Регулировать их достаточно сложно, поскольку «схемотехника» таких воздействий чётко установленных правовых границ не имеет. К тому же глобальный «мировой социум» чрезвычайно дифференцирован, что делает весьма нелёгкой задачу систематизации имеющихся проблем.

Скажем, политико-экономический кризис Еврозоны и военно-политический коллапс в Сирии одинаково мощно влияют на состояние глобального человечества, но было бы нелепо пытаться найти какие-то «общие механизмы» их регулирования. С другой стороны, трудно сколько-нибудь точно учесть взаимовлияние подобных процессов и их «суммарное» воздействие на мировую ситуацию в целом.

«Силовые линии» напряжённой международной палитры главный редактор журнала «Мир и политика», профессор, доктор политических наук Э.А. Галумов исследует вместе с гостем редакции, журналистом-международником, политологом, членом Совета по внешней и оборонной политике (СВОП), главным редактором журнала «Россия в глобальной политике» Федором Александровичем Лукьяновым.

***

Э. Галумов: В живописном мексиканском местечке Лос-Кабосе во второй половине июня прошел саммит «большой двадцатки» – ведущих мировых держав современности. Лидеры США, России, Германии, Франции, Великобритании, Италии, Евросоюза, Китая, Индии, Японии, Мексики и других стран обсудили целый ряд, что называется, «животрепещущих» тем. Среди них – кризис в еврозоне и, в частности, тяжелейшая ситуация с Грецией, меры по укреплению международной финансовой архитектуры и улучшению ее регулирования, проблемы роста цен на продовольствие, поиск возможностей их стабилизации и другие вопросы.

В ходе двусторонних переговоров президенты России и США Владимир Путин и Барак Обама обсудили также ситуацию с развертыванием американо-натовской ПРО в Европе, перспективы мирного урегулирования в Сирии, иранскую ядерную программу, возможности торгово-экономического сотрудничества между нашими странами.

Исходя из концептуальных элементов приведенной повестки, на ваш, Федор Александрович, взгляд отличается ли саммит в Лос-Кабосе от предшествующих аналогичных встреч в плане предложения эффективных решений по каким-то важнейшим мировым проблемам?

Ф. Лукьянов: О явных прорывах в данном случае, как и практически во всех остальных, говорить не приходится. В этот раз весьма тщательно обсуждался кризис еврозоны, но собирались-то, по большому счёту, не ради него.

По сложившейся при проведении саммитов «большой двадцатки» и «восьмёрки» традиции повестку дня готовит страна-председатель. Как правило, рассматриваются вопросы глобального развития. «Восьмёрка» особенно много внимания уделяет помощи бедным, прежде всего африканским, странам и климатической проблематике. «Двадцатка» больше сосредоточена на глобальной экономике, хотя обсуждение вопросов носит достаточно общий характер... Осенью следующего года, кстати сказать, саммит «большой двадцатки» примет Санкт-Петербург, так что всё это действо мы сможем наблюдать непосредственно.

Некоторые комментаторы подметили такой интересный факт. Перед любым саммитом обязательно случается что-нибудь из ряда вон выходящее – причем последние лет пять чрезвычайные вещи связаны именно с Европой. Как только что-то такое происходит, согласованная повестка встречи отходит на «второй план», и лидеры обсуждают самый актуальный на текущий момент материал. С 2010 года, например, каждый раз «всплывает» Греция – то экономический кризис там вдруг дополняется политическим, то усиливаются разговоры о выходе страны из ЕС и еврозоны, о возвращении к драхме, ну, и тому подобное… На этой волне участники саммита вырабатывают какие-то срочные меры, потом с помпой делаются заявления о том, что проблему вроде бы как решили, но вскоре выясняется, что на самом деле ничего не изменилось.

Э. Галумов:Относительно саммита в целом президент Путин сказал, что руководители государств поработали слаженно, конструктивно, плодотворно, с учётом поиска взаимных компромиссов… Это в известной степени подтвердило мнение многих аналитиков, которые на основании собственных оценок повестки разных саммитов сделали вывод о том, что «большая двадцатка» – новый после «восьмёрки» шаг к консолидации мирового сообщества. Кое-кто даже стал называть «двадцатку» прообразом «мирового правительства».

Как вы относитесь к таким заявлениям?

Ф. Лукьянов: По моему мнению, никакого мирового правительства нет и не будет. На мой взгляд, все катится, не пойми куда, а институты, так или иначе претендовавшие на роль регуляторов мировых процессов, в общем, демонстрируют свою несостоятельность.

«Большая двадцатка» сыграла очень позитивную роль в самом начале. Как мы помним, впервые она собралась в разгар кризиса 2008 года, когда буквально все пребывали в панике. Сам факт того, что руководители 20 крупнейших мировых экономических субъектов сели за один стол и вроде бы о чем-то договорились, сыграл роль «успокоительного» для рынков, для глобальной и национальных экономик. В дальнейшем, на мой взгляд, «двадцатка» ничего принципиально нового не предложила.

Впрочем, сам по себе этот формат предпочтителен – хотя бы потому, что в рамках «двадцатки» плотно контактируют США и Китай. В «восьмёрке» Поднебесной нет, что лишает эти встречи именно мировой перспективы.

Э. Галумов: Знаете, по моему личному ощущению, мексиканский саммит всё-таки носил несколько панический характер. Руководители стран «большой двадцатки», конечно, отдают себе отчёт, что если еврозона «обвалится», то это ударит по всему миру. Некоторые позитивные решения были приняты – о валютном фонде, по мировому банку и так далее… Глобальный вопрос: поможет ли это еврозоне и вообще мировой экономике?

Ф. Лукьянов: Решения саммита декларируют постепенное перераспределение долей в мировых финансовых институтах, повышение роли и, соответственно, ответственности Китая, Индии и других развивающихся стран… Парадокс в том, что всё это, в общем, не имеет никакого отношения к острому кризису, который разыгрывается вокруг евро. «Критическое жало» собравшихся в Лос-Кабосе было нацелено в первую очередь на представителей Европы, прежде всего – на Ангелу Меркель, которая отдувается сейчас за весь Евросоюз. Европейцев обвиняют в том, что из-за отсутствия нормальной политики и неспособности провести какую-то четкую линию они толкают всех в мировую рецессию.

Честно говоря, Европа попала в очень непривычное для неё положение. Не секрет, что европейцы давно считают себя эталоном «всего наилучшего». Многие годы они указывали другим странам: смотрите на нас, делайте как мы – и всё у вас будет отлично… А тут вдруг Евросоюз превратился в объект тотальной критики! Раздражённый Баррозу даже потребовал прекратить читать им нотации и указывать, как себя вести.

В заключительном коммюнике саммита черным по белому написано, что Европа должна принять меры для политической централизации, чтобы привести процесс принятия решений в соответствие с экономической интеграцией. Действительно, валютный союз ЕС – показатель очень высокой степени экономического взаимодействия, но существующий в Европе политический механизм экономическим параметрам абсолютно не соответствует. Все, включая европейских представителей, с этим согласились. А толку-то с того? Ну, не могут европейцы ничего радикально изменить – в силу существующих в Евросоюзе внутренних противоречий… Если откровенно – для Европы это обычная ситуация: проблему они признают, а сделать ничего не могут.

Э. Галумов: Неужели, когда создавалась конструкция еврозоны, никто не видел, как она уязвима? Неужели никто не понимал, что когда-нибудь эта «мина» обязательно рванёт?

Ф. Лукьянов: Не только видели, но часть ведущих политиков даже могла повлиять на ситуацию. Когда во второй половине 1990-х годов стала создаваться нынешняя конструкция ЕС, естественно, главный вопрос касался Германии. Во-первых, это крупнейшая экономика Европы, во-вторых, под грузом своей тяжелой истории в ХХ веке немцам отказаться от такого важного символа возрождения страны, как дойч-марка, было очень тяжело чисто психологически… Без всякого преувеличения можно сказать, что Германия после поражения во Второй мировой войне восстала из праха именно благодаря своей марке.

Канцлер Гельмут Колль весьма настороженно относился ко всем проектам европейского объединения. В частности, он настаивал, что если вводится столь высокая степень интеграции, а валютный союз – это действительно высшая форма экономической интеграции, то параллельно необходимо идти к политическому союзу. То есть, по сути, к федеративной Европе. Иначе нечего и огород городить.

В общем, теоретически все это понимали. Но на практике действовали «обходным маневром». Выгоды от единой валюты можно было написать на бумажке и предъявить европейцам – снижение издержек, уничтожение разнообразных барьеров, мешавших нормальной торговле, и так далее. Само по себе это выглядело достаточно убедительно.

А вот с политической реформой решили подождать. Мол, сначала запустим общую валюту, а потом быстренько догоним в политическом плане… Колль со скрипом на это согласился, и Германия приняла евро.

И только в последние годы сделалось окончательно ясно, что из «обходного маневра» ничего не вышло. Потому что Европе очень хотелось чуда. После распада СССР и падения коммунистических режимов она пребывала в фантастической эйфории. Там искренне полагали, что теперь-то они точно всё могут, и в середине 1990-х годов это было похоже на правду. Казалось, что единая валюта станет «золотым дождем» для всех стран, а заодно сгладит буквально все различия и противоречия. Тем самым возникнут предпосылки для совершенно новых политических отношений.

Э. Галумов: Мне кажется, в этой связи очень показательна ситуация с Грецией. Там ведь изначально существовали совершенно очевидные для всех проблемы, на которые до поры до времени предпочитали закрывать глаза...

Ф. Лукьянов: Несоответствие Греции новым стандартам ЕС мог не заметить разве что слепой. О том, что она манипулирует своей отчетностью, публично не говорили, но все об этом знали. Однако решили – ничего, возьмём Грецию, как есть, а потом подтянем к нашему уровню… В результате получилось, что они не Грецию подтянули к Германии, а ровно наоборот. И то, что происходит сейчас – это отнюдь не «греческий кризис» и даже не «долговой кризис». Это концептуальный кризис всей модели европейской интеграции.

Э. Галумов: Полагаете, Евросоюз всё-таки развалится?

Ф. Лукьянов: В отличие от многих российских коллег, склонных к алармизму, я не думаю, что ЕС распадётся. Он будет, потому что крайне выгоден для всех стран-участниц. В том числе и для небольших: да, экономически им не очень сладко приходится – зато они получают немалые компенсации… Чего явно не получится, так это сохранить евро в нынешнем виде. Евро и еврозона останутся, но неизбежно произойдёт какая-то сегментация. Некоторым странам, видимо, придётся еврозону покинуть.

Э. Галумов: Вообще-то сделать это не очень просто – существующие документы ЕС такого сценария не предусматривают. Когда создавалась структура Евросоюза, никто не подумал о том, чтобы хоть как-то обозначить саму процедуру выхода для стран-участниц в случае крайней необходимости. Такую «законодательную прореху» в одночасье не залатать.

Ф. Лукьянов: Потому-то на политическом уровне руководители ЕС и твердят, что все страны останутся Евросоюзе и еврозоне, что Грецию они тоже вытянут как-нибудь. Но есть, конечно, и другие сценарии развития.

«Большая двадцатка» в Лос-Кабосе прошла всё же в более-менее спокойной обстановке. Потому что накануне в Греции состоялись выборы. Пусть и со скрипом, но было выбрано «правильное» с точки зрения Европы правительство, которое обязалось выполнять навязанный этой стране драконовский меморандум… Избиратели поддержали нужную ЕС партию только потому, что их чудовищно запугали. Им сказали, что если они проголосуют за левых популистов, то никто им даже руки не подаст, что будут они у себя подыхать, никому не нужные.

Сами понимаете, такая «стабильность» – ненадолго. Следующий кризис, очевидно, не за горами, так что европейским чиновникам есть чем заниматься и есть над чем подумать.

Э. Галумов: Некоторые страны вполне осознанно отказались от вступления в еврозону. Скажем, та же Великобритания, которая, на мой взгляд, обладает действительно уникальной «прагматической интуицией»... Думаю, нынешняя ситуация в ЕС только укрепляет уверенность «отказников» в правильности сделанного ими когда-то выбора, не так ли?

Ф. Лукьянов: В силу своей профессии мне часто приходится бывать в Швеции, которая в еврозону тоже не вошла. Там в начале 2000 годов образовалась группа энтузиастов, очень активно ратовавшая за вступление страны в ЕС. Возглавляла её министр иностранных дел Анна Линд, впоследствии трагически погибшая. В пользу вхождения в ЕС склонялось и тогдашнее социал-демократическое правительство.

Чтобы прояснить общественное мнение, шведы провели референдум, на котором совсем чуть-чуть выиграли противники вступления. Соответственно, в ЕС страна не вошла… Разочарованные сторонники евроинтеграции с горечью говорили тогда, что народ, дескать, пока не созрел для столь «продвинутых» решений. Зато теперь им впору поблагодарить мудрых соотечественников, которые предпочли «не гнать лошадей».

Швеция, конечно, не пропала бы и в Евросоюзе. Как говорится, Швеция – не Греция… Но, разумеется, гораздо спокойнее и удобнее быть вне нынешних «европотрясений».

Э. Галумов: Как вы считаете, в какой точке мирового кризиса мы сегодня находимся? Действительно ли «европейский фактор» кардинально влияет на мировой «кризисный фон»?

Ф. Лукьянов: Ситуация довольно парадоксальна. Есть реальное состояние экономики – и во многих странах не все так уж плохо. Но если анализировать ожидания, то буквально везде ждут «большого кризиса». Причём представляют себе что-то похожее на 2008 год. Правда, если тогда «кризисные импульсы» исходили от крупных финансовых компаний, то теперь, похоже, инициаторами будут такие страны, как Греция. Вот и получается, что всё сейчас решается в Европе.

Если Евросоюзу удастся «пройти по лезвию» и не допустить обвала, то худших сценариев мир избежит. Однако все больше и больше комментаторов в этом сомневаются. Думается, Евросоюзу так или иначе придется пересматривать модель своей интеграции, а это само по себе способно спровоцировать сильнейший кризис.

Э. Галумов: И в такой неустойчивой атмосфере Россия всё-таки вступает в ВТО. Именно тогда, когда глобальная и европейская экономики переживают нешуточный «шторм»… Может быть правы были те наши специалисты, которые убеждали правительство подождать?

Эта необыкновенная активность в плане всё большей интеграции в мировую экономику, точнее даже сказать – в мировой кризис – она действительно оправдана?

Ф. Лукьянов: России деваться некуда. Наша страна в силу разных причин глубоко вовлечена в мировую экономику, причём довольно односторонне. Мы – как Китай. Только Китай экспортирует то, что делается руками китайцев, а мы – то, что удаётся выкачать из земли. Мы крайне зависимы от международной конъюнктуры, от других рынков, от спроса.

Вообще, когда Владимир Владимирович Путин решил вернуться на пост президента, я подумал, что это очень мужественный поступок. На фоне абсолютно реальной угрозы общемирового кризиса он принял под личную ответственность штурвал страны, которая зависит от целого списка международных факторов. Тут и ситуация с евро, и угроза американского дефолта, и так далее и тому подобное… Это сильно осложняет управление государством, поскольку реагировать на все нужно исключительно быстро. Соответственно, нет возможности выработать определенную модель.

Э. Галумов: Кстати, это, наверное, не только нас касается, но и любой другой страны. Евросоюз – наглядный тому пример. Только-только они начинают что-то такое придумывать – ну, вот хотя бы с той же Грецией, как вдруг что-то там происходит – и все их «заготовки» можно отправлять «коту под хвост».

Ф. Лукьянов: Совершенно точно… И с нашим вступлением в ВТО – та же картина. На мой взгляд, вопрос о том, нужно нам там быть или нет, больше не стоит – мы уже в ВТО. Причём, мне кажется, вступили мы очень своевременно. Могли оказаться в этой организации и в 1990-е годы – правда, на куда более худших условиях. Так что длительный процесс вступления сыграл нам на руку.

Если честно, наше присоединение к ВТО чересчур демонизируется противниками и чересчур «освящается» сторонниками этого шага. Первые убеждены, что отныне наша жизнь кончена, вторые – что мы наконец-то заживем по-человечески и решим все свои проблемы... Конечно, не будет ни того, ни другого. Будут какие-то плюсы, будут и минусы.

Есть куда более серьёзный вопрос: что ждет саму ВТО, созданную в середине прошлого века? Ведь мировой кризис, если он вдруг разразится, изменит весь пласт глобальной экономики.

Э. Галумов: Давайте ещё ненадолго вернёмся в Лос-Кабос. Многие специалисты и комментаторы признали главным событием саммита встречу президентов США и России. Другие же утверждали, что этот контакт ничего не дал, наоборот – завел российско-американские отношения в тупик…

Выступая перед журналистами после встречи с американским визави, президент Путин заявил, что лидеры двух стран «сделали еще один шаг на пути к взаимопониманию»… А каковы на ваш взгляд нынешние российско-американские отношения и какие у них перспективы?

Ф. Лукьянов: Во время брифинга с представителями мировых СМИ, во всяком случае, по лицам обоих президентов было видно, что особой симпатии друг к другу они не испытывают. И это хорошо, это обнадёживает... Мы ведь помним, к чему привела «образцово-показательная» дружба Путина с Бушем – на межгосударственных отношениях она не сказалась никак.

Между прочим, первым наладил хорошие отношения с Путиным британский премьер Тони Блэр. Помнится, в 2000 году он посетил Россию с официальным визитом. Тогда они с президентом России даже в пивную вместе сходили, общались прекрасно… Но в конце концов ничем хорошим это не кончилось. Более того, худших отношений, чем с Великобританией, мне кажется, у нас ни с кем не было.

Теперь что касается встречи российского и американского президентов на саммите в Лос-Кабосе, которую, на мой взгляд, всё же нельзя считать провальной. Итоговое заявление можно изучать в профильных вузах как образец идеального дипломатического документа, обходящего любые острые углы. Ни к чему не прицепишься. И в нынешней ситуации это максимум, чего можно добиться. Обама борется за переизбрание, так что до ноября решать какие-то важные стратегические вопросы с США бесполезно.

Любой американский президент, вступивший в борьбу за своё переизбрание на второй срок, находится буквально под микроскопом общественного мнения. Соответственно, не то что принимать судьбоносные решения – даже говорить о чём-то серьёзном он не может, поскольку это, как говорится, чревато большими проблемами.

К примеру, в последние годы перед каждой встречей руководителей России и США в экспертном сообществе и мировых СМИ обязательно активно муссируется проблема американо-натовской ПРО в Европе. Но в Лос-Кабосе тема эта ушла «в тень» и вряд ли будет подниматься до весны следующего года. Ведь стоит Обаме только заикнуться о том, что они с Путиным обсуждали такого рода вопросы, как сразу все его оппоненты объявят, что он «сливает» Америку русским.

Э. Галумов: С евро-американской ПРО всё более-менее ясно. Однако в наших взаимоотношениях с Америкой достаточно и иных «болевых точек». Скажем, последние месяцы нагнетается истерия вокруг так называемого «списка Магнитского». Комитет по международным отношениям Сената США недавно одобрил «законопроект Магнитского», предусматривающий санкции против ряда российских чиновников, имена которых засекречены. В частности, лицам, предположительно имеющим отношение к смерти в «Матросской тишине» в 2009 году Сергея Магнитского, планируется запретить въезд на территорию США. Законопроект позволяет также замораживать счета российских чиновников в американских банках. Перспективы принятия этого закона пока довольно туманны. В администрации Барака Обамы не скрывают своего скепсиса в отношении него. В Белом Доме считают, что он фактически не имеет смысла, так как на определенных российских чиновников визовые ограничения уже наложены.

Российская сторона, разумеется, заявила, что считает данный законопроект инструментом политического давления, что в случае вступления его в силу предпримет ответные меры и запретит въезд на свою территорию некоторым американским чиновникам.

Как вы прокомментируете это противостояние?

Ф. Лукьянов: Здесь для начала надо разделить суть вопроса – что расследовал Магнитский и что с ним произошло в СИЗО?

Кто бы ни был этот человек, даже если он жулик, как утверждают наши следователи, это все равно не повод обращаться с ним так, чтобы он умер в следственном изоляторе. Это одна тема... К сожалению, российская сторона пока не делает ничего, что бы свидетельствовало о её заинтересованности в расследовании обстоятельств смерти Магнитского.

Вторая тема – политическая. Её активно раскручивает инвестиционный фонд Hermitage Capital Management по своим вполне понятным интересам. Яростную атаку на «российскую коррупцию» фирма начала после того, как её деятельность в России стала вызывать обоснованные вопросы. Гендиректор и основатель фонда господин Браудер подошел к проблеме творчески. «Разоблачительная работа» под его руководством ведётся весьма талантливо и изощрённо.

Наконец, на общую атмосферу повлияло вступление России в ВТО. Америка, скажем, засуетилась с отменой поправки Джексона-Вэника. Мы давно уже указывали на её абсурдность; американцы с нами охотно соглашались, но никаких реальных действий не предпринимали. Теперь же это прямо затронуло их интересы: с нашим приходом в ВТО им угрожают немалые штрафы, связанные с дискриминационным по отношению к России характером этой поправки.

А дальше заработал американский политический механизм. Республиканское большинство в Конгрессе считает в принципе невозможным никакой нормальный жест в сторону России, которая для них всегда – тирания. Путин, по их мнению, законченный диктатор – как же «подарить» ему за здорово живёшь отмену поправки Джексона-Вэника?.. В общем, нужна была какая-то альтернатива. Тут-то американским конгрессменам и подвернулся под руку «список Магнитского».

Новый закон – «закон Магнитского» – скорее всего, будет направлен против чиновников всех стран. На эту мысль наталкивает «универсальность» его планируемой формулировки – «нарушение прав человека». И как-то реагировать на новую ситуацию придётся не только Москве, но и очень многим другим членам мирового сообщества.

Белый дом и Госдепартамент особой радости по этому поводу не испытывают. В подобный «список» попасть может вообще кто угодно… Чтобы не раздувать скандал, Госдепартамент объявил о создании своего собственного тайного списка «нежелательных персон». Российский МИД, в свою очередь, тоже озаботился составлением ровно такой же «проскрипции», не разглашая имён включённых туда лиц.

Э. Галумов: Совершенно отдельная тема, на которой нельзя не остановиться подробнее, – Сирия, где с марта 2011 года продолжается кровопролитие. В специально подготовленном докладе Американского института изучения войн говорится, что выступающие против режима Башара Асада группы сирийских повстанцев в последнее время стали более организованными. В Дамаске, его окрестностях и провинциях у них появились весьма эффективно действующие военные советы, ответственные за управление боевыми операциями оппозиционеров городского и районного уровней. Свои планы они координируют с революционными советами – политическим крылом восстания.

По мнению американских специалистов, численность повстанческой армии достигла 40.000 человек и продолжает расти. Увеличивается также число районов, где правительственных войск нет вообще. Ожидается, что в самом недалёком будущем оппозиция будет контролировать более половины сирийской территории.

Американцы утверждают, что у президента Сирии сил для проведения широкомасштабного наступления нет. Верных правительству частей хватает только для удержания отбитых у оппозиции весной ключевых населенных пунктов. Отсюда делается вывод: дни Асада сочтены.

Россия вместе с Китаем пока активно противодействует чрезмерной поддержке «сирийской революции» американскими и европейскими «ультрадемократами»… Насколько, на ваш взгляд, эта позиция конструктивна и какие риски она за собой влечёт?

Ф. Лукьянов: В Сирии идёт гражданская война – это признают все, включая само сирийское руководство. Политику России по этому поводу резко критикуют. Наиболее яростно делает это Хилари Клинтон… Ну, конфликтовать с Америкой нам не привыкать. Хуже другое – Россия неожиданно для себя оказалась в противостоянии практически со всеми арабскими странами. И это очень необычная для нас ситуация.

В реальности, думается, по отношению к Сирии Москва играла не на укрепление свих позиций в ближневосточном регионе, а на укрепление своего авторитета в мире. И в общем, кое-что Кремлю определённо удалось.

Ещё в начале 2012 года мнением России по поводу «смены Асада» никто особо не интересовался. Судьба сирийского президента, по большому счёту, выглядела предрешённой, о чём Москву просто предупредили явочным, так сказать, порядком… Лишь когда в Кремле заняли жесткую позицию и мощнейший «накат» на нас не дал никаких результатов, все задумались, а чего же хочет Россия?

Министр Сергей Лавров в январе чётко объяснил: мы не можем остановить вторжение на территорию Сирии, если кто-то этого хочет, но мы никогда не позволим его узаконить. Иными словами, хотите новый Ирак – пожалуйста... Вот тогда Россия из страны, которую нужно было как-то обойти, превратилась в ключевую страну. И все очень скоро согласились, что ставки в этой игре существенно повысились.

Э. Галумов: Есть ли у Асада хоть какие-то шансы удержаться?

Ф. Лукьянов: Никаких – и виноват в этом только он сам. Можно, конечно, валить всю вину на «внешний фактор», но трудно найти такого руководителя, которому бы этот фактор не мешал совершенно.

Э. Галумов: И что же в таком случае делать России?

Ф. Лукьянов: Нужно предложить такую модель ухода Асада и такую модель управления Сирией после него, которая бы гарантировала не только личную безопасность сирийского лидера, но и предотвратила бы резню всех его сторонников… Тут мы можем сыграть вполне достойную роль.

С другой стороны, мы невольно попали в очень опасную ловушку. Россия настолько упорно защищала режим Асада, что теперь нам рано или поздно скажут: это ваш «клиент» – вот вы его и убедите, чтобы он ушел… А мы сделать этого не можем – он не настолько «наш».

Вспомним: став президентом в 2000 году, Асад объехал с официальными визитами множество стран, включая Францию и Англию. «Очередь» России наступила только в 2005-м, когда он единственный раз побывал в Москве… Такая вот весьма показательная статистика.

Сейчас Асад делает «реверансы» в сторону России просто потому, что апеллировать ему больше не к кому. Но вообще-то он не наш «клиент».

Э. Галумов: В чём же тогда, собственно, «российский интерес»?

Ф. Лукьянов: Прежде всего в том, что Россия впервые за 20 лет играет большую дипломатическую и политическую игру. Что характерно, главная роль в ней принадлежит российскому МИДу. Просто наши руководители с конца прошлого года были заняты преимущественно выборными баталиями, на Сирию времени у них явно не оставалось. Поэтому лично мне кажется, что «сирийская партия» – всецело «бенефис» Сергея Лаврова, который блестяще доказал, что является одним из самых искусных дипломатов современного мира.

Возможности урегулирования «сирийской проблемы» весьма конкретно обсуждали в Лос-Кабосе, а потом в Питере, куда специально прилетала Хилари Клинтон… По мнению тех, кто участвовал в этих беседах, степень взаимопонимания между Россией и США по Сирии гораздо выше, чем принято думать.

Э. Галумов: Поиск возможностей более или менее нормального разрешения сирийской ситуации мы ведём в тандеме с Китаем. В частности, этот вопрос обсуждался на заседании ШОС – многочисленным комментаторам это даже дало повод говорить, что ШОС сейчас «уверенно набирает обороты»… Так ли это?

Ф. Лукьянов: ШОС безусловно набирает обороты и становится центром влияния. Единственная проблема – набирая «международный вес», участники ШОС пока не поняли, как его использовать с максимальной международной эффективностью и максимальной выгодой для себя. Тем более что между Россией и Китаем – главными «игроками» ШОС – существует весьма чёткое диалектическое различие.

Поднебесная основную проблематику ШОС старается смещать в сторону экономики. Пекин не хочет влезать в стратегические вопросы, справедливо опасаясь, что чем больше он будет высказываться по актуальным темам, тем больше у него будет противников – и среди «соседей», и в остальном мире.

Россия со своей стороны больше заинтересована в том, чтобы ШОС играла стратегическую роль в регионе, в том числе политическую, конечно.

Пока «баланса» между этими «полюсами» нет.

Что касается нынешней ближневосточной политики, если рассматривать планы на будущее, обязательно нужно учитывать такой элемент. В Совете безопасности Россия и Китай сейчас по Ирану и по Сирии голосуют солидарно. Причём Китай свои инициативы не афиширует, как бы следуя «в фарватере» России. Нам это пока выгодно, но нужно понимать, что ничего не бывает просто так. Ведь в любой момент может встать вопрос о прямых интересах Китая – например, тема Южнокитайского моря или что-то связанное с Северной Кореей…

У России и Китая позиции в Азии где-то совпадают, а где-то – нет. В случае расхождений Китай обязательно напомнит, что всегда нас поддерживал, а долг платежом красен…

Недавно один такой «звоночек» прозвенел. Россия попыталась наладить сотрудничество со странами бассейна Южнокитайского моря – с Филиппинами, Вьетнамом – по части разработки некоторых ресурсов. Однако Пекин сразу четко заявил нам, что делать это не надо… С одной стороны можно понять, что Китай считает эти территории своей «зоной влияния», с другой стороны, если так пойдёт и дальше, то по многим направлениям нам придётся свернуть свою активность. Какие-то «сюрпризы» подобного рода возможны, кстати, даже на саммите АТЭС во Владивостоке.

Э. Галумов: Очень хорошо, что вы затронули тему саммита АТЭС – я как раз собирался к ней перейти.

Известно, что форум стран Азиатско-Тихоокенского региона основан для сотрудничества в области экономики. Цели АТЭС – повышение роста и процветания государств-участников и укрепление азиатско-тихоокеанского сообщества. В настоящее время в АТЭС входит 21 страна, где проживает около 40% населения планеты. На членов АТЭС приходится примерно 54% мирового ВВП и 44% мировой торговли.

Саммит АТЭС-2011 прошел в Гонолулу на Гаваях. В этом году гостей принимает Россия – во Владивостоке, на острове Русском. Событию предшествовали огромные капиталовложения и огромная работа… Чего стоит ожидать от этого действа, на которое потрачены, как утверждают многие, весьма немалые средства?

Ф. Лукьянов: Собственно, в первую очередь – напоминания о том, что Россия – тихоокеанская держава и что в любых «раскладах» это обстоятельство должно учитываться всеми заинтересованными сторонами. Большего, думаю, от саммита АТЭС ждать не следует. Хотя какие-то сюрпризы, конечно, возможны. Хотелось бы, чтобы они были приятными.

Э. Галумов: Действительно, проведение саммита на краю страны само по себе служит подтверждением того факта, что Россия не собирается уходить из азиатско-тихоокеанского региона. Это тем более важно, если учесть, что государства АТЭС в большинстве своём давно уже не рассматривают Кремль как значимый «центр влияния». Ситуацию необходимо переломить в корне, и любые расходы на достижение этой цели не кажутся чрезмерными.

Кроме того, саммит АТЭС во Владивостоке покажет всем, что Россия реально остаётся крупнейшей державой планеты, претензии которой на влияние в общемировом масштабе, как минимум, состоятельны.

О том, как прошёл саммит АТЭС и о его результатах более подробно поговорим уже в следующих выпусках журнала.