Романов Б. Поэтесса, или Судьба Евдокии Ростопчиной: повествование в семи частях.

М.: Русский Мир, 2017. — 800 с. — 2000 экз. — (Библиотека серии «Русский Мир в лицах»).

Графине Евдокии Петровне Ростопчиной, в девичестве Сушковой (1811—1858), не очень посчастливилось: ее творчество до сих пор не удостоилось стать предметом исследования в историко-литературной монографии, а сама писательница, несмотря на очень высокую оценку ее поэзии знаменитыми критиками-современниками и близкое знакомство с первыми русскими поэтами — Жуковским, Пушкиным, Лермонтовым, Тютчевым, — до недавнего времени не была героиней ни одной биографической книги. Мало того, ее весьма многочисленные и разнообразные в жанровом и тематическом отношении произведения в стихах и прозе до сих пор в большинстве своем не изучены и не переизданы. Хотя Ростопчину никак нельзя назвать забытой фигурой в истории русской литературы, она явным образом уступает своей современнице и сопернице в поэзии Каролине Павловой, чьи стихотворения были в полном объеме квалифицированно изданы чуть больше полувека назад[1] и чье жизнеописание было издано еще сто с лишним лет назад[2]. Для этого есть особые причины. Среди них — необычайное жанрово-тематическое разнообразие творчества писательницы, перу которой принадлежат и исповедальная любовная лирика в элегическом роде, и политические инвективы, и разнообразные поэмы, драмы, повести, романы в стихах и прозе. А также, по-видимому, обилие свидетельств о жизни Ростопчиной, заключенных в эпистолярии и мемуарах ее современников. Подступиться к ее жизнеописанию — значит на долгое время погрузиться в кропотливое изучение этих источников.

И вот наконец первая, причем весьма объемная, биография Ростопчиной вышла в свет. Несомненно, она явилась плодом длительных штудий автора: Б.Н. Романов еще в 1986 г. подготовил к печати сборник ростопчинских произведений и писем с хорошим комментарием[3]. Сразу же хотелось бы заметить, предупредив тем самым будущих читателей его новой книги: жизнеописание Ростопчиной не имеет ничего общего с тем жанром, который Лев Лосев назвал «литературной биографией»[4]. Книга Б.Н. Романова — о жизни и судьбе писательницы, но не о ее творчестве как явлении литературы. Вынесенное в начало заглавия слово «Поэтесса» не должно обманывать: автора книги интересуют прежде всего не стихи как таковые, а «история души» автора, в них запечатленная. «…судить о чувствах Ростопчиной мы можем главным образом по стихам. Не судить же о них по мемориальным сплетням? Что может лучше и внятней рассказать о любви, как не стихи <...>», — замечает биограф (с. 226). Пожалуй, лучше всего установку биографа можно описать строками из стихотворения самой Ростопчиной «Как должны писать женщины»: автор книги не только прослеживает «внешнюю» биографию своей героини, но и мир ее чувств и мыслей, — мыслей и чувств женщины, прежде всего женщины влюбленной. Не случайно центральным сюжетом книги становится роман между Евдокией Ростопчиной и Андреем Карамзиным, нашедший отражение в творчестве писательницы. Для такого подхода есть достаточные основания — творчество Ростопчиной, действительно, во многом автобиографично — как с фактической, так и с психологической точки зрения. Надо, впрочем, заметить, что в ее поэзии есть пример развертывания сюжета, диаметрально противоположного жизненным событиям: героиня поэмы «Бальная сцена, отрывок из романа» (1843) — замужняя дама, влюбленная в молодого поклонника, подавляет в себе чувство во имя супружеского долга[5].

Книга «Поэтесса, или Судьба Евдокии Ростопчиной» во многом строится по законам художественного сочинения, о чем свидетельствуют и жанровый подзаголовок «Повествование в семи частях», и эпиграф: «Поэты русские свершают жребий свой, / Не кончив песни лебединой!..» — из стихотворения Ростопчиной «Нашим будущим поэтам» (1841), и названия по крайней мере некоторых частей и глав: «Dodo Сушкова. 1811—1832» (часть первая), «Под одной звездою. 1841—1845», «У пристани. 1856—1858» (часть седьмая), главы «Гувернантки, учителя, книги», «Первая пора», «Степь и горы» и др.

Автор неоднократно прибегает к анализу, основанному на психологизме литературного свойства. Таков психологический портрет Андрея Карамзина. «Да, Карамзин был влюбчив и безоглядно увлекся графиней, в ту пору выделявшейся и среди первых светских красавиц: тонкие черты, большие темные глаза, умные, искрящиеся. В ней он нашел ту одухотворенность, без которой женской красоты не представлял. Увидев в Ватикане монументальную рафаэлевскую “Мадонну ди Фолигно”, восторженно писал: “...это поэтическое выражение высшей женской красоты... Господи, дай мне встретить такую женщину!!!”» (с. 135).

Композиция повествования в книге также часто подчинена принципам не логичекой, а художественной, ассоциативной связи, причем иногда автору изменяет вкус. Так, описав пожар Зимнего дворца в декабре 1837 г., он замечает: «А Ростопчина то вспыхивала безотчетными надеждами на счастье, то мучилась столь же неясным отчаяньем, продолжая участвовать в неостановимом светском круженье, веселье которого не веселило» (с. 139). Однако в целом с художественной точки зрения эта биография, написанная легким языком, не вызывает упреков.

Может возникнуть вопрос: заслуживает ли в таком случае книга Б.Н. Романова быть предметом филологического разбора? Несомненно, заслуживает. Дело в том, что приемы интроспекции, смелой реконструкции чувств и мыслей героев сочетаются в ней со строгой фактографичностью. Автор скрупулезно воссоздает канву жизни Ростопчиной — часто буквально по дням[6]. Он аргументированно отказывается от датировки весной 1845 г. начала европейского путешествия семьи Ростопчиных (как указывал брат поэтессы С.П. Сушков[7]), убедительно обосновывая версию о начале путешествия не раньше последних чисел августа — начала сентября (с. 300—301).

Свидетельства опубликованных источников, имеющих отношение к Ростопчиной, в книге Б.Н. Романова учтены практически с исчерпывающей полнотой. 832 примечания — формальное подтверждение этому.

Впрочем, рецензируемая книга не лишена нескольких ошибок или неточностей. Автор книги относит начало работы поэтессы над сатирической поэмой «Дом сумасшедших в Москве в 1858 году» к 1857 г., ссылаясь на письмо автора М.П. Погодину, где сказано: «Начат у меня Московский дом сумасшедших, продолжение Воейковского; тут и вы, и я и все; когда кончу, приеду вам прочитать. — Видите, как агнцы и голуби обращаются в кошек, когда их слишком заденут за живое»[8]. Б.Н. Романов датирует это письмо 14 февраля 1857 г. (с. 667). Однако контекст опубликованного фрагмента в книге Н.П. Барсукова однозначно свидетельствует, что письмо это относится к 1858 г. Обращение к оригиналу подтверждает дату 14 февраля 1858 г.[9] Основной текст поэмы был, видимо, завершен в мае 1858 г., как указано в письме Ростопчиной ее дяде литератору Н.В. Сушкову[10]. 23 мая поэтесса написала князю П.А. Вяземскому письмо с пространными цитатами из поэмы и характеристикой: «Это вздор, — но останется (как остается все непечатное (протестом) по ихнему говоря!) против лжи, гадости, сплетней и злобы, заменившими (так! — А.Р.) у нас литературное мнение и печатную правду. Dixi!»[11] Отдельные фрагменты были написаны значительно ранее. Например, строки, посвященные С.А. Соболевскому («Неизвестный сочинитель / Всем известных эпиграмм...») и вошедшие в состав поэмы как 38-я и 39-я строфы, содержатся еще в письме поэтессы Соболевскому от 3 марта 1854 г.[12]

Датой бракосочетания Евдокии Сушковой и графа А.Ф. Ростопчина автор биографии называет 28 мая 1833 г. (с. 91). Кажется, впервые эту дату привел Н.О. Лернер в биографической статье о Ростопчиной[13]. Этому указанию доверился и автор настоящих строк[14]. Однако дату надо признать ошибочной: в письме присутствовавшего на венчании москвича А.Я. Булгакова брату от 27 мая 1833 г. сообщается, что свадьба произошла «вчера»[15], а Е.А. Сушкова, посещавшая выходившую замуж кузину в день свадьбы, в своем дневнике называет этот день пятницей[16]. В 1833 г. на пятницу приходилось 26-е, а не 28 мая старого стиля.

Б.Н. Романов сомневается в том, что у Ростопчиной были внебрачные дети от Андрея Карамзина (с. 756—757, примеч. 831), хотя свидетельства о них общепризнанны[17]. Биограф не совсем прав, когда утверждает, что ни в каких источниках, кроме поздних мемуаров Н.И. Шатилова, нет и намека на внебрачных детей писательницы; в цитируемом самим Б.Н. Романовым письме Альфонса фон Валлена по поводу готовящегося брака Андрея Карамзина говорится: «Карамзин уже долгие годы находился в связи с другой дамой, от которой у него, кажется, даже были дети» (с. 338). В книге Б.Н. Романова даже не упоминается версия о внебрачном сыне графини от П.П. Альбединского[18].

Упоминая краткую биографию Ростопчиной, Б.Н. Романов ссылается на ее публикацию по рукописи из РГАЛИ[19], осуществленную мною без указания авторства[20], и напоминает, что автором этого текста был брат писательницы Д.П. Сушков; другая редакция биографии была опубликована в 1881 г.[21] (с. 719, примеч. 115; с. 644; с. 752, примеч. 743). Это утверждение не совсем точно (а характеристика рукописного варианта, с которым автор книги не познакомился de visu, как «чернового» попросту неверна), так как редакция не является авторской: в действительности это текст написан рукой дочери Ростопчиной Лидии Андреевны, очевидно, переписанный с составленного Д.П. Сушковым, но при этом сильно отредактированный: проведены последовательно замены «деда нашего» на «деда своего», «меня» на «Д.П. Сушкова» и т. д., есть и более серьезные отличия (отсутствует рассказ о детях Ростопчиной, сделан ряд других существенных сокращений и т. п.). Соответственно, вопреки мнению Б.Н. Романова (с. 644), отсутствующее в мемуарном очерке Д.П. Сушкова свидетельство из рукописного варианта о пьесе «Возврат Чацкого в Москву...» (1856) «комедия была прочтена мною Е[го] В[еличеству]»[22] может подразумевать, что чтение производил не брат поэтессы, а ее дочь Лидия. Оба текста предназначались для князя П.А. Вяземского, который, как предполагалось, должен был написать предисловие к несостоявшемуся собранию сочинений Ростопчиной[23].

Есть в книге и досадные лакуны. Главная — полное игнорирование архивных материалов, в том числе писем поэтессы. Между тем неизданные письма Ростопчиной[24] глубже раскрывают и ее политические и эстетические взгляды, связь с салонным остроумием[25]и ее искрометный юмор[26]. Весьма полезным было бы и обращение к неопубликованным мемуарам ростопчинского дяди Н.В. Сушкова[27].

Ничего не сказано об анонимно изданном сочинении Ростопчиной «Тетрадь любви. Сочинение необходимое для всякого желающего иметь успех между прекрасным полом» (1836)[28] — выразительном свидетельстве рецепции автором традиций французской галантной, прециозной культуры. Не охарактеризованы неопубликованные пьесы «Барыне скучно» и «Уедет или нет», хранящиеся в Санкт-
Петербургской театральной библиотеке.

В нескольких местах книги автор проявляет не очень понятные робость и неуверенность. Упоминая анонимный отклик «Современника» (1852. № 4) на драму «Одаренная» (точнее, на альманах «Раут на 1852 г.», в котором драма была напечатана), он пишет: «анонимный критик “Современника” (очевидно, Некрасов)» (c. 521—522), в то время как авторство Некрасова давно установлено[29]. Упоминая «критическое обозрение» «Заметки и размышления Нового поэта по поводу русской журналистики» (Современник. 1852. № 11), Б.Н. Романов осторожно пишет об авторе: «...критик (вероятно, Панаев) саркастически восклицал» (с. 522). Новый поэт — псевдоним именно Панаева, и его авторство тоже не вызывает сомнений[30].

Как уже было сказано, рецензируемая книга — не филологически ориентированная биография. Однако многие интерпретации автором книги стихотворений писательницы, несомненно, будут полезными и для комментаторов, и для других исследователей ее творчества. Убедительно предположение, что стихотворение «Отринутому поэту» с эпиграфом из стихотворения Н.Ф. Павлова «К N.N.» (под N.N. автор мог подразумевать Н.Н. Гончарову) навеяно женитьбой Пушкина, а «она», не понявшая поэта, — это Н.Н. Пушкина (с. 43—44). Замечательно наблюдение, что стихотворение «Встреча» не случайно датировано 23 октября: «следующий день — день рождения Андрея Карамзина, ему исполнилось двадцать три года» (с. 135). Убедительна гипотеза, что герой стихотворения «Чего-то жаль» — тоже Андрей Карамзин (с. 479—481). Автор книги установил адресата стихотворений «Катинька» и «Прежней наперснице»: это родственница Ростопчиной Екатерина Петровна Киндякова, в замужестве Раевская (с. 48, 112).

Заслуживают внимания соображения, согласно которым дата «18 июня 1857 г.» под стихотворением-инвективой «Простой обзор», адресованным радикально-демократическим публицистам, указанная в его первой публикации[31], относится именно к этой (искореженной цензурой) редакции, а не к первоначальной, которая была издана посмертно в 1859 г. (с. 650). Вместе с тем нужно отметить: утверждение Б.Н. Романова об исключении цензурой трех строф из текста, представленного к публикации в «Северной пчеле» (с. 650, 653), неверно. Исключена была лишь одна строфа[32]. Б.Н. Романов, по-видимому, не критически воспринял сообщение в заметке А.И. Герцена «Струна из графской лиры Ростопчиной»: «…ценсура выпустила из стихотворения графини Ростопчиной три строфы»[33].

Наблюдения автора биографии над особенностями произведений Ростопчиной немногочисленны. Б.Н. Романов отмечает: «Эпиграфы Ростопчина предпосылает почти всем стихотворениям, что делает ее книги похожими на альбомы той поры, когда многоязычные, а чаще всего, французские выписки из восторженно прочитанных книг, переписанные и вписанные знакомыми сочинителями стихи становились поэтическим дневником обольщений, надежд, разочарований и раздумий романтической эпохи» (с. 135—136). Пристрастие Ростопчиной к эпиграфам, которое с некоторым недоумением отмечал Н.И. Греч[34], по-видимому, восходит не к альбомной поэтике, а к французской поэзии, которую поэтесса обильно цитирует. Установка снабжать эпиграфами каждый поэтический текст книги характерна, например, для французской поэтессы Амабль Тасту[35]. Менее последовательно этот принцип проведен в книге Мелани Вальдор[36], где эпиграфами предварена значительная часть стихотворений. Эпиграфы из этих книг неоднократно встречаются у Ростопчиной. Она, очевидно, ориентируется на эту литературную модель, утверждает свою позицию[37].

Сопоставляя редакции стихотворения «Две встречи», посвященного встречам поэтессы с Пушкиным, Б.Н. Романов упоминает, что в первой, журнальной редакции стихотворения не было строки о Пушкине «В своей особе небольшой», но не объясняет этого факта и не прослеживает другие разночтения. Можно понять так, что редакций было всего две. В действительности их было четыре: редакция «Современника», редакция сборника 1841 г., редакция первого тома «Стихотворений» 1856 г. и редакция первого тома «Стихотворений» 1857 г.[38] Строка «В своей особе небольшой», описывающая невысокий рост Пушкина и создающая ощущение приватных, доверительных отношений между ним и автором, впервые появилась только в третьей редакции. При этом если в тексте более ранних редакций был более отчетливо выражен мотив душевного и духовного родства Пушкина и лирической героини как поэтов («Ему рассказала молва городская, / Что, душу небесною пищей питая, / Поэзии чары постигла и я, / И он с любопытством смотрел на меня»; «В душе генияльной есть братство святое»[39]), то в последней редакции, хотя эти строки и были сохранены, акцент сделан на мотиве любви Пушкина к автобиографической ростопчинской героине. Так индивидуальный миф о себе как о преемнице Пушкина подкрепляется другим личным мифом — о себе как о предмете пушкинской любви, как о его избраннице не только по воле Аполлона, но и по произволению Эрота[40].

К сожалению, вне сферы внимания Б.Н. Романова оказалась литературная стратегия Ростопчиной, направленная на завоевание позиции в социальном поле литературы как выразительницы чувств и дум светской девушки и дамы; она и проявляется в апроприации определенных литературно-бытовых форм (поэтика альбомных стихов и посланий светским знакомым). В своих отношениях со светским обществом Ростопчина одновременно репрезентировала его, прежде всего как светская девушка и дама, и отчасти моделировала поведение светской женщины, выступая в дидактической роли.

Упомянутые выше неточности и ошибки, встречающиеся в книге Б.Н. Романова, — частности. Первая биография Евдокии Ростопчиной — книга ценная и важная. Во-первых, она выразительно и ярко рисует образ писательницы, во-вторых, в целом адекватно и точно воссоздает все перипетии ее жизни, в-третьих, в ней представлена стереоскопичная картина истории России ее времени — фон и контекст судьбы поэтессы. И наконец, в-четвертых, она будет несомненно полезной филологам. Как оказалась полезной автору этих строк.