ИНТЕЛРОС > №131, 2015 > Речь при получении премии Аркадия Драгомощенко

Никита Сафонов
Речь при получении премии Аркадия Драгомощенко


25 марта 2015

В этой речи нужно быть предельно аккуратным. В том плане, что нужно найти такую точку схода высказывания, в которой сложились бы те границы области, что призвана концептуально очертить эта премия, включающая в себя списки действующих лиц на всех уровнях: начиная от контекста вокруг имени, продолжая комитетом организаторов и жюри, номинаторами и авто­рами лонг-листа.

Один из возможных взглядов на эту точку можно определить, исходя из «традиции». Здесь тоже нужно быть последовательным — отсечь ассоциа­цию с традиционностью и консерватизмом в негативном изводе. Это тради­ция процедуры искусства, если говорить в терминах Алена Бадью, которая связывает историю поэтического с историей самой по себе и другими медиу­мами — визуальным художественным дискурсом, говоря общо.

Это традиция мысли как порождающей процедуры, выраженная в поэме. Ее ризоматические корни переплетают всю историю западного искусства. Начать можно откуда угодно — с античности, Средневековья, романтизма, XX века — в любом случае феномены сойдутся в точке традиции.

Это история о постоянном перерождении поэтической мысли. То, что пред­лагается называть «традицией», — это особый подход к письму (и переводу, в частности). Подход к письму как к операции мышления, или размышления.

В этом ключе поэтика Аркадия Драгомощенко (вписанная в среду и кон­текст, в котором она явила себя) — продолжение этой перманентной опера­ции. В языке, на котором мы сейчас говорим.

Связь с американскими и французскими поэтами второй половины XX века, далее — с американским же модернизмом и русским авангардом 1920-х можно пробросить вдаль, к Платону, а можно еще дальше — к первым экспериментам письма. И где-то здесь можно отметить, предположить, что развитие, точнее, его движение — это переписывание языка в текущее время, со всеми имеющимися, сохраненными, переведенными рукописями, на­стройка мысли в поэтическом модусе, который за счет этого перевода расши­ряется и усложняется бесконечно.

Именно поэтому быть причастным к этой традиции таким образом — когда нужно произносить «речь» — не может быть чем-то приятным. Это огромная ответственность. Не перед премиальным институтом, а перед тра­дицией мысли письма.


Вернуться назад