Страна Унжлагия

...Грибник Павел Иванович Сухов внезапно увидел человека в военной форме. Он целился из автомата прямо ему в лоб. Ужас ледяными когтями вонзился в грудь. Сухов бросил свою корзину и упал ничком в сухие листья. Но выстрела он так и не дождался. Автоматчик брал на мушку другого человека. Этот человек иного измерения вопреки всем физическим законам бежал по лесу с топором в руке. В телогрейке с лагерным номером...

 

Эту страну, Унжлагию, ограждало тройное кольцо заборов. Она входила в ГУЛАГ, как и все тюремное ведомство, а ГУЛАГ, в свою очередь, располагаясь на территории СССР, был государством в государстве, чудовищной машиной подавления всякого инакомыслия, пренебрежения всеми человеческими правами, машиной смерти, унесшей жизни сотен тысяч, а может быть, даже нескольких миллионов человек.

По площади Унжлагия сопоставима с территорией таких стран, как Дания, Нидерланды, Бельгия и Швейцария. Она включала в себя северо-запад Нижегородской области и огромный кусок области Костромской. Чтобы добраться от «столицы» УНЖЛАГа, поселка Сухобезводного, до его северного отделения на станции Поеж, нужно было ехать на поезде всю ночь. Но и здесь узкоколейка уходила еще дальше. Следы эти окончательно затерялись. Шпалы и рельсы поглотило ненасытное болото.

В то время Унженская железная дорога, длина которой составляла почти 200 километров, протягивала, как осьминог, свои щупальца по всем направлениям. Они заканчивались отдельными лагерными пунктами (ОЛП), располагавшимися, как правило, по берегам рек – Белый и Черный Лух, Каливец, Керженец, Лапшанга. Каждый из них обозначался номером. Всего было то ли 25, то ли даже 30 ОЛП. Дело в том, что некоторые числились под одними и теми же номерами. Они делились почкованием по разным причинам. Когда, например, в «девятку» пришел эшелон с фронтовиками, находившимися в плену, но не сотрудничавшими с фашистами, они не могли ужиться с бывшими полицаями и изменниками родины. Началась такая бойня, что идеологических врагов пришлось развести по разные стороны колючки. Бывший конвоир В.П. Голубев вспоминал: «Охрана не могла их разнять. Фронтовики не хотели подчиняться полицаям, которые были назначены бригадирами и десятниками, старостами бараков».

 

Каторжные места

Официально УНЖЛАГ был создан 5 февраля 1938 года. Но это только на бумаге. На самом деле места для врагов отечества здесь присмотрели давно. Петр I ссылал сюда непокорных стрельцов – тех, чьи головы остались целы, поскольку палачи, да и сам император, весьма преуспевший в рубке этих самых голов, зело приустали. Впрочем, как говорят, ссылали сюда и раньше, вот только документов никаких не сохранилось.

Места здесь, конечно, самые каторжные. Глухие леса, болото на болоте, студеные зимы. Тем не менее еще в 1913 году Николай II распорядился проложить железнодорожную ветку через разъезды Каменный Овраг – Перехватка. Увы, не вышло. Началась Первая мировая война. Но поселок Сухобезводное возник именно в это время. В 1918 году, несмотря на разруху, началось строительство железной дороги Горький – Котельнич. Уже в следующем году пригнали сюда закоренелых врагов большевиков – буржуев, священнослужителей, интеллигенцию, офицеров царской армии. Они и прокладывали рельсы.

Бесплатный труд заключенных использовался и потом. В 1932 году, когда создавался Ветлужско-Унженский лесхоз, шефом которого был ОГПУ, и годом позже, когда возникла потребность в заготовке дров для Нижнего Новгорода, Москвы и древесины для Балахнинского бумажного комбината, был теперь уже официально создан лесозаготовительный лагерный пункт. Он-то и стал прообразом УНЖЛАГа. Но тут немало спорных моментов. Скорее всего, УНЖЛАГ как таковой появился на свет еще на рубеже 20-х и 30-х годов прошлого века. Жители деревень Большая и Малая Торзать постоянно видели кружащиеся над тайгой аэропланы, занимавшиеся аэрофотосъемкой. Тогда же сюда высадили десант раскулаченных. Они вырубали лес, выкорчевывали пни, обносили расчищенное место забором, ставили сторожевые вышки. Основатели Унжлагии жили сначала в палатках, потом в щитовых бараках. Строились служебные помещения, клуб, баня, магазин, жилые дома для офицеров охраны и их семей, общежитие для вольнонаемных.

В начале Великой Отечественной, когда Беломорканал стали бомбить немцы, лагерь в Кеми на баржах вывезли в УНЖЛАГ. Это был период его расцвета. Вскоре в Сухобезводном появились двухэтажные здания управления лагерем, штаба воинской части, трех школ  – средней, семилетней и начальной, больницы, детского сада и детских яслей, типографии, новые жилые дома, дороги, мост и даже сквер.

УНЖЛАГ просуществовал до 1960 года. Однако и сегодня в Сухобезводном по-прежнему зэки есть. И не только бывшие, оставшиеся здесь после отсидки. Зона, как была, так и остается действующей.

 

«Бесовские» происки

О том, что на севере Нижегородского края происходили какие-то мистические вещи, свидетельствовал еще в XIX веке писатель Андрей Мельников-Печерский – у его матери было здесь имение. В газете «Нижегородские губернские ведомости» можно встретить рассказы о «бесах», в которых якобы превратились языческие божества мордвы и марийцев.

Но с приходом к власти большевиков «бесы» поменяли свое обличие и ориентацию. Они разделились на узников УНЖЛАГа и их охранников. И сегодня здесь происходит такое, что Мельникову-Печерскому не могло привидеться даже в самом кошмарном сне. В местах, где зэки валили лес, слышат их голоса, визг пилы и стук топоров, что-то мелькает среди деревьев...

Старожилы рассказывают, что перед войной в небе пронеслось что-то огромное, огненное. Была зима, звука падения не было слышно. Охотники потом искали метеорит, но ничего не нашли. А ведь если это был небесный пришелец, он оставил бы что-то вроде кратера. Может быть, именно это загадочное происшествие и стало причиной аномальных явлений? Там, где когда-то были ОЛП, и часы останавливаются, и стрелка компаса пляшет, как сумасшедшая.

 

Структура УНЖЛАГа

В 30-х годах прошлого века в Горьковской области функционировали и другие лагеря – в Буреполоме, Ветлуге, Варнавино, Сарове и три «кочующих», которые строили автомобильные и железные дороги. Они меняли свои названия и до официального возникновения УНЖЛАГа были в основном ликвидированы за исключением Саровского и Буреполомского.

Главным принципом УНЖЛАГа уже тогда стала четкая специализация. Каждый лагерь занимался своим делом. В основном, конечно, речь шла о лесоповале, деревообобработке, сплаве леса. Но «четверка» принимала новоприбывших и сортировала их по лагпунктам, на «семерке» располагалась больница, в лагпункте № 12 изготавливали сельскохозяйственный инвентарь, в ОЛП № 9 находились немецкие военнопленные, а ОЛП № 11 называли «человеческой свалкой», куда переводили доходяг, которые находились на грани жизни и смерти. 18-й лагпункт был штрафным, куда отправляли провинившихся. Редко кто оттуда возвращался живым.

А на других ОЛП жизнь била ключом, правда, нередко доставая по голове. Здесь занимались овощеводством, работали две швейные фабрики, ремонтно-механические мастерские, выпускались шпалы, мебель, лыжи, корпуса для часов, обувь, кирпич, гончарные изделия, было организовано техническое обслуживание железнодорожного транспорта и колесной техники. Как и в феодальных княжествах, натуральное хозяйство помогало выжить в этих суровых краях в то суровое время.

 

Феодализм как высшая стадия социализма

В каждом лагпункте была своя иерархия как среди лагерного начальства, так и среди заключенных. Верхушка, куда входили смотрящие, бригадиры, десятники, отчасти стукачи, пользовалась некоторыми льготами. В число придурков входили те, кто был занят легкой работой – плановики, нормировщики, медперсонал, санитары, кладовщики, каптерщики. На самой низшей ступени этой лестницы располагались работяги. У них не было никаких льгот и тем более прав.

После того как я прочитал мемуары писателя Льва Копелева «Хранить вечно» о его пребывании в УНЖЛАГе, я понял, что он причислял себя к лагерной элите. Когда бывшего майора Красной армии назначили помощником начальника лагеря по быту, то есть завхозом, и дали дополнительный паек, Копелев стал вести себя совсем по-другому, чем раньше. Вот фрагмент из его книги: «В этот вечер я сидел в столовой за особой перегородкой, ел порошковый омлет, тушеную картошку, куски жирной селедки. За перегородкой толпились доходяги в грязно-серых бушлатах, смотрели неотрывно, одни потухшими, пустыми глазами, у других хищно проблескивала злая, жадная зависть. Дневальные, такие же доходяги, отгоняли их бранью и пинками. Я старался не глядеть в ту сторону, не слушать. Великолепная, давно невиданная пища! Когда увидел, почуял запах, даже дыхание перехватило от блаженной радости. Но глотать было трудно и с отвычки, и от боли в горле, в скулах, и от хриплых вздохов за спиной.

– Дай миску помыть, слышь, дядя... браток... папаша... Дай хоть понюхать».

 

Комментировать это я не буду. Слов нет.

 

О зависти к лошадям

Лес в УНЖЛАГе перевозили в основном по железной дороге или сплавляли по рекам. Колесной техники имелось всего ничего – только 30 единиц, причем машины были оснащены газогенераторными двигателями и часто выходили из строя. Основным, конечно, был гужевой транспорт. Один из зэков, Юрий Васищев, писал домой во Владимир: «Мечтаю стать лошадью. Они работают всего по шесть часов, все остальное время отдыхают».

Тракторов-тихоходов, максимальная скорость которых составляла всего 7 километров в час, было меньше десятка. Они могли тащить в прицепе только 10 тонн древесины, поэтому основная масса работы выполнялась вручную. Каждый зэк должен был выдать на-гора за день 7, а потом и 10 кубометров обработанной и соштабелеванной, готовой к отправке древесины.

 

Они от дистрофии не умирали

Среди зэков попадались бывшие партийные бонзы, государственные чиновники, генералы, люди науки и искусства, литераторы. По свидетельству Льва Копелева, который после УНЖЛАГа стал «одношарашечником» Александра Солженицына, была даже одна балерина по имени Сонечка – жена командующего корпусом, расстрелянного в 1937 году. Мне удалось выяснить, что мужем этой женщины был корпусной комиссар, начальник 1-го отдела разведуправления РККА Отто Оттович Штейнбрюк, который проходил по делу Михаила Тухачевского, но о его супруге так ничего и не узнал. Вероятно, она, как это часто бывает у артистов, не переменила свою девичью фамилию при замужестве или выступала под сценическим псевдонимом.

Из творческих работников, попадавших в Унжлагию, как, впрочем, и в другие лагеря, самыми большими льготами пользовались именно артисты. Они были востребованы. С пилой и топором дел не имели, от дистрофии не умирали. Николай Николаевич В. в годы оккупации пел в концертах для немцев в Минске, даже гастролировал в Берлине. Ему впаяли десять лет, и большую часть срока певец числился санитаром в больнице. Он и руководил всей художественной самодеятельностью. Под его началом находились два оркестра народных инструментов, духовой оркестр, джаз-группа, кукольный кружок, музыкальные кружки, готовящие баянистов, аккордеонистов, скрипачей, пианистов. Были в лагере детская опера, детский балет, театральная студия. Ее возглавлял бывший киноактер Рой.

Тенор Николай Ш. отбывал свой пятилетний срок за анекдот, рассказанный в незнакомой компании, где нашлось сразу два стукача. Николай был красив собой, и в него влюбилась дочь начальника лагеря полковника М.Г. Почтарева. Когда это произошло, певцу до освобождения оставалось всего несколько недель, но рассерженный отец пригрозил, что намотает новый срок, если тот не одумается. И Коля, конечно, одумался. Но жить в Москве ему все равно не разрешили, и о его дальнейшей судьбе ничего не известно. В любом случае со сценой она была не связана.

Особой популярностью у зэков пользовались частушки. Лагерные поэты выдавали на-гора что-нибудь типа этого:

 

 

Но начальник культурно-воспитательной части объявил их идеологически вредными и запретил исполнять. Сочинителям было предложено не подражать блатным песням, а чаще посещать библиотеку, чтобы там знакомиться с настоящей русской поэзией. И кстати, библиотека в УНЖЛАГе была очень приличная. Ее привезли сюда с Беломорканала. Имелись прижизненные издания сочинений Александра Пушкина и Николая Гоголя, подшивки дореволюционных журналов, книги, выпущенные Сытиным. Увы, пожар в библиотеке, которая осталась в Сухобезводном после расформирования УНЖЛАГа, уничтожил все эти раритеты.

 

Идеологически неправильный Федоров

Были в УНЖЛАГе и поэты известные. Это прежде всего Василий Павлович Федоров.

Россияне больше знакомы с творчеством другого Федорова, тоже Василия, но Дмитриевича. Тот писал идеологически правильные стихи, вступил в ВКП(б), его приняли в Союз писателей. Стихи его тиражировали десятками тысяч экземпляров.

С точки зрения тогдашних цензоров, Василий Павлович Федоров сочинял стихи идеологически неправильные. Он родился в Перми в августе 1883 года. Был потомственным дворянином, в 1909 году окончил естественный факультет Казанского университета, преподавал в гимназии. В 20-е годы прошлого века заведовал кафедрой физики Энергоинститута на Днепрострое, работал в Ташкенте и Баку.

Но физика неожиданно потянула на лирику. Зная несколько иностранных языков, Федоров занялся переводами. Свои же собственные стихи он не показывал никому. Потому что не приветствовал приход к власти большевиков. Он примыкал к неоклассикам, присоединился к так называемому Ордену Дерзо-Поэтов, в котором Федоров даже получил одну из руководящих должностей. Но на этом литературная деятельность Федорова прекратилась. Он был арестован по доносу перед Великой Отечественной войной за то, что в частном разговоре хвалил поэзию Сергея Есенина, стихи которого тогда были запрещены. Его признали виновным в антисоветской пропаганде и агитации и осудили на 6 лет. 15 декабря 1942 года Федоров умер в УНЖЛАГе от дистрофии.

Василий Федоров до сих пор не реабилитирован. Архив поэта во время следствия был уничтожен. Кое-какие стихи сохранил Георгий Шенгели. Вот одно из них:

 

 

Родственник безумного барона

Сегодня о том, что здесь находился один из самых крупных в европейской части страны лагерь, напоминает только ржавая колючка, покосившиеся сторожевые будки и развалины бараков. Даже и не верится, что здесь побывало в общей сложности около 300 тысяч человек, многие из которых нашли могилу вдали от родины. Голод, туберкулез, непосильный труд, эпидемии гриппа, цинги, дизентерии, других болезней уносили ежегодно сотни осужденных. На их место приходили новые и новые жертвы сталинского режима. Природа запомнила их страдания.

Однажды охотник Валентин Дубровин (это случилось в 1981 году) повстречал в глуши странного человека. Он был худ, оборван, сильно оброс, глаза горели безумием.

– Ты откуда такой? – спросил его Дубровин.

– Я – барон Унгерн, – заявил тот.

Дубровин в свое время изучал историю, знал, что барона-садиста расстреляли еще в 1921 году. И сказал об этом.

– Я не Роман Федорович, я – его племянник, сын его брата Константина. Я совершил побег из УНЖЛАГа. Плутаю по тайге пятый день. За мной погоня.

В этот момент послышался далекий лай овчарок, и барон скрылся за деревьями. Дубровин долго не мог прийти в себя после этого. Но никаких охранников с собаками он так и не увидел. Решил, что все это ему померещилось. Однако потом узнал, что племянник Унгерна действительно отбывал наказание неизвестно за что в одном из ОЛП.

 

Праправнук декабриста

УНЖЛАГ помнит своих обитателей, хотя и не всех. Здесь погибло много староверов, здесь заведовал гаражом Герой Советского Союза, танкист Анатолий Марунов, варил баланду для зэков повар сталинской дачи В.И. Лабазер, валил столетние сосны отец космонавта Германа Титова Степан Павлович. Унжлагия принимала всех, но выпускала неохотно, порой оставляя навсегда.

Анатолий Павлович Марунов родился в селе Владимирском Воскресенского района Горьковской области, воевал с 1942 года. Тракторист быстро освоил премудрости вождения танка, отличился на Курской дуге, при форсировании Южного Буга и Днестра, при освобождении Молдавии, Румынии и Болгарии. За два дня – 17 и 19 февраля 1945 года – его тридцатьчетверка подбила 11 вражеских танков, 5 бронетранспортеров и штурмовое орудие. Анатолий Павлович умер в 1993 году, похоронен в Нижнем Новгороде на кладбище «Красная Этна».

Михаил Петрович Якубович (1891–1980) был праправнуком декабриста, капитана Нижегородского драгунского полка Александра Якубовича, племянником поэта Петра Якубовича. С юношеских лет участвовал в революционном движении, поддерживал меньшевиков. Это аукнулось ему в 1930 году. Был арестован, подвергся пыткам, признался во всех смертных грехах. В марте 1931 года его приговорили к 10 годам тюремного заключения.

Срок этот он отбывал в УНЖЛАГе, а после освобождения работал по найму. Но вскоре его снова арестовали и снова определили за решетку на такой же 10-летний срок. Кто так ненавидел Якубовича, непонятно. Отсидел он на два года больше положенного, после чего его сослали в Караганду. Мемуары Якубовича были использованы Александром Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГ» и Роем Медведевым в книге «К суду истории».

В УНЖЛАГе пытались перевоспитать и командира дивизии Николая Николаевича Литвинова. Он участвовал в Первой мировой войне, был награжден за храбрость Георгиевским крестом. В Красной Армии командовал кавалерийским полком, а потом бригадой, занимал ответственные посты в РККК. В 1939 году был арестован как участник военного заговора и приговорен к 8 годам лишения свободы. С 1948 года работал на Московском ипподроме.

 

«Валя» пел в хоре?

Загадка жизни и смерти шведского дипломата Рауля Валленберга остается непроясненной и по сей день. Даже после того как было официально объявлено о его смерти в тюрьме на Лубянке. Похоже, это сообщение было очередной «липой».

В начале 90-х годов прошлого века в Нижний Новгород приезжал шведский ученый Сеппо Исотало, занимавшийся поиском следов пребывания на российской земле Рауля Валленберга. По его мнению, дипломата видели в одном из лагерей на территории Горьковской области.

Перед этой поездкой Исотало встретился с жительницей Брюсселя Натальей Шинкаренко, необоснованно репрессированной после Великой Отечественной войны. Она заявила, что летом 1955 года на встрече мужского и женского лагерей в поселке Сухобезводное Горьковской области Валленберг выступал в составе сводного хора как литовец Раулис Валленбергис. Исполнял он и песни на немецком языке.

У Шинкаренко сохранилась фотография хора. Один из заключенных, которого называли Валей, действительно похож на шведского дипломата. Да и по возрасту вполне подходит. Кстати, есть версия, что Валленберг был жив до 1989 года – почему-то именно тогда, а не раньше его личные вещи, в том числе дипломатический паспорт, были переданы родственникам дипломата.

К сожалению, ответов на свои многочисленные вопросы в Нижнем Новгороде Сеппо Исотало так и не получил. В Сухобезводное его не пустили, сославшись на особый пропускной режим. И в результате появился еще один вопросительный знак.

 

Обезжиренные люди

Мне удалось установить связь с Натальей Ивановной Шинкаренко. Она рассказала о встрече с Раулисом Валленбергисом и подробно о том, что творилось в то время в УНЖЛАГе.

В Сухобезводном (в мужском лагере) за смену каждому зэку нужно было свалить дерево, обрубить на нем все ветки и сжечь, распилить лесину и соштабелевать кругляши, а толстые бревна расколоть. То есть норма выработки составляла 7 кубометров на брата. И это – в суровый мороз, при скудном питании и недостатке витаминов. Выполнявший норму получал 600 граммов хлеба в сутки, а тот, кто с ней не справлялся, – вполовину меньше.

 

 

Как писала Шинкаренко, зимой 1955 года в мужском лагере вспыхнула эпидемия цинги, многие болели пневмонией, но их никто не лечил. Каждый день кто-нибудь умирал. Перед обедом дежурный надзиратель подходил к бараку и кричал:

– Жмурики есть?

Слышно это было и в женском лагере.

Если мертвецы имелись, тюремщик искал желающих, кто за пайку умершего вытаскивал трупы и штабелевал их буквально в ста шагах. Копать могилы в промерзшей земле никто бы не взялся. И никто не знает, выжил ли в таких нечеловеческих условиях литовец Раулис Валленбергис, так похожий на шведского дипломата.

 

«Жены» Тухачевского

Жен врагов народа отправляли, как правило, в Акмолинск. Но бывали и исключения из правил. Бывшие зэки рассказывали, что в УНЖЛАГе отбывала свой срок одна из жен расстрелянного Михаила Тухачевского, а Лев Копелев упоминает о четырех «женах» маршала, которые объявляли себя таковыми. И не бывает дыма без огня. Михаил Николаевич пользовался успехом у женщин, и о точном количестве его жен и любовниц можно выдвигать только всевозможные версии. При этом почему-то красавец маршал предпочитал иметь дело с замужними женщинами.

Достоверно известно следующее. Первой законной супругой Тухачевского стала Марина Игнатьева. Но она, приревновав мужа к какой-то другой женщине, застрелилась в штабном вагоне Тухачевского. Второй, на этот раз гражданской, женой стала некая Лика (Лидия), дочь лесника или лесничего по имени Евгений Иванович, фамилия не установлена. Она родила от Тухачевского дочь Ирину, которая вскоре умерла от дифтерии. Лика сама ушла от Тухачевского после того, как узнала о его связи с Татьяной Чернолусской. Но Михаил Николаевич выбрал третий вариант – жену военачальника Дмитрия Павлова, расстрелянного потом, в самом начале Великой Отечественной войны. Однако роман этот продолжался недолго, и Вера Александровна вышла замуж за заместителя начальника разведуправления РКК Василия Давыдова. А у Тухачевского появилось новое увлечение – жена заместителя начальника разведки при Главном морском штабе Лариса Гусева. Впрочем, и этот роман долго не длился. Тухачевский познакомился с подругой Ларисы Ниной Гриневич, женой другого военачальника, Лазаря Аронштама, тоже, кстати, репрессированного вместе с Тухачевским и Давыдовым.

Этот брак многим казался счастливым. Родилась дочь Светлана. Но вскоре, не оформляя развод, последователь Казановы переметнулся к Юлии Кузьминой, которая тоже была замужем за военным. Она тоже родила дочь, которую в очередной раз назвали Светланой. Разница между Светланой-1 и Светланой-2 составляла два года. Судьба этой девочки неизвестна.

Дальше у Тухачевского были непродолжительные связи со многими женщинами – женой наркома внутренней торговли СССР Израиля Вейцера Натальей Сац, которая работала главным режиссером Центрального детского театра, француженкой Жозефиной Гинзи, вдовой Максима Пешкова Надеждой по прозвищу Тимоша, женой военно-морского атташе в Берлине Михаила Воронцова Лидией и, вероятно, с актрисой Верой Давыдовой и другими, о которых история умалчивает.

 

Возникает естественный вопрос: кто из этих жен и любовниц мог оказаться в УНЖЛАГе? Оказалось, что практически все, и я стал действовать методом исключения. Нина Евгеньевна Гриневич находилась в лагере в Мордовии, потом ее, по словам внучки Тухачевского Нины Степановны, расстреляли в Орловской тюрьме. Все другие арестованные женщины, так или иначе связанные с Тухачевским, либо были сосланы, либо отбывали наказание в других лагерях.

Выходит, молва о «женах» Тухачевского – миф? Не совсем. Когда я ознакомился со списком расстрелянных под Орлом в 1941 году, я обнаружил, что Нины Гриневич в нем нет. Как же так? Получается, что Нину Степановну Тухачевскую кто-то сознательно ввел в заблуждение? Следы ее бабушки прослеживаются в ТЕМЛАГе в 1942 году, то есть она была еще в то время жива. А слухи о пребывании жены маршала в УНЖЛАГе как раз датируются 1942 годом. Может быть, узницу просто перевели из одного лагеря в другой?

Не все ясно и с Юлией Кузьминой. Она была приговорена к 8 годам лишения свободы, а по освобождении, в 1946 году, отправлена в ссылку сроком на 5 лет. Но и тут какая-то путаница. В одних источниках утверждается, что она умерла в лагере. Но как это могло случиться, если Кузьмина находилась в ссылке? Есть резон предположить, что из ссылки ее опять водворили за колючку – на этот раз в УНЖЛАГ, что она умерла именно здесь.

 

Из воспоминаний бывших узников УНЖЛАГа

Василий Макарович Пашин:

 

 

Михаил Иванович Тюкалов:

 

 

Николай Фомич Поцик:

 

 

Анатолий Александров не был узником УНЖЛАГа. Здесь отбывал срок его отец. Это написано как бы от его имени, от имени всех, кто здесь погиб:

 

 

В местах, где раньше вручную валили лес, сегодня мало кто бывает. И порой здесь видят что-то вроде фильмов без звука. Вот бригада зэков несет огромное бревно к себе на делянку, вот хлебает баланду, вот хоронит умерших... Говорят, что в Тоншаевском районе видели какую-то странную полупрозрачную деревню. Вспомнили: когда-то звалась она Малая Куверба. Только вот и следа от нее не осталось, ни уголька.