Tatiana Weiser. From the Editor. Writing as an Anthropology of the Everyday Life of the “Soviet Person”

Татьяна Вайзер («НЛО»; редактор отдела «История»; РАНХиГС, МВШСЭН; кандидат философских наук, PhD Paris VII)

tianavaizer@yandex.ru.

Tatiana Weiser (NLO; History section; RANEPA, MSSES; PhD Paris VII) tianavaizer@yandex.ru.­

В подборку вошли две статьи, в которых антропологический облик и опыт «советского» человека конституируются через письмо, охватывающее и описывающее его повседневность. «Советским» этого человека можно назвать в двух разных смыслах: как такого человека, который производится советской системой и интериоризирует ее ценности, дискурсы и идеалы (статья Галины Орловой); и как такого человека, который, противостоя ей, оказывается вписан в ее диспозитивы в качестве объекта отправления власти (статья Ирины Паперно). В обоих случаях речь пойдет о том, что повседневное письмо (дневники, записки, отчеты и т.д.) являлось той практикой, которая позволяла пишу­щим сконструировать советскую идентичность либо, упорно ей сопротивляясь, прибегать к письму как способу выживания.

В недавнем издании «Нового литературного обозрения» — книге «Блокада в слове. Очерки теории и биополитики языка» (2013) — Ирина Сандомирская уже разрабатывала концепцию такого языка, который является одновремен­но отражением диспозитивов власти и практик телесности, на которую эта власть обращена. Язык, осуществляющий над телом идеологическое насилие («слово-насилие»), обращает это тело либо в инструмент себя самого, либо в дистрофический след блокадника-доходяги. Бесперебойный язык советского тоталитарного аппарата, «превращение слова в средоточие государственного политического насилия, в инструмент социальной и политической инженерии», имеет своим другим пределом «медленное дистрофическое умирание» (блокадного) тела. В этом контексте не опосредованное государственным логосом-диктатом «дистрофическое» письмо является у Сандомирской единственной формой выживания: «Человек [пишущий] — это такая антропологическая форма жизни, для которой писание не является дополнением по отношению к непосредственному существованию, но выступает в качестве определяющей и неустранимой экзистенциальной необходимости».

Статьи в подборке, как кажется, представляют оба эти полюса, каждая в своей логике.

В статье Ирины Паперно блокадные записки Ольги Фрейденберг рассматриваются в антропологической перспективе. Паперно показывает, как, описывая опыт блокадной повседневности, Фрейденберг занимает позицию антрополога и этнографа по отношению к собственному опыту. Записки отличаются острой политической ориентацией — полевые наблюдения соседствуют с теоретическими обобщениями, сформулированными в категориях философской антропологии и политической философии. Описывая «осадное положение» как «созданное [двойной] тиранией», Гитлера и Сталина, Фрейденберг прослеживает ее приложение ко всем аспектам человеческой жизни, включая физиологические. Предельный опыт на грани жизни и смерти, «осада человека» и разрушение семейных связей становятся объектом письма самого осажденного, что, казалось бы, лежит за пределами возможности.

В статье Галины Орловой анализируется проект медиализации челюскинцев на арктической льдине. Как и блокадный Ленинград, льдина — своего рода остров, где действует «чрезвычайное положение». Как и в блокадном кольце, повседневное письмо челюскинцев в отрезанной от мира Арктике одновременно отражает и конституирует антропологический опыт пишущих. Однако в данном случае речь пойдет о построении «светлого советского будущего». Орлова покажет, что арктическая льдина как коллективный проект воплощала утопию создания нового советского человека. Посредством дискурсивной медиализации через советские СМИ из коллектива ее обитателей было создано «воображаемое оптическое сообщество», мобилизованное в порыве построения идеального советского мира/мифа. 

В обеих статьях «советский» повседневный опыт будет проанализиро­ван в свете концепций письма, телесности и власти таких философов, как Х. Арендт, М. де Серто, М. Фуко, Дж. Агамбен.