Иванов А.Е. Ученое достоинство в Российской империи.

XVIII — начало XX века. Подготовка и научная аттестация профессоров и преподавателей высшей школы.

М.: Новый хронограф, 2016. — 656 с. — 1000 экз.

Каждая эпоха открывает в прошлом прежде всего то, что резонирует с ее общественным и культурным опытом. Увы, из опыта нашего времени уже не вычеркнуть череду скандалов, связанных с желанием иных чиновников обрести звание ученого путем плагиата из чужих диссертаций. Попавшие таким образом «в историю» не склонны смущаться, видимо, в уверенности, что осуждение общественности (если таковое последует) карьере их не помешает.

Кто-то, возможно, как раз под впечатлением от этого поинтересуется, как обстояло дело с присуждением ученых степеней в дореволюционной России. Но книге на эту тему доктора исторических наук А.Е. Иванова, специалиста по истории отечественной высшей школы, обеспечен не сиюминутный лишь, но прочный познавательный интерес. Эта монография, первый набросок которой был опубликован еще в 1990-е гг.^[1], впервые в таком аспекте и объеме освещает существенный аспект развития русской культуры — формирование интеллектуальной элиты общества, сыгравшей значительную роль в модернизации России. Автор изучил с этой целью огромный массив официальной документации и свидетельств самих ученых. Ряд документов приводится полностью в приложениях, а в подстрочных примечаниях — точные наименования диссертаций всех (!), кто упомянут в основном тексте. Это не только сумма справочных сведений, но и отправной пункт для последующих исследований.

Пожалуй, ключевое слово и в названии, и в содержании книги — достоинство. Читатель узнает не только о том, как именно, кого и за что удостаивали ученых степеней, но об общественном признании, о репутациях, влияющих так или иначе на престиж страны. Об этом эпиграф к авторскому тексту: «Недалеко, очень недалеко то время, когда к словам русский ученый относились с сомнением или с иронией даже в самой России», — заметил в 1892 г. профессор-филолог В.И. Модестов. Теперь же, утверждал он, эти слова «не заключают в себе какого-то сомнительного оттенка не только у нас, но даже и за границей, так как европейским специалистам известен целый ряд русских ученых имен, ими признанных вполне равноправными с другими членами ученой республики…» (с. 5).

В конце XIX в. констатация вхождения подданных самодержавной монархии в республику, пусть «всего лишь» ученую, звучала вызовом, но Модестову этот неокончательный еще итог культурной эволюции (впереди было начало XX в.) оправданно представлялся важнейшим, как и автору книги. Уместно напомнить и некоторые другие, причем полярные, суждения современников Модестова о том же слое интеллигенции. Одно из них, считавшееся в советское время непререкаемым, принадлежит В.И. Ленину, который заявил, что все профессора — это «ученые приказчики класса буржуазии», им нельзя верить «ни в едином слове»^[2]. Как известно, сам Ленин последовательно игнорировал достижения «профессорской науки»; такого рода «классовый» нигилизм имел для науки и ученых печальные последствия, когда большевики пришли к власти. Напротив, академик В.И. Вернадский, далекий от того, чтобы не замечать различий между «профессорами», был убежден тем не менее в том, что научная элита предреволюционной России превосходила умственно и нравственно правящую элиту (ту и другую Вернадский — ученый, общественный деятель и член Государственного совета — хорошо знал)^[3][4].

Ссылаться в наше время на сравнение Вернадского не модно, более ходовыми стали пушкинские слова о правительстве — единственном европейце в России. Но верно ли абсолютизировать эту мысль, распространяя ее на все эпохи?

Естественно, такие обобщения нуждаются в проверке конкретно-историческими исследованиями. В книге А.Е. Иванова много места уделено деятельности Министерства народного просвещения в указанной области. Автор отдает должное каждому из сменявших друг друга министров, в частности таким неординарным фигурам, как С.С. Уваров, реформатор А.В. Головнин, контрреформаторы Д.А. Толстой и Л.А. Кассо. К реализации намерения Петра I и вслед за ним М.В. Ломоносова обеспечить Академию наук и Московский университет учеными и преподавателями из числа российских подданных приступили в середине XVIII в. и на протяжении почти двух столетий постепенно продвигались к созданию регулируемой имперским законодательством общероссийской системы научной аттестации, с одновременным внедрением норм университетской автономии европейского типа.

Этот процесс со всеми его изломами обстоятельно прослеживается автором, освещающим и боковые, самостоятельные системы аттестации в православных духовных академиях, в ветеринарных и народнохозяйственных институтах. Изменялась и совершенствовалась иерархия ученых степеней. Выглядела она так: студент или действительный студент — эта странная «степень» держалась до 1857 г., кандидат наук — до 1884 г., магистр, доктор — до 1918 г. Проект министра П.Н. Игнатьева отказаться от степени магистра (1916) остался неосуществленным, а европейский стандарт предусматривал уже тогда лишь одну, докторскую степень.

Долгое время существовала острая потребность в преподавателях высшей квалификации, которая удовлетворялась разными способами: приглашались иностранные ученые (приглашения то отменялись — Николаем I, то возобновлялись — Александром II), профессорские должности вынужденно замещались магистрами, привлекались внештатные преподаватели и т.д. В 1-й половине XIX в. создавались специальные аттестационные центры, своего рода межуниверситетские аспирантуры — при Дерптском и Петербургском университетах и при Главном педагогическом институте). Проблему дефицита кадров этот эксперимент не решил.

Как подчеркивает А.Е. Иванов, в сословном обществе, где главенствующую роль играла бюрократия, а источником порядка была табель о рангах, в эту систему неизбежно должна была вписываться профессорско-преподавательская деятельность — род государственной службы. Получение ученой степени открывало перспективу ускоренного чинопроизводства (за степень магистра полагалось сразу 3 чина, доктора — 4), награждения орденами, приобретения личного и потомственного дворянства разночинцами, в большинстве своем по рождению не принадлежавшими к «первенствующему сословию». Иначе говоря, происходило нечто противоположное стремлению сегодняшних, уже состоявшихся чиновников украсить себя учеными степенями.

Автор описывает и анализирует (с XVIII в.) практику заграничных командировок стажеров из России (позже «профессорских кандидатов», «профессорских стипендиатов») для усовершенствования в науках и в преподавании. Командировки прекращались и ограничивались, но с перерывами продолжались вплоть до Первой мировой войны. По мнению автора, они вполне себя оправдали, будучи важным средством интеграции русской науки в европейское академическое пространство («брак», полагает Иванов, был минимален — с. 258). Ими пренебрегали лишь в периоды усиления охранительных тенденций и ориентации на духовную самоизоляцию России. Жестко регламентировался режим пребывания за границей, при Николае I объявлялись запретными для посещения целые страны, «опасные» в смысле нежелательного воздействия на умы (Франция, Швейцария, итальянские государства).

Самыми притягательными были германские университеты. Но командированные, во-первых, не всегда встречали там любезное к себе отношение и, во-вторых, не всегда находили ранее им неизвестное, что свидетельствует о достигнутом к середине XIX в. уровне знаний стажеров. Велика была, по общему признанию, роль научного куратора стажеров, их советчика и путеводителя по университетам Европы, профессора Н.И. Пирогова (не слишком известная сторона деятельности знаменитого хирурга; должность эту ввели взамен прежнего сугубо административного надзора, существовавшего в николаевское царствование). Вместе с тем отчеты стажеров по итогам командировок с критикой некоторых немецких ученых вызывали недовольство со стороны рутинеров в России, вплоть до требования отозвать «профессорантов», посмевших будто бы «втаптывать в грязь» светочей науки. За «профессорантов» вступился министр А.В. Головнин. Но когда совсем в иных условиях, в 1912 г., министр Л.А. Кассо решил целиком перенести подготовку ученых и преподавателей за границу, эта акция, направленная против русской профессуры, встретила широкий протест, в том числе со стороны Академии наук.

Иные подробности подготовки ученых кадров в XIX в. покажутся читателю диковинными и не имевшими смысла. Такова хотя бы громоздкая и изнурительная процедура магистерских экзаменов продолжительностью в несколько дней, по 3— 5 часов ежедневно, с произволом и лихоимством экзаменаторов. «Чем бесконтрольнее действие человека, тем более позорно пользоваться этой бесконтрольностью для достижения своих личных целей», — комментировал эту процедуру и свой личный опыт выдающийся ученый, классик палеонтологии В.О. Ковалевский, ставший в 1873 г. в Новороссийском университете жертвой интриг экзаменатора, безвестной научной посредственности (с. 385).

В обширном и чрезвычайно содержательном разделе книги, посвященном диссертациям как главному компоненту научной аттестации, нигде не встречается слово «плагиат». Такого явления, утверждает автор, не было. В свете сказанного в начале рецензии неизбежно возникает вопрос — почему? И вопрос более широкий, обращенный не только в прошлое, — что важнее и реалистичнее: максимальная формализация и регламентация процесса или обстановка наибольшего благоприятствования творческому замыслу ученого? Совместимо ли то и другое?

Понимание диссертации, близкое к нынешнему («научная штудия»), утвердилось далеко не сразу, на это понадобилось почти 60 лет. И в 1856 г., на пороге Великих реформ, в том числе университетской, М.П. Погодин, ученый влиятельный, внушал, что магистерская диссертация — дополнение к экзамену и ничего нового от нее не следует ждать. Соискатель кандидатской степени вообще должен был подготовить только «краткое рассуждение». Положение начинает меняться с 1864 г. Но и до этого защищались диссертации высокого научного качества, например химиком Н.Н. Зининым (две по химии, позже еще две по математике) или историком Т.Н. Грановским. Приводятся любопытные данные об объеме и тира же диссертаций, примеры затраты времени на подготовку и написание магистерских диссертаций видными учеными: 5 лет ушло на это у Ф.И. Буслаева, 6 лет — у В.О. Ключевского (10 лет затем готовилась докторская), 3 года — у Н.И. Кареева (4 года — докторская), 6 лет — у П.Н. Милюкова, 9 лет — у В.И. Семевского (с. 421— 422, 428—431). Бывало и иначе: В.И. Герье подготовил магистерскую «стремительно», за 1 год, а докторскую защитил через 6 лет. Менее года готовил магистерскую диссертацию В.И. Вернадский. «Статистика» примечательная, но важно, что она подкрепляется характеристиками индивидуальности каждого ученого, его способности к творческой мобилизации с учетом конкретных, подчас нелегких обстоятельств, в каких диссертанты находились. Ценны и собранные автором сведения о стипендиях, об их размерах, о появлении «частных стипендий», о соотношении тех, кто получал стипендии, и «своекоштных», то есть учившихся на свои деньги, и о том, как это влияло на социальный состав кандидатов в профессора.

Отвечая на поставленный выше вопрос, автор приходит к следующему выводу: искатели легких путей, конечно, попадались, но они не составляли большинства всероссийского ученого корпуса, так как его формирование было результатом «тщательной селекции <…> по признакам природного таланта и приверженности в первую очередь науке и во вторую — ученым степеням» (с. 421). Общий качественный уровень определялся не в последнюю очередь действовавшим в сравнительно немногочисленном научном сообществе весомым фактором — неписаным кодексом чести.

Автор соглашается с академиком М.В. Нечкиной в том, что защита диссертации протекала гораздо интереснее, чем теперь. После того как восстановили ее публичность, она «была импровизированным диалогом диссертанта и оппонента». Первый, не зная, что скажет второй, должен был «незамедлительно и без подготовки» парировать вопросы и сомнения второго. Требовались находчивость, остроумие, эрудиция. Перед диспутом выходила книга диссертанта, так что любой мог принять участие в дискуссии, но «по делу». Восхвалять диссертацию в начале выступления считалось непристойным. Разве что в том случае, когда всем было ясно, что мнение о диссертанте и так давно сложилось. «Совсем нередки были, — добавляет А.Е. Иванов, — поистине яркие академические турниры научных школ, идеологий, эрудиции, интеллекта, кипящих человеческих страстей». Продолжались они до шести часов, а то и весь день (с. 486—488).

Автор книги не довольствуется обобщающей характеристикой, пусть в основном верной. Он приводит и восторженные, и прохладные отзывы о диссертационных диспутах, и даже отрицание их как бесполезного рудимента Средневековья, тяжелого испытания для начинающего ученого и дарового зрелища для праздных зрителей. Случались неожиданные коллизии, причины которых подробно рассматриваются, как и мотивы поведения участников, их психологическое состояние. Бывало, что предъявлялись политические претензии (к диссертации Н.И. Костомарова, в итоге сожженной, позже — В.И. Семевского). Осуждались (К.А. Тимирязевым) попытки диссертанта, возражая, «судить судей». Разногласия между самими «судьями» могли возникнуть не только в зависимости от степени строгости каждого, но и вследствие научной новизны диссертации, опередившей свое время.

Отношения учителя и ученика могли быть как гармоничными, так и конфликтными (например, М.П. Погодина и С.М. Соловьева, В.О. Ключевского и П.Н. Милюкова). Заинтересуют читателя соображения автора по поводу таких конфликтов, до сих пор интерпретируемых разноречиво. Известно, например, из воспоминаний Милюкова, что сам он до конца жизни недоумевал, чем была вызвана придирчивость патрона — Ключевского. Автор книги полагает, что в основе ее не обязательно лежало злое чувство, что чаще всего учителями двигало понятие об этике ученого спора, нежелание быть заподозренными в необъективности. Щадить самолюбие соискателей было не принято, но и они могли платить той же монетой; таков был негласно установленный ритуал (см. с. 416—419, 473—476).

Укажем на одну неточность в данном разделе. Автор следует традиции объяснять сложности с защитой магистерской диссертации Е.В. Тарле о взглядах Томаса Мора, проходившей в 1901 г. в Университете Св. Владимира (в Киеве), всецело предвзятостью выступавших на диспуте, «побуждениями вненаучного свойства» (с. 480—481). Между тем диссертация не была безупречной, из-за неблагоприятных условий, в которых пришлось над ней работать автору. Лишь благодаря авторитету и влиянию учителя Тарле профессора И.В. Лучицкого критики остались в меньшинстве, и Тарле стал магистром^[5]. Все же, по мнению А.Е. Иванова, «гораздо чаще факультетская коллегия была благосклонна, а нередко и снисходительна к соискателю ученой степени». Вместе с тем диссертационные диспуты превратились «в заметное явление культурно-общественной жизни университетских городов», «некоторые диспуты проходили при большом стечении любителей науки», привлекая прежде всего студенчество (с. 449, 465—466).

Книга завершается кратким описанием послеоктябрьского периода, когда разрушению подверглись и некоторые сложившиеся ранее культурно-цивилизационные институты, отнесенные к «миру насилья». Общий уравнительный тренд выразился и в том, что в октябре 1918 г. были упразднены декретом Совнаркома ученые степени, равнозначные в глазах представителей новой власти сословиям, титулам и чинам прошлой эпохи. Как справедливо считает автор, это была по сути своей репрессивная мера. Правда, в 1920-е гг. кое-где пытались бойкотировать декрет, проводить диспуты-защиты. Юридической силы они не имели, но сохраняли для пока еще численно преобладавших профессоров старой выучки научно-квалификационную значимость.

Но в 1932 г. пришлось официально признать, что ученые степени необходимы. Снова были введены существующие поныне ученые степени кандидата и доктора наук с защитой диссертаций (и в виде исключения — без защиты). «Новым оказалось старое», — заключает автор. Вывод, не означающий, что излишне было бы детально сопоставить «новое» со «старым» в советской и постсоветской практике научной аттестации. Стоит только пожелать, чтобы эта задача решалась не менее тщательно и глубоко, чем в исследовании досоветского периода, выполненном А.Е. Ивановым.