Учёные разных стран не раз обращались к проблемам, непосредственно относившимся к экономической цене войн. Выражение «пиррова победа» обычно ассоциировалось с такими ситуациями, при которых формальная победа достигалась непомерной ценой с точки зрения жертв в рядах армии самой побеждающей стороны. Выражение это идёт от древних историков, которые приписывали царю Пирру, одержавшему победу над римлянами в 279 году, слова о том, что если случится ещё одна подобная победа, то он останется без войска. Если подойти к цене побед и поражений с чисто финансовыми мерками, то было немало оснований считать, что значительная часть с военной точки зрения победоносных войн не дала победителям тех результатов, на которые они рассчитывали, даже в плане финансовом. У многих государственных лидеров были аргументы, чтобы сказать, перефразируя царя Пирра, что в итоге подобных побед они рискуют остаться без казны. Однако, как правило, они подобных слов не произносили.

 

И чем дороже становились войны, тем меньшей оказывалась вероятность того, что связанные с ними затраты и экономические потери могут быть компенсированы. На почве даже сугубо финансового подхода к войнам рождались аргументы против использования силовых методов, аргументы, которые передавались от одного поколения исследователей к другому, обретая всё более развёрнутый смысл.

 

Попытки судить о цене войн предпринимались ещё в Средние века. Голландскому мыслителю Эразму Роттердамскому принадлежало исполненное мудрости обращение к правителю. Суть этого обращения была выражена в таком совете:

Какой бы справедливой ни казалась причина войны, какие бы выгоды ни сулило её успешное окончание, подсчитай про себя убытки, которые причиняет война, и все её выгоды, которые она должна была бы принести в случае победы, и подумай, а стоит ли вообще так стараться победить?.

 

Ту же идею он проводил, предлагая в качестве средства предотвращения войны с её экономическими потерями, подобие торга, когда государства договаривались бы о цене замирения взамен столкновений на полях брани. Он наставлял правителя: «Поводы и причины войн, надо немедленно устранять. Иногда мир должен быть куплен. И когда ты подсчитаешь, что поглотит и уничтожит война, и учтёшь, сколько горожан ты спасешь от разорения, то увидишь сам, что как бы дорого ты ни заплатил, цена будет незначительной. Ведь она потребовала бы помимо крови твоих граждан гораздо более значительных расходов. И когда ты сообразишь, каких бед избежал и сколько добра защитил, то не жаль будет средств, потраченных на предотвращение войны». Рассуждения о затратах привели его и к выводу о том, что подчас легче построить новый город, чем штурмовать и взять с боями старый. В итоге Эразм Роттердамский пришёл к следующему заключению: «Мир обходится тебе самое меньшее в десять раз дешевле войны». У голландского гуманиста выражение «в 10 раз» не подкреплено какими бы то ни было расчётами. Оно было использовано, скорее всего, не в точном, математическом значении, а чтобы произвести сильное эмоциональное впечатление на читающего.

 

А. Смит, как и подобало учёному-экономисту, подкрепил свои представления по поводу цены войн подсчётами. Он предложил приблизительный расчёт затрат и поступлений Британии от одной из её морских войн. Расходы на войну он приравнял к выпущенным за это время долговым обязательствам государства, а в доходы включил денежную компенсацию за отпущенных пленных, а также стоимость захваченных кораблей противника и продажу полученных в результате победы территорий. Нетрудно убедиться в том, что А. Смит предложил вариант оценки затрат, приближенный к минимальному. Но даже при таком условии сопоставление, проведенное А. Смитом по принципу «затраты - результат», дало следующий итог: пропорция между затратами и результатом выразилась как шесть к одному. Полученное в итоге его вычислений соотношение “затраты – результат” показало многократное превышение финансовых убытков над плодами победы. Впоследствии история дала свидетельства тому, что это была далеко не единственная война, которая привела к подобному экономическому финалу.

 

С критерием “затраты - результат” попытался подойти к войнам и Ж.-Б. Сэй. Он утверждал, что применение этого критерия неизбежно подводит к выводу об экономической несостоятельности попыток действовать вооруженным путём.

 

Выводы А. Смита и Ж.-Б. Сэя, основанные на простом сопоставлении затрат и приобретений, по-своему немало значили для своего времени. Даже самые упрощённые подсчёты по формуле “затраты – результат» подводили к мысли о том, что приращение богатства любого народа представляет собой длительный процесс, связанный с производством и с взаимодействием различных национальных экономик, а не с однократным присвоением ранее созданных кем-то другим благ и ценностей.

 

Ш.-Л. Монтескье в 18-м веке, как и в последующем К. фон Клаузевиц - в 19-м столетии, отрицали случайность войн. Они не пытались объяснить их «чувством драчливости», якобы присущим человеческой природе, или прихотями и произволом правителей. Но если в основе войн лежали определённые планы, то они должны были включать в себя и оценки возможных экономических результатов, причём с сопоставлением тех итогов, которые могут принести с собой силовые и несиловые методы.

 

Тему в середине 19-го века продолжил французский учёный К.Ж. Гарнье. Он в чёткой форме противопоставил приобретение благ любой ценой, простое их накопление, с одной стороны, и их производство, с другой. В итоге он пришёл к таким выводам, которые выразились в призывах высоко ценить интенсивный товарооборот, а не золотые запасы, которые, по словам этого учёного, «бывают велики и при слабой экономике". Общее его заключение звучало следующим образом: «Вовсе нет нужды грабить соседей, чтобы обогатиться». К.Ж. Гарнье энергично настаивал на том, что войны экономически невыгодны. О финансово-экономической стороне вооруженного противоборства он писал следующее: «Сомнительно, если всё хорошо подсчитать, чтобы оно приносило действительную выгоду, потому что влечет за собою много издержек и потерь».

 

Хотя учёные избирали различные исторические примеры в попытках определить цену войн, были такие события, к которым они обращались особенно часто. Одним из них явились наполеоновские войны. Среди авторов, пытавшихся разобраться в финансовых итогах наполеоновских войн, был харьковский профессор М.М. Алексеенко, работавший в конце 19-го века. Он привёл данные о состоянии государственного бюджета Франции с 1808 года и до окончания наполеоновских войн. Эти данные позволяли говорить о том, что не только масштабные кампании, но даже отдельные крупные военные акции способны были сказаться на финансовом положении страны. Судить об этом он предлагал, в частности, на примере того, как менялась налоговая политика: специальные военные налоги то вводили, то отменяли, обычные же налоги, как правило, росли, причём в число возраставших попадали такие, как поземельный, поквартирный и даже налог на окна и двери. Тем не менее, правительству приходилось брать займы, для возвращения которых существовали весьма неопределённые перспективы. Оно пыталось осуществить продажу государственного имущества, но реализация шла с трудом. Тем не менее, обнаруживавшиеся трудности не послужили предостережением в отношении продолжения избранной военной политики. По бюджету 1811 года дефицит французских финансов оценивался в 47 млн. франков, на 1812 год он планировался в размере 37 млн. млн. франков, а на 1813 год дефицит по лучшему варианту прогнозировался в 149 млн. франков. Таял запас золота и ценностей. К моменту, когда Наполеон оставил Париж, то есть на 30 марта 1814 года, ценности, находившиеся на хранении в Тюильри, были равны лишь 23 млн. франков, что было многократно ниже пикового уровня. После же ухода Наполеона с политической сцены правительство Франции оказалось обремененным долговыми обязательствами на 129 млн. франков. На этом основании М.М. Алексеенко оспаривал тезис о том, что победы оплачивают войну.

 

К аналогичному выводу пришёл профессор И.Я. Горлов, рассмотревший проблемы долгового «шлейфа» наполеоновских войн. Данные, на которые он опирался, показали, что на долю победительницы-Англии выпали более масштабные и долговременные задолженности, чем на долю побеждённой Франции. Что касается победительницы-России, то её долги в расчёте на душу населения оказались относительно невелики, но если принять во внимание уровень жизни этого населения, то становилось очевидным, что это было по-своему нелёгкое бремя, препятствовавшее восстановительному росту экономики. В 1824 году внутренний и внешний долг российского государства составлял примерно 1,6 млн. франков совокупно или 36 франков в расчёте на душу населения. Проводить формальные параллели с другими странами в этом случае было нецелесообразно, поскольку, хотя, на первый взгляд, долговое бремя в расчете на душу населения было не так уж велико, но если принять во внимание уровень жизни этого населения и состояние экономики страны, то оценивать российскую ситуацию надо было как по-своему тревожную.

 

Российские авторы отмечали на материалах истории своей страны в 19-м столетии, что условия, на которых предоставлялись займы на военные и на гражданские цели заметно различались. Так, займам на железнодорожное строительство сопутствовали более либеральные условия, чем военным.

 

Военные победы подчас приводили побеждающую сторону в состояние своего рода эйфории, заставляя завоевателей по долгу не замечать их экономической цены. В древности на победителей возлагали именно лавровые венки, хотя известно, что лавр оказывает на человека одурманивающее действие. Когда военная политика далеко отрывалась от финансовых возможностей, победы рано или поздно сменялись поражениями. И вновь рождались доказательства верности определения Д. Юма, предложенного этим автором ещё в 18-м веке. Согласно этому определению, исходом войн может оказаться финансовое поражение, которое наступает даже вне зависимости от того, как именно идут дела на полях сражений.

 

Состояние эйфории на почве военных побед нередко поддерживалось возможностью обращаться за внешними займами. Примечательную точку зрения по этому поводу высказал в середине 19-го века американский промышленник и поборник мира Р. Кобден. В своём выступлении на Международном конгрессе мира в 1849 году он предложил проект резолюции с осуждением займов, предоставляемых в военных целях. В своей речи он привёл данные о тогдашней высокой стоимости одного пушечного заряда и при этом даже пожелал, чтобы она стала многократно выше. Согласно логике его рассуждений, для многих стран такие расходы окажутся непомерными с точки зрения их собственных текущих возможностей, а коли так, то при отсутствии займов они ограничат свои арсеналы, а, значит, с большей сдержанностью будут подходить к возможности участия в войнах. Для середины 19-го века такая точка зрения выглядела достаточно романтичной. Что бы ни говорили на миротворческих форумах, займы продолжались, выстраивались долговые цепочки, когда при непогашенных прежних задолженностях старались получить новые заёмные средства. Это было одним из вариантов расширения последствий войн по времени.

 

Наполеоновские войны показали значительную вероятность расширения последствий войн с точки зрения географии. Поскольку эти войны велись не одной страной, а коалициями стран, то и финансовая нагрузка ложилась на все страны-участницы. Страны наполеоновской коалиции представляли 40% населения Европы, они поставили под команду Бонапарта громадную для того времени армию. В канун войны 1812 года она насчитывала в своих рядах около 600 тысяч человек, а максимальная её численность приближалась к 1 млн. человек. Мобилизация такой массы людей и средств обернулась огромными жертвами и экономическими убытками.

 

Поучительно то, как сам Наполеон относился к целям военных действий и их экономическим последствиям. Можно встретить такие его высказывания, в которых он утверждал, что его интересуют только военные победы, причём их задачей должно быть максимальное выведение из строя живой силы противника, а экономический результат должен последовать за этим как бы автоматически. Прямых экономических целей он перед каждым сражением не ставил. (Одних генеральных сражений он дал около 50). Действительно, каждое крупное сражение может не иметь очерченной, непосредственно экономической цели. Оно нередко становилось частью общей картины, общей стихии войны. И уже поэтому под действие принципа исчислений по формуле «затраты - результат» должны были подпадать не только и не столько отдельные сражения, сколько относительно обширные по времени и имеющие самостоятельное значение кампании. Таково первое расширение в применении этой формулы, которое подсказали наполеоновские войны. Другое, тоже ими подсказанное, заключалось в необходимости при проведении таких исчислений выходить за рамки отдельной страны, то есть видеть расходы и убытки на уровне воюющих коалиций, военных союзов. И третье расширение, к которому будет подводить последующая практика, заключается в том, что во внимание должен приниматься не только узкий круг непосредственно связанных с вооружёнными действиями расходов, но и те затраты, которые вытекают из разностороннего понимания существа экономических и социальных явлений, к которым ведут войны.

 

Что касается затрат, то даже при самом узком истолковании их содержания уровень их неумолимо возрастал уже в силу удорожания оружия и техники. Так, если сопоставить подобные ассигнования во время крымской войны в середине 19-го века и англо-бурской войны в конце того же столетия, то разница окажется четырёхкратной. Правда, за такой протяжённый период времени, который разделял эти события, переменилось очень многое, причём не только связанное с уровнем военной техники и уровнем цен на неё. Тем не менее, даже такой простой рост затрат ставил под сомнение саму идею окупаемости войн.

 

У немецкого экономиста середины 19-го века Ф. Листа можно найти воспроизведение и развитие двух высказывавшихся до него идей. Вслед за А. Смитом он считал целесообразным применение к войнам критерия "затраты – результат". Ещё одна высказанная Ф. Листом идея заключалась в том, что экономический прогресс человечества понизит вероятность войн. Хотя такую мысль высказывали и до него, примечательно то, какую именно предложил Ф. Лист аргументацию, чтобы доказать возможное благотворное влияние экономического прогресса на международную политику. Он не ограничивался, в отличие от своих предшественников, утверждением о том, что провоцировать коллизии способна непосредственная разница в уровнях благосостояния. При равном и высоком уровне экономического развития, как он считал, государства в случае, если они окажутся военными соперниками, рискуют понести особенно существенные экономические потери, и это должно удерживать их лидеров от роковых решений.

 

А. Смит применил формулу «затраты – результат» не только к масштабным конфликтам между тогдашними ведущими державами, но и к так называемым «экспедициям», к спорам неравных сил, в которых, как могло показаться, заведомое военное преимущество должно гарантировать экономические интересы крупных государств. В пору А. Смита подобные «экспедиции» осуществлялись ими по всему миру для установления отношений по типу «господство – подчинение». Выступать с критикой вооружённых «экспедиций» было особенно трудно, поскольку их как бы заведомо считали дающими значительный эффект при относительно небольших затратах. Однако А. Смит направил усилия на то, чтобы расшатать это представление. Согласно логике его рассуждений, понимать экономическую эффективность надо в широком смысле, причём не только в отношении затрат, но и результатов. И тогда для ряда заморских экспедиций она окажется не столь уж значительной. Учёный доказывал, что нерациональной была идея проведения подобных «экспедиций», если их целью была монополизация рынков. Успехом подобных акций считалось тогда установление стопроцентного господства на рынке той или иной страны, территории, обретение монопольного доступа к ресурсам и т.п. В противовес этому А. Смит утверждал, что при большей свободе торговли увеличивается сам объём рыночных операций. Поэтому, обладая на рынке не стопроцентной, а меньшей долей, можно осуществлять не меньший, а больший объём торговых операций. Стоит привести одно из выражений этой мысли у А. Смита: «Если бы растущая торговля с колониями была бы оставлена свободной для всех наций, то какая бы часть её ни пришлась на долю Великобритании а на долю последней, вероятно, пришлась бы очень значительная часть, она увеличивала бы собой указанную обширную торговлю Великобритании». На долю этой страны в 19-м столетии приходилось около одной трети мирового торгового оборота, так что британский теоретик был прав и для своих и для более поздних времён. Общий итог своих рассуждений он выразил следующим образом:

Монопольная торговля с колониями для главной массы народа приносит скорее убыток, чем прибыль.

 

Кроме того, он обратил внимание на то, что при неизбежности затрат, которыми оборачиваются усилия по удержанию тех или иных территорий в орбите метрополий, экономические результаты могли быть отложенными во времени, несущественными по размерам. Подчас подчинение шло ради подчинения, чтобы право управления не досталось другим странам, особенно соперникам по клубу сильнейших. Так происходило, даже если и не было ясным, какого именно хозяйственного результата стоило ждать от подобного подчинения хотя бы в перспективе.

 

Примечательно, что в сфере внутренних экономических отношений достаточно давно была осознана опасность монополизации, которая может оказывать негативное воздействие на экономический прогресс в связи с ограничением конкурентной среды. На практике во внутренней экономической жизни крупных стран примеры стопроцентной монополизации в той или иной сфере оказались достаточно редкими. Что же касается внешнеэкономической сферы, то стремление именно к подобному уровню овладения рынками и ресурсами других стран и народов было типичным и не только во времена А. Смита, но и позднее. Дело доходило до парадоксов, когда удалённые от метрополии соседствовавшие территории имели возможность торговать друг с другом только при её посредничестве.

 

У Иммануила Канта нет развернутого экономического анализа этой проблемы, но его общие выводы полностью совпадали с заключениями А. Смита. Основной свой вывод он сформулировал следующим образом: «Насилие не принесло европейцам никакой выгоды».

 

С критикой системы, которая строилась на принуждении тех или иных стран и народов к экономическим связям при ограничении свободы выбора, позднее выступил Дж.С. Милль. Он предлагал подходить к этому вопросу с общечеловеческих позиций, а не только с позиции человека, живущего в Европе. Если А. Смит считал подобную систему неэффективной даже на уровне интересов европейцев, то мирохозяйственные оценки Дж.С. Милля являлись как бы продолжением заключений А. Смита о том, что монополизация рынков отрицательно влияет на общий объём мировой торговли. Развивая эту мысль, Дж. С. Милль доказывал, что система ограничений препятствует специализации и кооперации национальных экономик в региональном и мировом масштабах. В конце концов логика рассуждений привела и его к выводу, сходному с тем, который сформулировал А. Смит, а именно к выводу о том, что подчас страдали от подобных ограничений и интересы населения крупных европейских государств. «Страна, обеспечивающая себе таким образом дополнительный спрос на свои товары за рубежом, несомненно, получает определенные преимущества при распределении общих выгод торгового мира. Но этим она вынуждает промышленность и капитал колоний свернуть с путей, без сомнения, наиболее производительных, в силу того, что к ним спонтанно стремятся промышленность и капитал. Следовательно, налицо ущерб, наносимый производительным силам мира, а метрополия выигрывает меньше того, что по её вине теряет колония», - гласило заключение Дж.С. Милля. Свои рассуждения британский экономист резюмировал так: «Каждая из сторон теряет много ради того, чтобы другая могла выиграть самую малость».

 

Мирохозяйственный подход Дж.С. Милля вобрал в себя и проблемы международной миграции населения. В первой половине 19-го века из Европы направлялись большие потоки переселенцев на новые для европейцев земли, однако, обстоятельства, которые возникали при попытке закрепиться на новом месте, делали непростым ответ на вопрос о том, улучшает или ухудшает условия для международной миграции населения наличие доминировавшей на той или иной территории державы. Не только Дж. С. Милль, но и другие учёные склонялись к отрицательному ответу. В результате административной привязки этих территорий к такой доминировавшей стране для европейцев из других государств ограничивались возможности выбора мест переселения. Одним из примеров стали попытки российских переселенцев в первой трети 19-го века основать свои поселения на севере Австралии. Попытки не привели к успеху, так как их фактически вынудили покинуть пятый континент. В то же время исполненные противоречий отношения администрации, представляющей ту или иную доминировавшую страну, с коренными народами подчас негативно отражались на условиях жизни любых выходцев из стран Старого Света.

 

Исходя из того, как это должно быть в идеале, Дж.С. Милль декларировал право каждого человека свободно выбирать себе место для проживания в любом уголке планеты. Однако идеальное далеко не всегда становилось реальным в том, разделённом мире. Правда, бывали и тогда обнадёживающие события. Свой пример мирной встречи цивилизаций показала секта квакеров. Они пришли на земли американских индейцев безоружными. Европеец демонстрировал не превосходство в силе, а высокие нравственные качества и знания. В результате индейцы не стали препятствовать созданию поселений квакеров, не наносили им ущерба. Это был для тех времён особый случай, и он выглядел чрезвычайно поучительным.

 

К вопросу о том, что представляют собой затраты и их истоки в формуле «затраты - результат» А. Смит подходил, имея в виду и последствия нестабильности, трений, возникавших между европейскими державами в связи с принудительными разделами сфер хозяйственной деятельности за пределами Европы. Представления Е.Ф. Канкрина, касавшиеся экономической жизни в условиях разделённого, причём с опорой на силу оружия, мира во многом совпадали со взглядами авторитетных британских авторов. Он, повторяя заключения А. Смита, писал: «Известно и переизвестно, что владельцам своим колонии доставили много выгод, но и много войн навлекли они на Европу». Общий же свой вывод он выразил следующим образом:

Самая же опаснейшая вещь – это малая война против торговли, проводимая в широком объёме.

 

Реакция учёных на установление отношений по принципу «господство - подчинение» была примечательной уже тем, что они высказывали не только общие сомнения в экономической рациональности подобных установок. Подчас они призывали к гибкому подходу в применении этого принципа и людей из мира политики. Одним из таких авторов был Джозеф Юм. (Здесь применена та же транскрипция этой фамилии, с которой стал известен в России его дядя Дэвид Юм). Дж. Юм много лет был членом британского парламента и, по выражению специалиста по истории этого органа власти Ф. Феттера, «вел атаку на военные расходы, которая длилась почти сорок лет».

 

Дж. Юма поддерживал Д. Рикардо, который также шёл дальше простой критики подобных акций. Он предлагал следовать по пути конструктивных решений, которые приближали бы поэтапное предоставление экономического самоуправления подчинённым территориям, причём доказывал, что такой ход развития отвечал бы интересам самой Великобритании. Если бы этот путь состоялся, то, как считал учёный, британским властям не пришлось бы прибегать ни к каким нарочитым усилиям, чтобы удерживать эти страны в своей экономической орбите, поскольку всё равно экономически обоснованные связи сохранялись бы и углублялись.

 

Единомышленником Д. Рикардо был другой парламентарий-экономист – А. Байриш. Оба они призывали видеть образец для будущих действий по преодолению принципов «господство – подчинение» в решении судьбы Канады, которая проделала относительно мирный путь по обретению большей экономической и политической свободы.

 

Немецкий мыслитель Георг Гегель считал вполне логичным, что экономика определенного государства выходит в своем развитии за национальные рамки, что идёт поиск зарубежных рынков сбыта, источников сырья, наконец, сфер для инвестиций, особенно на территориях недавно ставших притягательными для европейских стран. Но по-своему логичным он считал и возможное противодействие со стороны народов и стран, куда устремлялись все эти потоки, если при этом происходило ущемление местных интересов.

 

Своего рода итог размышлениям учёных 19-го века по поводу соотношения между затратами на войны и их экономическими результатами подвёл британский учёный А. Пигу. Этот итог был так им обозначен: «Вследствие огромной стоимости сухопутных и морских военных действий… весьма трудно допустить, чтобы в конечном результате какая-либо из сторон оказалась в экономическом выигрыше. Было бы величайшим недомыслием, а вместе с тем и величайшим преступлением со стороны какого-либо правительства, если бы оно вступило в войну в надежде на подобную прибыль». И далее: «Это положение является настолько твёрдо установленным, что в настоящее время не приходится опасаться войн, которые могли бы быть вызваны надеждой на получение громадной контрибуции. Экономические вожделения, несомненно, облегчают возникновение войн, но только не таким грубым способом». Среди аргументов, ведущих к возникновению войн, которые встречались в работах учёных прошлого, А. Пигу оставил в силе «стремление к господству ради самого господства и независимо от экономических выгод, с которыми оно может быть связано.

 

В современных источниках в ряду причин войн всё ещё встречаются указания на борьбу за ресурсы, в том числе сырьевые. Тем не менее, надо иметь ввиду, что сама ситуация, связанная с обретением ресурсов, во второй половине 20-го – в начале 21-го века кардинально изменилась по сравнению с тем, какой она была во времена А. Смита и первоначального этапа в развитии мирового хозяйства. В наши дни человечество добывает из недр Земли фантастический объём сырья – 53 тонны в год в расчёте на каждого жителя планеты. По мнению специалистов не только отдельные страны, но и мировое сообщество в целом приближаются к пределу того, насколько они могут полагаться в своём развитии на природные сырьевые ресурсы.

 

Изменения в количестве и составе потребляемых природных ресурсов привели к возникновению многих новых проблем и обострением ранее имевшихся. Проблема ресурсов сопрягается с разнообразными экологическими последствиями, с особыми мерами по охране труда и т.п.

 

Существенное значение в современном мире имеет вопрос об альтернативных природных источниках удовлетворения тех экономических потребностей, которые на протяжении длительного времени делали сырьё особым магнитом для притяжения экономических интересов индустриальных стран. Выявление таких источников предполагает интенсивное международное научно-техническое сотрудничество.

 

Появился ряд новых областей человеческой деятельности, связанных с ресурсами, которые ещё столетие назад трудно было даже предсказать. Одной из подобных сфер стала космическая. В 20-м веке реальностью стали такие международные правовые соглашения, в которых речь велась о проведении исследований в области природных ресурсов неземных небесных тел и даже о возможной разработке их месторождений.

 

Ещё одна проблема – охрана и использование ресурсов мирового океана. Он является не только источником самых разнообразных ресурсов, но и гарантом самого существования человека. То же можно сказать о проблемах лесных ресурсов. Леса подлежат хозяйственному использованию теми странами, на территории которых они находятся. Но в то же время они являются общечеловеческим достоянием, поскольку от их состояния зависят сохранение озонового слоя атмосферы Земли, ограничение последствий антропогенного её загрязнения, ограничение вероятности изменений климата.

 

Диссонансом с необходимостью решать те по-настоящему великие задачи, которые стоят перед мировым сообществом, выглядят всё ещё многочисленные войны. В войнах, которые происходили по всему миру после Второй мировой, число погибших приблизилось к 25 миллионам человек. Трудно исчислить нанесённый ими экономический ущерб. Особенных моральных оценок он заслуживает, если принять во внимание, что их участниками был и остаётся ряд беднейших государств нашей планеты. Это значит, что экономический ущерб, который сопутствует такому участию, логически окажется особенно велик в сравнении с их ВВП и уровнем жизни населения, с его неудовлетворёнными нуждами, даже в сфере простейших жизненных потребностей.

 

Вооружённые коллизии подчас препятствовали поставкам обычной гуманитарной помощи, в которой население таких стран особенно нуждается. В нарушение международных правил предпринимались попытки нападения на караваны с гуманитарной помощью, а её оказание расценивалось как помощь противнику.

 

И в современном мире наследием войн являются долги, особенно обременительные для стран со слабой экономикой.

 

Применительно к особо воинственным государствам далёкого прошлого было оправданным применение такого термина, как расточительная цивилизация. Они подчас поглощали и уничтожали больше благ и ценностей, чем создавали. Для того, чтобы говорить о том, что в наши дни налицо свои компоненты расточительной цивилизации, существуют различные основания, среди которых немалую роль играют и напряжения, особенно искусственные, обусловленные разницей в понимании экономических интересов.

 

По мере того, как росла достававшаяся ценой трудного опыта умудрённость мирового сообщества, рождались методы ограничения вероятности войн и наносимого ими ущерба. Войны, связанные с корыстными побуждениями, в наше время подпадают, как один из частных вариантов, под действие всего процесса миротворческого урегулирования, его правил и обязательности. В Уставе Организации Объединённых Наций в разделе о функциях и полномочиях Генеральной Ассамблеи записано, что в ряду её функций есть и такая: “Рекомендовать меры мирного урегулирования любой ситуации, независимо от её происхождения, которая могла бы нанести ущерб дружественным отношениям между нациями”.

 

То, что современная жизнь во многих отношениях ушла далеко от тех ситуаций, на основе которых учёные прошлого призывали к урегулированию международных конфликтов и к превентированию перерастания их в насильственные действия, не означает, что время привело к девальвации основных идей, которые они отстаивали. “Принятие своевременных мер по устранению основных причин потенциально насильственных конфликтов, а также осуществление дипломатических инициатив по сближению сторон в целях преодоления разделяющих их разногласий сопряжено с меньшими издержками в сравнении с тем, во что обходится бездействие в ожидании момента, пока вспыхнет конфликт или пока он не наберёт свою разрушительную силу”, - эти слова, взятые из ежегодного за 2006 год доклада о работе ООН, отчётливо напоминают идеи Эразма Роттердамского, высказанные за много лет до современных событий.

 

Несмотря на значительные трудности, которые приходилось преодолеть науке, когда она искала истины в вопросах, касавшихся связи между войнами и экономическими интересами государств, этот путь поиска был отмечен своими достижениями. Среди них было выдвижение двух основополагающих тезисов. Первый – экономические цели могут быть с высокой степенью эффективности достигнуты применением экономических методов. И второй, тесно связанный с первым и его существенно подкрепляющий, заключался в том, экономические потери в результате войн не менее, а подчас и более вероятны, чем достижение экономических целей, ради достижения которых использовалась вооруженная сила.

 

Если включить в ряд действовавших в прошлом экономических побуждений даже такие масштабные для своего времени цели, как стремление к монополизации торговли, к господству над ресурсами, как подавление свободы экономических действий того или иного государства, всё равно результативность силовых методов стоило, как это делали видные учёные, поставить под сомнение. Тем более что сами цели, ради достижения которых такие методы применяли, часто оказывались по большому счёту не до конца выверенными, не всегда долговечными.

 

Для учёных прошлого логика и здравый смысл, знание истории международного экономического сотрудничества стали основанием для выводов о том, что взаимоотношения народов в сфере экономики не только необходимы и неизбежны, но превращают развитие мирохозяйственных отношений в важнейшую форму их сообщества.

 

Главный же вывод состоял и состоит в том, что никакая борьба за экономические интересы, тем более за интересы, узко понимаемые, временные, эгоистические не определяет всей жизни человеческого социума. За пределами этой борьбы всегда существует огромный круг разнообразных интересов, открывавших поле для взаимодействия народов и развития отношений, основанных на ненасилии. Никакое желание материального богатства, если оно ожесточает, сталкивает людей и народы до степени отчаянной борьбы, не может по-настоящему составить антитезы простой и проверенной веками истине, которая состоит в том, что главное человеческое богатство - это милосердие.