Невидимкою луна

Освещает снег летучий…

                                   А.С. Пушкин

 

Some people got hopes and dreams

Some people got ways and means

                                   Bob Marley

 

 

206-й идет долго

 

Стоит минут по десять на каждой остановке, свистит. Старому человеку в этом лабиринте непросто.

Были когда-то и мы рысаками: память медленно, эпизод за эпизодом, вытаскивает на свет божий сладостные картины. И говно может проскочить — но больше всё сладостные картины.

Там, где от Дмитровского шоссе отслаивается Бескудниковский бульвар, несколько раз в неделю подолгу стоит старик. Смотрит прямо, не предпринимая никаких действий.

 

 

Винил обвинил

 

— Это провал на уровне протокола.

— Полный провал.

Близкие отношения с родными и близкими покойного. Не всякому блюзмену так везет.

Удачный сборник. Это снова чистое везение, пусть уже и с перебитым хребтом.

— Очень удачный сборник.

— Не всякому блюзмену так везет.

Порвал на уровне протокола провал, полный провал. Кто-то знакомый палку из облаков показал. Тебе показал.

 

 

Маска из дерева

 

Похотливая маска, в которую превратилось его лицо.

Похабная маска, в которую превратилось его лицо.

Правда где-то посередине между заявленными высказываниями. Если, конечно, еще не изобрели зеркало, определяющее внешность двумя-тремя хлесткими эпитетами. Вот такое похотливое, похабное, нечистое лицо у тебя сегодня.

«Как ты сегодня хорошо выглядишь!» — могло бы сказать подобное дерево. Ой, зеркало.

 

 

Трэшачень

 

Подтвердит: весь вышел родом из последнего, будем откровенны, вагона. Или не подтвердит, не придет, не предмет, кто?

— Ну мало ли кто. Кем угодно может оказаться, кем угодно назваться. Принять любой из возможных обликов. Проявить смелость, в конце концов. В отеле «Урваши», как указано в нижней части страницы. Или «Апсара», как на ней же и вычеркнуто. Пора заканчивать некстати затянувшуюся канитель. Воспарить в небеса. Распасться на молекулы, на составные части, на уютное местечко во всей этой чёртовой иерархии. Уютное место в самом последнем вагоне.

Последнее не бывает. Лучше бы другое и в другой день бросил в стирку.

 

 

Прачечная Габриэлы

 

Пантеон оказался большим, а Колизей — маленьким. Фонтан Треви оказался большим, а площадь перед собором святого Петра — маленькой.

Проснулся, посмотрел в окно. Рим выдержал вчерашнее испытание. Крепкий город.

Римские каникулы маленького человека. Очень маленького.

 

 

Каков наш Гогенцоллерн!

 

Прощай, нейротрансмиттер! Спичечный коробок. Понимание архетипического осталось мне недоступным.

Европейская идентичность. А ну его в тестовую! Засунем вместе со шкурой! Давай, подсоби! В тестовую его, гада.

Истребление гордецов. Разобрать доставшиеся мне в наследство нитки для штопки, некоторые клубки ещё пятидесятых годов.

 

 

Троицкий ювелирный магазин

 

Брат брату брат, как шутят молодые люди подобного калибра.

Шли мимо, никто не замечал, что я валяюсь на асфальте пьяный.

В первоначальной редакции стояло: «на льду». Хочу проглотить луну. Хочу до звезд дотянуться. Жеребенком стать, арахнидом. Не совершать ошибок. Говорить с тобой простым и красивым языком. Не злоупотреблять проклятиями.

Прошли мимо. Даже не посмотрели.

Я лежал пьяный на льду.

Не злоупотреблять проклятиями. Говорить с вами простым и красивым языком, доступным, главное. Мерзкие подлые людишки. Пьяный на границе льда и асфальта, ночи и раннего утра.

 

 

Мой царственный водафон

 

Хороший выход, только никак не могу его найти.

Возможно, дело просто в умении работать с электроприборами. Беречь их, не портить. Развлекать. Утешать.

Но что за выстрелы слышал я вдали? Какие-то сухие хлопки, вымученные аплодисменты. Вдалеке, не вдали. Выстрелы все же, не хлопушки, не петарды. В кого-то живого. Или петарды, не уверен.

Переменчивы, таким образом, не только характеры, но и законы природы. Я знал одного парня, который перед экономическим спадом испытывал удивительный душевный подъем, просто небывалый, едва не скакал от переполнявших его жизненных сил.

Единственное, чего я не понимаю, так это зачем им понадобилась запись голоса моего отца. Сколько угодно можно говорить, что это обычная предвыборная суета, но я отдал за Нарендру Моди чей-то голос и, кажется, совершил ошибку. Надеюсь, ее цена не отправит старика в долговую яму.

 

 

Женщины острова Форментера

 

— Тебе нужны не вписчики. Тебе нужны охранники и курьеры. Нужны свои деятели культуры, так скажем. И новый телефонный номер в придачу.

— Сейчас как мотыгу в голову запущу! — и звонко, заливисто ржет, отделяя восточное Средиземноморье от западного, а западное — от восточного. Ржет, как молодой конь с гривой из морской пены.

Обе они ржут.

 

 

Радиоплащ

 

В этом плаще я лгал женщинам. Лгал мужчинам. Публиковался на радио.

Плащ был неоднократно обруган. Этот плащ.

Из внутреннего кармана этого плаща у меня украли деньги, а через дырку другого внутреннего кармана провалились новые черные шнурки.

Но и счастлив в этом плаще я был как никто! Чего стоит история переименования улиц и городов.

— И людей?

— Нет, людей мы на дух не переваривали. Идет смелый человек, идет понурый человек. Вам рассказывают историю про штопку, а вы и ухом не ведете.

— Этот плащ?

На площади Ногина вечерело. Крупные хлопья снега падали на отшуршавшие свое опавшие листья. Мы, никто из нас, не будем говорить об этом дождю, ветру, реке. Дождь, ветер, река об этом осведомлены.

 

 

Цепные псы эволюции

 

— Мы — избранные! — воскликнул. — Те, что вывели на арену цирка крота. Стали дальше звезд.

Мне кажется, обильная позолота была излишней. Но мало ли что еще может показаться человеку в меховой шапке на бритую голову. Зажегся маленький огонек. Не стоит так отчаянно страшиться перемен, даже если они не к лучшему. Вот вы-то, вы! Вы всё равно рабы.

— Я жду сцеплений! Множества сцеплений!

— А говорить ты пробовал с пустыми сосудами? Ведь пробовал, по глазам вижу! Такое не спутаешь! Режим ночной, страна моя, тебя привычно украшает.

Перец был рассыпан неравномерно. Стали дальше звезд, смешнее баранов.

 

 

Колокольчик шлик-шлик-шлик

 

— Не знаю, кто как, а я люблю шумную экспериментальную музыку.

— Ты хочешь сказать, что все великие литературы создавались поражением?

— Положением.

— Когда архитектура уже не могла говорить?

— Скорее, когда уже не могла танцевать.

— Тогда у русской поэзии рубежа тысячелетий есть шанс. Особенно если за дело возьмутся истекающие влагой биографы. Сколько липких пальцев станет листать страницы этих тетрадей! А уж сколько всего налипнет на pdf, и представить боязно.

— Никто не сказал, что они создавались твоим личным поражением. Ничего такого нет. Ни в одном из кодексов.

— Но ритмы? Это разнообразие танцевальных ритмов?

— Что?!! — внезапный фейерверк мимики, сарказма, эмоций. — Танцевальных?!!

— Да. Потому что танец криптографичен, — они будто поменялись местами.

— Танец — это душа.

— Душа — инфекционное заболевание, передающееся как по наследству, так и нелегальными способами.

— Нельзя доверять колокольчики социалистам.

Говорят, Маленков на старости лет ходил в церковь и молился. Правильно делал, между прочим.

 

Восьмидесятые не вернутся никогда

 

Январский Тибр цвета разведенного водой абсента. Старая зубная щетка, оставленная в Ливане и много лет спустя сумевшая о себе напомнить.

 

 

Как называлось кино, которое мы смотрели?

 

— «В России зимой принято носить белое» — на этой фразе, судя по всему, и была прервана его жизнь.

Пальцы в предсмертной судороге мяли страницы окровавленного блокнота. Подошли сзади и ударили чем-то тяжелым.

— А это правда, что в России зимой носят белое? Грязно же.

— В России снежные зимы.

— А, значит, для маскировки?

 

 

Окурок

 

Разнообразны обычаи, связанные с окурками: тюремные и вольные, городские и сельские, буржуазные и антибуржуазные. Есть, например, обычай называть бесхвостых котов окурками.

— Подавись своим бургером! — донеслось с колокольни.

— Подавись своим бюргером! — загрохотали конюшни.

И грянул гром! И потоки мутной воды влекли за собой окурки в канавы, колеи, трубы, прочь, прочь, — как будто на каждом окурке стоял оловянный солдатик, охраняющий вашу честь, а также отвагу и добродетель.

 

 

Гарнир «Международный»

 

Часы медленно идут вперед. Жизнь скоро закончится.

Наиболее привлекательной территорией для строительства нашего центра следует признать земельный участок на площади Ивана Грозного, одной из самых больших в Европе. В центре площади установлена урна с пеплом всех сохранившихся автографов великого государя.

Кто-то пошловато хихикнул:

— Переписка Ивана Грозного с Крупской. Вся сгорела. Полностью сожжена.

Хихикал, хихикал и дохихикался. Вон как кишки блестят!

Некоторые другие места тоже представляются привлекательными, каждое своим. Однако предпочтение следует отдать вышеупомянутой площади.

— Наша старушка иронизирует.

За столом они вели себя по-другому. Будто какой-то ангел снизошел до них. Добрый-предобрый ангел.

 

 

Короли грайндкора

 

Встретиться на Тельманáх встретились, но не совсем в то время и не совсем с теми людьми.

— Все левые рано или поздно кончают в горячих объятиях сталинистов.

— Горячих, словно любовь друг к другу представителей авраамического ствола.

— Куста.

Не в должный час, не с теми людьми.

— Все левые рано или поздно кончают в объятиях сталинистов.

— Кроме анархов.

— Кроме анархов. Те кончают в Европарламенте.

Не тогда, не там.

 

 

Повсюду Висла

 

Курить двадцатипятилетний гашиш одного мертвеца из трубки другого. Изучать историю стран Балтийского региона. Смотреть, как огромный чёрный корабль выплывает тебе навстречу из сумерек.

Реставраторы в средневековых одеждах повсюду. Некоторые, впрочем, в военной форме времен Второй мировой войны. Кого-то ждут. Пьют пиво из бутылок и банок, громко переговариваются.

Спустя вечность их ряды расступаются, образуя живой коридор, как в голливудских кинофильмах, — из тьмы к узкому трапу, ведущему на верхнюю палубу. Кого-то ждут, пьют пиво из бутылок и банок. И вот я вижу, что они дождались...

И медленно поднимается на борт скорбная Тофсла.

 

 

Знаток советского детства

 

Двадцать четыре года назад, 26 декабря 1991 года, официально прекратил свое существование Советский Союз. У меня есть несколько оригинальных соображений, связанных с этой датой. Не все они интересны.

В Охотном Ряду, напротив Государственной Думы, открылась кондитерская «Страна которой нет». Неплохая кондитерская, в здании гостиницы «Москва».

Что заставляет меня поныне ненавидеть Советский Союз живым неослабевающим чувством? Поныне ненавидимый мною Советский Союз — часть детства, детского мира, лютой ненавистью ненавидимого. Истекающий ненавистью словно ядом — стою перед вами голый.

 

 

Русский национальный фронт имени Мохаммеда Моссадыка

 

Леди долго руки мыла, леди крепко руки терла. Оттирала черную кровь земли. Очень крепко.

 

 

Оставленный в Веймаре ноутбук

 

Иногда мне кажется, что с моим мусором работают лучшие спецслужбы вселенной. Цену, иными словами, ваш собеседник себе знает, но критерии оценки, к сожалению, подзабыл. В Нью-Йорке это чувство было особенно острым. Я очень боялся мусора.

Во Франкфурте выяснилось, что Инга потеряла фотоаппарат. Таким образом, известная часть визуальных подтверждений моего рассказа о событиях весны 2010 года канула в Лету. Но можно попробовать без них обойтись, наверное.

Инге же — она тогда работала в журнале «Октябрь» — я обещал подробный рассказ обо всем, что случилось. С тех пор не прошло и десяти лет, срок довольно-таки идиотский: для мемуаров — рано, а для полевых заметок по горячим следам — поздно.

В этой поездке меня сопровождал подержанный ноутбук. В наши дни он надежно спрятан среди различного веймарского барахла.

 

 

Богомерзкий Тамель

 

Поставиться каким-то говном на Сдерот Ершалаим, сдохнуть на улице Вилли Брандта и обнаружить себя крысой, бегущей от Чатрапати к Тамелю, — в полном соответствии с религиозными убеждениями. Апрельской ночью, волшебной апрельской ночью.

В каком-то смысле даже поближе к Европе, к европейским ценностям (в традиционном понимании).

 

 

Замысел

 

«Подлость», роман. Часть первая, часть вторая, часть третья, часть четвертая, эпилог.