подрывают и ограни­чивают порядок функционирования формальных, демократически легитимиро­ванных институтов . Это происходит, когда функциональные коды формальных институтов «деформируются или вытесняются как значимые способы принятия решений». В данном случае авторы указывают на возможное «внедрение» неформальных институтов в оболочку формальных и заполнение ее в соответствии со своей собствен­ной функциональной логикой. В итоге получается ситуация, при которой на уровне принятия решений демократия функционирует не по принципам правового государства, а в рамках неформальных правил и институтов, противоречащих ей. Такое вытеснение и ограничение формальных и демократически легитимированных институтов неформальными может осуществляться как «сверху» так и «снизу». В первом случае (вытеснение формальных институтов «сверху») это происходит, когда выбранная демократическим путем исполнительная власть расши­ряет свои прерогативы за счет конституционных сдержек и противовесов. Во втором случае (вытеснение формальных институтов «снизу») этот процесс наблюдается, когда слабое гражданское общество со слабо аккумулированным «социальным капиталом», но высоким властным потенциалом, взаимным недоверием и широким распространением коррупции и традиций клиентелизма пренебрегает институциональными правилами, лишает институты их влияния или «колонизирует» их в частных интересах. Предваряя возможную критику умозрительности такого разделения, авторы пишут о том, что оно не только условное и аналитическое. В действительности почти всегда неформальные ограничения «сверху» смешиваются с теми, что появляются «снизу». Результатом такого процесса становятся «дефектные демократии», в которых отдельные структуры политических элит взаимодействуют с отдельными частями общества через неформальные, но при этом весьма стабильные патрон-клиен­телистские связи. В итоге конституционно предписанные механизмы представительства и процедуры взаимодействия ветвей власти выхолащиваются и частично либо временно утрачивают свою силу. Это, в свою очередь, лишает народ своего суверенитета, гарантированного представительством.

Если попытаться сравнить развитие таких неформальных институтов, которые обеспечивают функционирование президентства в России и Французской V Республике (идентичных по форме правления) то сразу обнаруживаются серьезные проблемы . Главной в данном случае, на наш взгляд, является принципиальная невозможность отыскать в новейшей истории РФ ситуацию «раздельного» правления, при которой Президент и глава Правительства РФ принадлежали бы к разным политическим партиям и, соответственно, имея различный уровень политического влияния, «делили» бы сферы активности по линии «внешняя» — «внутренняя» политика или «стратегия» — «обеспечение оперативного управления». Западные политологи, обращавшиеся к анализу данного вопроса, указывают, что собственно «политических» кабинетов в России не было за исключением кратковременного премьерства Е.М.Примакова (1998—1999 гг.) и, наверное, нынешнего кабинета В.В.Путина (2008 г.- н.в.). Все другие кабинеты были скорее «техническими» при сильном Президенте (если не считать премьерства В.В.Путина, обеспечивавшего преемственность политического курса до конца 1999 г.). В силу слабости партийной составляющей при формировании Правительства и проведении его курса Э.Морган-Джонс и П.Шлейтер предлагают изучать эволюцию отношений главы государства и правительства через анализ назначений на посты заместителей Председателя Правительства РФ, исследование кадрового процесса в этом звене в целом (хотя при этом оговариваются, что эти кадровые изменения могут быть совершенно никак не связаны с собственно политическим курсом, а быть следствием внутренних непубличных процессов в правящем классе) .

Главной неформальной политической традицией постсоветской России является, на наш взгляд, практика «преемничества» . Она является наиболее показательным примером функционирования непубличных политических институтов в смешанной полупрезидентской республике с элементами квазимонархических процедур. Проведение уже двух таких передач власти в 2000 г. и в 2008 г. свидетельствует о том, что уже сложилась определенная аппаратная традиция интерес к которой высок в науке и в политической практике и связан с пониманием глубинных основ функционирования власти, спецификой сознания правящего класса России. В среде журналистов, политических аналитиков события 1999 года именовались как «Операция "с Новым годом, страна! ”», а 2007—2008 гг. — «Операция ручной медведь» .

Каждый административный сбой или конфликт в современной России трактуется некоторыми исследователями как столкновение различных групп внутри «тандема», разрушающее конфликтное поведение .

Большую роль в отношениях общества и государственной власти играет, на наш взгляд, российская политическая традиция «симфонии» . Концепция «симфонии властей» была принята вместе с православным христианством из Византии. Теория, взятая из 6-й новеллы Юстиниана, изложенная в Славянской кормчей, признавала бесспорность существования Церкви и государства как учреждений, отличных друг от друга, со своими различными властями. Идея о религиозном учреждении, совершенно отдельном от государства, была абсолютно нова для Руси. До этого здесь царило патриархальное сознание неразделимости всего национального и религиозного или смешение религии с политикой, причем родоначальники и князья считались в то же время и представителями народа перед богами. А после принятия христианства наряду с государственной властью появилась власть Церкви, представленная в начале в лице митрополита, а затем патриарха. Структура, существующая в государстве, но от государства не зависимая – это явление было не только новым, но и не вполне удобоваримым для государственной власти, которой рекомендовалось выстраивать отношения с церковной властью на основе «симфонии властей». В начале 42 главы Славянской Кормчей (Русская Православная Церковь управлялась на основании греческого Номоканона называвшегося позднее Кормчею книгой) говорится о том, что священство и царство происходят из одного начала и оба служат украшением жизни. И о царстве, и о священстве должны все молиться Богу (и действительно, Православная Церковь молится и по сей день, упоминая имя Патриарха, а за не имением царя произносится молитва лишь «о властях и воинстве» государства). И если священство и царство пребудут «непорочны», то есть без греха, то будут иметь дерзновение к Богу просить всяческих благ и получат просимое, так как само согласие между ними (священством и царством) уже есть благо и украшение городов, оно является источником добра в человеческом обществе. В идеологических построениях православных священнослужителей утверждается, что при сохранении этого догмата Бог пошлет величайшие блага: утвердит те, которые уже имеются, и добавит те, которых еще не было до сих пор .

Развитие этой теории «симфонии» а также эмпирические данные по обследованию массового сознания российских граждан привели социолога Н.А.Романович к выводу о том, что «демократическая идея «разделения властей» не усвоена российским обществом, так как здесь в восприятии населением власти доселе присутствует модель «симфонии властей», основанная на православной идеологии, которая не артикулируется, но принимается обществом как нечто само собой разумеющееся. Через призму «симфонии властей» и представление о могущественной единоличной верховной государственной власти, которая имеет место в рамках упомянутой «симфонии» российский народ оценивает происходящие события во властных структурах» . Данный вывод, на наш взгляд, можно было бы спроецировать на отношение к власти в самом правящем классе. Здесь при формальном усвоении конституционных принципов политического плюрализма, многопартийности, разделения властей, федерализма, присутствуют и традиционные для российской политической практики институты. В том числе – отрицание и неприятие всякого «отделения», «недоверия». Отношение к «разделению властей» может быть сопряжено с архетипом недопустимости «раскола», который рассматривается как предельное состояния политического организма, ассоциируется с хаосом, упадком и безвластием. По-видимому, неслучайно так велико в русском языке внимание к обозначению политической солидарности, со-действия, со-участия в политическом процессе (соборность, единство, единодержавие и др.).

На эти особенности отечественной политической культуры обратил внимание в публичной лекции Председатель Конституционного Суда РФ, профессор В.Д.Зорькин, выступая на «сенатских чтениях» в Санкт-Петербурге в 2009 году, посвященным функционированию современного государства в условиях финансово-экономического кризиса. Пресса обратила внимание на то, что известный российский правовед и политик, возглавляющий одну из высших судебных инстанций России, высказался в защиту «некоторых элементов авторитаризма, присутствующих в управлении страной». Речь шла о том, что кризис продемонстрировал – «в ремя восхваления невмешательства государства в экономику похоронено» и нужно, чтобы «экономические функции государства сводились не просто к администрированию, а были воссозданы в новом системном наполнении» . Прозвучавшая в адрес В.Д.Зорькина критика базировалась на примерах, которые приводились им в качестве иллюстрации мысли об авторитарных тенденциях в современной политической жизни: «В поддержку курса нынешней российской власти председатель КС привлек Франклина Рузвельта и Шарля де Голля, "не боявшихся обвинений в применении авторитарных методов управления"» . Позиция председателя Конституционного Суда РФ, на наш взгляд, вполне аргументирована не только тем, что учитывает сложности именно сегодняшней ситуации связанной с финансово-экономическим кризисом. Здесь заметно стремление глубоко проанализировать недавний политический опыт нашей страны – конфликт ветвей государственной власти в начале 1990-х гг. (а точнее, конфликт разных групп правящей элиты по вопросам перспектив государственного строительства, перераспределения собственности, выбора приоритетов социального развития). Не случайно так велико внимание профессора В.Д.Зорькина к феномену Веймарской Германии , и его оценки Основного закона страны в нынешней политической ситуации в России: «Конституция - это должное. Жизнь - это сущее. Абсолютной гармонии между должным и сущим не бывает никогда. Но вы должны изо всех сил стараться оптимизировать соотношение между этими двумя величинами и постоянно сознавать, что "оптимальное" не означает "идеальное". А также понимать, что любой ваш шаг от оптимального в направлении к идеальному обернется резким ухудшением ситуации. А значит, огромными бедами для вашего общества» . Кроме того, заслуживает внимания и тезис о том, что в политической жизни всегда есть место импровизации. Речь В.Д. Зорькина на «Сенатских чтениях» именно с этого и начиналась . А импровизация государственной власти в принятии конкретных политических решений и их реализации опирается именно на Традицию. Ведь импровизация возникает, как правило, в ситуации, когда принятие решения на основании рационального выбора затруднено, когда действуют серьезные ограничения во времени, в наборе ресурсов и т.д. В силу этого авторитарные тенденции проявляются в большей мере, чем возможности демократического согласования интересов. На наш взгляд, политическая импровизация довольно часто создает совершенно новые формы отношений, которые, будучи небезупречны с правовой точки зрения, все же позволяют решить какой-то ряд вопросов adhoc.

Возможно, воспроизводство византийской властной традиции в современных условиях является неизбежным в силу именно ее психологической и социально-культурной природы. Российская власть, несмотря на нынешнее ее конституционно-правовое обеспечение и апелляцию к опыту современных демократий, постоянно демонстрирует ряд особенностей, которые дают основания некоторым политологам прямо заявлять о «несовременном» характере российской власти и государственности в целом . Здесь стоит привести ряд весьма характерных примеров из числа научных публикаций последнего времени, посвященных российской государственной власти. Так, например, в работе известного немецкого политолога, профессора Мюнхенского университета имени Людвига Максимилиана Маргареты Моммзен, посвященной изучению авторитарных тенденций современного политического режима России утверждается, что наиболее эффективной исследовательской стратегией в данном случае является сочетание сразу нескольких подходов. «Среди них - тестирующий развитие демократии нормативный подход, функциональный подход теории систем, а также более модный неопатримониальный подход, сосредоточивающийся на неформальных структурах патронажа и клиентелы. Каждый из этих методов предлагает свой взгляд на легитимность и стабильность нынешнего режима. Кроме того, все они вскрывают в нем сохраняющиеся черты и признаки советской системы. В то время, как термины "неосоветский авторитаризм” или "состязательный авторитаризм” хорошо согласуются с современной критикой российской демократии, неопатримониальный подход более тяготеет к теории систем и концепту "патримониального президентства”» . Нетрудно заметить, что в работе М.Моммзен аргументация связана, в основном, с советским опытом властвования, что указывает на преемственность политической лишь ХХ столетия. В то же время, на наш взгляд, такой подход сильно упрощает видение проблемы, поскольку и Советская власть, будучи новатором в политическом управлении, опиралась на сложившиеся в течение длительного исторического времени политические традиции (в том числе используя установки массового политического сознания, политические стереотипы, архетипы отечественной политической культуры и др.). Критически оценивая состояние российской политической системы к концу первого десятилетия XXI века, М.Моммзен выделяет ее основные особенности: «Она представляет собой гибридное сочетание олигархических и автократических компонентов. Выразителем последних стал "бюрократический”, "плебисцитарный”, "гламурный” авторитаризм. Столь же очевидно наличие в ней патримониальных, традиционалистских, архаичных, технократических и советских элементов. Сутью российского "патронажного президентства” выступает тотальное взаимное переплетение и проникновение бизнеса и политики. Это влечет за собой расцвет неформальных практик, закрытость, фаворитизм и коррупцию» . Критическая оценка профессора М.Моммзен адресована всему политическому режиму нашей страны, что может выглядеть специально акцентирующим внимание читателей. Однако, в некоторых ее работах проведен анализ функционирования отдельных российских политических институтов.

Так, в соавторстве с профессором Кельнского университета Ангеликой Нуссбергер она опубликовала книгу, посвященную «режиму В.Путина» , где есть анализ деятельности Конституционного Суда РФ . Этот анализ, проведенный на основании обобщения практики Конституционного Суда РФ по наиболее острым делам, которые имеют серьезное политическое значение (хотя, с точки зрения политолога, практически все решения этого суда, так или иначе, являются политическими, поскольку зачастую решающим образом влияют на государственное управление и политические процессы в обществе), также весьма критичен. Не случайно, В.Д.Зорькин решил публично отразить собственную позицию в статье-ответе .

Председатель Конституционного Суда РФ пишет: «На мой взгляд, в отечественной юридической науке недостаточно представлена серьезная аналитика решений Конституционного Суда (в режиме мониторинга разных направлений его деятельности), которая критично и в то же время корректно (с пониманием всей сложности ситуации, в которой находится Суд) отмечала бы как негативные, так и позитивные моменты в его деятельности, вводя их в контекст современных научных дискуссий. Это существенно затрудняет положение Суда в системе разделения властей. Поскольку наша юридическая наука не выполняет в должной мере эту важную социальную роль выразителя компетентной позиции общества, то Суду фактически не на что опереться (ведь всякая его попытка получить поддержку со стороны общества через СМИ дала бы повод очередной раз обвинить его в политизации). Поэтому Конституционный Суд Российской Федерации мог бы искать такую опору в европейской правовой науке и использовать ее конструктивную критику для подкрепления своей позиции во взаимоотношениях с исполнительной и законодательной властью. Однако, рассматриваемая публикация никак не соответствует ожиданиям подобного рода, поскольку представляет собой весьма поверхностное и явно политизированное изложение событий, вырванных из очень сложного политико-юридического контекста и преподнесенных под специфическим углом зрения» .

Данная пространная цитата демонстрирует, на наш взгляд, весьма ценное и интересное признание, которое касается не только юридической науки, но и отечественной политологии. Действительно, качественная политическая аналитика все еще пока слабо представлена в публичном пространстве, и, наоборот, то, что часто за нее выдается, представляет собой весьма насыщенные эмоциями и оценочными суждениями тексты.

Оценки нынешнего российского политического режима весьма часто аргументированы расхождением между принципами, провозглашенными Конституцией, и политической реальностью . Но, такая критика вполне стандартна, если иметь в виду политическую реальность многих других государств мира, где можно наблюдать периодические нарушения конституционных прав граждан, экспансию государственной власти в сферу личных и других свобод, избыточное использование принуждения, ограничение конкуренции в бизнесе и т.д. На этом фоне выделяются те исследования, которые пытаются объяснить природу расхождений политических традиций страны и декларируемых конституционных принципов, обращаясь к историческому опыту государства.

В статье Отторино Каппелли, перевод которой был опубликован в российском журнале «Прогнозис» , обозначен критический ракурс отношения к транзитологическим концепциям конца XXв. По его мнению, парадигма «перехода к демократии» базируется на ложном противопоставлении государства и свободы , тогда как сама оппозиция между авторитаризмом и демократией возможна лишь при условии существования государства как такового. По логике автора, Россия в 1990-х годах оказалась ниже «порога государственности», следовательно, политические процессы последних двух десятилетий следует анализировать с позиций более масштабных исторических аналогий. В этом изображении эпоха Ельцина структурно оказывается схожа с феодализмом, а путинские реформы - с построением абсолютистского государства. Вывод автора, все таки, много тоньше, чем констатация таких прямых кросстемпоральных аналогий. «Хотя государственное строительство, - пишет О.Каппелли, - входило в повестку дня Путина, его следует интерпретировать как постфеодальное, раннесовременное, как жесткую концентрацию личной власти и практичный торг с наиболее могущественными социальными силами. …Все еще не ясно, будет ли российское государство усиливаться и институциализироваться, следуя по европейскому пути авторитарной модернизации, либерализации и демократизации. Очевидно, однако, что даже истинно демократический лидер нуждается в правительстве, которое способно «контролировать управляемых», перед тем, как даже попытается «обязать его контролировать самое себя» .

Можно предположить, что именно такой подход в рассмотрении функционирования российского государства в последние десятилетия становится сегодня доминирующим. В таком случае становится понятным стремление многих исследователей обращать внимание на развитие различного рода «до-современных» политических, социальных и иных практик, которые вполне уживаются с относительно новыми политическими институтами, консервируя при этом экономическую отсталость и неэффективность государственного управления. На эти особенности многих политических режимов неопатримониального типа обращал внимание израильский политолог Ш.Н.Эйзенштадт, когда исследовал структуру доступа к материальным и политическим ресурсам, основанную на центр-периферийных неравновесных отношениях в таких социумах .

В работах российского политолога М.Н.Афанасьева указывается на причины неэффективности государственной власти в период президентства В.В.Путина – сохранение персоноцентричной модели власти, основанной на патрон-клиентских отношениях. «Беда не в том, что Путин «слишком» укрепляет государство, а в том, что его понимание государственной власти глубоко несовременно и представляет собой рецидив патриархального господства в постиндустриальную эпоху. Учреждаемые ныне политические порядки — не творческий синтез старого и нового, а дурная копия далеко не лучших исторических образцов. Ни «птенцов гнезда Петрова», ни «заседания Государственного совета» — сплошной Салтыков-Щедрин» . В таком ракурсе государственная власть и государственное управление нынешней России выглядит несовременным, и, соответственно, трактуются как рецидивы предшествующих исторических эпох – феодализма, абсолютизма и т.д.

Специальное исследование на эту тему выполнено членом научного совета Московского Центра Карнеги А.В.Рябовым. Употребляя термин «феодализм» применительно к современной государственности и обществу России, автор указывает, что такой строй, «его основополагающие структуры вполне могут существовать и в индустриальных обществах и не просто как рудимент, «пережиток» прежней, более низкой стадии развития, но как форма организации общества, вполне соответствующая его современным потребностям» . Основными признаками такой государственности является следующее: военно-ленный характер властных отношений, определяющий «силовую» природу политической элиты; жесткая сословная структура общества, исключающая или существенно ограничивающая социальную мобильность; в хозяйственных отношениях доминируют внеэкономические формы принуждения к труду. Нужно отметить, что в своих рассуждениях А.В.Рябов не стремится описать современное сложное российское общество в категориях, указывающих исключительно на феодальную стадию развития, упрощающих видение архаики в социальных отношениях. Его аналитический подход тоньше, т.к. «стержнем этой архаики является уже в значительной мере сформировавшийся тип властных отношений» . Таким образом, вопросы институциональных особенностей устройства российской власти, конституционные ее рамки не представляются принципиальными и выглядят лишь неким дополнением к изучению социально-политической основы сложившихся структур государственного управления и отношений внутри правящего класса. И, наоборот, приобретают особое значение проблемы развития системы личной зависимости, клиентелизма, номенклатурных принципов организации властной элиты. По мнению А.В.Рябова, этот процесс активно набирает обороты с середины 1990-х годов, чему способствовало снижение уровня гражданского политического участия, ослабление роли независимых от государства политических акторов – крупного бизнеса, СМИ, партий и неправительственных организаций. Кульминацией этого процесса можно считать победу одной части правящего класса (государственная бюрократия) над другой («олигархи»). Последние представляли собой не только отличающиеся от чиновников интересы и политические стратегии (хотя, справедливости ради отметим, что иногда они успешно взаимодействовали на основе совпадения интересов), но и исповедовали другой принцип рекрутрования элиты, «основанный на делегировании крупными экономическими субъектами своих представителей во власть» .

Произошло сужение поля публичной политики, ослабление роли выборов в механизме воспроизводства власти, и, как следствие, резко усилилась автономия политической элиты , непрозрачность принятия решений, снижение политической ответственности. Все это привело к возрождению номенклатуры, похожей на существовавшую в СССР, но с некоторыми характерными отличиями. Основное новшество заключается в том, что новая номенклатура отказалась от мобилизационной модели, но при этом восстановила отношения, порожденные этим типом. Это объясняет ее отказ от реализации значимых общенациональных проектов и снижает потребность в стабильных институтах. Личная зависимость, подкрепленная кланово-родственными, этническими, земляческими связями является основной такой групповой солидарности. И если ранее, при советском строе, существовал объединяющий внутренний стержень в виде КПСС, который регулировал иерархию и вертикальную мобильность членов этих неформальных номенклатурных групп, то сегодня такого объединяющего стержня нет. Конкуренция внутри номенклатуры сегодня более динамичная и острая, менее упорядочена и, значит, характеризуется повышенной конфликтностью. Кроме того, «не случайно в современной России весьма часты случаи, когда держатель номенклатурного ресурса утрачивает его, и возглавляемая этим чиновником группа быстро распадается» .

Итак, одной из тенденций политического процесса в России сегодня принято считать возрождение номенклатурного клиентелизма и консервацию слабости политических институтов , что постоянно воспроизводит во властных отношениях принцип личной зависимости. Возникает резонный вопрос: кто является основным субъектом трансляции этой традиции во власти? Ответ, который дают некоторые российские исследователи таков. Этим классом является военно-служилая бюрократия, которая активно входила во властные структуры с начала 2000-х гг. с момента начала первого президентского срока В.В.Путина. Известный социолог О.Крыштановская пишет о милитократии как особой социальной группе, которая заняла ведущие позиции в российском обществе . Силовики в правящей элите России смогли добиться высот далеко не случайно. Они представляют особую политическую традицию в обществе, которая связана со служением государству и хорошо укоренена в истории, профессиональной этике тех, кто занимался военным делом, безопасностью. В рамках этой традиции именно государство является движущей силой всех позитивных изменений в стране, инициатором всех великих достижений и, соответственно, представляется одной из наиболее значимых ценностей. Роль силовой бюрократии видится в таком случае как основная, фиксирующая несущие конструкции российского государства по аналогии со служилым дворянством. Высказывания бывшего директора ФСБ Н.ППатрушева о современных «служивых людях», являющихся «неодворянами» в определенной мере отражают представления этой социально-профессиональной группы о самих себе .

Военно-ленная система властных отношений, выступающая объяснительной рамкой в работах отечественных и зарубежных авторов, стала возможна благодаря изучению изменений института собственности в постсоветской России . Обладание собственностью как вознаграждение за «государеву службу», за работу на «общее благо» позволило осуществить не один передел. Собственность приобрела условный характер, по аналогии с «пожалованиями». При этом апелляция к праву всегда условна, вторична по отношению к практике силового захвата собственности, а применение правовых норм весьма избирательно. Заметно стремление превратить «условную», «служилую» собственность в «вотчину», обеспечить наследуемый ее характер, позволяющий надежно закрепить «поместье», конкретные активы в руках семьи или клана. Внешние проявления кризисных тенденций в отечественной элите связаны именно с расходящимися линиями конституционно декларируемых принципов и тех политических практик, которые отчасти базируются на традициях властвования, сложившихся в течение исторического времени. Наиболее яркие проявления таких тенденций связаны с информационными кампаниями вокруг актуальных сюжетов, в которых задействованы «силовики». Первый – реформа Прокуратуры и выделение из ее состава специального органа – Следственного комитета РФ, подчиненного напрямую главе государства. Второй сюжет – обострение взаимоотношений ФСБ России и ФСКН (Госнаркоконтроль) в связи с уголовным делом в отношении начальника Департамента оперативного обеспечения ФСКН генерал-лейтенанта А.Бульбова . Не касаясь существа конкретных противоречий в данных сюжетах, отметим, что сама ситуация институционального конфликта в силовых структурах опасна в силу неопределенности их политического статуса (в рамках действующего законодательства все силовые структуры подчиняются напрямую Президенту РФ, но сценарий с «наследованием» поста главы государства, по-видимому, предполагает наличие важных неформальных договоренностей на высшем уровне государственной власти). Как отмечает эксперт Центра политических технологий А.Макаркин: «Идеологическая близость между отдельными участниками путинской команды не означает, что в аппаратной борьбе они выступают союзниками. Более того, если их компетенции близки или даже пересекаются, то они могут стать и конкурентами» . Именно такие сюжеты ставятся в центр внимания зарубежными наблюдателями при изучении характера взаимоотношений в правящем классе России, развитии политической системы в целом .

Элементы архаики помимо властных отношений усматриваются также и в особых отношениях элиты и общества . Несмотря на внутреннюю разделенность, административную конкуренцию, клановость и закрытость правящий класс обращается к обществу, в основном, как к пассивному объекту управления. Проявления этого имеются повсеместно. А.В.Рябов отмечает, что покровительство властей на местах строительным компаниям зачастую приводят к насильственному переселению граждан с земель, подлежащих застройке без необходимой документации и разрешений. В этом видится аналогия со средневековыми феодальными захватами земель, практикой огораживаний в Англии XVI века . Возникают и такие ситуации в российской общественно-политической жизни, когда бесконтрольные действия местных властей, слабость судебной системы ведут к тому, что в сельской местности граждане, лишившись своих земельных паев, вынуждены работать на новых «помещиков» на изначально неприемлемых условиях. Кроме того, велика опасность того, что новоиспеченный латифундист возьмет на себя еще и полицейские функции .

Как можно объяснить такую широкую востребованность исследовательской парадигмы основанной на анализе архаики в социально-политической жизни России, на поиске ответов на вопрос о «несовременности» государства? На наш взгляд, этому есть ряд причин. Во-первых, действительно, в политических практиках российского правящего класса есть немало того, что вызывает аналогии с соответствующей исторической эпохой. Это и воспроизводство патрон-клиентских отношений, и в основном закрытые каналы отбора кадров в государственный аппарат и крупный бизнес, и особое положение некоторых социально-профессиональных групп («силовики»), ведущее к формированию не только корпоративной солидарности, но и закреплению привилегированного статуса. Это ведет к самовоспроизводству элиты, сдерживает социальную мобильность и даже в чем-то противоречит публично декларируемым планам модернизации страны. Во-вторых, политический дискурс правящего класса демонстрирует готовность к закреплению такой социальной структуры, в которой «служилые» люди, являющиеся основой, получают власть и соответствующие привилегии, легитимированные понятиям «неодворяне» и т.п. В некоторых проектах социально-политического реформирования России подробно описывается механизм «учреждения» нового общественного строя и особая роль меритократии, «офицерства», «служилых» людей в этом процессе.

Наконец, одной из весьма серьезных на наш взгляд, причин обращения к такой парадигме оценки политических традиций российской власти является восприятие нынешнего состояния российского социума как посттравматического , связанного с последствиями распада некогда мощного государства СССР и создания новой политической системы. И общество, и государственная власть движимы не только силой каких-либо объективных закономерностей социально-политического, экономического и культурного плана. Большое значение имеет мотивация социального действия, основания того или иного политического выбора. Это целый пласт явлений и процессов, изучаемых политической психологией. Необходимо дальнейшее изучение психологических аспектов восприятия российским обществом и правящим классом себя как единого государства, нужно понять проблемы становления общероссийской идентичности и возможные направления их решения. Так или иначе, но эти вопросы касаются большинства постсоветских стран и, следовательно, ставят под сомнение возможности построения демократии, создают значительные угрозы самому существованию государств на пространстве бывшего СССР. Как пишет украинский политолог А.Фисун: «… политическая рационализация «снизу» (через «цветные революции») и силовая рационализация сверху (через бюрократическую революцию) могут считаться разными вариантами осуществления процесса рационально-бюрократической трансформации, которая в свое время привела к рождению современных национальных государств. Демократия в том и другом случае может быть, а может и не быть специфическим итогом этой трансформации» .

Таким образом, сегодняшнее состояние российского общества и тенденции развития российской государственности указывают на серьезные вызовы, которые могут решающим образом повлиять на дальнейшую политическую траекторию государственной власти . И позиции тех исследователей, экспертов на Западе которые указывают на «неверное» понимание «силы» государства отечественными политическими элитами, определяющими стратегию развитию, находят, к сожалению, поддержку среди лидеров и политиков запанных стран . На наш взгляд, в этом проявляется стремление навязывать собственное видение критериев качества современного государственного управления, да и просто неуважение к истории российского государства и его традициям. Кроме того, не нужно забывать о том, что СССР самим фактом своего существования на протяжении большей части ХХ века существенно влиял на социально-политическое и экономическое развитие западных обществ. По признанию канадского профессора из Карлтонского университета Петра Дуткевича: «… (СССР) … сформировал единственную в истории системную альтернативу капитализму и, что весьма важно, создал бедную, но социально вполне привлекательную советскую модель государства всеобщего благоденствия. Многие рядовые европейцы и американцы не подозревали, до какой степени им тогда везло, поскольку одно только существование «советской угрозы» заставляло западные элиты увеличивать социальные пособия и прочие льготы, добавлять новые и гарантировать старые гражданские свободы – короче, делать все возможное, чтобы устранить потенциальную притягательность социалистической, коммунистической модели». То есть возникновение среднего класса в западных обществах – результат, в том числе противостояния в ходе «холодной войны», а не только закономерное следствие развития либеральной демократии . Сегодняшняя Россия вполне способна конкурировать в плане представления собственного политического проекта, который могла бы выдвинуть правящая элита, что особенно важно в условиях проявления кризисных тенденций либеральной демократии.