«Антропологический поворот» можно заслуженно считать одним из главней­ших теоретических направлений в современных гуманитарных и социальных науках. Он побуждает исследователей рассматривать культуры как кон­структы, системы символов и констелляции значимых контекстов («Куль­тура — это текст», — писал Клиффорд Гирц), а культурные представления — как средства самоинтерпретации сообщества. Кроме того, он ведет к пере­оценке «локального знания» и сосредоточению — по словам Ирины Прохо­ровой — исследовательских усилий на микроуровне анализа^[1]. «Антрополо­гический поворот» послужил толчком к фундаментальной переориентации гуманитарных наук, возвращению и переоценке идей культурного плюра­лизма и культурных различий (alterity). В нем закрепился важнейший мето­дологический принцип «очуждествления» (foreignize) культурных явлений, происходящих даже в знакомом исследователю сообществе. Таким образом, были переосмыслены, потревожены и преодолены дихотомии между «Я» и «Другим», близким и чуждым.

«Антропологический поворот» в том виде, в каком он установился под влиянием культурной антропологии и этнологии, открыл новые пути иссле­дования и принятия культурных различий. Философская антропология, на­против, исходит из идеи существования универсальных, всеобщих антропо­логических характеристик. «Антропологический поворот» благодаря своему этнографическому формату может считаться первым важным шагом на пути развития научных концепций и новых «поворотов» в теории культуры, ори­ентированных на изучение культурных различий.

Эти дальнейшие шаги и «повороты» необходимы постольку, поскольку большая часть антропологических концепций культуры была сформулиро­вана в рамках холистического представления о культуре как таковой. В глобализированном и в то же время фрагментированном мировом сообществе, в «разбитом мире» (world in pieces) Клиффорда Гирца мы должны воспри­нимать культурные различия, которые этнограф замечает даже в собственной культуре, как продуктивную неизбежность. Новые «повороты» могут помочь нам в усилии преодолеть национальные границы гуманитарных дисциплин, сделав тем самым специфически национальные традиции исследований частью глобального разговора между академическими сообществами разных стран (ср.: «Россия в глобальном контексте»). Разумеется, подобного рода транснационализация неизбежно натолкнется на препятствия, необходи­мость преодоления которых породит новые аналитические категории и новые практики «перевода» в качестве «modusoperandi нашего времени» (по выра­жению Роберта Янга).

И действительно, другие «культурные повороты», осуществившиеся по следам поворота «антропологического», внесли вклад в развитие нового ка­тегориального аппарата, который во многом обусловил современный ланд­шафт гуманитарных наук и наук о культуре. Это интерпретативный поворот — разновидность «антропологического поворота», источник формулы «культуры как текста». Этоперформативный поворот, в котором подчерки­вается роль перформативности в культуре и политике, значение ритуалистических, церемониальных измерений жизни, а также исследуются происходя­щие на пороге восприятия опыты социальной трансформации с их едва уловимыми фазовыми переходами, характерные в том числе для постсовет­ского пространства. Постколониальный поворот направлен на экспликацию асимметричности культур, отношений между центром и периферией, а также на анализ отношений власти в культурном поле. К нему примыкает переводческий поворот, в рамках которого перевод осознается как важнейшая ана­литическая категория и необходимая характеристика социального действия как такового. «Перевод» оказывается категорией, чувствительной к разладам и трениям глобального мира (и одновременно ответственной за них), облег­чающей микроанализ конфликтных взаимодействий между этносами, стра­нами, классами, гендерными позициями и формами правления.

Обращение к переводческой проблематике открывает возможность по­строения неиерархизированной «систематики» («constellation») культур — во­преки предположению о временной детерминированности их развития. Кон­цепция прогресса, лежавшая в основе предшествующей парадигмы (еще не утратившей своей силы), способствовала усилению уже имеющейся асиммет­рии культур и исследовательских традиций. Более объективному взгляду на систематику культур способствует также пространственный поворот. В нем пространство выступает в качестве новой категории, позволяющей исследо­вать культурные локусы, региональные и локальные различия между ними, а также осознавать продуктивную роль пограничных зон и трансгрессивных практик и принципы сосуществования культур в глобальном масштабе.

Живя в медийно ориентированном обществе в окружении огромного числа визуальных стимулов, мы обязаны найти новую аналитическую оптику, ко­торая позволила бы нам оценить роль изображений и других видов зритель­ной репрезентации и восприятия. Глобальные символы и потребительские бренды должны учитываться в анализе межкультурных взаимодействий.

Все эти разнообразные культурные «повороты», заявленные по следам «антропологического», определяют новые приоритеты в гуманитарных нау­ках. Они настойчиво пересекают дисциплинарные границы, осуществляя в этих актах трансгрессии свой когнитивный потенциал. Кроме того, они подталкивают к открытию новых тематических полей и предметов исследо­вания. Они стимулируют развитие нового категориального аппарата, кото­рый, в свою очередь, вдохновляет исследователей рассматривать культурные, социальные и политические явления через призму таких понятий, как про­странство, изображение / визуальность, перформативность и т.д.

Успех этих поворотов в преобразовании сложившегося ландшафта теоре­тических и прикладных исследований не в последнюю очередь определяется их способностью сосуществовать друг с другом в междисциплинарном про­странстве. Они не сменяют друг друга и не участвуют в процессе смены па­радигм в куновском смысле.

Нам предстоит отказаться от закрытой холистической концепции куль­туры как вместилища традиции, открыться новым теоретическим веяниям и наладить каналы коммуникации, которые позволили бы преодолеть не­избежно возникающие на пути глобальных исследований проблемы, свя­занные с пересечением и маргинализацией предметных областей, а также с неоднородностью, фрагментарностью и внутренней противоречивостью культур как таковых. При этом разнообразие «поворотов» может поспособ­ствовать самопозиционированию и реконфигурации гуманитарной науки в России, Германии, Франции, Испании и т.д. в противовес, с одной стороны, господству англо-американских культурологических штудий с их универса­листскими притязаниями, а с другой, постколониальным асимметриям в международном академическом сообществе. Сравнительные исследования, о которых продуктивно и обоснованно писала в своем «манифесте» Ирина Прохорова, лишь выиграют от возникновения новых «поворотов» — не толь­ко в сторону «множественных модерностей», но и в сторону множественнос­ти дискурсов (multiple articulations) в поле культуры и культурологии. Более того, эта цепочка «поворотов» может стать смысловым центром совместной работы ученых из Восточной и Западной Европы.

Пер. с англ. Андрея Логутова