ИНТЕЛРОС > №126, 2014 > Призрак однопартийности

Игорь Пешков
Призрак однопартийности


23 июня 2014

Шайтанов И.О. ШЕКСПИР. — М.: Молодая гвардия, 2013. — 475 с. — 5000 экз. — (ЖЗЛ. Вып. 1625).

Отечественные шекспироведы редко балуют нас серьезными исследованиями и уж совсем редко воплощают эти исследования в книги. Так что даже биография Шекспира в серии «Жизнь замечательных людей» вполне претендует на научное событие. Впрочем, почему «даже»? В «ЖЗЛ» выходили и без всяких вопросов научные книги, пусть и доходчиво написанные, например «Гомер» А.Ф. Лосева (М., 1996). Мы не зря вспомнили именно эту книгу: существенная ее часть по­священа гомеровскому вопросу: был ли единый автор у поэм «Илиада» и «Одиссея»? И о Шекспире как об авторе-драматурге мы знаем не многим больше, чем о Гомере. Разница только в том, что на роль Шекспира есть несколько вполне определенных претендентов и шекспировский вопрос звучит не как общий: «Существовал ли Шекспир?», а как специальный: «Кто был Шекспиром?» Так что проблема у биографа — вполне научная. Да и сама книга написана в рамках на­учной программы «Европейское Возрождение и творчество Шекспира».

Выход книги «Шекспир» в серии «ЖЗЛ» на­учно значим еще и потому, что две предыдущие биографии Шекспира в данной серии написаны выдающимися отечественными шекспироведами М.М. Морозовым и А.А. Аникстом. Од­нако для этих ученых шекспировский вопрос если и стоял, то самым формальным образом: оба они выносят его на периферию как собст­венно книги, так и своих суждений о Шекспире. Морозов посвящает ему одну из последних глав своей книги (25-ю) — «Вопрос o6 авторстве», которую начинает симптоматическим заявле­нием: «Ни при жизни Шекспира, ни в течение полутора веков после его смерти никто не вы­разил сомнения в том, что он был автором приписываемых ему произведений. Но затем эти сомнения возникли...»[1] И на нескольких страницах шекспировед эти сомнения «сни­мает». М.М. Морозов отразил типичную поста­новку вопроса стратфордианцами. Их интере­сует не кто был Шекспиром (писал под этим псевдонимом), а отчего можно сомневаться в авторстве Шекспира и почему эти сомнения неосновательны. Аникст в своей книге вообще не эксплицирует эту проблему[2], он просто воспроиз­водит биографию Шекспира, родившегося в Стратфорде, созданную многими поколениями преимущественно английских и американских шекспироведов. Правда, уже в первой половине ХХ в. наиболее серьезные западные ученые пред­почитали говорить не о сложившейся биографии Великого барда, а о «фактах и проблемах», связанных с этой историей. Вероятно, ко времени издания книги Морозова идеологическая чуждость советской науке сомнений в авторстве чело­века, рожденного в Стратфорде, была еще не столь твердо определена, так что соз­датель биографии Шекспира мог даже позволить себе отдельную главку, посвя­щенную шекспировскому вопросу. А в середине 1960-х этот вопрос, скорее всего, даже нельзя было поднимать, хотя не исключено, что таков был просто личный взгляд ученого. И.О. Шайтанов своеобразно соединил подходы двух предыдущих российских биографов Шекспира: он, с одной стороны, вроде бы подчеркнуто и принципиально не рассматривает шекспировский вопрос (то есть считает недо­пустимой саму его постановку), как Аникст, но, с другой стороны, развенчивает антишекспировские сомнения, как Морозов, а в целом вполне вписывается в сло­жившуюся в советское время традицию, более того, развивает ее, доводя до логи­ческого предела. При этом содержание традиционной биографии Шекспира ме­няется несущественно.

На первый план в анализируемой жанровой форме выдвигается сам исследо­ватель и его методологические принципы, главным из которых является способ взаимодействия с объектом. В данном случае объект исследования — это Шекспир, автор шекспировского канона. С самим каноном все в гуманитарной науке более или менее ясно, он слегка изменяется (в основном растет), а вот с автором его ясности нет. То есть существует ясность традиционная, школьная: Уильям Шекспир родился в Стратфорде на реке Эйвон и т.д., ясность, молчаливо поддер­живаемая большинством академических ученых и преподавателей. Но от того не менее туманная, вызывающая вопросы. И.О. Шайтанов соглашается, что «"шек­спировский вопрос" — это отражение реальных проблем биографии»[3]. Проблемы эти таковы, что один из самых уважаемых в истории шекспироведов и биографов Шекспира, Э.К. Чеймберс, еще почти век назад вынужден был признать: «Канон шекспировских пьес держится, прежде всего, авторитетом титульных листов»[4] — и соответственно авторство определяется лишь фамилией на обложке. К тому же есть большие сомнения, та ли это фамилия, что носил человек, родившийся в Стратфорде в 1564 г. И вот, зная обо всех этих проблемах и сомнениях, Шайта­нов начинает исследование не с них, а наоборот, с их радикального отрицания, замаскированного под тезис об отрицании отрицателей классической ценности — Уильяма Шекспира. Как будто кто-нибудь эту ценность пытается отвергать!

Закрыть шекспировский вопрос, по крайней мере на отечественной почве, О.И. Шайтанов пытается следующей фразой, которая вряд ли возможна в на­учно-популярном издании (там еще ее саму разъяснять пришлось бы): «Полным цветом этот "вопрос" расцвел на почве постмодернизма, когда означающее разо­шлось с означаемым и под каждым означающим начали подозревать какую-то иную реальность» (с. 11).

Так что претензия на научность с широким гуманитарным охватом — от Шек­спира до постмодернизма — налицо. И пока автор пишет для не сомневающихся в «школьном» Шекспире, все в порядке: перед нами достаточно грамотный ис­следователь фактов и легенд, накопившихся вокруг жизни героя книги. Читатель видит: вот факт, вот легенда, вот их позднейшая интерпретация; жизнь могла по­вернуться так, а могла эдак, но, откровенно говоря, нам мало что об этом известно. Но как только автор вспоминает, что среди читателей могут оказаться сомневаю­щиеся в школьной догме о стратфордском Шекспире, а то и вовсе не верящие в нее, он тут же делает обличительный выпад. А вспоминает о возможных принци­пиальных оппонентах И.О. Шайтанов не вскользь и между делом, а сразу, на пер­вых же страницах ассоциируя этих оппонентов с пособниками фашизму! Причем делает это с помощью цитаты из чужой книги, заранее солидаризируясь с ее смыс­лом, но как бы сняв с себя ответственность: «Сомнение в Шекспире — пример та­кого же ошибочного построения, как сомнение в холокосте...»[5]

Невольно подумаешь: есть такая партия — воинствующие стратфордианцы, люди, которые столь активно верят, что произведения Шекспира написал чело­век, родившийся в Стратфорде в 1564 г. и там же умерший в 1616-м, что всех со­мневающихся числят заблудшими овцами, соблазненными едва ли не врагами рода человеческого!..

Но попробуем все-таки понять, как автор биографии взаимодействует не с оппо­нентами, а со своим персонажем: «…нет сомнения, что Шекспир был одним из тех, кто принимал участие в постановке своих пьес, подгоняя, как это всегда де­лает драматург, написанное к сцене, к данному составу исполнителей. Об этом говорят изменения, появляющиеся в изданных текстах. Иногда об этом прогова­риваются сами тексты, в которых по ходу исправлений возникают неувязки: в на­чале действия студенту Гамлету лет двадцать, к концу он одышлив, толст, а рас­сказ могильщика позволяет установить, что ему тридцать. Неужели он так постарел за время спектакля? Скорее всего, автор вспомнил, что играть роль юного принца предстоит Ричарду Бербеджу, которому уже за тридцать» (с. 91).

«Нет сомнения» для разговора об авторе «Гамлета» — модальность крайне со­мнительная, да и частные утверждения этого абзаца никак в эту модальность не вписываются. Детали мотивировки общего суждения в начале цитаты не свиде­тельствуют о хорошем знании автором оригинального текста трагедии (в против­ном случае он так легко не давал бы Гамлету 20 лет в начале пьесы и не делал бы так однозначно его толстым и одышливым в финале[6]). Но конец абзаца просто забавный: актер-автор по ходу репетиций к пятому акту вспоминает, что его кол­лега, ведущий актер труппы уже не первой молодости! Вероятно, драматург весь ушел в свой актерский образ Призрака отца Гамлета и совсем забыл о возрасте Бербеджа. Если бы Шайтанов тут остановился, он переписал бы этот абзац. Но остановиться не легко: абзац нужен не сам по себе, а для следующего вывода: «Трудно себе представить, как процесс театральной работы мог бы проходить, если бы автором шекспировских пьес был не он, а кто-то из предлагаемых на его место графов, живших то при дворе, то в поместье, то в Италии, то сидевших в Тауэре. По мобильной связи? А вся труппа, конечно, ни сном ни духом не по­дозревала о подлинном авторстве или коллективно хранила секрет. Актеры са­мый подходящий для этого народ» (с. 91).

Пропустим едва ли не классовую иронию по отношению к графу Оксфорду (а набор приведенных атрибутов подходит больше всего к нему): тут нет про­блемы, а есть простое незнание (или игнорирование) исторических фактов. Нет проблемы и в том, проговорятся актеры или не проговорятся, проблема в том, что понятие автора драматических произведений до Шекспира практически не су­ществовало (и Шайтанов знает это), оно только начало формироваться, и не в по­следнюю очередь с помощью выдвигаемого на эту роль псевдонима «Шекспир» (этого Шайтанов знать не хочет или не может). Не Шекспира не существовало (эту абсурдную идею Шайтанов всячески пытается приписать нестратфордианцам), а драматурга как автора еще мало кто имел в виду, и актерам до него не было почти никакого дела. Но даже и в этой ситуации гораздо труднее не прогово­риться об авторстве своего коллеги-актера, чем об авторстве неведомого человека.

Напрасно Шайтанов вообще иронизирует над болтливостью актеров, актеры не болтливее других. В чем аргумент по существу? На репетиции приносят текст пьесы, и актерам совсем не до того, чтобы думать, кто это написал. Они думают, как это произнести. Например, об авторстве Марло тоже ведь все «молчали». И об авторстве Томаса Кида. Но от Кида остались документальные свидетельства, что он был литератором. И от Марло. От всех известных писателей эпохи свидетель­ства остались, кроме Шакспера из Стратфорда...[7] Так что это не антистратфордианцы исключают «из своих расчетов» «самого Шекспира» (с. 91). И не анти- стратфордианцы доказали, что «Шекспир» это псевдоним[8]. И вообще не стоит и Уильяма Шакспера совсем уж исключать из претендентов на псевдоним «Шекспир». Нужно тогда только объяснить, почему об авторской роли актера-пайщика Шакспера так упорно молчали другие не умеющие хранить тайну актеры. Ведь и правда сенсация: только-только приехал из провинции и стал лучшим. Почему бы не погордиться коллегой, то есть своей близостью к нему?

Наука, тем более гуманитарная, — это накопление разномыслия[9], а не ссора ина­комыслящих. Однако, если есть горячая убежденность в своей правоте, но нет до­статочного логического доказательства этой правоты, остается одно — яростная полемика. Ситуация для этого очень удобна, потому что у большинства оппонен­тов тоже нет стопроцентных доказательств своей теории. В спокойной обстановке было бы нормально признать временную всеобщую научную недостаточность в шекспировском вопросе и равноправие разносторонних исследований. Но на­учное спокойствие — абстракция, ученые — тоже члены общества, и их социаль­ное положение влияет на их методологию. Если традиционно сложилось, что в це­лом академическая наука признает автором шекспировского канона человека из Стратфорда, то мало кто найдет в себе смелость отказаться от априорного доми­нирования и снисходительного отношения к нестратфордианцам[10]: «…вы сначала докажите, что автором канона является ваш выдвиженец, а потом поговорим». А поскольку альтернативных выдвиженцев много, то есть априорно большинство из них ложные, то актер, рожденный в Стратфорде, все убедительнее продолжает играть свою роль.

Таким образом, стратфордианство держится на плаву во многом как антинестратфордианство. Вот типичный ход мысли автора нового «Шекспира» в «ЖЗЛ»: «По мере того как раскручивалось колесо шекспировской индустрии, становилось очевидным прискорбное для нее обстоятельство — недостаточность фактов. Их начали придумывать, а документы фальсифицировать. Одни, как Кольер (и кое- кто до него), с целью воссоздать шекспировскую биографию, другие — с целью ее опровергнуть. Недавний бестселлер Джеймса Шапиро "Оспоренное завещание. Кто написал Шекспира?" (2010) блистательно продемонстрировал, что целый ряд "фактов", лежащих в основе антистратфордианских версий, — банальная подделка. Разоблачители мифа сами оказались мифотворцами, впрочем, это было очевидно и в данном случае лишь подтверждено документами. Шекспир в их исполнении предстал одним из первых героев массового чтива, в котором детективное рассле­дование обнаруживает не преступника, а якобы "подлинного Шекспира"» (с. 148).

Первая посылка: развитие шекспировской индустрии. Имеются в виду не столько произведения Шекспира, сколько авторская личность, потому что именно для нее не хватает фактов.

Вторая посылка: факты начали фальсифицировать. Но к фальсификаторам у Шайтанова отношение разное. У одних цели вроде бы благие — воссоздать шекспировскую биографию (то есть построить биографию Шакспера из Страт- форда как биографию Шекспира), а у других — «опровергнуть ее», а это, по Шайтанову, зло.

Отсюда вывод: Шапиро «блистательно» разоблачил факты, сфальсифициро­ванные антистратфордианцами для обоснования своей теории.

Но, во-первых, Шапиро частично поставил под сомнение подлинность вто­ричного документа, ни в коей мере ничего серьезного не обосновывающего, а от­носящегося к истории раннего бэконианства[11].

Во-вторых, антистратфордианцы за Шекспира документы не подделывали, а некоторые честные воссоздатели биографии занимались именно этим, и именно этим (стратфордианским) подделкам в большой степени посвящена книга Ша­пиро, как раз фактическую сторону нестратфордианских теорий он и не пытается опровергать: тактика Шапиро — бросить тень на личности тех, кто сомневается в стратфордском происхождении Шекспира[12]. И вот это расследование действи­тельно похоже на детективное, осуществленное с целью черного пиара.

Идея детективности жанра расследования биографии Шекспира, конечно, не нова, и ее не в меньшей степени можно отнести к стратфордианскому подходу, и в частности к самой книге Шайтанова[13]. Если нет биографических фактов, оста­ется рассматривать косвенные улики. Однако большинство читателей, скорее всего, не представляют, что такое «недостаточность фактов» в данном случае. Да, десяток-другой свидетельств из жизни Шакспера имеется (родился, женился, об­завелся детьми, судился, купил дом, завещал, умер — это почти все) — не очень много, но и не мало количественно. Принципиально важно другое: катастрофи­чески не хватает фактов, подтверждающих, что Шакспер из Стратфорда имел какое-то отношение к литературе или хотя бы к письменности. Не случайно И.О. Шайтанов так держится за свидетельство Уильяма Довенанта, выставляя его первым в своей книге (с. 9—10), а это просто анекдот, в котором Довенант не пожалел репутации своей матушки, утверждая, что она родила сына (самого Уильяма Довенанта) от Шакспера из Стратфорда. Логика у автора в этом случае такова: уж Довенант-то точно знал, кто написал произведения Шекспира, и если бы это был не Шакспер, то незачем было бы порочить свою мать связями не­известно с кем. С Шекспиром-то почетно! Но когда Шакспер умер, Довенант был еще ребенком и разобраться, кто что написал, не мог заведомо, а опубликовал свои воспоминания в 1636 г., через 13 лет после издания Первого фолио и через четыре года после издания Второго фолио, в которых был сформирован и укреп­лен образ автора из Стратфорда. Значит, о славе Шакспера как Шекспира он вполне мог узнать задним числом.

Почему многочисленные соавторы Шекспира, наличие которых Шайтанов не отрицает, не оставили о нем никаких заметок ни в каких документах, почему нет никаких свидетельств об этом сотрудничестве с гением, неужели никому не было лестно подчеркнуть, что он работал с самим Шекспиром? Или почему нет следов получения им гонораров за издания? Неужели Шекспир-Шакспер ни с кем ни­когда не переписывался? Или все респонденты дружно уничтожили его письма? Не надо думать, что случай с Шекспиром — типичный (что часто утверждают стратфордианцы, в том числе Шайтанов), что вообще документов почти ни от кого не осталось. Нет, это случай исключительный. Нет ни одного явного факта, подтверждающего, что Шакспер писал пьесы Шекспира, при том, что о самом Шакспере известно многое. Кто-то намеренно фильтровал информацию для бу­дущего: творческую часть фактов изымал, бытовую и деловую оставлял? Для чего? Чтобы посеять смуту в рядах будущих шекспироведов?

Книга Шайтанова — это очередная гипотетическая биография Шакспера, в ос­нове которой лежит априорное допущение, что Шакспер — главный автор про­изведений Шекспира. Будь это открыто признано, книгу Шайтанова можно было бы назвать самой полной биографией Шакспера на русском языке.

Но это не так. Автор настаивает на том, что Шакспер — единственно возмож­ный основной создатель текстов Шекспира. И книга автоматически становится догматической: гипотеза утверждается методом от противного — раз сторонники иных гипотез не могут их доказать, значит, верна гипотеза наша. Но это в прин­ципе неправильно. Ошибаться могут все, причем одновременно! Истина сложна и многообразна и может не вмещаться ни в одну теорию: ни в стратфордианскую, ни в бэконианскую, ни в оксфордианскую. Шекспир не оставил нам догм, он оста­вил вероятности!

В книге постоянно чувствуется тон пропагандиста, местами смягченный до тона лектора, преподавателя. Хотя и в лекциях, в отличие от статей или научных книг, нередко затушевываются логические связи, но в целом эмоционально-лек­торская струя стиля для серии «ЖЗЛ» — это, конечно, неплохо. Популяризация неизвестных большинству фактов из эпохи Шекспира — вещь, несомненно, по­лезная, как и краткий анализ большинства шекспировских пьес, который автор пытается связать с биографией Шакспера из Стратфорда. Например, удачно свя­залась смерть сына Шакспера (Гамнета) в 1596 г. с гибелью наследника престола мальчика Артура из пьесы «Король Джон» (с. 269). Получилось, что тут же по свежим впечатлениям автором написан реквием по сыну. Правда, Шайтанов не замечает, что невольно делает уступку методологии оксфордианцев, соглашаясь, что биография может находить прямой отклик в шекспировской драматургии. Стоит только допустить это, сразу же автором шекспировского канона станет Эд­вард де Вер, семнадцатый граф Оксфорд, биография которого так или иначе от­ражается практически во всех комедиях и трагедиях Шекспира. С другой сто­роны, а что делать? Нужно же хоть чем-то привязать Шакспера к авторству, тут любые методы хороши, даже и принципиально нестратфордианские.

Хороши любые суждения, ведущие к авторству Шакспера. Годится смерть сына для аналогии с хроникой — хорошо, не годится «Венецианский купец» для аналогий с биографией — можно поднять проблему антисемитизма в пьесе (с. 277—278) или (хоть и с иронией) вопрос о сексуальной ориентации Шекспира (с. 280). И можно легко не заметить при таком беглом анализе, что ненависть у Шекспира (если вообще можно говорить о шекспировской ненависти) — не к евреям, которых, кстати, в то время вообще не было в Англии, а к ростовщикам. Потому что если заметить это, то придется хоть как-то реагировать на факты био­графии Шакспера. Да, содержательных фактов крайне мало, но среди них — пре­следование своих должников по суду. Если вы пишете биографию Шакспера как Шекспира, то нельзя обойти этот вопрос в связи с «Венецианским купцом» (Шайтанов обошел)! Да и в других пьесах Шекспир не скрывает своего крайне негативного отношения к ростовщичеству. Как-то нужно же реагировать на это автору биографии Шакспера. Назвать Шекспира самокритичным или еще что-то придумать.[14] Стратфордианцы обычно молчат по этому поводу. Но как такое молчание выразительно!

Не случайно и большинство ошибок автора носит явно тенденциозный характер. Даже самые яростные западные стратфордианцы не позволяют себе заявлять, что Шакспер из Стратфорда родился под фамилией Shakespere, это рискованно было бы утверждать, когда любой читатель в Интернете найдет подлинник.

Но Шайтанов упорно транскрибирует фамилию из документа о крещении: Shakespere. Можно было бы подумать, что это опечатка, но точно так же написано и в статье в «Вопросах литературы»[15]. Возможно, впрочем, приписное «е» слу­чайно позаимствовано у автора биографии Шекспира в павленковской «ЖЗЛ» И.И. Иванова: «В приходском списке протестантской церкви в Стратфорде на­ходится следующая отметка: "1564; April 26: Gulielmus filius lohannes (вместо lo- hannis) Shakespeare", — подразумевается, крещен»[16].

Понятно, что Иванов взял текст документа из третьих рук, а оригинала не видел:

 

Но в оригинале последнее слово четко читается «Shakspere». При большом же­лании это можно прочитать и «Shakspаre», но уж никак не «Shakespeare»: букв просто не хватает. А между «k» и «s» буква «е» не помещается, как ни вталкивай. Нет ее. А значит, есть проблема с базовой аргументацией стратфордианцев (на­помним, что она держится тождеством имени человека из Стратфорда и имен, на­печатанных на изданиях произведений Шекспира).

Шайтанов, который все-таки оригинал должен был видеть, «а» в конце фами­лии убрал, а «е» в середине оставил, но я не думаю, что он сделал эту подмену со­знательно, чтобы дезориентировать российского читателя, просто очень хотелось, чтобы это немое «е» у Шакспера было в фамилии с самого начала, тогда, может, его бы и Шакспером никто не называл. Но в том-то и дело, что до первого появле­ния имени Шекспир в печати (1593) в роде Шаксперов не было корня Shake- (со значением, в частности, «потрясать»), по крайней мере с момента рождения Уиль­яма точно не было! Значит, «Шекспир» — псевдоним в любом случае, даже если его придумал и сам Шакспер. Однако тогда у Шакспера вообще не остается сви­детельств, что он Шекспир, ведь тот же Шайтанов утверждает: «Однако в пользу Шекспира свидетельствует главный аргумент: его имя при жизни появилось на десятках изданий отдельных пьес, поэм, на сборнике сонетов. О Шекспире го­ворили как об авторе этих произведений (почему при каждом упоминании име­ни следовало ожидать уточнения, что речь идет об уроженце Стратфорда, а не о ком-то еще?)»[17].

Если не приписывать фамилии Шакспера букву «е», «главный аргумент» — уже вовсе не аргумент: его ли имя появилось на изданиях, вернее, его ли псевдо­ним «Шекспир» — большой вопрос, и честным стратфордианцам нужно искать на него ответ, так же как, например, оксфордианцам нужно искать ответ на во­прос, действительно ли Шекспир — это псевдоним Эдварда де Вера (беконианцам — Френсиса Бэкона и т.д.).

Или, рассуждая уже не о стратегических, принципиальных, а о частных, вроде бы случайных, ошибках И.О. Шайтанова, заметим, как он вскользь упоминает, что Ромео в пьесе Шекспира нет и 16 лет (с. 261). Зачем такие, мягко говоря, не мо­тивированные текстом пьесы утверждения? А просто известно, что возможному прототипу Ромео в оксфордианской версии было, когда он женился на прототипе Джульетты, существенно больше: 21 год. И Шайтанов как бы ненароком наносит удар по оксфордианству, лишний раз поддерживая наш исходный тезис, что стратфордианство держится в основном двойным отрицанием: как антиантистратфордианство или янтинестратфордианство.

Только с началом последней трети книги автор ее снисходит до прямого при­ведения аргументов в защиту поддерживаемой им гипотезы. До этого была лишь ссылка на анекдот от Довенанта (с. 9—10), как одно из многих доказательств. И вот еще одно из «многих». Правда, это одно косвенно уже не раз в книге фигу­рировало — и не случайно — это действительно, пожалуй, сильнейший стратфор- дианский аргумент: «Один из аргументов стрэтфордианцев (sic! —И.П.) против графов и лордов, метящих в Шекспиры, заключается в том, что Шекспир был человеком театра. Он писал лишь то, что могла сыграть его труппа» (с. 335).

Но как же слаб этот сильнейший! Разве не был лорд-камергер в своих двух ипостасях (сначала Генри Кэри, потом его сын Джордж) человеком театра? Разве не был граф Дерби со своей труппой человеком театра? Разве не был, в конце кон­цов, семнадцатый граф Оксфорд, содержащий несколько собственных театраль­ных компаний, человеком театра? Тогда что это за понятие «человек театра»? Только актеры? А антрепренеры и драматурги уже не люди театра? Шайтанов полагает, что Шекспир писал лишь то, что могла сыграть его труппа (имеется в виду труппа лорда-камергера, потом короля). Все просто, по Шайтанову: поки­нул труппу «площадной Кемп» (клоун), пришел «интеллектуальный Армин» (шут), и в драмах появился персонаж шут (с. 335).

Но не будем отвлекаться на частности. Утверждение в целом ошибочно. Шек­спир написал много такого, что не смогла сыграть «его» труппа, не сыграла по крайней мере. Конечно, против шайтановской модальности трудно аподиктически спорить: «могла сыграть»!.. Несовершенный вид прошедшего времени — крае­угольный камень аргументации стратфордианцев, которым самим порой неудобно строить аргументацию на таких шатких основаниях, и в порядке примера того, что Шекспир писал исключительно для «своей» труппы, Шайтанов в другом месте утверждает: «.труппа лорда-камергера (как об этом сказано на титульном листе первого кварто "Гамлета" 1603 года) играла в "обоих университетах"» (с. 321).

Однако на титульном листе первого кварто написано: «.As it hath beene diuerse times acted by his Highnesse seruants in the Cittie of London: as also in two Univer­sities of Cambridge and Oxford, and elsewhere. 1603» («.как он был несколько раз сыгран слугами его Величества в Сити Лондона; как также [он был сыгран] в двух университетах Кембриджа и Оксфорда и в других местах. 1603»).

Текст по меньшей мере неоднозначный. Понятно, что пьеса игралась в разное время и в разных местах. Понятно, что в Сити играли слуги короля, то есть уже после смерти королевы. Следует ли из текста, что играли пьесу и слуги лорда-ка­мергера, та же самая труппа, но еще при королеве? Не следует, а если и играли, то, учитывая политическую остроту «Гамлета», не часто. После мятежа Эссекса такое трудно себе представить, но и за несколько лет до этого в Лондоне рискованно было бы часто играть эту пьесу. А вот в университетах могли бы поставить, именно имея в виду политическую составляющую: студенты всегда немного бунтари. При­чем играли собственными силами: приглашать актеров в университеты было не принято, сами студенты считались там более грамотными исполнителями. (Кроме того, известен обычай играть сочинения своих выпускников, и представление «Гамлета» в университетах тогда совсем не в пользу стратфордианского решения.) Так что перетаскивать «слуг короля» из первого придаточного во второе нет ни­каких оснований: ни грамматических, ни логических, ни исторических.

Получается, не исключительно для «своей» труппы писал Шекспир. Да собст­венно, этот тезис не стоит вообще долгого обсуждения: он опровергается фактами. А факты — это почти только титульные листы изданных кварто. На них редко, но появляются иные театральные компании. Например, возьмем первое издание «Генриха VI, часть 3»:

 

Значит, эта пьеса игралась (и писалась?) для труппы графа Пембрука. А для какой труппы писал Шекспир те пьесы, которые, скорее всего, при его жизни так и не были поставлены и, уж точно, не изданы до 1623 г.?

Да и в принципе можно ли утверждать о любом из драматургов, что он писал исключительно для какой-то одной труппы актеров? Понятно, что драматург вно­сит в пьесу какие-то нюансы в зависимости от состава труппы, но писать только исходя из состава труппы невозможно: любой настоящий драматург всегда оста­нется «человеком театра», не делаясь крепостным человеком какой-то опреде­ленной театральной компании.

Напомним, это был серьезнейший стратфордианский аргумент. Менее серь­езные Шайтанов даже и не приводит, настолько они неубедительны. А в отсут­ствие аргументов утверждать гипотезу можно только полемически, отвергая претензии оппонентов. Если не Шакспер из Стратфорда, то кто же? Конечно, стратфордианцам удобно: можно выбрать не самого сильного из претендентов и легко уничтожить его претензии. Так Шайтанов и поступает (с. 325—327). Тут ему еще и наши отечественные нестратфордианцы помогли: их подавляющее большинство действительно «поддерживает» самого слабого кандидата в Шекспиры (пятого графа Ратленда), и, конечно, их оппонентам раздолье: хоть так графа от авторства отсекай, хоть эдак. Ну и Шайтанов не преминул наброситься на теорию И.М. Гилилова, а заодно и всех других нестратфордианцев зацепить: «.достоверностью своей концепции в рамках шекспировского творчества Гили- лов не озаботился. Надо сказать, что, как и большинство антистратфордианцев, это самое творчество его вообще мало интересует» (с. 326).

Любопытно, И.О. Шайтанов совсем не знаком с работами оксфордианцев, са­мой многочисленной среди нестратфордианцев группы шекспироведов, к тому же за последние десятилетия достаточно глубоко инкорпорировавшейся в акаде­мические круги англо-американских гуманитариев? Вроде бы в книжке деклари­рует, что знаком. А раз так, то можно было бы заметить, что жизнь Эдварда де Вера на несколько порядков лучше вписывается «в рамки шекспировского твор­чества», чем жизнь господина Шакспера из Стратфорда. Понятно, что сейчас в массовом сознании имидж оксфордианской гипотезы подмочен фильмом «Ано­ним» (сюжет которого построен на самой радикальной версии оксфордианства, где де Вер — и сын, и любовник королевы Елизаветы), но Шайтанов вроде бы де­монстрирует независимость от массового сознания и, напротив, приписывает грех массового коммуниканства нестратфордианцам. Однако все наоборот: это автор­ство Шакспера держится на массовой вере, символы которой внушаются еще в школе как основы общечеловеческой культуры (Уильям Шекспир родился в Стратфорде в 1564 году.).

Приведу один из последних примеров. Говоря о младших современниках Шек­спира Бомонте и Флетчере, Шайтанов снова возвращается к «шекспировскому вопросу»: «Документальных свидетельств о жизни и творчестве этих двух по­пулярнейших драматургов, происходивших из известных семей, осталось еще меньше, чем о Шекспире. Наглядная иллюстрация к тому, что вопрос, аналогич­ный "шекспировскому", при желании легко придумать почти для каждого драма­турга той эпохи!..» (с. 444).

Если бы это общее место стратфордианства соответствовало истине, воскли­цательный знак тут был бы уместен. Но покажем, что на самом деле скрывается за многоточием. Возможно, в сумме свидетельств о жизни и творчестве у Шекспира-Шакспера наберется и больше, чем у Бомонта и Флетчера, спорить не буду, тут без специальных исследований не обойтись. Но простая сумма изолирован­ных фактов ни о чем не говорит: нужны свидетельства, соединяющие жизнь и творчество. В этом отношении исследование уже проделано — Даяной Прайс. И вот по выводам из этих свидетельств никакого «флетчеровского» или «бомонтовского» вопроса не заведешь, как нет никаких вопросов еще к двадцати трем авторам золотого века английской литературы. Ниже мы рассмотрим их всех, но сначала предъявим список стандартных критериев, по которым в историографии идентифицируют того или другого литературного автора:

1) данные об образовании (Evidence of education); 2) письма (Record of corre­spondence); 3) свидетельства об оплате за литературный труд (Evidence of having been paid to write); 4) свидетельства о прямых контактах с покровителем (Evidence of a direct relationship with a patron); 5) оригиналы рукописей (Extant ori­ginal manuscript); 6) рукописные заметки, касающиеся литературы (Handwritten inscriptions, receipts, letters, etc., touching on literary matters); 7) хвалебные стихи, эпистолы или эпиграммы, отправленные или полученные им (Commendatory verses, epistles, or epigrams contributed or received); 8) различные другие записи, свидетельствующие о человеке как о писателе (Miscellaneous records, e.g., referred to personally as a writer); 9) свидетельства его собственных книг, в которых он де­лал записи или ему делали записи (Evidence of books owned, written in, borrowed, or given); 10) некрологи ему как писателю (Notice at death as a writer).

Все это, кроме, естественно, последнего пункта, — прижизненные свидетель­ства, а ниже — реальные литераторы-елизаветинцы без вопросов (в скобках ука­зана фамилия на английском языке и сколько из десяти возможных типов сви­детельств о них как писателях имеется в наличии):

Бен Джонсон (Ben Jonson: 10), Томас Нэш (Thomas Nashe: 9), Филипп Мэссинджер (Phillip Massinger: 8), Габриель Харви (Gabriel Harvey: 8), Эдмонд Спен­сер (Edmund Spenser: 7), Самуэль Даниэл (Samuel Daniel: 7), Джордж Пил (George Peele: 7), Майкл Драйтон (Michael Drayton: 7), Джордж Чепмен (George Chapman: 7), Уильям Драммонд (William Drummond: 7), Энтони Мандей (Anthony Munday: 7), Джон Марстон (John Marston: 6), Томас Мидлтон (Thomas Middleton: 6), Джон Лили (John Lyly: 6), Томас Хейвуд (Thomas Heywood: 6), Ро­берт Грин (Robert Greene: 6), Томас Деккер (Thomas Dekker: 5), Томас Уотсон (Thomas Watson: 5), Кристофер Марло (Christopher Marlowe: 4), Френсис Бо­монт (Francis Beaumont: 4), Джон Флетчер (John Fletcher: 4), Томас Кид (Thomas Kyd: 4), Джон Вебстер (John Webster: 3)[18].

Итак, в среднем у авторов золотого века английской литературы более шести типов свидетельств их реального существования. При этом надо иметь в виду, что многие литераторы, чье существование подтверждено достаточным количест­вом прижизненных (еще раз обратим внимание на это уточнение) свидетельств, были гораздо менее знамениты, чем Шекспир, документы об их авторстве явно не разыскивались так долго и тщательно, как подтверждения авторства Шакспера из Стратфорда. Не искали, но нашли. А про человека из Стратфорда искали больше двухсот лет — и ничего не нашли. Ни одного свидетельства. Вот поэтому шекспировский вопрос существует, и никаких аналогичных вопросов к другим авторам «легко придумать» не получится. Автору биографии Шекспира хорошо было бы знать все эти факты. Но это еще полбеды, когда биограф не знает ключе­вых фактов, связанных с его персонажем.

Беда, если у автора биографии Шекспира почти нет собственных исследо­вательских работ о Шекспире (хотя тогда и понятно, почему нет концепции), а И.О. Шайтанов сам это признал в недавнем интервью: «Шекспир всегда был для меня вечным спутником, хотя я писал о нем не очень много[19]. Каждая статья созревала буквально годами. Но сейчас есть и ощущение, что пора написать, и есть информационный повод — 2014 и 2016-й будут годами всемирно отмечаемых шекспировских юбилеев»[20].

Да, информационный повод есть (повторим этот чисто журналистский тер­мин), так, действительно, почему бы не встроиться в ряд ведущих отечествен­ных шекспироведов, написав биографию Шекспира в «ЖЗЛ»? Тоже, кстати, об­щее место. Однако общие места могут и подвести, а информационный повод 2014 года (450 лет со дня рождения Шакспера из Стратфорда) может оказаться по сути ложным. Таково общее свойство общих мест, их неуверенное отношение к истине. Все так говорят: значит, это правда? Большинство так считает: то есть по-другому быть и не может? По этой книге складывается впечатление, что по­ложительные ответы на эти вопросы составляют основу научной методологии И.О. Шайтанова, который, впрочем, в самой концовке своего труда сообщает не­что, искренне противоречащее всему написанному им до этого: «Остается с до­верием повернуться к Шекспиру, всмотреться и узнать — сцены собственной жизни и самих себя, какими мы были при начале нашего Времени. И еще раз уди­виться тому, что "тюдоровский гений", запечатлевший это разнообразие, предпо­чел оставить в тени одно-единственное лицо — свое собственное» (с. 463).

Вот это, наконец, от души, по-моему. Борьба закончена, и стратфордианские твердыни внезапно рассыпались: биограф Шекспира с удивлением признается, что на почти пятистах страницах вел диалог с тенью, составлял историю призрака автора, который скрыл свое лицо. Но не от всех и не навсегда, хотелось бы наде­яться. Потому что подлинное авторское лицо Шекспира имеет значение для его произведений, если мы хотим рассмотреть в них не только самих себя.

 

[1] Морозов ММ. Шекспир. М.: Молодая гвардия, 1956 [пер­вое издание — 1947]. С. 169.

[2] Аникст АА. Шекспир. М.: Молодая гвардия, 1964.

[3] Б. Кутенков. Интервью с И.О. Шайтановым // Ex Libris НГ. 2012. 2 авг.

[4] Chambers E.K. William Shakespeare: A Study of the Facts and Problems. 1930. V. 1. P. 205.

[5] См.: McCrea S. The Case for Shakespeare. The end of the aut­horship question. Westpoint, Connecticut; L., 2005. Мы при­водим начало цитаты из этой книги (с. 216), переведенной Шайтановым.

[6] См.: Шекспир У. Гамлет / Пер. и коммент. И.В. Пешкова. М., 2010. С. 167—168.

[7] Подробнее об этом ниже.

[8] См. об этом, например: Craig H, Kinney A.F. Shakespeare, Computers, and the Mystery of Authorship. N.Y.: Cambridge UP, 2009. Р. 217—219.

[9] Формулировка Ю.В. Рождественского.

[10] Хотя, по социологическим опросам в 2007 г., например, в той или иной мере сочувствующих нестратфордиан- ским гипотезам преподавателей-шекспироведов было в США уже 17%. См.:http://www.nytimes.com/2007/04/22/education/edlife/22shakespeare-survey.....

[11] См.: Shapiro J. Contested Will: Who Wrote Shakespeare? N.Y.: Simon & Schuster, 2010. P. 11 — 13.

[12] Подробнее об этом и о книге Шапиро в целом см.: Пеш­ков И. Мировое шекспироведение во внутренних проти­воречиях и, возможно, накануне решительных перемен // НЛО. 2013. № 120. С. 330—335, 249—350.

[13] См.: «.написав биографию, Шайтанов попутно создал и крепкий филологический детектив» (цитируется рецен­зия Е. Белжеларского в журнале «Итоги» (2013. № 25)).

[14] Впрочем, под конец книги Шайтанов предлагает свою ин­терпретацию «ростовщических» фактов биографии Шакс­пера (с. 435): давал деньги взаймы, на каких условиях неизвестно, но очевидно, на общепринятых. Но человек, ко­торый по-соседски или по-дружески одолжил кому-то де­нег, скорее всего, не станет преследовать должника по суду.

[15] См.: Шайтанов И.О. Обстоятельства и проблемы творче­ской биографии Шекспира (до 1594 года) // Вопросы ли­тературы. 2013. № 2. С. 72.

[16] Иванов И.И. Уильям Шекспир. Его жизнь и литературная деятельность. СПб., 1896. С. 10.

[18] См.: Price D. Shakespeare's Unorthodox Biography. West- port, CT, 2001. P. 130—131. В 2013 г. появилось дополнен­ное переиздание книги.

[19] «Не очень много» — это статьи «Шекспир в бахтинском свете: "Мера за меру" и "кризис символизации"» (Диалог. Карнавал. Хронотоп. 1997. № 4. С. 55—79) и «Две "неудачи": "Мера за меру" и "Анджело"» (Вопросы литературы. 2003. № 3. С. 123—148). Все остальные публикации носят или чисто учебный, или энциклопедический, или комментатор­ский характер. Если я что-то упустил, то «не очень много». См.: http://world-shake.ru/ru/Encyclopaedia/3740.html.

[20] Ex Libris НГ. 2012. 2 авг.


Вернуться назад