ИНТЕЛРОС > №140, 2016 > Россия, модерность и культурная антропология (пер. с англ. Татьяны Пирусской)

Дуглас Роджерс
Россия, модерность и культурная антропология (пер. с англ. Татьяны Пирусской)


03 октября 2016

Ten Responses to Michael David-Fox’s Article

Douglas Rogers. Russia, Modernity, and Cultural Anthropology

 

Дуглас Роджерс (Йельский университет; доце­нт кафедры антропологии; PhD) douglas.rogers@yale.edu.

УДК: 303.01+304.2+304.5+930.2

Аннотация:

В дискуссии собраны десять откликов на статью Майкла Дэвид-Фокса «Модерность в России и СССР: отсутствующая, общая, альтернативная или переплетенная?», представляющих достаточно широкую палитру мнений. В цент­ре дискуссии — вопрос о советской и постсоветской модерности как таковой: была ли она в России в принципе, и если да, то в каком виде и качест­ве? Фактически каждый из участников дискуссии предлагает свой вариант концепции модерности и свое ви´дение того, что представляет со­бой российская модерность (либо аргументирует позицию, согласно которой о «модерности» применительно к России и СССР говорить некорректно). При этом не меньше внимания авторы откликов уделяют и исто­риографии (пост)советской модерности, которая была основным объектом исследования в статье Дэвид-Фокса.

Ключевые слова: модерность, современность, историография, Россия, Российская империя, СССР, Майкл Дэвид-Фокс

 

Douglas Rogers (Yale University; associate pro­fessor, Department of Anthropology; PhD) douglas.rogers@yale.edu

UDC: 303.01+304.2+304.5+930.2

Abstract:

The ten responses gathered here in response to Michael David-Fox’s article Russian—Soviet Mo­der­nity: None, Shared, Alternative, or Entangled? represent a broad diversity of opinions. The discussion centers around the question of Sovi­et and post-Soviet modernity as such: did Russia have a modernity at all, and if yes, then in what form and of what quality? Each partici­pant in the discussion suggests his or her own con­ception of modernity and vision of what Rus­sian mo­dernity looks like (or argues that there can be no discussion of “mo­der­nity” in connection with Russia or the USSR). Meanwhile, the res­pondents also com­me­nt at length on the historio­graphy of (post-)So­viet mo­der­nity, the starting point for David-Fox’s article in the first place.

Key words: modernity, historiography, Russia, the Russian Empire, the USSR, Michael David-Fox

 

 

В статье Майкла Дэвид-Фокса с образцовой ясностью указаны пути осмысления представлений о модерности и подходов к ее изучению, по-прежнему актуальные для историографии российского и советского периода. Сфера моих научных интересов — смежная и лишь отчасти пересекающаяся с ней область культурной антропологии, поэтому я не чувствую себя достаточно компетентным, чтобы обсуждать эти историографические споры в тех же категориях. Одна­ко, прочитав убедительное изложение проблемы Дэвид-Фоксом, я обнаружил, что задаюсь вопросом: если концепция модерности продолжает оказывать столь значимое влияние на диалог, предметом которого является постсоветский подход к российской / советской истории, почему ей не удалось завоевать существенной поддержки среди западных антропологов, изучающих Советский Союз и последствия его существования в этот период? По понятным причинам модерность остается популярной темой аналитической дискуссии в рамках антропологических исследований других стран — чаще всего как смешение «общей» и «переплетенной» модерностей, которые Дэвид-Фокс также упо­минает и выдвигает на первый план, — однако с ней удивительно редко уда­ется сталкиваться в работах по антропологии, посвященных разновидностям социализма и постсоциализма в России и СССР, а если такое и происходит, то речь, как правило, идет об исследованиях широкого исторического охвата[1].

Думаю, что ключ к этой загадке во многом следует искать в различных внутридисциплинарных и междисциплинарных дискуссиях, сопровождавших развитие западных истории и антропологии в постсоветский период. Историки, пользуясь открывшимся доступом к архивам, наконец смогли разговаривать на одном языке с историками Западной Европы и других стран, и «модерность» стала главным теоретическим фундаментом этого разговора. Ясно, что и сейчас она остается таковым. Для западных антропологов (т.е. для тех, кто учился и преподавал в английских или американских университетах) ситу­ация в первые постсоветские годы была совершенно иной. Новые возможнос­ти полевых этнографических исследований и сотрудничества с российски­ми учеными открывали ряд новых интеллектуальных перспектив. Но антропологи в то время были немногочисленны и не обладали достаточной весомостью, учитывая, что эта область десятилетиями была сосредоточена на так называемых «трех мирах» эпохи холодной войны. К тому же в сфере социальных наук они значительно уступали по численности политологам и экономистам, которые и сами находились в поиске новых исследовательских парадигм после холодной войны. Среди этих новых парадигм основной была обновленная версия теории модернизации: транзитология, изучение предполагаемого пути России к модерности через «магию рынка» и либеральную демократию (см. в особенности: [Burawoy 1992]). Западные антропологи, писавшие о постсоветской России на основании полевых этнографических исследований, в своих работах часто восставали против однозначной уверенности, свойственной теории «транзитологии-как-модернизации» и исходившей от политологов и экономистов, и вместо этого рассматривали все другие возможные модусы аналитического осмысления постсоветских трансформаций. В этом отношении, как мне кажется, «модерность»  — последнее, к чему антропологи обратились бы в поисках аналитического обоснования в рамках истории России и бывшего Советского Союза. Что касается социальных наук, концепция «перехода» России к окончательной модернизации, образно выражаясь, попросту овладела всем рынком модерности.

В российских социальных науках парадигма перехода-как-модернизации, однако, не выдержала испытания временем. После отказа от нее западные антропологи — специалисты по России и их соседи начали проявлять интерес к теориям модерности. Любопытно, что среди новых ответвлений этой дискуссии — парадоксальный гибрид того, что Дэвид-Фокс определяет как «отсутствующую» и «общую модерность»: исследования, где в диалоге с работой Бруно Латура «Нового времени не было» [Latour 1993] и множеством порожденной ею вторичной литературы высказывается мысль, что Россия и Советский Союз никогда не принадлежали модерности — как и никто другой где и когда бы то ни было. Латуровское понимание модерности как неудавшегося проекта «очищения» природы от культуры и субъекта от объекта характерно, к примеру, для творческого исследования, проведенного Анной Бернштейн в области религии, секуляризма и способов ви´дения в постсоветских «войнах» в искусстве, которые разгорелись вокруг печально известной выставки «Осторожно, религия!», проводившейся в Сахаровском центре в Москве [Bernstein 2014]. Представления Латура о том, что является и что не является модерностью, по-своему вдохновили и книгу Мортена Акселя Педерсена «Не совсем шаманы», где в центре внимания — переплетение человеческого мира и мира духов как в социалистические, так и в постсоциалистические времена [Pe­dersen 2011]. По мере того как в последующие годы «посттранзитологичес­кая» антропология будет все чаще обращаться к теориям модерности, надстраивая один подход над другим, мы можем ожидать, что к исследованиям по российской и советской модерности, которые с такой отчетливостью очерчивает Дэвид-Фокс, прибавятся и другие новые измерения.

 

22 мая 2016 года

 

Пер. с англ. Татьяны Пирусской

 

Библиография / References

[Bernstein 2014] – Bernstein A. Caution, Religion! Iconoclasm, Secularism, and Ways of Seeing in the Post-Soviet Art Wars // Public Culture. 2014. Vol. 26. № 3 (74). P. 419–448.

[Burawoy 1992] – Burawoy M. The End of Sovietology and the Renaissance of Modernization Theory: [Review] // Contemporary Sociology. 1992. Vol. 21. № 6. P. 774–785.

[Latour 1993] – Latour B. We Have Never Been Modern. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1993.

[Luehrmann 2013] – Luehrmann S. The Modernity of Manual Reproduction: Soviet Propaganda and the Creative Life of Ideology // Cultural Anthropology. 2013. Vol. 26. № 3. P. 363–388.

[Merrifield etc. 2013] – Merrifield C., Harms E., Jobson R.C., Randle S. Modernity of the Century: Four Ethnographic Perspectives // Anthropology of This Century. 2013. Vol. 8 (aotcpress.com/articles/modernity-century-ethnographic-perspectives (дата обращения / accessed: 06.07.2016)).

 [Pedersen 2011] – Pedersen M.A. Not Quite Shamans: Spirit Worlds and Political Lives in Northern Mongolia. Ithaca: Cornell University Press, 2011.

[Yurchak 2006] – Yurchak A. Everything Was Forever, until It Was No More: The Last Soviet Generation. Princeton: Princeton University Press, 2006.

 

[1] См., например: [Merrifield etc. 2013]. Два примера из множества работ по историчес­кой антропологии, затрагивающих тему модерности, в которых см. отсылки к Клоду Лефору и диалог с Вальтером Беньямином: [Yurchak 2006; Luehrmann 2013].


Вернуться назад