Четыре тени А.П. Чехова

 

1

Вечером станет сыро,

но никто не попросит принести тальмочку,

голосом старой жизни

не зазвенит харьковская степная даль.

Засветло снова станут

стучать топором по старым стволам в камеди,

засветло рухнет счастье,

молодость, нежность, вся человечья комедь.

Разве что, бедно тлея

в темной детской темной детской истории,

маленьким верным светом

не сомкнет глазниц до новой жизни старик.

 

2

Еще лет пятнадцать. И что же нам

делать в эти пятнадцать лет?

Хоронить родителей. Жечь роман.

Верить в красоту своих тел.

Говорить на сломанном языке

о том, как починить людей.

Слушать брёх сердца в темноте: ёк-ёк.

Оставлять в истории след.

Правда, Иван Петрович?.. А потом

выйдем утром в домашний сад,

твердой походкой, без прежних хромот,

и все станет ясно тогда.

 

3

Чáенька на голубом ледяном кругу,

чаинка на синем вертящемся блюдце —

всё на общих местах. Как согнутые в дугу

человеческие эмоции. Ни отвернуться,

ни закрыть глаза: то ли шею свело,

то ли веки отрезаны. И говорит негромко

общее наше затрепанное ремесло:

«Верю», — и ясен путь, и хороша поземка.

Надо ехать. Тем более надо плыть.

В четвертом действии особенно необходимо.

Нина, где ты была? Человек обрывает нить

общим жестом, добавив немного дыма.

 

4

Издание для изучающих русский, с ударениями.

Вот чего не хватало, чтобы понять:

все они — фарфоровые куклы фонетики, орфоэпии,

старшей нормы. «Мáша меня´ лю´бит. Моя´ женá

меня´ лю´бит». «Ничегó, Натáша. Мáльчик здорóв».

«Бальзáк венчáлся в Берди´чеве». «Тепéрь óсень,

скóро придёт зимá». А жить-то как? Будто все готово

к твоей смерти? Не получается беззаботно.

Даже если пожары, долги, дуэли и Москва в цвету.

Даже если совесть, глупая старая прислуга, все сидит

и сидит в углу на стуле, и спит, и не нужна, и ни тпру

ни ну. Как жить, девочки, как тут жить?

Две тени Т.С. Элиота

 

1

За серым Пруфроком в интеллигентных брюках,

засученных от старости бегом,

бежим бегом туда, где в тихих зимних звуках

лежит Сергеев, сбитый мудаком!

Бежим туда и остановим время

по-детски – перед носом мудака,

чтоб навсегда в третьеразрядном Риме

закончилась предсмертная тоска.

И можно было сквозь пустые ветки

читать о том, что родина пуста,

и как бинты разматывая свитки,

плясать вокруг замерзшего куста.

 

2

Это – как в метро читать «Ист Коукер»

на перегонах. Тьма тьма тьма. Черная полоса,

пробел, черная полоса... Как за луной – облако...

Поезд уходит по ветке Мёбиуса

и останавливается где-то во тьме господней,

где не о чем думать, но догадки

есть у каждой из теплых вагонных теней,

свисающих вниз головой, будто цветы из кадки,

и слышащих, как машинист, учась

говорить, говорит: внимай, беги к ней из маéт...

А потом с ним пропадает связь

и слышно только, что вода прибывает...