11 июня 2014 года в Институте высших гуманитарных исследований РГГУ со­стоялся «круглый стол» «Плагиат в науке».

Открыл его С.Н. Зенкин (ИВГИ РГГУ), один из организаторов и «идейных вдохновителей» мероприятия. Он напомнил, что «круглый стол» проходит на фоне многочисленных скандалов и громких разоблачений, объектами которых стали профессора многих университетов. На этом фоне участникам «круглого стола» было предложено заняться не судом, а анализом. Ведь если возможно на­учно рассуждать о самых разных предметах, то и злоупотребления в науке до­стойны научного исследования. Сам Зенкин выделил два основных вопроса, на которые следует ответить ученому, анализирующему плагиат в науке: 1) что такое академический плагиат? 2) каковы причины его возникновения? Специфика ака­демического плагиата в том, что он не вполне подпадает под уголовное право, где плагиат определяется через понятие интеллектуальной собственности. Для того чтобы начать судебное дело о плагиате, нужен потерпевший, которому нанесен ущерб. Между тем в случае академического плагиата такой потерпевший обна­руживается очень редко; обворованные авторы диссертаций или книг редко за­являют о своих претензиях к диссертантам-плагиаторам, тем более что доказать реальность нанесенного ущерба в этих случаях очень трудно. Парадоксальным образом если судебные процессы и затеваются, то плагиаторы становятся в них не ответчиками, а истцами: вчиняют иски журналистам, обвинившим их в пла­гиате. Между тем слова могут употребляться не только в тех значениях, какие они имеют в уголовном кодексе, и журналисты имеют право их употреблять. Что же касается этого самого кодекса, то в нем, по словам Зенкина, плагиату соот­ветствует не столько кража, сколько фальшивомонетничество, то есть распро­странение поддельных знаков, которое подрывает систему ценностей в обществе (именно это и происходит благодаря появлению ворованных диссертаций: на­учные степени и дипломы обесцениваются). Переходя ко второму поставленному им вопросу — о причинах академического плагиата, Зенкин выделил несколько факторов. Самый очевидный — технический (электронное копирование гораздо легче и удобнее, чем переписывание от руки или перепечатывание на машинке). Второй фактор — социально-экономический: в 1990-е годы появились люди с шальными деньгами, вкладывавшие средства куда попало, в том числе в знаки престижа; с другой стороны, многие люди интеллектуальных профессий остались без средств к существованию и были готовы за плату сочинять и/или компили­ровать диссертации для этих новых богачей. Наконец, немалую роль играет до­гоняющий характер российского общества, в котором имитация культурного раз­вития или «цивилизованного» политического устройства зачастую становится важнее реальных культурных или политических достижений. Помимо наших российских факторов важны и мировые тенденции. Во-первых, во всем мире се­годня существует тенденция рассматривать знания как готовый продукт, который не нужно добывать в процессе работы, а можно просто «потреблять». Во-вторых, размывается различие между знанием и умением. Меж тем различие это суще­ствует, и коренится оно в способе их преподавания. Знания преподаются через абстрактные понятия, которые можно переосмыслять с помощью метаязыка, а умения — только через миметическое подражание. Крайней степенью такого «подражания» и становятся диссертации, скомпилированные из чужих работ. Зенкин закончил свое выступление призывом реформировать саму научную среду, потому что без этого на место одних наказанных плагиаторов (даже в том случае, если наказание воспоследует) немедленно придут другие. Нужна или ре­форма образования или реформа академических степеней (нечто подобное де­нежной реформе — введение новой академической «валюты»).

В ходе обсуждения Н.В. Брагинская предложила собственный вариант реше­ния проблемы: требовать защиты диссертаций только от тех, кто в самом деле хо­чет заниматься наукой, а для преподавателей ограничить испытания магистер­ским экзаменом.

А.М. Корбут (НИУ ВШЭ) в своем выступлении коснулся такой проблемы, как недостаток оппонентов, достаточно компетентных для того, чтобы понять, что защищаемая работа не оригинальна. В практике выступавшего был такой слу­чай: он обнаружил, что защищенная диссертация по религиоведению представ­ляет собой компиляцию из работ на английском языке, причем никто из членов ученого совета этого не заподозрил — отчасти потому, что они исходили из пре­зумпции честности соискателя, а отчасти потому, что не были достаточно компетентны^[1]. Впрочем, данный случай оказался сравнительно «вегетарианским»: после публикации Корбута диссертант отказался от степени (случай весьма ред­кий). Между тем сама практика списывания с источников, относительно которых легко предположить, что они мало кому известны, процветает и ширится; Корбут закончил свое выступление информацией о том, что сейчас для удовлетворения спроса потенциальных плагиаторов активно переводятся работы по социологии, философии и прочим гуманитарным наукам с венгерского языка...

Следующий выступавший, М.С. Гельфанд (Институт проблем передачи ин­формации РАН), начал с опровержения предложенной Зенкиным оппозиции зна- ние/умение, которая, по его мнению, «не работает» в естественных науках, где компетенции передаются не абстрактными рассуждениями, а только личным при­мером, а затем предложил опыт классификации тех способов, к каким прибегают псевдоученые, стремящиеся выглядеть учеными настоящими. Способы эти мно­гообразны: тут и ссылки в списках собственных публикаций на такие статьи или даже монографии, которых вовсе не существует в природе, и публикации в псев­донаучных журналах, созданных специально для того, чтобы «обслуживать» псевдоученых^[2], и участие в «псевдоконференциях» (их организаторы печатают за деньги тезисы, и конференции считаются состоявшимися, хотя в реальности никто их не устраивает и на них не выступает), и так называемый «дружест­венный плагиат» (когда выходят совместные работы без указания конкретного вклада каждого из авторов, иначе говоря, те, кто проводил исследование, согла­шаются приписать к себе тех, кто к исследованию отношения не имеет). Нако­нец, не теряет популярности и самый обычный плагиат, когда диссертанты пе­реписывают тексты у своих предшественников, либо вообще ничего не меняя (порой только переклеивая титульный лист и меняя область науки, например с социологии на политологию), либо производя замены, которые полностью обес­смысливают новый текст. Во втором случае лидирует один из депутатов Госу­дарственной думы, который диссертацию «Повышение конкурентоспосбности предприятий на основе реализации их рыночного потенциала» полностью скопи­ровал с диссертации на сходную тему, защищенной несколькими годами раньше, но если та, первая, была посвящена шоколаду, то новый диссертант просто заме­нил везде в тексте шоколад говядиной. При этом Гельфанд заметил, что если белому шоколаду у автора всегда соответствует «говядина отечественная», то черный шоколад он заменял «творчески»: иногда на «импортную говядину», а иногда — на «говядину на кости». Впрочем, такая диссертация, по крайней мере, не опасна для здоровья населения (разве что может живот заболеть от смеха), но вот когда сходными методами действуют соискатели-медики, заменяющие желу­дочное кровотечение на истечение лимфы, а экзему на псориаз, методы же лече­ния оставляющие без изменений, — становится не до шуток. В конце выступления Гельфанд предложил несколько путей борьбы с псевдонаукой: составлять черные списки журналов, публикующих работы, не имеющие никакого отношения к на­стоящей науке, создать банк экспертов, которые просматривали бы в год две-три диссертации по своей узкой специальности (этот проект разработан Обществом научных работников), разогнать некомпетентные диссертационные советы (это отчасти предусмотрено новым положением ВАКа) и, главное, разрабатывать ре­путационные механизмы, которые бы не позволяли людям, уличенным в копи­ровании чужих работ, оставаться в науке, да еще на высоких постах.

Тему ВАКа и его экспертных советов продолжила А.А. Абалкина (РАНХиГС). Новое положение об этих советах было принято 25 декабря 2013 года, однако новые советы были утверждены 31 декабря 2013 года еще по старым правилам, поскольку новые вступили в силу только 1 января 2014 года. Поэтому за пять последних дней 2013 года, при старых советах, было защищено рекордное коли­чество диссертаций. Новое положение предъявляет к экспертам ВАКа довольно жесткие требования: эксперт должен быть доктором наук, ведущим ученым в сво­ей области, напечатать за последние пять лет не менее 10 публикаций в рецензи­руемых журналах и не принадлежать к числу руководителей организаций и дис­сертационных советов. Казалось бы, все неплохо, в реальности же (как показала Абалкина на примере экспертных советов ВАКа по мировой экономике) в списки публикаций почтенных экспертов попадают работы либо вообще не существую­щие, либо написанные, но не опубликованные, либо опубликованные в журналах с «подмоченной» репутацией. Последний тезис вызвал у С.Н. Зенкина вопрос о критериях причисления того или иного журнала к этому ряду. Критерий плат­ности публикаций оказался не универсальным: М.С. Гельфанд уточнил, что в ес­тественных науках есть и хорошие журналы, взимающие плату за публикации. Абалкина предложила другой критерий — наличие в этих журналах статей, со­держащих плагиат; признаком некачественного, «черного» журнала она назвала также требование представить вместе со статьей готовую рецензию на нее.

О репутациях и диссертациях по материалам сообщества «Диссернет» говорил журналист С.Б. Пархоменко. Он развернул перед слушателями впечатляющую картину «безотходной матрешечной технологии», когда первая фальсифициро­ванная диссертация служит сырьем для второй, потом из этих двух создается третья и т.д., причем круг лиц, причастных к этому производству «фейков», до­вольно узкий: одни и те же люди служат то научными руководителями, то офи­циальными оппонентами, то членами диссертационного совета, и «коммерциа­лизация продуктов интеллектуального труда», о которой говорится в одной из этих псевдодиссертаций, идет полным ходом. Более подробно с результатами ра­боты сообщества «Диссернет» можно познакомиться на его сайте:http://www.dissernet.org.

Н.В. Брагинская (ИВГИ РГГУ) начала свое выступление с рассказа о недавно состоявшемся в РГГУ ученом совете, на котором обсуждали апелляции «Диссернета», поступившие туда из Министерства образования; к сожалению, члены ученого совета не посчитали нужным прислушаться к критике, исходящей от «Диссернета». Так, один из уличенных в плагиате, защитившийся в диссерта­ционном совете РГГУ в 2012 году, утверждал, что его диссертацию стали про­верять только потому, что он депутат (Калининградской областной думы), а не­которые члены ученого совета полагали, что «Диссернет» проверяет только диссертации тех, кто поддержал присоединение Крыма к России. Брагинская остановилась также на различиях между плагиатом студенческим и начальни­ческим. Студенческий вытекает из отношения к знанию как всеобщему достоя­нию, вроде расписания электричек (из него-то ведь можно списывать совершен­но безнаказанно). Начальнический же бывает двух видов: иногда люди, бывшие некогда настоящими учеными, выбиваются в большие начальники, и им уже не­когда самим «закрывать» гранты; быстрое состряпывание статьи или даже мо­нографии поручается «девочке», а та по-студенчески (см. выше) не видит в ко­пировании ничего дурного. В других случаях в начальники выбиваются «темные люди», которым кандидатские и докторские дипломы требуются для усмирения собственного комплекса неполноценности, а получив «корочку», они начинают и сами верить в свою подлинную ученость. Как прибавил С. Пархоменко, в ряде случаев научная степень — обязательный элемент карьеры, особенно в правоохра­нительной сфере (так, районный судья может стать городским лишь при наличии кандидатской степени, а уж как она будет получена — это другой вопрос) или в здравоохранении (тот, кто хочет стать заведующим отделением, должен пред­варительно защитить диссертацию).

СЮ. Неклюдов (Центр типологии и семиотики фольклора РГГУ) подошел к проблеме плагиата как фольклорист. К фольклору, по его словам, понятие пла­гиата неприменимо, поскольку в народной культуре знания передаются только та­ким образом — повторением информации вне зависимости от авторства. Но то, что в фольклоре — норма, в университетской науке становится проявлением про­стодушного бесстыдства и интеллектуальной деградации. Начинается все на уровне студенческом: одна студентка сдала Неклюдову реферат «Морфологии сказки» Проппа, в котором скопировала фрагменты, где Пропп излагает свои на­блюдения от первого лица, и не потрудилась даже изменить мужской род на жен­ский. Другая включила в курсовую работу пространные раскавыченные куски из статьи самого Неклюдова, а когда он ей на это указал, не поняла упрека: ведь у него все так складно изложено, зачем же портить и искать другие слова? Между тем поиск «других слов» сам по себе может являться элементом научного твор­чества: рекомбинированные элементы работ предшественников в обзорах науч­ной литературы — законная составляющая науки. Однако у многих современных студентов редуцируется желание не только что-то придумывать самим, но даже и осмысленно пересказывать своими словами фрагменты работ предшественников.

Е.Е. Савицкий (РГГУ) печально констатировал, что университет, в котором он преподает, продолжает производить дипломные работы, списанные с других ра­бот. Даже если дипломника уличат в плагиате, его защиту постараются не отме­нять, поскольку от числа выпускников зависит количество бюджетных мест, ко­торое дадут университету на следующий год. Получается, что университет вынужден терпеть плагиаторов по финансовым соображениям.

B.М. Ледовская (РГБ) рассказала о работе системы «антиплагиат.ргб». Биб­лиотека перевела в электронный вид 800 000 полных текстов диссертаций и ав­торефератов и оказывает платные услуги по проверке этих текстов на предмет некорректных заимствований из других диссертаций (и только; этим она отли­чается от «диссерорубки» профессора Андрея Ростовцева, которая умеет отыс­кивать заимствования и из других, недиссертационных источников). Ледовская подробно описала работу системы «антиплагиат», высказала здравые соображе­ния о том, что студентов нужно учить правильно цитировать предшественников (как это делают в Высшей школе экономики). Тем не менее после выступления разгорелась бурная дискуссия. М. Гельфанд поинтересовался, отчего изменились условия предоставления доступа к платной «антиплагиатской» услуге. Ледовская отвечала, что изменений нет, так было всегда: заказ принимают только от автора.

С. Пархоменко заметил, что два года назад правила были иными и, например, де­путаты Государственной думы могли заказывать проверку чужих диссертаций. Так, депутат Д. Гудков заказал проверку диссертации детского омбудсмена Павла Астахова, и система «Антиплагиат» признала ее сфальсифицированной, однако впоследствии РГБ опровергла результаты своей же экспертизы.

И.С. Смирнов (РГГУ) рассмотрел проблему плагиата в ретроспективном пла­не. Поскольку возникла она не сегодня и не вчера. Уже в середине 1920-х годов петербургские академики-гуманитарии возмущались тем, что студенты отве­чают на экзаменах по списанным конспектам. Прошло несколько лет, и эти быв­шие студенты начали писать на профессоров доносы. Уже в 1943 году большой партийный начальник мог защитить докторскую (минуя кандидатскую) без еди­ной научной публикации. Не в 1990-е годы, а гораздо раньше многочисленные «ученые» из Средней Азии заказывали себе в Москве и Ленинграде диссертации на самые разнообразные темы и успешно их защищали. Эта «ретроспектива» больших надежды не внушает. С другой стороны, за двадцать лет существования Института восточных культур РГГУ, которым руководит Смирнов, лишь од­нажды один студент сдал курсовую работу, которая оказалась списанной; да и этот «плагиатор» к осени исправился и написал курсовую вполне оригинальную. Таким образом, при создании соответствующей атмосферы места для плагиата не остается.

C.Пархоменко продолжил «ретроспективный» анализ, но применительно к бо­лее недавним временам. В конце 1990-х годов огромное количество документов было оцифровано, и их стало гораздо легче использовать для плагиата; впрочем, и отслеживать такие заимствования стало гораздо проще. С другой стороны, услуги создателей «заимствованных» диссертаций сильно подешевели: и оттого, что из-за внедрения новых технологий «обвалился» рынок, и оттого, что в резуль­тате экономического кризиса многие ученые, потерявшие работу, взялись за со­чинение диссертаций на заказ. Впрочем, на этом этапе диссертационные «негры» еще не халтурили и что-то выдумывали сами, а не переписывали у предшествен­ников, так что тогдашние диссертации, как правило, «стерильны» с точки зрения плагиата — но не с точки зрения научной этики.

Что же касается современной ситуации, сказал Пархоменко, то здесь инду­стрия создания фальшивых диссертаций развивается в полном соответствии с законами экономики. Хорошая индустрия идет к клиенту, предлагает ему дис­конты, программы лояльности и прочее. И изготовители диссертаций тоже при­ходят к клиентам и предлагают свои услуги. Известны и тарифы: кандидатская стоит 12—15 тысяч долларов, докторская — 20—25.

В заключение было прочитано письмо отсутствующего из-за болезни Л.М. Баткина (РГГУ), в котором плагиат (научное рейдерство) был назван ограблением в изощренной форме и интеллектуальным СПИДом. Письмо прозвучало траги­чески; немного оптимизма в собравшихся вдохнул напоследок И.С. Смирнов, на­помнивший о том, что существование «Диссернета» — сообщества бескорыстных борцов с плагиатом — все-таки позволяет надеяться на то, что создание атмо­сферы неуважения к ворам и к воровству — не совсем утопия.

Вера Мильчина