Пожалуй, первое мое постижение в этом мире — постижение переживаемой длительности. Или другое, связанное с ним, — постижение пространства. Неважно, с какой стороны я рассматриваю жизненную ситуацию: какой-нибудь скрипящий голубь тем временем пролетает мимо окна, во времена более современные — крутится стиральная машина. Длительность являет себя как движение, и я, наблюдающий за ней, — тоже.

Движение этих трех поэм ведет во внутреннее.

Второе постижение — я уже осознал, что живу во времени, — застает меня стоящим в точке пересечения с миром, я воспринимаю себя как пребывающего в «местах», во взаимодействии с неким окружением, всякий раз представляющим собой определенную данность: это пространство не бесконечно, но ограничено моим присутствием в нем.

Третье постижение касается меня, но не только.

Где я нахожусь, там я действую, в соответствии со своим образом действий, — и встречаюсь с другими «образами действий». Третье постижение — это встреча: с другими, со мной.

Что можно рассказать о мире?

В одном разговоре Олег Юрьев выразил, каким ему видится результат стихотворения — такой же, как результат романа: «Тишина, поднимающаяся изнутри текста. Тишина, в которой нет времени».

А что есть результат жизни?

Так я прочитываю его песни — зеркальный кабинет мест: Санкт-Петербург, Вена, Иерусалим, Билефельд, Эденкобен, Франкфурт-на-Майне... Я воспринимаю их тишину как предложение некоей встречи, непрерывно возобновляющей вопрос о свойственном им «образе действий».

Как?

Каждое «Как?» хочет иметь собственный язык. Образы действий, которыми обогащает себя жизнь, движущие мотивы и способы их претворения в реальность — все это изменчиво, и даже собственный взгляд меняется в зависимости от того, следит ли он за действиями испанцев или португальцев, поляков, русских, китайцев или девушек, молодых людей, посетителей музея или листьев платана, кошек, полевых воробьев.

А умершие?

«Люди умершие — действительно ли они слышат, когда их вспоминают?» — спрашивает поэт в «Эпилоге» к последней поэме и задумывается, неприятно ли им секундное пробуждение по случайному воспоминанию, перерыв вечного сна...

Я размышляю. Я начинаю что-то постигать. Может, это наша ущербность, а может, и преимущество: что мы, пока живем, не знаем ни отведенного умершим места, ни свойственного им переживания длительности — ни образа действия, соответствующего такому пробуждению, которое вызвано тем, что кто-то о них вспоминает.

Результат — все та же тишина, обдумывающая чье-то бытие.

Пер. с нем. Татьяны Баскаковой

Послесловие к немецкому изданию поэмы в прозе Олега Юрьева «Обстоятельства образов действия» (Jurjew O. von arten und weisen. ein poem. Frankfurt am Main: Gutleut Verlag, 2018), заключительной части трилогии, куда вошли также поэмы «Об- стоятельства мест» и «Обстоятельства времён». — Примеч. перев.