ИНТЕЛРОС > №1, 2012 > Новая волна глобального социального движения

Яницкий О.Н.
Новая волна глобального социального движения


02 мая 2012

Это не «митинговщина»

После долгих лет экономического подъема в развитых странах, когда движение вперед значило «еще лучше», случился затяжной экономический кризис. В его ходе масса трудящегося класса обрела совершенно иной опыт: не накопление богатства, а сохранение, спасение того, что еще можно спасти. Кризис потребительского кредитования ударил в самое чувствительное место образа жизни большинства западного мира: жизни в кредит как символе развивающегося мира.

Поэтому те, кто считал, что время митинговщины давно прошло, ошиблись. То, что мы недавно наблюдали, это не митинговщина, а «прямые социальные действия» с четко обозначенной целью (master frame): занять Уолл-Стрит (To Occupy Wall-Street), то есть воздействовать на сердцевину финансового капитала. Или, по-иному: «Долой корпоративную жадность!». Речь идет не просто о сверхдоходах богатого меньшинства, а о так называемом cronycapitalism, что у нас в России называется сращиванием бизнеса с государством (власть-собственность) (Бессонова, 2006; Пивоваров, 2004, 2006).

Современная «митинговщина» была вполне организованной с помощью средств IT: на улицы и площади вышли не люди, хотевшие услышать, что скажет им очередной записной оратор из числа власть предержащих (за два года они уже наслушались этих пустопорожних речей), а те, кто уже знали, чего они хотят, и своими массовыми действиями оповестили свои правительства и весь мир. «Так, на страницу «Оккупируем вместе» в сети Facabook, созданную по аналогии с названием движения «несогласных» жителей Нью-Йорка, подписалось более 120 тыс. человек. Не менее активно использовался и уже ставший традиционным для мобилизации населения сервис микроблогов Nwitter. А на сайте www.15october.net 8-9 октября состоялась «глобальная виртуальная ассамблея» – интерактивное обсуждение плана действий при помощи текстовых, голосовых и видеочатов …для каждого города, участвовавшего в акции, активисты разработали свои постеры и плакаты, которые накануне мероприятия развешивались на улицах и распространялись в интернете» (Тарасенко, 2011: 8).

 

География протеста

Показательна география этого массового движения: не Африка (кстати, митингующие в США и Европейском Союзе призывают поучиться у нее), а США, Австралия, Италия, Испания, то есть развитые страны мира. Более того, массовая акция «День гнева» началась в Новой Зеландии и Австралии, затем перекинулась на Филлипины и Японию. В Японию, которая по сей день не может придти в себя после Фукусимы, серии афтер-шоков и непрерывных наводнений! К 9-му октября эти протесты состоялись в 70 больших городах и более чем в 600 местных сообществах (community) в США. А всего на сегодня – в 80-ти странах! Такая мультипликация говорит, что проблема, лежащая в основе протеста, общая и глубокая. Так что этот протест – только по форме «митинговщина», а по сути – хорошо организованная глобальная акция. Точнее: трудящиеся в этих странах самоорганизовались, когда поняли, что существующие демократические институты, национальные и глобальные, глухи к их бедам и требованиям. Так что это только символический захват Уолл-стрита, а в действительности кризис западной модели демократии, оказавшейся не способной ответить на вызов глобального финансового кризиса 2008-10 гг. И если грядущие холода заставят протестантов в Нью-Йорке свернуть или резко сократить свою деятельность (Baum, 2011), то мы знаем опыт «украинской зимы», а ведь есть еще и протестанты в южном полушарии…Западные эксперты, видя падение интереса СМИ к этой массовой акции, что является вполне нормальным явлением, полагают что протестанты «должны сделать какой-то следующий шаг». Но какой?

В социологии массовых движений есть концепция path dependence. Но она, как оказалось, имеет свою оборотную сторону: люди накапливают и запоминают негативный опыт прошлого. Возможно, следовало бы ввести и другую, парную ей концепцию: future dependence, потому что молодежь, особенно студенческая, чрезвычайно чувствительна к тому, что ее ожидает после окончания вуза. А это будущее делают пока не они. Здесь можно провести параллель с ситуацией в России: не «продвинутые» студенты, аспиранты и молодые специалисты формируют завтрашнюю повестку дня, а глобальные институты, исходя из своих интересов, предлагают им «рынок возможностей».

 

Кто они, протестанты?

С социальной базой (constituency) этого глобального движения – проблема для теоретиков социальных движений, потому что, во-первых, это не «беспорядки» и не проявления экстремизма или действий «хулиганствующих элементов», как наши официальные СМИ любят квалифицировать подобные массовые протесты. Хотя, как всегда, в них есть и экстремисты, и любители шоу. Но не они делают погоду в данном случае.

Во-вторых, на улицу вышел не «низший средний класс», как полагают некоторые наши аналитики, и тем более не бичи и безработные. Причем, что принципиально важно – это образованный средний класс и молодежь крупных и крупнейших городов, «которым есть что терять, причем многое» (Строкань, 2011: 8). Более половины протестантов в США – образованные и работающие граждане и только 16 процентов безработные. Что разбивает концепцию тех, кто полагает, что в век глобализации большие города уже не играют той роли, которую они выполняли в конце XIX и на протяжении всего XX веков. Нет, большие города по-прежнему, хотя и с другим (сетевым) инструментарием соорганизации масс населения, остаются как двигателями социальных перемен, так и узлами социальных конфликтов.

Основной костяк протестующих составил трудовой народ самых разных занятий и разного достатка. Сами протестанты называют себя «99 процентами», обозначая этим, что их протест отражает позицию подавляющего большинства населения. Так, в Барселоне вышли на улицы более 500 тыс. чел., в Риме – 150 тыс., в Нью-Йорке –50 тыс. и т.д. Массовые шествия , «возмущенных» состоялись в Лиссабоне, Афинах, Женеве, Майами, Париже, Цюрихе, Мехико, Лиме, Сантяго, Гонконге, Токио, Сиднее, Берлине, Франкфурте и многих других и везде не менее 4-5 тыс. человек (для сравнения: в России на подобный «День гнева» выходит обычно 30-50 человек). Я думаю, что возмущение своим ухудшающимся положением и глухотой властей – центральный пункт, потому что у всех категорий трудящихся наболело, накипело. «Возмущайтесь!» – значит не будьте безразличны, действуйте, как написал в своей книжке ветеран французского сопротивления, которая разошлась миллионным тиражом (А. Минеев, 2001: 9) Протестантов поддержали и некоторые сверхбогатые: Дж. Сорос, например. Только, зная его, трудно сказать, насколько действительно им руководят гуманистические мотивы. Естественно, что на улицы городов вышли прежде всего жители тех стран, которые наиболее подвержены глобальному экономическому кризису. Но это –протест не вообще «против» – у него есть конкретные адресаты. По имеющимся данным, это прежде всего Goldman Sachs, JPMorgan Chase, General Electric, BP, ExxsonVobil и другие крупнейшие корпорации в числе наиболее ненавидимых.

У «возмущенных» есть организаторы, но нет ни идеологии, ни лидеров (пока!). Как полагают европейские коллеги-социологи, эта глобальная акция не имеет перспектив перерасти в глобальное движение, если его не возглавят левые политические силы, причем совсем не обязательно коммунисты. Напротив, американские аналитики скорее относят протестующих к «реформаторам», правда, требующих реформ такого масштаба, который может стоить президенту Обаме второго срока.

Западные аналитики делят протестующих на две группы: тех, кто выступает против неравного а, значит, несправедливого распределения богатства в США, и тех, «безбилетников» (free riders), которые смогут воспользоваться результатами протестного движения в случае его успеха (Snow and Bedford, 1992). Плюс всегда присутствует элемент карнавала. Плюс, как выяснилось, в рядах протестантов оказалось и несколько сотен ультра-радикалов. Но в данном случае не они делали погоду.

Вопрос об участии в этом массовом протесте новых эмигрантов и тем более – беженцев или вынужденных переселенцев - остается открытым. Скорее всего, на этом этапе заботы о повседневном выживании в новой, в том числе языковой среде, сделают их как минимум пассивными, отстраненными. Трудно стать протестантом сегодня, если ты вчера мечтал найти себе место в этой стране, которая «вдруг» отвергла все то, к чему ты стремился. Но течение протеста в Греции и Италии дают и другую картину: эмигрантам есть смысл присоединиться к протестующим: может быть в этом общем потоке им тоже что-нибудь перепадет. Ведь базовая цель – жить лучше – у коренных и мигрантов одна. Тем более, что ЕС, открыв внутренние границы, резко снизила разницу между «ответственными коренными гражданами» и массой эмигрантов, хотящих лучшей жизни «здесь и сейчас».

 

Мотивация

Представляется, мотивация здесь – это главное. Начнем «снизу», с мнения простых людей. Поразительна мотивация протестантов: зачем банки предлагали нам такие большие кредиты, когда было наперед известно, что мы их не сможем погасить во время? А позволительно спросить: где люди были сами? О чем они думали? Где же тот многократно описанный в западной социологической литературе (см. З. Бауман, У. Бек, Э. Гидденс и т.д.) индивидуалист-рационалист, который все просчитывает и всегда находит выход, свободно перемещаясь в пространстве и времени? Полагаю, что проблема в том, что этих «людей улицы», да и не только их, уже в течение нескольких поколений приучали к мысли, что «жизнь в кредит» - это социальная норма, безопасная социальная норма. А главное, что всегда где-то есть земля обетованная: не в Европе, так в США, не там, так в Австралии и т.д.

Одновременно СМИ приучили западное общество к тому, что есть сверхбогатые, у них свой мир, а остальные живут от них отдельно. Но когда «остальным» становится плохо, начинает работать закон социального сравнения: почему когда кризис общий, нам – плохо, а им все также хорошо?

Но вот профсоюзов, которые должны были бы возглавить борьбу за права этих людей труда, в этом движении не видно вообще: они полностью бюрократизированы, и им всегда нужно время на разработку компромиссных решений и согласование их с работодателями. А времени нет: кризис уже начался. Катастрофа у ворот: в Испании уже тысячи семей выселены из своих жилищ за неоплаченный кредит. И так может случиться везде.

Но были и другие, может быть, не столь «неотложные», но важные для мыслящего человека мотивы. Люди все меньше понимали, как работает политико-экономическая машина. Она все работает, работает, а наше положение все хуже и хуже. И начинается разбор по косточкам: почему раньше политическая власть не наследовалась, а теперь появились политические династии даже на низовом уровне? И вообще, как совместима наша демократия с самовоспроизводством правящего класса и т.д.? Итак, шаг за шагом, протестанты пришли к выводу: да, демократия все же есть, но только для 20 процентов самых богатых! А что же тогда для остальных? Люди оглядываются (в глобальном пространстве) и видят: примерно два года назад кончился шведский капитализм, везде на сцену выходят националисты, почти в каждой европейской стране есть территория (сообщество), хотящая обрести независимость и т.д. Некоторые говорят: если капитализм не работает – пусть будет социализм (на первичных партийных выборах во Франции лидируют социалисты).

Растерянность, половинчатые меры, бесконечные отсрочки принятия «окончательного решения» наверху транслируются посредством СМИ во все слои общества. Только эффект этой растерянности различен. Наверху спасают ЕС, его банковскую систему, свои личные государственные и партийные посты, то есть свои привилегии быть правящим классом. А внизу растут цены и безработица, людей выбрасывают на улицу, студентов, окончивших вуз, не берут на работу по специальности (впрочем как и у нас) или сразу вынуждают садиться на пособие по безработице. Невольно вспоминается фраза из первой пьесы А. Вампилова «Прощание в июне»: «Чему вы так шумно радуетесь? Уж не тому ли, что вы больше не студенты? Бедняги. Вас ждут железные объятия самостоятельной жизни. Веселитесь, но не забывайте, что вы на похоронах…» (Вампилов, 1982: 80).

Наконец, есть и чисто психологическое объяснение: как только гром грянет, западному индивидуалисту, старательно реализующему свой индивидуальный жизненный проект, «вдруг» потребовалось плечо соседа. Ведь когда «все как всегда», можно быть по отдельности. Когда наступает неопределенность и впереди маячит «еще хуже», люди начинают сбиваться в «проблемные стаи» и задавать друг другу вопросы: что происходит с нашей пресловутой политико-экономической машиной? Если их долго водят за нос, то они выходят на улицу.

Поначалу кажется, что «африканская весна» и «глобальная осень» развитых стран сильно различаются по мотивам. В первом случае казалось, борьба идет за радикальные демократические преобразования, за развитие гражданского общества и его институтов, способных контролировать распределения национального богатства. Но уже силовой метод внедрения там демократии западного образца как-то омрачил этот светлый образ. Во втором случае казалось, что протестанты требуют изменения социально-экономической политики правительств, используя при этом (и сохраняя!) существующие в развитых странах демократические институты. Но уже поступают сигналы, что западная демократия, прежде всего в ЕС, не способна решить стоящие перед этим Союзом проблемы демократическими методами. На Грецию, Испанию, Италию идет беспрецедентное давление, далекое от той модели «переговорной демократии» (deliberative democracy), которая считается там наиболее «продвинутой» политической концепцией. «Мягкая сила», которую ЕС предполагал применять на постсоветском пространстве, теперь всецело обращена вовнутрь.

 

Ресурсы массового протеста

 

Сегодня, когда акция «Оккупируем Уолл-стрит» явно пошла на спад, интересно посмотреть, имели ли события в Африке отношение к массовым протестам в развитых странах? С моей точки зрения, имели, равно как и войны в Ираке, Афганистане и особенно в Ливии, с кадрами кровавой расправы над Каддафи. США и НАТО преподнесли хороший урок «силовой демократии» тем, кто вздумает всерьез сопротивляться существующему социальному порядку. Точнее, роль мобилизующего ресурса сыграли не деньги (всеобщая маркетизация, по М. Буравому), а контекст: всеобщий, глобальный, то есть финансовый кризис, и региональный – события в Африке, Афганистане, Пакистане, и ситуативный – скажем, финансово-экономическая ситуация в разных странах, входящих в Европейский Союз. Если бы греки проголосовали за отделение от ЕС, это вызвало бы эффект домино в других странах, находящихся «на грани».

Социологи настолько уверовали во всемогущество золотого тельца, что забыли о двух других сильных мотивах и одновременно – ресурсах массового протеста: интеллектуальном и нравственном, социально-психологическом, эмоциональном. Мы настолько привыкли переводить все социальные действия в рубли или доллары, что забыли о движущей силе знания и человеческих эмоций: раздражении, возмущении и гневе. Например, как быстро американцы забыли свою собственную историю. Я имею в виду борьбу за гражданские права афроамериканцев в 1960-х гг. Эти годы получили название «King Years», потому что лидером этого движения за равенство гражданских прав был Мартин Лютер Кинг. Тогда, казалось, афроамериканцы добились равенства гражданских прав.

Однако через полвека выяснилось, что декларированное равенство гражданских прав вовсе не означает равенства возможностей, равенства жизненных стандартов, доступа к образованию и социальным лифтам. И в этом прежде всего виновато государство – там и у нас, которое в условиях кризиса всякий раз спасает банки, потому что сегодня деньги можно делать из денег, без участия людей. Не производительный труд, а финансовые спекуляции правят бал. Интеллектуальный и психологический ресурс молодых все чаще остается невостребованным.

Думаю, никто не заподозрит меня в призыве к уравниловке, но лозунги нынешних протестантов по всему миру ясно говорят: одному проценту населения – всё, другим 99 процентам – что останется. Не означает ли происходящее теперь, спустя 50 лет, начало новой волны борьбы за гражданские права, только теперь в глобальном масштабе? Во всяком случае мир еще не знал такого всеобщего возмущения и призыва к борьбе за изменение существующего социального порядка. Еще раз подчеркну: виртуальные сети – мощный ресурс социального протеста, но все же он –только инструмент мультипликации этих чувств гнева и возмущения.

 

Кто они, протестанты?

С социальной базой (constituency) этого глобального движения как главным ресурсом – опять проблема для социологов. Ну, во-первых, это не «беспорядки», проявления экстремизма или действия «хулиганствующих элементов», как наши официальные СМИ любят квалифицировать подобные массовые протесты. Хотя, как всегда, в них есть и экстремисты, и любители шоу. Но не они делали погоду в данном случае.

Во-вторых, на улицу вышел не «низший средний класс», как полагают некоторые наши аналитики, и тем более не только безработные. Причем, что принципиально важно – это средний класс и молодежь крупных и крупнейших городов. Что разбивает концепцию тех, кто полагает, что в век глобализации большие города уже не играют той роли, которую они выполняли в концеXIX и на протяжении всего XX веков. Нет, большие города по-прежнему, хотя и с другим (сетевым) инструментарием соорганизации, остаются двигателями социальных перемен. В-третьих, как отмечают многие аналитики, недовольство выражают как «левые», так и «правые». Протестантов поддержали даже некоторые сверхбогатые.

Посмотрите на лозунги протестующих: «Встаньте, люди Европы!», «Жадность корпораций убивает нас», «Мы клянемся покончить с нашей коррумпированной демократией», «Не убивайте нашу мечту!», «Это – классовая война!», «Остановите капитализм, он – катастрофа», «Алло, Конгресс, вы слышите нас?» и т.д. Естественно, что на массовые уличные демонстрации протеста вышли прежде всего жители тех стран, которые наиболее подвержены глобальному экономическому кризису.

Еще несколько показательных цифр. В США 64.2 процента участников движения «Occupy Wall Street» – люди моложе 34 лет, пожилых в нем мало. В основном образованные (колледж), в подавляющем большинстве называющие себя белыми (81.3%). Но самое интересное, что 70.0% опрошенных называют себя независимыми!

Как ответил на вопрос «Что же это было?» один из европейских лидеров социологии социальных движений, «это был высоко экспрессивный социальный протест, который мог бы сыграть большую роль в формировании программ новых партий левой ориентации. Но без участия традиционных левых сил этот протест может остаться только выражением социального недовольства, не имеющее продолжения». Бесспорно, данный массовый протест есть проявление кризиса недоверия к существующей системе. Или, иначе, доверие к ней исчерпано.

Вопрос об участии в этом массовом протесте новых эмигрантов и тем более – беженцев или вынужденных переселенцев остается открытым. Скорее всего, на этом этапе заботы о повседневном выживании в новой, в том числе языковой среде, сделают их как минимум пассивными, отстраненными. Трудно стать протестантом сегодня, если ты вчера мечтал найти себе место в этой стране, которая «вдруг» отвергла все то, к чему ты стремился. Что уже ясно, так это то что их никто не ждет: у ЕС своих проблем хватает. Но они уже повсюду, и не только в Италии и Испании. 25 лет назад я жил неделю в Осло на границе его европейской и пакистанской части. Ощущение мало приятное, особенно вечером. Четкое ощущение, что там, за низким дувалом город, живущий по иным законам. Что и подтвердилось сегодня.

Снова не буду углубляться в теорию, скажу только: всеобщий, всеохватывающий кризис когда-то должен был превратиться во всеобщее негодование. «Угол падения равен углу отражения».

Какой урок извлекли НАТО и, прежде всего, США из африканской авантюры? Стали ли они после нее «хозяевами положения»? – Вряд ли. Если там победит демократия, то демократия не европейская, а исламско-ориентированная, как это уже произошло в Тунисе. Если ввязываться еще глубже, то не получит ли Запад множественный Афганистан? Плюс войну с Сирией?

В том, что акция «оккупируем Уолл-Стриит» была задумана вовремя, нет сомнения: у властвующей элиты слишком много других забот, и главные из них: противодейсвтие второй волне кризиса и сохранение целостности Европейского Союза. Но идеологии, организации и ресурсов у авторов этой волны протеста явно не хватало.

Институты и организации

 

Формально в этом конфликте участвуют три института: государство, включая надгосударственные структуры; транснациональные корпорации; и некоторый весьма разнородный совокупный институт «низового» гражданского общества. Каждый из них имеет свою историю, степень легитимности и организационную форму. В основе первой лежат когда-то декларированные демократические нормы, но уже давно превратившиеся в сросток первого и второго (по-нашему, это институт власти-собственности). У этого сростка есть исторически сложившаяся жесткая нормативная структура (законодательная, исполнительная и судебная власть разного уровня), которая сегодня все менее эффективна, потому что изнутри прорастает неким «сетевым облаком» реальных экономических и социальных связей со своими интересами и нормами, которые и делают эту систему жизнеспособной. Ее цель и средство существования: производство денег из воздуха (надувание финансовых пузырей) путем обмана рядовых граждан (налогоплательщиков), которые потом за эти лопнувшие пузыри и расплачиваются.

В основе третьего института лежит сорганизованная посредством социальных сетей разнородная людская масса, институционально опирающаяся на различные формы гражданских низовых организаций. Я подчеркиваю «низовых», так как формально и частные корпорации, и частные банки относятся к гражданскому обществу. Как квалифицировать этот низовой социальный конгломерат, если у него нет «мозгового центра», программы, устоявшейся сети связей (да она и невозможна в столь многоязычном социальном пространстве), вопрос пока открытый. Одно очевидно: пришло время дать этому обществу более дробную качественную спецификацию. Формально, все три упомянутые – институты демократические или выступают за демократию. Весь вопрос в том, как они ее понимают и как практикуют.

Главную организующую роль сыграли виртуальные площадки объединения – странички «Оккупируем вместе» в сети Facebook, сайт www.15 october.net, сервис микроблогов Twitter и другие. Это были еще не организации в традиционном понимании, а места сбора и самоорганизации единомышленников, на которых шло интерактивное обсуждение планов действий, разработка и распространение в сети постеров и других информационных материалов. Во всей этой работе принимали участие местные и региональные социальные движения со своими ядрами (social movement organizations, SMOs), но глобальный протест как бы вобрал их в себя. Во всяком случае не они были главными организаторами глобального протеста. Конечно, сети немало способствовали «эффекту домино». И все же организационно глобальный охват произошел не столько благодаря виртуальным сетям – они были прежде всего инструментом быстрой связи, сколько потому что проблема, лежавшая в основе этого протестного движения, была всеобщая, всеохватывающая, называемая «жизнью в кредит». Экологическое, женское движение, движение за социальную справедливость, названные несколько десятилетий назад «новыми», не могли организовать этот массовый протест в силу многих причин: различия целей, программ, средств и т.д. Для столь массового протеста нужна была не программа и готовая организация, а лозунг, простой и понятный всем: «Надоела такая жизнь!».

Поэтому только виртуальная организация не смогла бы сыграть такой мобилизующей роли – площадь, улица оставались, как и сто лет назад, ареной массового действия. Вот этот тандем двух пространств: виртуального и реального сети и улицы – сыграл решающую роль в организации и поддержании этого глобального действия. Обмен информацией между сетью и улицей постоянно приносил все новые подтверждения тому, что crony capitalism (тандем государственных институтов и корпоративных сообществ) в первую очередь спасает не население, а банковскую систему, потому что это его кровеносная система. А населению был предложен выбор по принципу «оба хуже»: или вы или должны согласиться на урезанную зарплату, или сядете на пособие для безработных. Кризис делаем мы, банки, но выживание в условиях кризиса – это ваши проблемы. Вот что было практической формулой новой фазы отчуждения между властью и обществом.

В результате чего массы трудящихся самооргнизовались и политически противопоставили себя существующей системе «власти-собственности». Проблема в том, что такое открытое противостояние стало возможным благодаря демократическим институтам западного общества, которые одновременно стали мишенью критики со стороны масс. Значит, существующая там демократическая система уже не соответствует требованиям граждан; она закостенела и требует реструктуризации. Какой она должна быть и кто ее будет делать – вопрос открытый. Во всяком случае такой инструмент как очередные «демократические выборы», то есть игра по старым правилам: «мы вас послушаем, но сделаем по-своему» – в условиях нарастающей массовой прямой демократии проблемы не решит.

Этот массовый протест ставит новые вопросы перед политологами и социологами. Назову пока только два из них. В последние годы западные ученые выдвинули две концепции: deliberative democracy and governance, общим основанием которых является не «директива» (управление), а многосторонний переговорный процесс, в результате которого стороны приходят к компромиссному соглашению. Однако, как показали рассматриваемые события, эти концепции пока остаются благим пожеланием – «вертикально-директивные» методы управления, то есть принцип «права сильного» с соответствующими инструментами экономического принуждения и силового подавления сохраняется.

Во-вторых, возникают вопросы относительно общепринятой в социологии социальных движений концепции «структуры политических возможностей» (political opportunity structure). Ведь в этих, столь разных странах эта структура практически не изменилась, а протестное движение продолжает разворачиваться под общими лозунгами. Значит, были правы те, кто говорил, что эта структура зиждется на том же самом «праве сильного», а не на консенсусе самых разных групп интересов.

В-третьих при анализе массовых протестов и социальных движений так называемые репрезентативные опросы не дают картины движущих сил подобных движений. Например, по данным (Cordero-Gusman, 2011: 3), сайт occupywalst.org в начале октября с.г. ежедневно посещали около 400 тыс. чел. Из числа опрошенных 66.4% регулярно использовали Facebook, 28.9% Twitter и 73.9% YouTube. Однако на основе подобного опроса нельзя определить, кто составлял ядро и мотор этого протестного движения.

В-третьих, и это главное, что же такое сегодня гражданское общество? Не пора ли его стратифицировать, экономически, политически и социально? По крайней мере три его страты уже явственно обозначились и даже институционализировались: корпорация граждан «бизнес-власть», вполне овладевшая искусством делать деньги из воздуха; масса людей наемного труда, реальные права которых далеки от конституционно закрпленных; и те, кто использует свое демократическое право не работать вообще.

 

Что же это было?

Здесь возможны разные версии. Первая, как будто бы самоочевидная: протестантам стало холодно в палатках, денег и пожертвований не хватало, СМИ потеряли к протестантам интерес, в общем – пошумели и разбежались. Что-то вроде нашего «Нах-Нах», полуигра – полупротест. Но тогда зачем такой запал? Такой шум на весь мир? Скорее, этот глобальный протест можно рассматривать как репетицию чего-то более серьезного. И заодно посмотреть: какова будет реакция власть предержащих?

И возникает версия вторая: а может быть, это теперь вообще общепринятая форма массового протеста – то ли шоу, то ли способ выпустить пар. Эта версия более правдоподобна, если учесть, что, с одной стороны, в СМИ шоу господствуют, причем политически накачанные в том числе, а с другой, – пар из социального котла действительно необходимо было выпускать. Для США 10 процентов безработных – очень серьезная цифра. А перспектив ее снижения пока не просматривается.

Версия третья, конспирологическая. Проще говоря – это была провокация, организованная власть предержащими, с той же целью: определить градус действительной социальной напряженности. А заодно – и несколько отвлечь общественное мнение от своих, весьма неприглядных действий в Африке и Азии. Если это так, то власть предержащие по-прежнему уверены в своих силах, проще –в своем аппарате принуждения и подавления.

Думаю, что наиболее вероятно – это все же была репетиция глобального протеста. Но плохо подготовленная, с недостаточными ресурсами, а главное – что степень массового недовольства снижением уровня жизни еще не достигла того уровня, когда не остается ничего другого, как выходить на улицу. Что уже давно хорошо знакомо нам. Более детально: уличный протест был порождением виртуальных сетей, которые не соединились (или не договорились?) с улицей реальной, как это недавно было в Мадриде или Барселоне.

Так или иначе, теоретически подтверждается вывод, сделанный К. Руутсом несколько лет назад, согласно которому «универсальные человеческие права и (конкретное) гражданство – вещи различные». Гражданство предполагает не только права, но и обязанности, ответственность. «‘Глобальное гражданство’ может состояться только тогда, когда сформируется глобальное сообщество (polity). Поэтому мы не должны смешивать глобальную гуманитарную озабоченность с понятием гражданства» .

 

Дискуссия

 

Что же всех их объединяет «поверх» всех национальных, профессиональных и других различий? Во-первых, подтверждается гипотеза, выдвинутая еще 15 лет назад и все более распространенная в западной социологии (Ianitskii, 1995; Irwin and Wynne, 1996; Irwin, 2011), что социальные движения контекстуально чувствительны, зависимы. Тогда, 15 лет назад, было выделено три социально значимых контекста: исторический, национальный и локальный (ситуативный). Действительно, одно дело протестные движения в США, где масса населения гораздо более «послушна», то есть лояльна к власти, где ‘melting pot’ все же состоялся, и совсем другое – современная, очень плотно засаленная, социально, конфессионально и этнически разнообразная Европа, сотрясаемая в течение многих веков, но в особенности сегодня, войнами и конфликтами, грозящими распадом еще не укрепившегося институционального образования – Европейского Союза (ЕС). Фактически у ЕС нет path dependence, то есть некоей устоявшейся исторической «колеи».

Более, того, нельзя не согласиться с А. Ирвиным, что практически все социальные потрясения, в том числе катастрофы, «являются экстремальным случаем повседневной жизни» (Irwin, 2011: XV-XVI). Отсюда эпистемологический постулат: социальные движения неотделимы от контекста, следовательно, и знание о них должно быть контекстуально чувствительным: «Какие встроенные в контекст проблемы мы должны выявлять и изучать в ходе анализа случаев социального конфликта и ответа на него?

Следующая гипотеза: эта волна протеста вызвана новой, более высокой ступенью глобального отчуждения масс, созданное манипуляциями финансового капитала. Он вездесущ, и от его колебаний никто не может защититься. Чем явственней это всеохватывающее отчуждение/принуждение, тем проще единообразный ответ на него: уличный протест. Когда невозможно удовлетворить жизненно важные потребности – в жилище, образовании, медицинском обслуживании, – остается один канал «всеобщего возмущения» - улица.

Часто задаются вопросом: перейдет ли «арабская весна» в «американскую и европейскую осень?» Думаю, что нет, по тем же историческим (цивилизационным) и культурным причинам. Тем не менее, первая долго будет оставаться частью контекста второй. Этот конкретный протест может закончиться, но «подпор» со стороны арабского мира» будет продолжаться.

Очевидно, что долго так продолжаться не может: политические партии и другие политические силы попытаются перехватить эту инициативу в своих интересах. Кому и как это удастся - принципиально важный момент. Или же это движение как проявление прямой демократии найдет все же форму конституционную самоорганизации, способную противостоять силе транснационального финансового капитала? Или же в рамках нынешних демократических принципов это невозможно? Скорее, она придет извне или, как полагают некоторые, уже стоит за их спиной. Украинский майдан оказался способен повлиять на смену власти в стране (и то временно), но не изменил самого принципа устройства общественной жизни. Теоретически это возможно только в случае, если «улица» (масса) станет социальной силой, способной противостоять силе финансовой олигархии, что маловероятно. Скорее, новый кризис сломает эту систему изнутри.


Вернуться назад