«Знаете, что это? – спросил у меня Виктор Маркович, вручая «Разыскания по истории русской культуры» и показывая радужную обложку. – Цветоделение ангельского крыла!» На последней странице обложки сам В.М., с лукавым огнем в глазах, еще чернобородый, снят на фоне батареи бутылок белого и красного в итальянской траттории. Он любил контрасты и сочетал цвета в одежде с той же смелостью, с какой сталкивал языковые пласты в собственных текстах, подпуская в ученый дискурс образы и словечки бытового языка. В нем вообще сочеталось трудносовместимое: необыкновенный вкус к жизни во всех ее проявлениях – и аскетическая самоотрешенность в работе; полемический задор, способность разнести в пух не понравившееся сочинение – и удивительная благожелательность, доброта в отношении к коллегам. Обаяние его личности и интеллекта было безгранично. В науке В.М. был в первую очередь теоретиком, ценил «теоретические мозги» и о чем бы ни писал – за выразительными деталями всегда стояла концепция (слово «концептуализировать» и его производные недаром столь часты в его языке).

Потребность в теории, которая могла бы описать динамику языковых и культурных процессов, не сводя ее к простым схемам, привела В.М. к разрыву со структурализмом, совершённому не исподволь, но с полной, демонстративной открытостью, иногда казавшейся даже нарочитой, но бывшей лишь следствием глубины пересмотра собственных взглядов. Осмысляя с этих новых теоретических позиций историю русского языка в ее письменной форме, В.М. впервые поставил во главу угла не оппозицию русского и церковнославянского, но преемственность лингвистических навыков в рамках книжного и некнижного регистров письменного языка и их более частных подразделений. Акцент на языковой деятельности, механизмах усвоения и воспроизводства форм письменной речи делал самого В.М. преемником и продолжателем великого Н.Н. Дурново, чьи принципы исследования древнерусской орфографии были развиты им с замечательной глубиной и блеском. «Въ плѣну у ангеловъ, на дикомъ брегѣ- ахъ!» – кто еще мог так озаглавить статью о рефлексах *tert и *telt в русском церковнославянском правописании? Совершенство, с которым он писал на самые разные темы, осваивая новые для себя области, не могло не восхищать, как и его свобода в выборе инструментария, управлявшемся острой научной интуицией и здравым смыслом.

Делая очень живую науку, В.М. с мудростью патриарха строил свой быт, направляя по волнам житейского моря прекрасный дом-ковчег, где всегда можно было застать двух-трех друзей и родственников и где русская культура жила и звучала всеми ее регистрами. Он был самым молодым из моих учителей, и хорошо было думать о том, что уж с ним-то впереди еще долгие годы увлекательного и радостного общения. Судьба решила иначе. Светлая память!