15—17 марта 2012 года филологические факультеты МГУ им. М.В. Ломоносова и НИУ ВШЭ совместно провели масштабную международную конференцию «Социальные науки и литературоведение: актуальные возможности диалога». Конференция была посвящена поиску возможного выхода в трансдисциплинарное пространство исследований, особенно актуальному в современной ситуации, — поиску точек пересечения гуманитарных (в частности, литературоведения) и социологических дисциплин (в частности, социологии, культурологии и антропологии). Основной задачей конференции стала попытка предъявить по возможности четкое (само)определение дисциплинарных границ и задач, чтобы ответить на вопрос: какую методологическую и концептуальную поддержку два разных вида знания могут оказать друг другу?

В последние десятилетия и социальные науки, и филология активно осваивали антропологическую проблематику, связанную с изучением человеческой деятельности, субъективности и интерсубъектных отношений. Филология, испытав на себе воздействие семиотики и исследований культуры (теорий дискурса, теорий медиа, теорий перформативности), обратилась к изучению отношений между эстетическими и социальными аспектами текстов и смыслов (или идеологий). Социальные науки, в свою очередь, пережили  «культурный поворот»: отвечая на вызов современной философии, социологи под влиянием семиотики сосредоточились на анализе социального обращения и структур смыслов (или идеологий), а также общественных и властных отношений, складывающихся на этой основе. Исходя из этого, в рамках конференции были поставлены следующие вопросы: какие возможности диалога и перспективы взаимодействия между филологией и социальными науками возникают в результате этих параллельных изменений? Чему могли бы научиться социальные науки, осознанно включившись в систематическое исследование литературы? Чему может научиться филология, подключаясь к исследованию социальных структур и властных отношений? Какие новые формы и возможности применения филологического знания возможны в будущей структуре университетского образования?

В фокусе обсуждения находились четыре центральные категории — опыт,воображение, действие и повествование, взятые в их взаимосвязи. Социальное действие/событие может быть интерпретировано как текст, а текст — как цепочка вербальных или имагинативных актов, притом и тексты, и социальные события равно относимы к интригующей сфере опыта. При изучении  социального и культурного опыта нельзя не учитывать его эстетический компонент, но и обсуждая эстетический опыт, нельзя не принимать во внимание социальные и культурные предпосылки. Опыт и действие, таким образом, опосредованы символическими структурами, которыми оперирует воображение; аналогично опыт и воображение опосредованы социальными структурами, которые обнаруживаются в человеческой деятельности. Наконец, литературный язык, будучи по сути своей перформативным, может быть описан в категориях действия или деятельности и может, следовательно, служить «лабораторией» социального поведения и социальных отношений и изучаться в этом качестве.

Подводя итоги конференции, ведущий финального «круглого стола» Винфрид Флюк (Свободный университет Берлина) дал ее замыслу во многом парадоксальную оценку: «Я думаю, это было замечательное научное событие, что обусловлено уже способом постановки проблемы, очень общей, но и принципиальной для всей нашей работы. Я не думаю, что в каком-либо из американских университетов могла бы сейчас пройти конференция с такой общей постановкой проблемы. Даже в Германии это, пожалуй, едва ли уже возможно». Разъясняя это утверждение, Флюк сослался на продуктивное колебание, характеризующее в целом течение научной мысли, — между углубленной разработкой частных, специализированных аспектов и интрегративным, «радикальным» переформулированием проблематики в целом. О прошедших дискуссиях он сказал: «Мы поставили по-настоящему важный вопрос, введя его заново в контекст длящегося разговора о литературе и инициировав таким образом необходимый возврат к его базовой постановке». К этому суждению остается добавить, что «базовая постановка» ценна ровно в той мере, в какой она получит дальнейшее развитие в серии конкретных исследовательских проектов.

Секция «К осмыслению действия» в первый день конференции открылась докладом профессора Стэнфордского университета Франко Моретти«Социальные сети, драматические структуры: от Эсхила до Ибсена». В докладе была рассмотрена работа исследовательской лаборатории, занимающейся созданием цифрового архива литературных произведений с применением к ним методов сетевого анализа. На примере пьесы Шекспира «Гамлет» докладчик продемонстрировал, как процентный подсчет произнесенных персонажами реплик дает представление о значимости их для действия пьесы, о степени и качестве вовлеченности персонажей в общение, об устройстве социокультурной иерархии и системе горизонтальных связей. Достоинство представленного подхода заключается в том, что его результаты основаны на точных подсчетах, — таким образом, то, что обычно опирается на работу исследовательской интуиции или спонтанного порождения смысла, в данном случае оказывается результатом точного количественного анализа. Из ответного выступления социолога Михаила Соколова (Европейский университет в Санкт-Петербурге), при всех прозвучавших в нем оговорках, стало ясно: метод работы Моретти с обширным корпусом литературных произведений способен дать результаты, интересные не только для литературоведов. Правда, со стороны последних в ходе дискуссии прозвучали возражения: предлагаемый анализ продуктивен применительно к «подражательной» или сюжетной литературе, в которой герои действуют «как реальные люди», но моменты формального и стилистического авторского поиска, характерные для авангардной и модернистской литературы, при подсчетах, кажется, вовсе не учитываются.

Заседание секции продолжил Лионель Рюффель (Университет Париж-VIII), выступивший с докладом «От сберегания наследства к действию: сдвиг к “современности” в литературных исследованиях». Докладчик представил общий вектор движения от строгой дисциплинарной структуры, еще недавно господствовавшей в университетской науке, к междисциплинарному взаимодействию, рассмотрев последовательно опыт этой трансформации, разный для Франции, Великобритании и США.  Неожиданным и спорным для многих образом он связал перспективы дальнейшего развития (уже пост- и трансдисциплинарной) науки с распространением опыта курсов писательского мастерства (creative writing workshops), занимающих важное место в американской системе высшего образования. Участие в таких экспериментальных лабораториях дает возможность посмотреть на произведение (любое, в том числе собственное) через оптику его создания, тем самым способствуя решению важной теоретической задачи — глубокому и «интимному» пониманию культуры как сложной, постоянно меняющейся системы.

Завершил заседание секции доклад Марии Майофис (РАНХ) о деятельности III Отделения в России 1830-х годов. Материалом анализа стали пасквильные сочинения, направленные против правительства. Невысокий уровень литературного качества выступал в каком-то смысле залогом их социальной действенности: предполагалось, что так они с большей убедительностью транслируют аудитории революционные импульсы. Жанровое обозначение «пасквиль» нередко было лишь ярлыком, который навешивался на те или иные сочинения для оправдания карательных мер против их авторов. В таком случае можно говорить, что слово через циркуляцию в социальных инстанциях становилось «социальным действием» (к примеру, обвинение текста в «пасквильности» становилось формой доноса).

Вторая часть первого дня конференции была посвящена понятию опыта. В попытках описать эту трудноопределимую категорию,  предложить общие схемы и нормы ее анализа исследователи ориентировались на опыт чтения и на опыт наррации как удобный общий «материал» и «объект» исследования. Подступая к ускользающей границе природного и культурного, телесного и знакового, нерасчленимого и дискретного, индивидуального и социального, современные гуманитарии повторяют ходы эволюционной психологии и прагматистской философской мысли рубежа XIX—XX веков — с учетом наработанных в это время представлений о культурной медиации, семиотической прагматике, рецепции и интерпретации текста.

Так, Рональд Шлейфер (Университет Оклахомы), опираясь на понятие «фронезис» (по Аристотелю, практическая мудрость), утверждал, что гуманитарные дисциплины работают со схемами опыта и действия, — по сути, представляют собой «феноменологию осмысленного опыта». Изучая акты чтения, литературоведы не раз обращали внимание на способность литературного текста транслировать читателям фиктивный опыт, дающий представление о ситуациях и знаниях, в реальной жизни недоступных. Чтение дает доступ к опыту «другого» и учит пониманию собственного опыта, что служит «наградой», которую желает и может получить читатель, а также ресурсом небанального «использования» литературы в составе культурных практик (одной из которых является, в частности, медицинское образование). Открытым остается вопрос о способах систематического описания такого опыта. При всей открытости, неотразимости и, кажется, материальной ощутимости его «присутствия» опыт с трудом поддается анализу. Понимание и трактовка Шлейфером опытных «схем» опирается на нарратологию Греймаса, семиотику и абдуктивную логику Пирса, а также перформативную гипотезу Остина.

Доклад Георга Витте (Свободный университет Берлина) основывался на результатах масштабного междисциплинарного проекта, посвященного изучению «языков эмоции», и был сосредоточен на понятии опыта как адаптационного механизма. Одна из важных функций чтения литературы заключается в развитии навыков опознания метарепрезентаций, умения различать реальность и вымысел. Последнее, по словам докладчика (и здесь он дополнил Рональда Шлейфера), оказывается средством адаптации субъекта к различным ситуациям, выходящим за пределы повседневной рутины, сродни тренировке с использованием имитационных моделей. Организм приобретает необходимый опыт через репрезентации/фикции, не поддаваясь полностью их очарованию.

Обсуждение опыта в аспекте повествовательного знания (narrative knowledge) было продолжено в выступлении Кэролайн Пелетье (Лондонский университет). Докладчица поделилась интересной информацией о значении симуляции для медицинского образования — об использовании «симулякров», с точностью имитирующих реальные медицинские практики, для обучения студентов-медиков и повышения квалификации врачей.  Наиболее важной, с точки зрения обучаемого, оказывается этап обсуждения опыта, приобретенного через симуляцию. В сущности, опыт не имеет значения и ценности, пока он не отрефлексирован, — а сам процесс рефлексии крайне напоминает работу филолога с текстом.

Вполне естественно предположить, что такой подход может быть распространен и на литературу, — во всяком случае, выступающую с претензией на жизне- и правдоподобие. Татьяна Венедиктова (Московский университет) говорила о возможности органического соединения модели опыта, предложенной в свое время У. Джеймсом и Дж. Дьюи, и современных представлений о перформативной природе литературного языка и творческой природе литературного чтения. Опыт письма и чтения художественного текста может быть продуктивно описан как «область оперативного обмена субъективным опытом». В той мере, в какой опыт обретает эстетическую форму, проговаривается и наделяется нарративным значением, он открывается передаче, «использованию» и накоплению, переходит из категории сугубо «частной» собственности в категорию интерактивно доступного. От постановки вопроса о специфике «литературного опыта» можно сделать следующий шаг — продуктивный, хотя и небеспроблемный — к «литературализации» опыта как такового.

Завершивший работу секции доклад Натальи Самутиной (НИУ ВШЭ) был обращен к конкретному материалу (фанфикшн) и любопытным образом связал обе ключевые темы первого дня работы конференции. Говоря об опыте чтения фанфикшна, докладчица обратила внимание на отсутствие дистанции между чтением и творчеством (читатели подобной литературы чувствуют себя «соучастниками» творческого процесса), а также на функционирование этой (не)литературы в качестве социального действия — именно здесь, в частности, активно вырабатывается язык, необходимый для говорения о сексуальных практиках, почти отсутствующий в современной русской культуре.

Второй день конференции начался с заседания секции «К интерпретации повествования». Открывал секцию доклад Винфрида Флюка — на материале экономических журналов докладчик выступил с «оправданием» гуманитарных дисциплин как точных наук, оговорив, что и социальные науки, в свою очередь, не должны восприниматься только как сбор статистических данных. Ключевым моментом здесь, по мнению выступающего, является понятие повествования — привычное филологам и одинаково полезное для социологических дисциплин. Собранные данные представляют собой сырой материал, не несущий никакой информации, и только лишь оформляясь в повествование, он способен оказывать значимое воздействие на картину мира. Так, к примеру, умелое построение нарратива о текущей ситуации на рынке и прогнозы на будущее являются тем импульсом, который может превратить фикцию в реальность. При этом особое значение приобретает фигура агента, квалификация и навыки которого в построении нарратива и его интерпретации (интерпретация в данном случае соответствует составлению прогнозов) оказываются весьма существенными.

В дискуссию с докладчиком вступили Владимир Автономов (НИУ ВШЭ) и Виктор Вахштайн (РАНХ), представители социологического «крыла» секции. Также утверждая стоящую перед социологией необходимость выйти за пределы одного только сбора фактов и данных, они тем не менее подошли к «повествованию» (в той мере, в какой оно изначально содержит в себе элемент интерпретации) как к инструменту манипуляции. По-видимому, именно в этом «обнажившемся» противоречии и кроется предмет спора гуманитарных и социологических дисциплин. Отвечая на выступления Автономова и Вахштайна, Флюк оговорил, что оформление фактов в повествование само по себе придает им характер «литературной» двусмысленности, позволяя прочитывать их как метафоры или аллегории. Таким образом, задачей субъекта наррации (исследователя, журналиста, прогнозиста) становится наделение фактов и оформивших их нарративов значением.

Проговоренный в докладе Винфрида Флюка подход к литературному тексту как к аллегории — которая, будучи «разархивированной», может стать, помимо прочего, и прямым объектом исследования социологического анализа — оказался близким многим участникам дискуссии. Такая позиция была поддержана, в частности, Михаилом Макеевым (Московский университет). Флюк (на материале текста Марка Твена «Банкнота в тысячу фунтов») и Макеев (на примере рассказа Толстого «Фальшивый купон») указали на тот факт, что литературное произведение при всей его многозначности может служить достоверным источником сведений об экономических ценностях определенного периода, а проецирование моделей разговора об экономических процессах на взаимоотношения персонажей позволяет делать ценные наблюдения и по-новому смотреть на привычные тексты.

В этом направлении продолжил разговор исследователь из Университета Антверпена Вальтер Геерц. Обращаясь к понятию «гибридный текст», докладчик указал на наличие в текстах литературы, с одной стороны, «истории» (традиционного повествования с персонажами и событиями) и, с другой стороны, «платформы для рефлексии» — области проникновения в текст социального. Эта «платформа», не участвуя напрямую в развитие конфликта и интриги, в исторической перспективе имеет свой «сюжет». Наблюдение за трансформациями бродячих, повторяющихся архетипов-фабул на протяжении длительного времени показывает происходящие с ними под воздействием социальной или политической ситуации изменения, прочитывание которых как аллегорий дает ценную информацию для анализа внешней по отношению к тексту социальной действительности.

Разговор о взаимоотношении фикционального и реального продолжил Йоханнес Фёльц (Франкфуртский университет имени Гёте), развивающий относительно новое, но широко востребованное сегодня направление, известное как «исследования безопасности» (security studies). Указывая на императивную природу литературной фикции, он обратил внимание слушателей на понятие «угроза», играющее значимую роль при формировании повествования о будущем. Так, на примере афроамериканской литературы о рабстве было продемонстрировано, что неопределенность будущего и ощущение угрозы порождают антиутопическое повествование, в то время как отсутствие прямой угрозы и чувство безопасности — наоборот, повествование утопического типа. Таким образом, литература, отражающая пространственно-временные практики и социокультурные модели, не только обеспечивает исследователей расширенным представлением о социальном устройстве определенного времени, но также связывает настоящее и будущее, делая определенный рисунок будущего доступным прогнозу.

Любопытно, что при обращении к понятию повествования докладчики в основном апеллировали к его наиболее простому определению, согласно которому  повествование — это последовательность событий и их значение. Причем именно повествование оказалось основным критерием «литературности» как таковой, дающей право филологам подходить к любому тексту (будь то художественное произведение или экономический прогноз) с позиции интерпретатора, т.е. читателя-эксперта, способного распознать и разгадать «двусмысленную» природу любого текста.

Следующая секция второго дня конференции, «К аналитике воображения», открылась докладом Бориса Дубина (Левада-центр). В центре внимания докладчика оказался вопрос: может ли социология работать с такими сложными культурными формами, как категория воображения, выступающая механизмом упорядочивания и объяснения оперируемых человеком образов? Докладчик проследил модификацию понятия «воображение» в трудах философов, филологов и социологов с конца XVIII века. Характерный для эпохи романтизма параметр воображения — способность формировать особую реальность, открытую познанию, но отличную от эмпирической реальности, а также задавать условную целостность воспринимаемого и познаваемого мира, оформляя связь между отдельными частичными областями знания. В ХХ веке функции воображения были переосмыслены (в частности, в трудах немецких философов и антропологов): с этого периода становится принято говорить о двойственности воображения, его способности отсылать к некой реальности и в то же время отрицать ее. Воображение, по мнению докладчика, функционирует как «энергия», творческая сила, позволяющая преодолеть разрыв между интимно переживаемым собственным «я» и «я» социальным («я» как «другим»).

            Любопытным образом выступление Бориса Дубина перекликалось с докладом Ирины Поповой (ИМЛИ РАН) «Воображение vs. понимание: Францисканские идеи и образы в русской литературе XIX — начала XX веков». Трактуя «воображение» как процесс самоидентификации, докладчица предложила рассмотреть устойчивую нарративную схему повествования о Франциске Ассизском, присутствующую в текстах Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского, — действенную (как механизм понимания другой культуры, другого времени, другой веры), хотя и не всегда опознаваемую читателями.

            Два выступления секции о «воображении» небезосновательно оказались посвящены фигуре его активного носителя в социальном пространстве — так называемого публичного интеллектуала. На примере биографий немецкого писателя Ханса Магнума Энценсбергера и хорватской писательницы Дубравки Ургешич Одиль Хейндерс (Тилбургский университет)  отстаивала тезис об их роли в качестве посредников между локальным и транснациональным, что, в свою очередь, позволяет оценивать европейское сообщество в целом как полифоническое и разнородное. В докладе Яна Левченко (НИУ ВШЭ), наоборот, была представлена фигура публичного интеллектуала, публично же отрекающегося от этой роли. Обратившись к фигуре Алексея Германа-старшего, докладчик показал, как современный художник может быть Автором (в модернистском, высоком понимании этого слова), в то же время — в интервью и публичных выступлениях — последовательно строя другой образ самого себя: сниженный, не претендующий на духовное и интеллектуальное просвещение публики.

            Представленный в заключение работы секции совместный доклад Дени Сент-Амана (Льежский университет) и Энтони Глинера (Шербрукский университет) был посвящен разработке понятия «воображаемое», равно интересного для литературоведов и социологов. Докладчики понимали воображение как движущуюся совокупность коллективных репрезентаций, определяющий импульс которым придает — или может придавать — в том числе и литература. Момент наибольшего напряжения между гуманитарными и социологическими науками виделся докладчикам в «остаточной» склонности гуманитариев к сакрализации литературного текста и преимущественной (если не исключительной) сосредоточенности социологов на изучении контекста и «социального окружения». В такой ситуации продуктивным представляется «вновь населить» литературную вселенную «игроками» и таким образом сосредоточить внимание на деятельности посредников, средств массовой информации, институтов и форм социализации.

Особую интригу и остроту конференции придали две общие дискуссии. В фокусе первой (завершавшей первый день) оказался опыт двух авторитетных в гуманитарном сообществе журналов, одновременно представляющих собой трансдисциплинарные проекты. Эти журналы — «Новое литературное обозрение» и «New Literary History», существующие во времени «параллельно» и ведущие поиск в сходных направлениях. В связи с этим обсуждались вопросы о роли научных гуманитарных изданий как посредников между дисциплинами и о новых задачах, которые им приходится решать в современной  академической среде, «явочным образом» постдисциплинарной, хотя сама эта характеристика остается проблематичной и спорной. Представляли журналы их главные редакторы — Ирина Прохорова и Рита Фелски, в дискуссии приняли участие Винфрид Флюк, Рональд Шлейфер, Елена Пенская, Ольга Анцыферова и другие.

Не менее значимым событием конференции оказался «круглый стол» «О пользе литературы», в котором принимали участие Рита Фелски, Матиас Фрайзе (Гёттингенский университет имени Георга-Августа), Ольга Анцыферова, Сергей Зенкин (РГГУ), Георг Витте и другие. Провокативным зачином дискуссии послужил тезис Риты Фелски о том, что понятие «польза»[1] в применении к литературе может быть «реабилитировано» при условии его употребления в расширенном значении, восходящем к философии американского прагматизма; сосредоточение на действиях и отношениях, возникающих вокруг и по поводу литературного текста, — это один из возможных подступов к пониманию социальной природы этого текста, а также возможность уйти от очевидно бесплодных крайностей — традиционно-эстетической «надмирности» и грубой редукции к политической и идеологической функции.

В третий день конференции теоретическая проблематика, общими усилиями сформулированная в первые два дня, уточнялась и конкретизировалась в разборе конкретных примеров. Три параллельные секции разрабатывали на конкретном материале, разнообразном по временному и проблемному охвату, вопросы о взаимодействии литературы и социальных и политических контекстах ее существования. В сессии «Литература и история» принимали участие Дмитрий Ивинский (Московский университет), Ольга Лебедева (Томский государственный университет), Александр Янушкевич (Томский государственный университет) и Елена Пенская (НИУ ВШЭ).

Работа второй секции была посвящена литературе в контекстах коммуникации. Анализируя содержание «подарочных альманахов» и каналы их циркуляции в викторианской Америке, Александра Уракова (ИМЛИ / РГГУ) продемонстрировала многомерность и неоднозначность книги как дара. Андрей Логутов (Московский университет), исследуя ту же культурную среду, попытался проблематизировать замеченный им разрыв между распространенностью практики «женского» домашнего музицирования и сравнительной скудностью ее описаний — анализ послужил основой для некоторых выводов о природе социальной метафорики.

В трех следующих докладах трактовалась проблематика актуального академического дискурса. Ольга Панова (Московский университет) анализировала тексты, созданные в русле афроамериканского литературоведения 1970—1990-х годов, в аспекте их явной, а также неявной идеологической ангажированности. Диана Игнашев (Карлтон-колледж / Московский университет) усмотрела связь между системой жанров, которые привычно выделяются исследователями-филологами в поле художественной словесности, и формой таких приземленных сочинений, как резюме и сопроводительное письмо; был также поставлен вопрос о внеакадемических контекстах использования «академической грамотности». Материалом Санны Лентонен (Тилбургский университет) стал случай, произошедший в апреле 2011 года, когда финская писательница Софи Оксанен в интервью итальянской газете «La Repubblica» сравнила взгляды на искусство «Истинных финнов» (политическая партия) с установками немецких нацистов, спровоцировав тем самым бурное обсуждение в Интернете. Докладчица попыталась оценить «нейтральность» высказываний участников дискуссии и степень «демократичности» такой площадки, как интернет-форум. 

Третья параллельная секция, «Литература и идеологии», покрывала широкий временной диапазон: доклад Александра Ивинского (Московский университет) был обращен к словесности екатерининских времен; Кирилл Зубков (СПбГУ / ИРЛИ) анализировал идеологию и метафорику русской массовой поэзии середины XIX столетия; Майя Кучерская (НИУ ВШЭ) — литературные опыты Лескова в контексте политики русской православной церкви; Николай Поселягин(Московский университет) — писательский вклад в протестные манифестации в Москве в 2011—2012 годах. Во всех случаях литература рассматривалась в соотнесении с ближайшими к ней социальными рядами, и постоянно возникал вопрос о способах «встраивания» государственной идеологии в литературные тексты. Методологический подход, сформулированный Андреем Зориным вслед Клиффорду Гирцу (предполагающий «взаимоконвертирование» литературы и государственной идеологии: политика проверяет поэзию «на осуществимость», поэзия проверяет политику «на емкость и выразительность соответствующих метафор»[2]), разделялся участниками дискуссии в разной степени, но служил тем не менее устойчивым ориентиром в дискуссии.

Артем Зубов