В советской и российской военной историографии при описании событий Отечественной войны 1812 года большое внимание уделено ее полководцам и героям: М.И. Кутузову, П.И. Багратиону, А.П. Ермолову, П.Х. Витгенштейну, Н.Н. Раевскому, Д.С. Дохтурову, М.С. Воронцову, Д.В, Давыдову, Ф.П. Уварову, М.А. Милорадовичу, М.И. Платову и другим. Им посвящено немало работ, в том числе глав и разделов в различных трудах, а также в мемуарной литературе ХIX века.

К сожалению, этого нельзя сказать о жизни и полководческой деятельности выдающегося российского военачальника той эпохи генерал-фельдмаршала Михаила Богдановича Барклая де Толли.

Непонятый многими современниками и малооцененный потомками он надолго был отодвинут в тень, осыпаемый оскорбительными и пренебрежительными оценками совершенно незаслуженного характера. Однако перечеркнуть огромные заслуги полководца перед Отечеством как одного из его виднейших спасителей просто невозможно. По справедливой оценке К. Маркса и Ф. Энгельса, «он был бесспорно лучший генерал Александра, непритязательный, настойчивый, решительный и полный здравого смысла».

Стоическое лицо Барклая есть одно из замечательнейших в нашей истории»,

– подчеркивал Александр Сергеевич Пушкин.



Став с 1810 г. военным министром Российского государства, Барклай де Толли сделал немало, чтобы подготовить страну и ее армию к тяжелым испытаниям в связи с ожидаемым нашествием Наполеона Бонапарта. А когда враг вторгся на российскую землю, Барклай де Толли сумел осуществить единственно правильную военно-стратегическую линию. Его глубоко продуманная тактика отступления, пока русские армии разъединены и по другим причинам, при подавляющем превосходстве войск Наполеона полностью себя оправдала.

Во всех дореволюционных изданиях, включая словари и военные энциклопедии, утверждалось, что Михаил Богданович Барклай де Толли родился в Лифляндии в 1761 г. Новейшие исследования позволяют считать датой рождения будущего полководца 1757 год (13 декабря), что нашло отражение в недавно опубликованном библиографическом словаре об Отечественной войне 1812 г.

Его предки – шотландская фамилия Barelay of Tolly – переселились в Ригу в ХVII веке. Сын отставного поручика Барклай в семилетнем возрасте был записан капралом в Новотроицкий кирасирский полк (которым командовал его дядя Е.В. фон Вермелен), а в 1778 г. получил чин корнета. В 1788–1789 гг. участвовал в штурме Очакова, Бендер и Аккермана, затем в 1790 г. в военных действиях в Финляндии. Был произведен в премьер-майоры и переведен в Тобольский пехотный полк с оставлением в звании дежурного майора. Получил первые военные награды.

В 1794 г., командуя батальоном, отличился при взятии Вильны и в других сражениях. В 1798 г. произведен в полковники, а в 1799 г. стал генерал-майором. Особенно отличился в 1807 г. при Прейсиш-Эйлау, который, по словам К. Маркса и Ф. Энгельса, он защищал «c величайшей доблестью» и где был ранен разрывной пулей в правую руку выше локтя с раздроблением кости. Удостоенный рядом высших боевых наград Барклай де Толли получил звание генерал-лейтенанта.

В 1806–1807 гг. участвовал в первой войне с Наполеоном. Относительно против великой французской армии Барклай де Толли разработал свой план, основу которого составляло уклонение при крайне неблагоприятных условиях от генерального сражения и отступление в глубь страны. Он впервые высказал идеи этого плана в 1807 г. во время встречи в Мемеле с известным немецким историком Бертольдом Нибуром, который посетил генерала в местном лазарете, где тот находился на излечении от полученных ран. Вот какие слова Барклая записал тогда Нибур со слов Барклая:

Если бы мне пришлось действовать против Наполеона, – я вел бы отступательную борьбу, увлек бы грозную французскую армию в сердце России, даже на Москву, истощил бы и расстроил ее и, наконец, воспользовавшись суровым климатом, заставил бы Наполеона на берегах Волги найти вторую Полтаву».



Те же мысли Барклай де Толли вскоре высказал Александру I , посетившему генерала в том же мемельском лазарете. Позднее, став военным министром, он представил императору особый доклад – «Озащите западных пределов России», где, развивая ту же идею, указывал, что первое упорное сопротивление неприятелю необходимо оказать на оборонительных линиях Двины и Днепра. При этом основной базой борьбы явилась бы Москва, названная автором доклада «главным хранилищем, из которого истекают действительные к войне способы и силы». Следует отметить, что император Александр I первоначально вполне поддерживал указанные взгляды растущего на его глазах талантливого военного деятеля. Но впоследствии их осуществление осложнилось принятием плана бывшего на службе в России прусского генерала-теоретика К.Л. Пфуля, основанного на занятии укрепленного Дрисского лагеря и разделении 1-й и 2-й Западных русских армий в центральной части страны на многие километры одна от другой.

В 1808–1809 гг. Барклай де Толли снова был в Финляндии, возглавив 6-ю пехотную дивизию. В ходе русско-шведской войныон совершил со своим войском знаменитый переход по льду Ботнического залива (через пролив Кваркен) и занял шведский город Умео. Последствием этого явилось заключение мира со Швецией. Он стал генералом от инфантерии и был назначен главнокомандующим войсками в Финляндии и финляндским генерал-губернатором.

С началом вторжения 24 июня 1812 г. великой армии Наполеона на территорию Российской империи, Барклай де Толли, назначенный еще в марте того же года командующим 1-й Западной армией и вслед за этим–главнокомандующим, правильно оценил сложившуюся стратегическую обстановку, обеспечивая отход войск и избегая генерального сражения с превосходящими силами агрессора.

Сразу после нападения французских полчищ ими было развернуто в первой линии на западной границе России 445 тыс. человек. Помимо этого Наполеон имел вместе с резервами еще около 150 тыс. солдат и офицеров во второй линии.

Русское командование смогло развернуть на западной границе менее 210 тыс. Остальные войска были расположены на южных окраинах страны – в Молдавии, на побережье Черного моря, на Кавказе, а также на русско-шведской границе и в глубине российской территории. Причем часть из них находилась в стадии формирования. Требовалось, как можно скорее, объединить 1-ю и 2-ю Западные армии.

Таким образом, Наполеон имел пока подавляющий численный перевес.

25 июня Барклай де Толли написал императору: «Я не понимаю, что мы будем делать с целой нашей армией в Дрисском укрепленном лагере. После столь торопливого отступления мы потеряли неприятеля совершенно из виду, и будучи заключены в этом лагере, будем принуждены ожидать его со всех сторон». Александр I , который поддерживал план Пфуля, не ответил на это письмо, дав тем самым понять, что приказ идти к Дриссе обсуждению не подлежит. 26 июня 1-я армия прибыла в Дриссу, а через три дня здесь состоялся военный совет, обсуждавший вопрос о дальнейших действиях. В присутствии императора Михаил Богданович высказался за то, чтобы до соединения с армией Багратиона никаких активных действий не предпринимать…

Поскольку пробиться к Дрисскому лагерю 2-й Западной армии генерала П.И. Багратиона не удалось, решено было отступать дальше, так как одной из главных тактических задач первого месяца войны продолжало оставаться соединение двух армий.

21 июля по приказу Барклая был сформирован армейский летучий партизанский отряд под командованием генерала Ф.Ф. Винцингероде. Действия этого отряда положили начало партизанской войне на Смоленщине, а затем и на всей территории оккупированных противником районов России.

22 июля (3 августа н/ст.) 1812 г. 1-я и 2-я Западные армии все же сумели, наконец,соединиться под Смоленском. В разгоревшихся здесь кровопролитных боях, упорно обороняясь, русские войска нанесли противнику больше потерь, чем понесли сами. И соотношение сил к моменту соединения русских армий в районе Смоленска теперь стало постепенно изменяться в пользу русских. Но пока это соотношение (1:1,5) было не в пользу русских войск. Шансов на успех в генеральном сражении им явно не хватало. Поэтому 10 (22) августа Барклай сообщал царю: «Во избежание риска преждевременного принятия боя, имея постоянно дело с неприятелем, превосходящим в силах, я постараюсь вместе с князем Багратионом уклониться от генерального сражения».

Под Смоленском 180-тысячной армии Наполеона противостояло пока только 120 тысяч русских. Тщательно обдумав план дальнейших действий, Барклай де Толли пришел к выводу, что надеяться на успех в сражении при таком соотношении сил невозможно. Поэтому, отказавшись от генерального сражения, он приказал 2-й армии оставить Смоленск, а сам остался со своими войсками прикрывать ее отход.

Продолжение отхода русских армий к Москве резко усилило недовольство главкомом в рядах генералитета, офицерского корпуса и общества. Особенно негодовал П.И. Багратион, буквально рвавшийся в контрнаступление. Отступление из-под Смоленска крайне обострило взаимоотношения Барклая де Толли и Багратиона: с этого времени и до Бородинского сражения князь Петр Иванович считал тактику главнокомандующего гибельной для России, а его самого – главным виновником всего.

В письмах императору, Аракчееву, ко всем сановникам и военачальникам Багратион, обвиняя Барклая почти открыто в измене, требовал поставить над армиями другого полководца, который пользовался бы всеобщим доверием и, наконец, прекратил бы отступление. А оно продолжалось безостановочно до Царева Займища. Несколько раз намеревался Барклай де Толли остановиться и принять битву, дать генеральное сражение, «но неудобства позиций заставляли его уступать неприятелю и оставить Дорогобуж и Вязьму».

Возмущение Багратиона проявлялось на фоне недовольства многих солдат, офицеров и генералов всех русских армий. И император Александр не мог это не учесть.

По этому поводу К. Маркс и Ф. Энгельс уже в названной выше статье («Барклай де Толли») справедливо отмечали: «Великой заслугой Барклая-де-Толли является то, что он не уступил невежественным требованиям дать сражение, исходившим как от рядового состава русской армии, так и из главной квартиры; он осуществил отступление с замечательным искусством, непрерывно вводя в дело некоторую часть своих войск, с целью дать князю Багратиону возможность соединиться с ним и облегчить адмиралу Чичагову нападение на тылы противника. Когда он оказывался вынужденным дать сражение, как это было под Смоленском, он занимал позицию, которая не позволяла сражению стать решающим. Когда, недалеко от Москвы, нельзя уже было избежать решающего сражения, он выбрал сильную позицию у Гжатска (т.е. у Царева Займища – Г.К.), почти недоступную атаке с фронта, обойти которую можно было только обходными путями большой протяженности. Он уже расположил свои войска, когда прибыл Кутузов, в руки которого благодаря интригам русских генералов и ропоту русской армии по поводу того, что священной войной руководит иностранец, было теперь передано верховное командование. В пику Барклаю-де-Толли Кутузов покинул позицию при Гжатске, в результате чего русской армии пришлось принять сражение на невыгодной позиции у Бородина. В этом сражении 26 августа Барклай, командовавший правым крылом, был единственным из генералов, который удержал свою позицию и не отступал до 27-го, прикрыв таким образом отступление русской армии, которая, если бы не он, была бы полностью уничтожена. После отступления от Бородина за Москву именно Барклай-де-Толли снова предупредил всякие бесполезные попытки защитить священную столицу».

Глубоко опечаленный Барклай повиновался воле императора Александра I и сдал командование внешне спокойно, хотя самолюбие его было, конечно, уязвлено. В письме к царю он писал, что всё желание его – «пожертвованием жизни доказать готовность служить Отечеству во всяком звании и достоинстве». «Не распространяюсь, – добавлял он, – о действиях армии, которая была мне вверена. Время покажет, мог ли я сделать что-нибудь лучше для спасения государства. Будь я руководим только честолюбием, от меня получали бы донесения о победных битвах и, несмотря на то, неприятель достиг бы Москвы, не встретив достаточных сил, которые могли бы сопротивляться».

С прибытием Кутузова Барклай де Толли оставался главнокомандующим 1-й Западной армии, но вынужден был оставить пост военного министра.

23 августа (4 сентября) главный силы 1-й и 2-й армий вышли на большое поле, распложенное в 124 км от Москвы между Старой и Новой Смоленских дорог. В центре его находились село Бородино и деревня Семеновское, на юге – деревня Утица, а на севере – деревня Захарьино. На площади примерно в 50 км2наконец-то сошлись две армии, примерно равные друг другу по силам: русских было около 120 тысяч при 640 орудиях, французов – 130 тысяч при 587 орудиях. Сражение началось 24 августа буквально с первым выстрелом. «На восходе солнца, – вспоминал адъютант Барклая В.И. Левенштерн, – поднялся сильный туман. Генерал Барклай в полной парадной форме, при орденах и в шляпе с черным пером стоял со своим штабом на батарее позади деревни Бородино… Со всех сторон раздавалась канонада. Деревня Бородино, расположенная у наших ног, была занята храбрым лейб-гвардии Егерским полком. Туман, заволакивавший в то время равнину, скрывал сильные неприятельские колонны, надвигавшиеся прямо на него.

Генерал Барклай, обозревавший все местность с холма угадал, какой опасности подвергался Егерский полк, и послал меня к нему с приказанием, чтобы он немедленно выступил из деревни и разрушил за собой мост… После дела при Бородинском мосте генерал Барклай спустился с холма и объехал всю линию. Ядра и гранаты буквально вырывали землю на всем пространстве. Барклай проехал таким образом перед Преображенским и Семеновским полками».

Главный удар Наполеон нанес по левому флангу, подступы к которому прикрывал Шевардинский редут. Барклай де Толли, командуя правым крылом и центром русских войск, правильно оценил обстановку, послав на помощь П.И. Багратиону 4 пехотных полка и 8 гренадерских батальонов, а вскоре еще 4 кавалерийских полка. Участник сражения у Бородино, будущий декабрист Ф.Н. Глинка писал, что многие офицеры и даже солдаты, указывая на Барклая, говорили:

Он ищет смерти».



И действительно бывший главнокомандующий и он же – военный министр искал ее, находясь в самом пекле убийственного огня, в котором, по его словам, «удастся мне, может быть, найти совершение моего желания».

Однако желание Барклая не исполнялось. Как отмечал российский военный историк той эпохи Н.А. Полевой, смерть летала окрест его; пять (4 ?) лошадей было под ним убито, возле его погибло два офицера и девять было ранено, а он оставался невредимым и не вышел из боя… «Покоряюсь жребию моему, – писал позднее Михаил Богданович. Не сбылось мое пламенное желание: Провидение пощадило жизнь, которая тяготит меня».

Помощь от Барклая прибыла в те минуты, когда получил тяжелое ранение князь П.И. Багратион. Во время перевязки, лежа на земле, он увидел адъютанта Барклая. «Передайте Барклаю, – сказал Багратион, что теперь он решает судьбу боя. До сих пор все идет хорошо. Да сохранит его Бог». Эти слова командующего 2-й Западной армии означали примирение с Барклаем, признание его стойкости, большой отваги и благородства. Раненого Багратиона переправили в полевой лазарет, а командующим 2-й армии временно стал командир дивизии генерал П.П.Коновницын.

Сам Барклай, возглавив 2-й и 3-й кавалерийские корпуса, а также бригаду гвардейских кирасир, бросился в бой против французских кавалерийских корпусов.

Одновременно развернулись ожесточенные схватки на всех позициях битвы. Упорной была борьба за батарею Раевского, которая находилась на центральном участке. Противник атаковал ее несколько раз. Защитники батареи стойко отстаивали ее позиции, проявляя высокое мужество и самопожертвование. Только во второй половине дня 26 августа (7 сентября) после нескольких кровопролитных атак французам удалось захватить батарею и русские войска отошли на новую позицию.

После 4 часов дня обе стороны продолжали вести сильный артиллерийский огонь, который не смолкал до глубокой ночи. Затем французские войска отступили на исходные позиции…

Покорителю многих стран Наполеону не удалось уничтожить русскую армию и одержать победу над Россией. «Французская армия разбилась о русскую», – отметил активный участник сражения генерал А.П. Ермолов. Битва под Бородино обескровило наполеоновскую армию. Ее общие потери превысили 50 тыс. человек. Но и Кутузов не смог развить успеха, лишившись до 44 тыс. воинов, а свежих резервов пока не было.

Поздно вечером Кутузов вызвал Барклая и приказал готовиться к продолжению решающего сражения на следующее утро. Барклай отдал все необходимые распоряжения генералам 1-й армии, однако в полночь получил от Кутузова приказ отступать…

В последнее дни августа русская армия подошла к Москве. М.И.Кутузов еще не оставлял намерения у стен древней русской столицы дать Наполеону новое сражение. Генералу Л.Л. Беннигсену было поручено подобрать позицию для решающего сражения. А когда тот выполнил это поручение, для ее осмотра главнокомандующий направил туда Барклая де Толли, Д.С. Дохтурова, А.П. Ермолова, К.Ф.Толя и М. Кроссара. После осмотра все единогласно заявили о полной непригодности избранного Беннигсеном места для нового сражения.

Тогда Кутузов решил собрать 1 (13 сентября) в деревне Фили, в доме крестьянина А.Фролова, где размещалась главная квартира главкома военный совет, чтобы обсудить вопрос о целесообразности нового генерального сражения для защиты Москвы или оставления Москвы без боя. На этом заседании приняли участие, кроме М.И.Кутузова, начальник Главного штаба генерал от кавалерии Л.Л.Беннигсен, командующий 1-й армией генерал от инфантерии М.Б.Барклай де Толли, начальник штаба 1-й армии генерал-майор А.П.Ермолов, генерал-лейтенанты – командиры корпусов: 1-го кавалерийского – Ф.П. Уваров, 3-го пехотного – П.П. Коновницын, 4-го пехотного – А.И. Остерман-Толстой, 7-го пехотного – Н.Н. Раевский, 6?го пехотного – Д.С. Дохтуров, генерал-квартирмейстер К.Ф. Толь.

Совещание началось с вопроса Беннигсена, который обратился к собравшимся со словами: выгоднее ли сразиться под стенами Москвы или сдать ее неприятелю без боя? Кутузов тут же прервал генерала, отметив несообразность вопроса. Он заявил, что «пока будет существовать армия и пока она сохранит возможность противиться неприятелю, до тех пор остается надежда окончить успешно войну…» Кутузов поставил на обсуждение совета вопрос: ожидать ли нападения в невыгодной позиции или уступить неприятелю Москву?

Затем в прениях первым выступил Барклай де Толли, который подчеркнул: «…Главная цель заключается не в защите Москвы, а в защите Отечества, для чего прежде всего необходимо сохранить армию. Позиция невыгодна, и армия подвергается несомненной опасности быть разбитой. В случае поражения все, что не достанется неприятелю, будет уничтожено при отступлении через Москву. Оставлять столицу тяжело, но если мужество не будет потеряно и операции будут вестись деятельно, овладение Москвой, может быть, приведет неприятеля к гибели». Барклай предложил отступать из Москвы по Владимирской дороге, но участникам заседания более удачным представился путь по Рязанской, Старой и Новой Калужским дорогам.

После Барклая выступили Беннигсен, Ермолов, Уваров и Дохтуров, которые отвергли идею отступления и потребовали нового сражения.

Отвечая им, Михаил Богданович сказал, что «об этом следовало бы подумать ранее и сообразно с тем разместить войска. Теперь уже поздно, ночью нельзя передвигать войска по непроходимым рвам, и неприятель может ударить по нас прежде, нежели мы успеем занять новое положение».

Доводы командующего 1-й Западной армией Барклая де Толли были столь убедительны, что после них, как писал генерал А.П.Ермолов, «не могло быть места более основательному рассуждению». Более того, Ермолов, хотя на совете, по некоторым данным, проголосовал за новое сражение, позднее вспоминал, что «все сказанное при этом случае» Барклаем «заслуживает того, чтобы быть отпечатано золотыми буквами…»

Подводя итог прениям, главнокомандующий одобрил реплику Барклая и закончил заседание словами: «Вижу, что мне придется платить за разбитые горшки, но жертвую собой ради Отечества. Приказываю отступать». Потом, выслушав всех, добавил, что с потерей Москвы «не потеряна еще Россия и что первою обязанностию поставляет он сберечь армию… Вследствие чего приказано было армии быть в готовности к выступлению…». Таким образом, Кутузов отказался от своего первоначального намерения, которое он высказывал накануне совещания – подготовить на подступах к Москве новое крупное сражение. Это также свидетельствовало о том, что на данном этапе войны стратегии обоих полководцев по важным вопросам совпадали.

В ходе отступления в русской армии произошел ряд организационных изменений. 28 сентября 1-я и 2-я армии были слиты в одну 1-ю Западную армию, что почти совпало с известием о кончине П.И. Багратиона. Командующим 1-й армии оставался Барклай де Толли, но в новой обстановке прежняя должность Михаила Богдановича стала чисто условной.

Осенью 1812 г. после того, как опальный полководец Отечественной войны выполнил последнее поручение М.И. Кутузова (обеспечив организованное прохождение отступающих войск через русскую столицу) были удовлетворены рапорты Барклая с просьбой о его увольнении с должностей военного министра и командующего 1-й Западной армией «в виду тяжелого заболевания лихорадкой».

Правда, далеко не все, в том числе и ряд его боевых друзей, поверили в эту болезнь. Были и другие причины, включая и основную – обиду о его замене как главнокомандующего, во многом заглушавшую все другие чувства. «Меня как будто избегают, и многое от меня скрывают», – писал он жене в те дни в одном из писем. Барклай довольно резко отреагировал на решение Кутузова передать из 1-й армии в арьергард генерала Милорадовича 30 тыс. солдат без согласования с ним, т.е. с командующим 1-й Западной армией. Барклай расценил эти действия фельдмаршала как демонстрацию своей ненужности Кутузову. И между ними произошел горячий спор. Объяснения Кутузова Барклая не удовлетворили.

По воспоминаниям адъютанта Барклая В.И.Левенштерна, прощаясь с ним, генерал сказал: «Я должен уехать. Это необходимо, так как фельдмаршал не дает мне возможности делать то, что я считаю полезным. Притом главное дело сделано. Остается пожинать плоды… Потомство отдаст мне справедливость. На мою долю выпала неблагодарная часть кампании: на долю Кутузова выпадает часть более приятная и более полезная для его славы. Я бы остался, если бы я не предвидел, что это принесет армии больше зла. Фельдмаршал не хочет ни с кем разделить славу изгнания неприятеля со священной земли нашего Отечества. Я считал дело Наполеона проигранным с того момента, как он двинулся от Смоленска к столице. Это убеждение перешло во мне в уверенность с той минуты, как он вступил в Москву. Моя заслуга состоит в том, что я передал фельдмаршалу армию хорошо обмундированную, хорошо вооруженную и отнюдь не деморализованную. Это дает мне право на признательность народа.

Быть может, он бросит в меня камень в настоящую минуту, но, наверное, отдаст мне справедливость впоследствии».

4 октября все генералы пришли попрощаться с Барклаем де Толли, проводив его до экипажа. Путь его проходил прежде всего через Калугу, где он остановился на один день в доме губернатора, занятый сочинением писем Александру 1 и Кутузову.

В письме императору Барклай сообщил следующее: «Государь! Мое здоровье расстроено, а мои моральные и физические силы до такой степени подорваны, что теперь здесь, в армии, я, безусловно, не могу

быть полезным на службе… и эта причина побудила меня просить у князя Кутузова позволения удалиться из армии до восстановления моего здоровья.

Государь! Я желал бы найти выражения, чтобы описать Вам глубокую печаль, снедающую мое сердце, видя себя вынужденным покинуть армию, с которой я хотел жить и умереть…»

Письмо М.И.Кутузову содержало подробный отчет о своих действиях с 5 по 7 сентября. Этому посланию Михаил Богданович придал особое значение, поскольку считал необходимым восстановить свой незаслуженно попранный авторитет.

Из Калуги он поехал через Тулу кружным путем во Владимир, где мучимый изнуряющей болезнью пробыл несколько дней, во время которых подготовил и направил императору письмо с просьбой разрешить приехать в Петербург. Однако ответа от Александра I он не получил. Тогда, не заезжая в Северную столицу, Барклай уехал в свое имение Бекгоф Феллинского уезда Лифляндской губернии, куда, наконец, пришло долгожданное письмо от императора вместе с его согласием относительно приезда Барклая де Толли в Петербург.

В письме говорилось:

«Генерал! Я получил Ваше письмо от 9 ноября. Плохо же Вы меня знаете, если могли хотя минуту усумниться в Вашем праве приехать в Петербург без моего разрешения. Скажу Вам даже, что я ждал Вас, так как я от всей души хотел переговорить с Вами с глазу на глаз. Но так как Вы не хотели отдать справедливость моему характеру, я постараюсь в нескольких словах передать Вам мой настоящий образ мысли насчет Вас и событий. Приязнь и уважение, которые я никогда не переставал к Вам питать, дают мне это право».

Изложив далее уже известные нам оценки событий, происшедших в июне – августе 1812 года, царь завершал письмо следующим образом:

«Мне только остается сохранить для Вас возможность доказать России и Европе, что Вы были достойны моего выбора, когда я Вас назначил главнокомандующим. Я предполагал, что Вы будете довольны остаться при армии и заслужить своими воинскими доблестями, что Вы и сделали при Бородине, уважение даже Ваших хулителей.

Вы бы непременно достигли этой цели, в чем я не имею ни малейшего сомнения, если бы оставались при армии, и потому, питая к Вам неизменное расположение, я с чувством глубокого сожаления узнал о Вашем отъезде. Несмотря на столь угнетавшие Вас неприятности, Вам следовало оставаться, потому что бывают случаи, когда нужно ставить себя выше обстоятельств. Будучи убежден, что в целях сохранения своей репутации Вы останетесь при армии, я освободил Вас от должности военного министра, так как было неудобно, чтобы Вы исполняли обязанности министра, когда старший Вас в чине был назначен Главнокомандующим той армии, в которой Вы находились. Кроме того, я знаю по опыту, что командовать армиею и быть в то же время военным министром – несовместимо для сил человеческих. Вот, генерал, правдивое изложение событий так, как они происходили в действительности и как я их оценил. Я никогда не забуду существенных услуг, которые Вы оказали Отечеству и мне, и я хочу верить, что Вы окажете еще более выдающиеся. Хотя настоящие обстоятельства самые для нас благоприятные ввиду положения, в которое поставлен неприятель, но борьба еще не окончена, и Вам поэтому представляется возможность выдвинуть Ваши воинские доблести, которым начинают отдавать справедливость.

Я велю опубликовать обоснованное оправдание Ваших действий, выбранное из материалов, присланных мне Вами. Верьте, генерал, что мои личные чувства остаются к Вам неизменными.

Весь Ваш. Александр I .

Р.S . Простите, что я запоздал с ответом, но писание взяло у меня несколько дней вследствие моей ежедневной работы».

Михаил Богданович поспешил приехать в Петербург, но императора там уже не застал. Огорченный он вернулся в свое имение.

Между тем Отечественная война 1812 г. шла к победному завершению. Русские войска во главе с фельдмаршалом Михаилом Кутузовым громили отступающего противника и изгоняли его из пределов Российского Отечества. На этом этапе войны Барклай де Толли прямого участия в ней не принимал.

К началу 1813 г. состояние его здоровья значительно улучшилось, и вскоре он подал прошение о своем восстановлении в рядах армии. Вобращении к царю от 27 января 1813 г. Михаил Богданович писал:

«Я не оправдал бы… доверия, если бы при ведении операций поставил себе целью блестящую кампанию, с которой была бы связана моя личная, собственная слава, а не удачный исход войны путем самого уничтожения неприятеля!.. Я уверил Ваше Величество, что не подвергну опасности бесполезной или несвоевременной гибели Вашу армию, единственную опору Отечества, и если не буду в состоянии нанести неприятелю решительных ударов сначала, то вся моя надежда будет основана на ведении кампании в позднее время года. Я сдержал свое обещание…»

Он встал во главе 3-й армии, которой до этого командовал адмирал П.В. Чичагов, освобожденный от командования царем после неоднократных просьб об отставке. 31 января 1813 г. Кутузов сообщил Барклаю: «По случаю болезни адмирала Чичагова государь император высочайше поручает начальству Вашему армию, им предводительствуемую… Я прошу, Ваше высокопревосходительство, поспешить прибыть Вам на место нового Вашего назначения…» В этот же день Кутузов известил о назначении Барклая де Толли командующим 3-й армией.

Новый командующий 3-й армией участвовал в осаде крепости Торн, гарнизон которой 4 апреля 1813 г. капитулировал, и французский губернатор Мавилон сдал Барклаю ключи от крепости. За осаду и взятие Торна Михаил Богданович был награжден орденом Александра Невского с бриллиантами.

Новые успехи русских армий вскоре были омрачены кончиной главнокомандующего вооруженными силами Российского государства, фельдмаршала М.И. Кутузова, последовавшей 16 апреля в небольшом силезском городе Бунцлау.

Ставший после Кутузова главнокомандующим генерал-лейтенант П.Х. Витгенштейн потерпел неудачи в сражениях под Лютценом и Баутценом. Человек храбрый и решительный, получивший в 1826 г. высшее воинские звание генерал-фельдмаршала, он все же недостаточно владел искусством управления войсками в широком масштабе. И это сказалось в ходе указанных сражений.

Что касается Барклая, то его 3-я армия, присоединившаяся у Бауцена к главным силам антинаполеоновской коалиции, 7 мая завязала многочасовой бой при Кенигсварте, полностью разгромив итальянскую дивизию из корпуса французского генерала Ж.-А. Лористона (будущего маршала Франции). За эту победу русский полководец был удостоен высшей награды империи – ордена Святого Андрея Первозвзанного. Завоеванные Барклаем победы у Торна, Кенигсварта, под Кульмом и в районах других городов свидетельствовали, что он умеет не только обороняться и отступать и что после смерти Кутузова ему нет равных среди русских полководцев.

14 мая 1813 г. по общему согласию союзников и по рекомендации Витгенштейна Михаил Богданович возглавил объединенную русско-прусскую армию. При этом прежний главком П.Х. Витгенштейн заявил, что «он почтет за удовольствие быть под его начальством». В качестве главнокомандующего Барклай де Толли участвовал в трехдневной «битве народов» под Лейпцигом 4-7 октября 1813 г. Его армия, составлявшая основную часть союзников, приняла на себя главную тяжесть сражения. К многочисленным наградам, которые получил полководец, прибавились орден Святого Георгия 1-го класса (в результате чего он стал вторым после М.И. Кутузова полным георгиевским кавалером), командорский крест австрийского Военного ордена Марии-Терезии (правда, по уставу этого ордена награждение им иностранцев не допускалось) и Кульмский крест. Кроме того, Барклай был 29 декабря 1813 г. возведен в графское достоинство Российской империи.

В кампанию 1814 г. Михаил Богданович отличился во многих сражениях на территории Франции. За успешные действия при Бриенн-ле-Шато удостоился награждением золотой шпагой с алмазами и лаврами, а за взятие Парижа (19 марта 1814 г.) получил чин генерал-фельдмаршала. С восстановлением Бурбонов на королевской династии во Франции новый король Людовик ХVIII возложил на Барклая звезду и ленту Почетного легиона, а шведский король Карл ХIII прислал орден Меча I степени.

После заключения мира Барклай де Толли вернулся в Россию, где был назначен командующим 1-й армией. Он собирался отдохнуть и подлечиться, однако события 1815 г. («Сто дней Наполеона») помешали этому. Пришлось снова выступить в поход и 6 июля вторично занять Париж. На грандиозном смотре победителей Наполеона в г. Вертю 30августа 1815 г. 150 - тысячная русская армия вызвала всеобщее восхищение своей безукоризненной выучкой, стройностью, отточенностью движений и слаженностью маневров. Французский, нидерландский и саксонский короли удостоили Барклая награждением высшими степенями государственных орденов: Святого Людовика, Вильгельма и Святого Генриха. Принц – регент Великобритании прислал ему орден Бани 1-й степени, а г. Лондон – украшенную бриллиантами шпагу. Александр I за вклад выдающегося русского полководца в победу над Наполеоном Бонапартом и труды по совершенствованию русской армии присвоил Барклаю де Толли княжеский титул.

По возвращении в Россию Барклай вновь занялся боевой подготовкой войск, не отказавшись при этом от своего основного принципа – уважения в солдате достоинства человека. Он не изменил и своего отрицательного отношения к аракчеевщине и был против вводившихся в стране военных поселений, хотя и знал, что идея этих поселений исходит от самого царя. Великого полководца не могло не волновать не только положение «господских крестьян под бичом барщины», но и судьбы отслуживши срок солдат, которых он предлагал наделять землей, освобождать на 15-20 лет от податей и зачислять в вольные хлебопашцы…

В 1818 г. Михаил Богданович получил, наконец, длительный отпуск, чтобы укрепить свое здоровье. Но по пути в Германию он тяжело заболел и 14 мая скончался на мысе Штилитцен, близ Инстенбурга (ныне Черняховск) на 57-м году жизни. Прах полководца был перевезен и погребен в его имении Бекгоф.

В декабре 1837 г. в Петербурге на площади перед Казанским собором были установлены и открыты памятники фельдмаршалам М.И.Кутузову и М.Б. Барклаю де Толли работы скульптора Б.И.Орловского. 11 ноября 1849 г. в Дерпте (Тарту) был открыт еще один памятник Барклаю, надпись на котором гласила

Незабвенному полководцу от войск, под начальством его состоявших, в память военных подвигов 1812, 1813 и 1814 годов».


* * *

Подведем некоторые итоги повествования о великом русском военном деятеле Михаиле Богдановиче Барклае де Толли, о его необычайно сложной, порой драматической полководческой судьбе. Его глубоко продуманная стратегия временного отступления, не отступления вообще, а во имя сохранения армии в условиях тоже временного значительного превосходства врага в живой силе и технике, была в той грозной обстановке единственно правильной стратегией, и она полностью себя оправдала.

Так, во многом благодаря уникальному полководческому дарованию Барклая была спасена Русская армия, а с ней и Россия от разгрома и гибели и в том же 1812 году произошел решающий перелом в битвах и сражениях в пользу Российского государства. Все это в конечном счете привело к полной победе над полчищами Наполеона, к их бесславному концу.

Будущий декабрист М.А. Фонвизин, проделавший с Барклаем весь путь отступления от Вильно до Тарутина, отзывался о нем, что он полководец «с самым благородным, независимым характером, геройски храбрый, благодушный и в высшей степени честный и бескорыстный». Поэт-партизан Отечественной войны 1812 г. Д.В. Давыдов среди множества похвал Барклаю оставил и такую: «Барклай-де-Толии с самого своего служения обращал на себя всеобщее внимание своим изумительным мужеством, невозмутимым хладнокровием и отличным знанием дела. Эти свойства внушили нашим солдатам пословицу: «Погляди на Барклая, и страх не берет».

Передовые люди эпохи, задумывавшиеся над ходом событий, взвешивавшие все «за» и «против», не могли не признать бесспорную правоту стратегии полководца. «Подвиг Барклая де Толли велик, участь его трагически печальна и способна возбудить негодование...», – писал В.Г. Белинский.

Фигура Барклая, его судьба, исполненная величия и трагизма, с давних пор привлекала А.С. Пушкина. Чаще всего это были мимолетные зарисовки, не лишенные, однако, глубины мысли и широты обобщений. Последнее произведение «Полководец» крупное, значительное и целиком посвященное Барклаю де Толли было написано менее чем за полгода до трагической гибели великого поэта.

Публикация «Полководца» вызвала восторженные отзывы современников. «"Барклай” – прелесть!» – отмечал А.И. Тургенев в письме П.А.Вяземскому. А в октябре 1836 г. публицист Н.И. Греч писал Пушкину: «Не могу удержаться от излияния перед Вами от полноты сердца искренних чувств глубокого уважения и признательности к Вашему таланту и благороднейшему его употреблению. Этим стихотворением, образцовым и по наружной отделке, Вы доказали свету, что Россия имеет в Вас истинного поэта, ревнителя чести, жреца правды». Пушкин на это письмо так ответил Гречу: «Искренне благодарю Вас за доброе слово о моем полководце. Стоическое лицо Барклая есть одно из замечательнейших в нашей истории. Не знаю, можно ли вполне оправдать его в отношении военного искусства, но его характер останется вечно достоин удивления и поклонения».

Пушкин в «Полковоце» с необыкновенной прозорливостью вскрывает то, что для многих было загадкой многие годы. Его Барклай – это человек, «непроницаемый для взгляда черни дикой». Он молча идет своей дорогой «с мыслью великой». Но чернь не понимает его и глумится над ним, невзлюбя в его имени «звук чуждый» и «ругаясь над его священной сединою». Однако Барклай, укрепленный могучим убеждением собственной правоты, шел своей дорогой дальше, оставаясь «неколебим пред общим заблужденьем». Пушкин повествует и о том, как Барклай де Толли передал бразды правления М.И. Кутузову:

«И на полпути был должен, наконец,

Безмолвно уступить и лавровый венец,

И власть, и замысел обдуманный глубоко,

И в полковых рядах сокрыться одиноко».

Там, говорит поэт, «как ратник молодой, искал ты умереть сред сечи боевой», конечно же, имея в виду «боевую сечу» на поле Бородина. А меж тем Кутузов, идя той же дорогой, что и Барклай, «стяжал успех, сокрытый в главе твоей», обращается поэт к опальному полководцу, выносившему замысел отступления, которое поставило Наполеона на грань катастрофы.

Те же идеи, изложенные Пушкиным в поэтической форме, были сформулированы им и прозой. Он выступил в печати с «Объяснением» в ответ на гневные нападки на поэта со стороны двоюродного племянника М.И. Кутузова. Пушкин, в частности, писал: «…Его отступление (т.е. Барклая. – Г.К.), которое ныне является ясным и необходимым действием, казалось вовсе не таковым: не только роптал народ ожесточенный и негодующий, но даже опытные воины горько упрекали его и почти в глаза называли изменником. Барклай, не внушающий доверенности войску, ему подвластному, окруженный враждой, язвимый злоречием, но убежденный, в самого себя, молча, идущий к сокровенной цели и уступающий власть, не успев оправдать себя перед глазами России, останется навсегда в истории высоко поэтическим лицом».

В своей симпатии к Барклаю, в уважении к его свершениям во имя Отечества Пушкин был неодинок. После пушкинского «Полководца» появляется стихотворение В.А. Жуковского «Бородинская годовщина», в котором были строки посвященные подвигу Барклая де Толли. Большинство исследователей считает, что ему же посвящено стихотворение М.Ю. Лермонтова «Великий муж! Здесь нет награды». Довольно объективно раскрыл полководческую деятельность Михаила Богдановича известный писатель того времени Ф.В. Булгаков в историческом романе «Петр Иванович Выжигин». В своих воспоминаниях Булгаков справедливо констатировал, что «к Барклаю де Толли до сих пор все как-то холодны, хотя и признают великие его заслуги перед Отечеством». Объясняя такое положение, современник Барклая публицист А.В. Висковатов писал: «Много ошибаются те, которые думают, что, платя должную дань Барклаю… неизбежно будет набросить тень на действия Кутузова». Но ведь они оба заслужили великую признательность России за ее спасение.

Представим в заключении оценку действий Михаила Богдановича со стороны известного военного исследователя ХIX в. генерала В.А. Харкевича – автора ряда крупных работ по истории Отечественной войны 1812 г. По мнению Харкевича, хотя Барклай «не отличался блистательными способностями, но обладал многими драгоценными качествами полководца. Простой, ясный и практический ум его холодно оценивал обстановку и принимал соответствующее решение. Предусмотрительность его обнимала все, и он ничего не забывал во время исполнения. Самостоятельность его была безусловна: взгляды, которые он высказывал, и решения, которые он принимал, всегда были его собственные. Непоколебимая настойчивость в преследовании поставленной цели не знали преград. Полное самообладание и спокойствие в самые тяжелые решительные минуты были изумительны. На поле битвы он видел все и с неизменным хладнокровием распоряжался всем под самым сильным огнем. Патриот в лучшем смысле слова, он исполнял свой долг, никогда не думая о себе».

Наш народ не забудет своих героев, всех тех, на чьих плечах была вынесена тяжесть защиты страны в период нашествия армии Наполеона. Одно из достойнейших мест в первом их ряду, несомненно, принадлежит великому русскому полководцу и герою Отечественной войны 1812 года генерал-фельдмаршалу Михаилу Богдановичу Барклаю де Толли.