4 января 2014 г.

Решил структурировать часть архива, набрел на текст 2001 года об Александре Гольдштейне для книжной колонки в газете «Free Time (Время СПб)». «Аспекты духовного брака», их чтение стало для меня тогда в некотором смысле поворотным. Не думаю, что он видел эту колонку, а жаль. Poor second thoughts.

Глубина эмпатии

Новая книга критика, эссеиста, прозаика, лауреата престижной премии Антибукер за 1997 год Александра Гольдштейна «Аспекты духовного брака» (М.: Новое литературное обозрение, 2001. — 320 с.) — это своеобразный интеллектуальный роман. Среди его героев — Юкио Мисима, Милан Кундера, Оруэлл, Арто, рабби Нахман, Леонид Добычин, Че Гевара, Яков Голосовкер, Махатма Ганди, Саша Соколов и другие.

Жанрово «Аспекты» располагаются между лирической прозой и эссеистикой. Нетривиальные размышления о культуре и искусстве перебиваются описаниями картин современной жизни, в ткань повествования вводятся исповедальные, подчас шокирующие подробности из жизни автора. Границы между тем и другим довольно размыты, часто текст начинается как блистательный этнографический очерк или стихотворение в прозе, а заканчивается прямой гражданственной речью.

Об Оруэлле: «Он дал непревзойденный по глубине эмпатии пример проникновения в психосоматику коммунизма, в феноменологию его коллективного и индивидуального тела — дурно кормленного, усталого, с недолеченными болячками. Он отождествился с этим измученным организмом, с его пластикой, мышлением, речью, типовыми повадками... Оруэлл в одиночку продолжил путь русской литературы, сделав то, что должны были сделать русские авторы... Благодаря Оруэллу была спасена честь русской литературы... Оруэлл провел свою линию как ясновидящий и поэт, он выдерживает сравнение с самыми высокими эмиссарами мировой поэтической воли». О солидарности: «Но революционный писатель, каким, вопреки невозможности, хотел быть и действительно был Травен Торсван, находит себя в отсутствие революции — в болезненном отстаивании идеала солидарности. Раз никому нет дела до отверженных, он скажет о них слово, которого они не услышат, почти наверное не услышат... Все же он говорит. Он, сборщик хлопка, матрос, лесоруб, не затем вырвавшийся из последнего ряда ненужных, чтобы предать своих братьев молчанием, знает, что самое радикальное деяние в литературе — сочувствие к павшим».

Впервые со времен пронзительной слезной клятвы «четвертому сословью», прозвучавшей из уст Мандельштама в самый, казалось бы, исторически неподходящий момент, русский писатель столь самозабвенно возвышается до отстаивания этического идеала. Самозабвенно, потому что идет не только вразрез с господствующей тенденцией, но и наперекор индивидуалистической, чувственной, сибаритской природе своего дара. Мастер нюанса, витиеватости, роскошных южных фактур, пышной и изысканной фразы, заставляющей вспомнить Бруно Шульца, он не желает ограничиваться «чистой лирикой», понимая, что последняя есть в чистом виде продукт социального отчуждения, закрывать глаза на каковое постыдно. Последовательность Гольдштейна в этом вопросе вызывает уважение. Однако стоит указать и на ряд подстерегающих такую позицию опасностей.

Уже само сочетание демократичной по определению гражданственности и слегка вычурного, а потому неизбежно затрудненного, элитарного письма — вещь, чреватая мучительной двойственностью. Одна из составляющих с необходимостью будет стремиться подавить, вытеснить другую. С другой стороны, морализм легко впадает в риторику, а вычурность — в самодостаточное щегольство, демонстрацию писательской силы. Хотелось бы пожелать Гольдштейну пройти между этими Сциллой и Харибдой, не потерпев крушения, хотя все говорит за то, что на меньшее, чем крушение, он не согласен.

15 января 2014 г.

Почтовая открытка от Жака Деррида — Авитал Ронелл (8 июля 1979 года): «Я встретил здесь американскую студентку, с которой в прошлую субботу я выпил чашку кофе, она искала тему для диссертации по сравнительной литературе, и, когда она позвонила мне, я подсказал ей несколько мыслей, касающихся телефона в литературе XX века, начиная, например, с телефонной дамы у Пруста или образа американской телефонистки, а затем переходя к вопросу о наиболее современных телематических эффектах в том, что осталось от литературы. Я рассказывал ей о микропроцессорах и компьютерных терминалах, и это ее немного покоробило. Она сказала мне, что все еще любит литературу (я ей ответил, что тоже ее люблю, о да, конечно). Любопытно было бы узнать, что она имела в виду» (Деррида Ж. О почтовой открытке от Сократа к Фрейду и не только / Пер. с фр. Г.А. Михалкович. Минск, 1999. C. 328–329).

Post card from Jacques Derrida to Avital Ronell and «beyond». Viki qoute: Pulled along by Gisèle Celan-Lestrange, she [A.R.] met Jacques Derrida at a symposium devoted to Peter Szondi. Derrida recounts the meeting in a letter dated the 23rd of June 1979 from «The Post Card: From Socrates to Freud and Beyond». Так зародился проект «Телефонной книги» (1989), the greatest book on technology, philosophy and writing — через (призрака) Целана, его жену и мысли о двойном самоубийстве. (Русский перевод «Открытки...» чудовищен в том, что касается имен, терминологии и концептуальной стороны, но при этом, парадоксальным образом, стилистически в самых головоломных местах — за вычетом, разумеется, названия — выходит почти сухим из воды).

2 февраля 2014 г.

P.S. «Чуть не забыл, ты совершенно права: один из парадоксов назначения в том, что, если ты хотела доказать кому-то, что нечто никогда не доходит по назначению, это паршиво. Доказательство, однажды достигшее своей цели, станет свидетельством того, что не стоило этого доказывать. Вот почему, дорогой друг, я всегда говорю: „письмо всегда может не дойти по назначению и т.д.“. В этом его шанс» (Ж.Д.).

10 марта 2014 г.

#политическое/поэтическое

«Запорожская Сечь. Ртутный шар, пульсировавший, рассыпавшийся по степи мгновенными завихрениями времени. Впитывая противостояние. Была уничтожена государством как птичья стая, слоящая небо тысячами пернатых челноков. Без нитей. <...> Поэзия или состояние языка, доведенного до такой скорости перемещения значений, что возможность их появлений в любой точке так же вероятна, как невозможность такового. <...> Еще: поэзия — насилие, сечь за порогом, превращение любого элемента в пустошь, в зияние императива намерения: пусть; опустошение слова словом, желания желанием: в ожидание. Все, что остается на странице, подлежит уничтожению в последующем переписывании/надписывании или чтении» (А. Драгомощенко. «Фосфор»).

11 марта 2014 г.

Российская власть считает произошедшее в Киеве государственным переворотом и не признает новое украинское правительство. Между тем, она сама возникла в результате того, что можно назвать государственным переворотом — в августе 91-го народ в столице вышел на улицы и отказался подчиняться ГКЧП, Ельцин сместил Горбачева, упразднил СССР и в 93-м году принял новую Конституцию. Легитимность нынешней российской власти — в этом учреждающем, растянутом во времени революционном — и далеко не бескровном (если вспомнить тот же, 93-йгод и последовавшую затем Чеченскую кампанию) — событии. Сейчас структура этого события (а не только травма распада СССР) «отыгрывается» в отношениях с Украиной.

P.S. «Отыгрывание (нем. Agieren; англ. acting out). По Фрейду, ситуация, при которой субъект, находящийся во власти своих желаний и бессознательных фантазмов, переживает их в данный момент тем более сильно и живо, что он не осознает их источника и повторяемости» (Лапланш Ж., Понталис Ж.-Б. «Словарь по психоанализу»).

«Повторяемость» здесь ключевое слово.

17 марта 2014 г.

Для наших русых — русичей иль россов —
среди помойных ям и собственных отбросов
мир оказался тесен, и в ничто
они себя спихнуть старались разом.
Пустые розы на откосе у траншеи,
уже пустой,
болтаются, как голова на шее,
и шепотом кивают соловьям,
зиянье ям преображая в песень:
вы, вы вымерли, и мы хотим за вами,
о Боже мой, кто нас сорвет,
кто нас возьмет домой,
в жилище призраков и русых и российских,
убийственных, витийственных и низких?

(А. Николев, 1966)

18 марта 2014 г.

К вопросу о констелляциях, или Революция — это бросок игральных костей. «Из моих последних посещений Берна припоминаю еще две вещи. Беньямин тогда начал читать — пожалуй, в ходе своих разговоров с Баллем и Блохом — Reflexions sur la violence [„Размышления о насилии“] Сореля, которыми он заразил и меня. Его потом долго занимала дискуссия с Сорелем. На письменном столе у Беньямина лежал также „Бросок игральных костей“ Малларме в особом издании ин-кварто, графическое оформление которого, пожалуй, соответствовало броску игральных костей из заглавия. Слова, написанные шрифтами разного размера, перекатывались по строчкам, варьируя черный и белый цвета (по-моему, еще и красный). Вид всего этого был в высшей степени удивительным, и Беньямин объявил мне, что он тоже не понимает текста. В моей неразумной душе остался лишь наглядный образ какого-то преддадаистического продукта» (Г. Шолем).

7 апреля 2014 г.

Странно, что Брайтон-Бич еще держится. Надо, надо брать. И пусть Лонг-Айленд трепещет. Да что Лонг-Айленд, Нью-Йорк! Ведь Брайтон-Бич и Нью-Йорк совершенно одна и та же земля, и только по невежеству считают их за разные государства. Я советую всем нарочно написать на бумаге Брайтон-Бич, то и выйдет Нью-Йорк. Об этом и знаменитый немецкий алхимик пишет: Брайтон-Бич — это продолжение черты оседлости иными средствами. Господа, спасем Брайтон-Бич! Выйдем все, не стыдясь, и станем. И возьмем. И возглаголят премудрые, возглаголят разумные: «Господи! почто сих приемлеши?» И скажет: «Потому их приемлю, премудрые, потому приемлю, разумные, что ни единый из сих сам не считал себя достойным сего...» И прострет к нам руце свои, и мы припадем... и заплачем... и всё поймем! Тогда всё поймем!.. и все поймут... Господи, да приидет царствие Твое!

8 мая 2014 г.

«В каждом сновидении есть, по крайней мере, одно место, в котором оно действительно непонятно» (З. Фрейд. «Толкование сновидений» <анализ сновидения 23/24 июля 1895 года>).

5 июля 2014 г.

Кафка — Витгенштейну, 1911: «Как мне чужды, например, мышцы руки».

18 ноября 2014 г.

#dream-creative economy #сонредактора

Снилось, что работаю в борделе нового типа, что-то вроде самообслуживания. Моя задача — состыковывать клиентов, которые друг друга и ублажают в самых разных конфигурациях, для этого существует какая-то нумерологическая система предпочтений. Но при этом у меня куча других дел, я постоянно отлучаюсь, подыскивая себе замену, и из-за этого возникает путаница и неразбериха с «номерками». В конце все соскальзывает в хоррор, и я просыпаюсь с мыслью о «Капризном облаке» Цай Минляна, где порноиндустрия выступает моделью производственных отношений как самоэксплуатации (босса нет, все свободны).

25 ноября 2014 г.

#мнежалкочтоянеогонь

Александр Введенский и Пауль Целан родились в один день, вчера. Политика даты.

14 декабря 2014 г.

Во время Первой мировой Клее служил в авиационных частях. Возможно, к абстракции его подтолкнули не только Кандинский и «тунисское откровение», но и знакомство с аэрофотосъемкой.

20 февраля 2015 г.

«Мы говорим голосом, которого у нас нет и который никогда не был записан» (Агамбен, цитирующий Беньямина, перефразирующего Аристотеля, отсылающего к Софоклу). Такова же и поэзия.

27 марта 2015 г.

«Смерть — это безветрие» (Транстрёмер).

7 апреля 2015 г.

#читаяжирара

Не знал, что «соблазну» Синодального перевода соответствует греч. skandalon («камень преткновения») синоптических Евангелий. «...Ибо надобно прийти соблазнам» и т.д. В King James Version — temptation(s). Мог бы западный диспозитив сексуальности быть другим, придерживайся переводчики греческой буквы? Woe to the world because of its stumbling blocks!

26 апреля 2015 г.

К дню рождения Витгенштейна:

[112.] Прекрасное платье, обращающееся (как бы коагулирующее) в скопище червей и змей, когда его владелец самодовольно смотрит на себя в зеркало (1931).

[119.] В искусстве трудно сказать нечто такое, что было бы столь же хорошо, как ничего не сказать (1932–1934).

4 июля 2015 г.

В «Нацистской литературе в Америках» Боланьо есть персонаж по имени Рори Лонг, проповедник и искусный поэт, основатель религиозной секты, пресыщенный деньгами и властью. Одно из его затейливых стихотворений Боланьо пересказывает — оно о том, как столетний Эрнст Юнгер и девяностолетняя Лени Рифеншталь занимаются любовью. И делают это с такой страстью, что в конце не могут расцепиться, как дворовые собаки. Клацают кости, челюсти сжимают челюсти. Так они и возносятся на небо. Английский перевод хорош: «Ernst and Leni were fucking in the sky for him. And he realized that this was no vulgar, if torrid, hypnotic therapy, but the veritable Host of Fire».

13 июля 2015 г.

В двух ранних фильмах Ги Дебора — «О прохождении нескольких человек через довольно краткий момент времени» (1952) и «Критика разделения» (1961) — звучит барочная музыка (Гендель, Делаланд, Куперен...), закадровый текст произносится печальным, усталым голосом. Виды старого Парижа, точно обреченного на снос. Общая атмосфера меланхолии, оцепенения. Как будто эти фильмы сняты не до, а после мая 68-го. Это, конечно, обманчивое, анахронизирующее впечатление. Но к нему подталкивает конструкция фильмов; если отрешиться от закадрового текста, в них и вправду есть что-то анахронистичное — Париж, словно бы увиденный глазами Бодлера-прудониста после поражения Революции 1848 года (Париж «Парижских картин» в переводе Беньямина, на подступах к «Происхождению немецкой скорбной пьесы»).

12 августа 2015 г.

Пересмотрел «Камень» Сокурова. Как и после ленфильмовской премьеры 
92-го года, ощущения очень сильные. Потрясающе воссоздан эффект «тела славы» на грани разложения, вся эта фирменная (станет фирменной) спектральная возвышенная некропоэтика. Здесь она дана в чистоте, без вымученности и многозначительности: наоборот, ощущается какая-то даже легкость и мгновенный укол счастья. Но сегодня этот фильм воспринимается еще и как аллегория исторического момента: грубо говоря, вот встала из гроба великая русская литература в лице А.П. Чехова... и ей нечего сказать милому одухотворенному постсоветскому юноше — смотрителю дома-музея в Ялте. Что-то невнятное бормочет, о каких-то этажах загробного царства, где только холод, и одиночество, и больше ничего. И такой же холод здесь, в заснеженной Ялте, у нас. 1992 год. Noli me tangere.

19 августа 2015 г.

#революция #фланерство

Утром 19 августа 1991 года я сел писать статью о Конст. Вагинове для «Вестника новой литературы», но дописал ее уже только в сентябре. 20-го, продрав глаза после бессонной ночи в ожидании танков на углу Антоненко и Мойки, запомнил чудное видение: Курёхин и Новиков с клевретами инспектировали «баррикады» — юные, щеголеватые, с выражением некоего, что ли, заговорщицкого любопытства. Кто-то с цокающей тростью, кто-то в длинном цветастом шарфе. «Бл.дь, проспал революцию», — подумал я.

15 октября 2015 г.

У нейтрино, оказывается, есть масса. Картина мира пошатнулась. Материя и антиматерия, вы зачем? Вы за кого?

8 декабря 2015 г.

«Естественная история разрушения» Зебальда. Очень отрезвляет в плане «политики памяти» в послевоенной Германии и ее достижений (которые нередко приводят в пример как образцовые). Самое сильное в книге — эссе о Жане Амери и о Петере Вайсе. Об Амери, осмыслявшем лагерный опыт и причины его вытеснения из исторической памяти (речь о 1960–1970-х), называется «Глазами ночной птицы». По ассоциации решил прочитать «Глазами клоуна», до которого раньше как-то не доходили руки, но, открыв, испытал странное чувство, что помню этот роман, хотя при этом не помню, чтобы я его вообще открывал.

#Erinnerung #falscheErinnerung

7 января 2016 г.

Поэт Моня да Неужтош и критик Гомеш Опыздинеуш созерцают внутренние переборки пространства, его пазухи и проемы. Их тошнит от текста. Их тошнит от удовольствия от текста. Их тошнит от тошноты, от Сартра и Хармса. Они чувствуют, что жизнь про.бана, но про.бана, возможно, не зря. Их интересует миг самой короткой тени, пока длится вино.

#lisboa

9 февраля 2016 г.

Только что видел Олега Попова, великого клоуна, в магазине «Всё от 39 рублей» <на Коломенской>. Сегодня у него выступление в Цирке Чинизелли, шарики покупал и носки.

9 февраля 2016 г.

Коаны Кейджа: «На мой взгляд, Айвза, да и Сати тоже, лучше исполняют люди, которые играют не очень хорошо, которые, как сказал бы Сати, не парализованы. Ну, в смысле, некоторые так твердо знают, как надо и как не надо, что просто не могут как не надо и играют, как парализованные». Черт, это ведь не только о музыке.

12 февраля 2016 г.

#Ecriturerung #blanchot

Морис Бланшо — Роже Лапорту, 1984: «Не скажу, что есть письмо правое и письмо левое: это было бы нелепым упрощением, не имеющим к тому же никакого значения. Но подобно тому, как мы видим у Малларме неявную политическую настоятельность, которая подспудно присутствует в его поэтической настоятельности (об этом часто говорит Ален Бадью), всякий, кто связывает себя с письмом, должен лишить себя любой страховки, которую может обеспечить ему предустановленное политическое мышление...» (пер. С. Фокина). Мне близка мысль о бесстраховочности письма, я бы добавил только к «политическому мышлению» и другие предустановленные режимы мысли/идеи, в противном случае письмо не выходит за пределы «актуального порядка истины», иными словами, перестает быть письмом (по крайней мере, в смысле Бланшо). И тогда инструментализация или «подшивание» к сильной дискурсивной формации — еще не самый худший удел. <Понятно, почему Фуко и Деррида, например, в юности, по их собственному признанию, «хотели писать, как Бланшо».>

14 февраля 2016 г.

И такие письма приходят в редакцию: «Отправляю ссылку на мой опус с целью ознакомления. Но на сайте текст без последних изменений. Дерзаю написать, потому, что ничего сопоставимого по задаче — равнозначного воплощения в принципе не возможно...»

2 марта 2016 г.

Снился навороченный, хай-тех писсуар огромных размеров в форме куба, черный, сверху две зеркальные панели под косым углом, между ними желоб. Чтобы панели раздвинулись и открыли желоб, надо попасть струей ровно посередине, а это затруднительно, потому что куб высокий, выше причинного места. Для «чайников» был предусмотрен второй вариант — встать ровно против датчиков, тогда панели сами опустятся, но где эти датчики расположены, непонятно, надо обходить всю конструкцию и искать их «методом тыка». Дело было в каком-то отеле, где проходила конференция, я торопился на ее открытие. Обходя куб и нацеливаясь, вспомнил анекдот («Зачем тебе Эрмитаж? Ссы здесь!») и проснулся веселый.

#писсуармалевича

16 марта 2016 г.

Хэл Фостер очень доступно объясняет разницу между двумя постмодернизмами в искусстве и архитектуре США середины 1980-х(в книге «Искусство с 1900 года»), на которые пришелся пик дебатов о «пост-», причем объясняет, обращаясь в равной мере, если не большей, к текстуальным, литературным стратегиям и моделям. Его схема, пусть и несколько упрощенная, имеет проясняющую, эвристичискую силу и для нашей сегодняшней ситуации, когда многим кажется, что постмодернизм — дело прошлого или что ему необходимо противопоставить что-то более «цельное», «аутентичное» и т.п.

Схема такова (пересказываю с. 640 и далее).

США переживали в тот период (Рейган избирается на второй срок в 1984-м) апогей политического неоконсерватизма, призывавшего вернуться к истокам, к ценностям семьи, религии и родной страны, короче говоря, к традициям. Одновременно в академической и художественной среде начинает доминировать постструктуралистская теория, для которой любые призывы к истокам априори подозрительны. Две эти тенденции — политическая и интеллектуальная — обусловливают две версии постмодернизма. Более известным был и остается неоконсервативный постмодернизм, определяемый преимущественно в категориях стиля и представлявший собой некритическую реакцию на модернизм (возврат к нарративности, репрезентации, предметности, к художественной индивидуальности, наряду с эклектикой, отсылками к традициям прошлого в виде цитат-клише и т.д.). Он не вступает в конфликт с модернизмом и не пытается преодолеть его формально. Скорее, ищет примирения с публикой (то есть с рынком), якобы уставшей от слишком концептуального искусства и архитектуры 1960–1970-х. Теперь внимание. «Далеко не демократическое (вопреки отдельным декларациям), это примирение было одновременно элитистским по своим историческим аллюзиям и манипулятивным по своим консюмеристским клише».

Постструктуралистская версия постмодернизма отличалась, прежде всего, характером своего противостояния модернизму, который надлежало преодолеть в силу его недостаточной критичности — ведь он стал официальным музейным искусством. Эта версия была движима критикой репрезентации как всегда-уже конструкции, сомнением в ее правдивости (особенно в эпоху масс-медиа), сомнением в автономии субъекта художественного высказывания, демистификацией модернистских мифов и т.д.

Затем Фостер переходит к сравнению неконсервативного «пастиша» и постструктуралистской «текстуальности». Но это несколько другая история.

21 марта 2016 г.

#модернистскаяцезура

К дню поэзии. В знаменитом стихотворении Китса «On the Grasshopper and Cricket» есть строчка The poetry of earth is ceasing never; по-русски, как ни выкручивайся, не удержать это утверждение двух противоположных вещей разом, отрицание прекращения поэзии, не коверкая язык (или все-таки удержать?). Пастернак вообще отказывается следовать оригиналу («В свой час во всем поэзия своя»).

У.К. Уильямс или Паунд графически разбили бы строку:

The poetry of earth is ceasing 
never

2 апреля 2016 г.

#stateofemergency #ккритикечрезвычайноговмешательства

Бог — не часовщик, Бог — ростовщик. Землю, время, жизнь, дифференциальное исчисление — все мы получаем взаймы. Любопытно, что ньютоновская модель, которую критикует Лейбниц, подразумевает «чрезвычайное вмешательство»: «Г-н Ньютон и его сторонники, кроме того, еще придерживаются довольно странного мнения о действии Бога. По их мнению, Бог от времени до времени должен заводить свои часы, иначе они перестали бы действовать. У него не было достаточно предусмотрительности, чтобы придать им беспрерывное движение. Эта машина Бога, по их мнению, так несовершенна, что от времени до времени посредством чрезвычайного вмешательства он должен чистить ее и даже исправлять, как часовщик свою работу; и он будет тем более скверным мастером, чем чаще должен будет изменять и исправлять ее» (1715).

5 апреля 2016 г.

Лучшее, пожалуй, что я читал о Тарковском: «...„Зеркало“ строит вращающийся кристалл, двугранный, если мы соотнесем его с невидимым взрослым персонажем (мать и жена), и четырехгранный, если соотнести его с четырьмя видимыми парами (его мать и он в детстве; его жена и ребенок). И кристалл вращается вокруг собственной оси, словно щуп геологического инструмента, вопрошающий тусклую среду: что же такое Россия, что такое Россия...? А зародыш как будто застыл в этих погруженных в воду, омытых, с трудом просвечивающих образах с то голубоватыми, то коричневыми гранями, тогда как зеленая среда предстает под дождем в виде хранящего свой секрет жидкого кристалла. Можно ли утверждать, что в ответе на наш вопрос, который дает мягкая планета из фильма „Солярис“, будут примирены океан с мыслью, а среда с зародышем, ибо в нем даны сразу и прозрачная грань кристалла (обретенная жена), и кристаллизуемая форма вселенной (обретенное жилище)? „Солярис“ не дает повода для такого оптимизма, а „Сталкер“ придает среде тусклость неопределенной зоны, а зародышу — болезненность выкидыша и мрачный смысл закрытой двери. Акварели Тарковского (женщина, моющая волосы у влажной стены в „Зеркале“), ритмизующие каждый фильм дожди, столь же интенсивные, как у Антониони или Куросавы, но выполняющие другие функции, непрестанно наводят на вопрос: какой горящий куст, какой огонь, какая душа, какая губка осушат эту землю?» (Ж. Делёз).

28 апреля 2016 г.

Виктору Сосноре — 80!

Я к Вам пишу, по шкуре гладя год —
восьмидесятый нолик с единицей.
Мне ясли пусты: вол, осел и гад
едят девизы, а зимой едятся.
Я вырвался, как пламя-изотоп,
как знамя из земель, как стремя ветра,
как вымя, вывалился изо рта,
бью в темя тут: «Пройдет и это время!»
Я знаю ритм у рта и дух так млад,
грамматик у божеств, янтарный бицепс,
скажи себе, как говорит Талмуд:
«Пройдет не время — ты пройдешь, безумец!»

И жизнь пройдет, лаская жар желез,
и жест ума уймется, безымянец,
и в хоре горя, вторя, взойдет жезл:
«Не жизнь пройдет, а ты пройдешь, безумец!»
Не чту я ту гармонию магог,
я — солнце слез, рассудок серебристый,
я жизнь зажег, как ночь коня и ног,
как соловей в соломе студенистой.
Но мне любить, не мне ль и быть, жокей,
конь без конца, без ног, кому повем тпру?
К губам губами, как к жерлу жерло
стреляют врозь, как два ствола по ветру.
Любовь — не та, не нота ностальгии,
не Лотта-с-Гетта за ездой, борзую ль? —
где соловей уже не нахтигаль...
О, не любовь, а ты пройдешь, безумец!

(Из «Возвращения к морю»)

17 мая 2016 г.

К дню рождения Елены Шварц. Елена Андреевна была невероятный детский человек, помню ее юмор, ее выходки и капризы и как мы ехали на Пушкинскую, 10, на ее вечер в пойманной машине, отхлебывая коньяк из фляжки — каждый из своей — и хитро перемигивались. Она тогда (в конце девяностых) отказывалась выступать без гонорара, но мне удалось ее заманить, уж не знаю как, был аншлаг.

3 июня 2016 г.

В 18.00 буду говорить о «бедном театре» Ежи Гротовского здесь:

https://www.facebook.com/events/569552289884878/. Концепция «бедного театра» рождается в середине 1960-х годов на основе режиссерской практики Гротовского и в столкновении с мощнейшим влиянием на общество кино и телевидения, поставивших под вопрос специфику традиционного театрального зрелища и саму фигуру актера. Поиск несводимой, «онтологической» природы театра приводит Гротовского к отказу от привычных театральных атрибутов: грима, музыкального сопровождения, искусственного освещения, костюмов, декораций, от разделения зрительного зала и сцены. Остается лишь нерасщепляемое «ядро», без которого театр не существует, — актер и зритель. В лекции будет кратко описан творческий путь польского режиссера, его переосмысление методов Станиславского, Мейерхольда, Арто, от которых он отталкивался, а также ритуальные, мистериальные истоки «бедного театра». Особое внимание будет уделено идее «оголенного» актера и его «жертвенному» этосу в опытах Гротовского.

6 июля 2016 г.

#сумеркибогов

«Верхний палеолит, или эпоха северных оленей и человека разумного, насчитывает от пятнадцати до двадцати пяти тысячелетий и завершается примерно за пятнадцать тысяч лет до нашей эры. Он делится на ориньякский, солютреанский и мадленский периоды. Природные условия в эту эпоху стабилизировались, что и создало основу франко-кантабрийской цивилизации. Растаял призрак ледяных катастроф — белых, движущихся с севера масс холода, стократ более губительных, чем лава вулканов. Однако погубило эту цивилизацию как раз потепление климата. К концу мадленского периода северные олени откочевали на север. Человек остался в одиночестве, покинутый богами и зверями» (З. Херберт. «Варвар в саду»).

8 июля 2016 г.

В связи с известным флешмобом думаю — асимметрично — об «исповеди» Ставрогина и о реакции на нее отца Тихона (а реакция эта, надо сказать, поразительна в своем развертывании). Тут мы касаемся тайны тайн — невыносимого тошнотворного ядра «чистого» зла. Очень трудно об этом говорить. В религиях зло объективировано и персонифицировано, в этом есть своя спасительная правда. Литература, в общем, следует той же логике «овнешнения», лишь немногие опыты позволяют проникнуть в ее изнанку, в слепящую внутреннюю тьму. Дж. Кутзее, конечно, не Достоевский, но в «Осени в Петербурге» («The Master of Petersburg») он приоткрывает завесу над этой тьмой, помещая писателя, будущего автора «исповеди», в предлагаемые ею обстоятельства (глава «Матрена»): «...Дальше этого осквернение не заходит: обнятая девочка, пять его пальцев, белых, онемевших, стискивают ей плечо. Впрочем, она могла бы лежать перед ним нагой, это мало что изменило бы. Он думает о девочках, отдающихся в естественном порыве доброты, из стремления к подчиненности. О девочках-х, которых знал здесь и в Германии, о мужчинах, выискивающих этих девочек потому, что под накрашенными личиками их, под вызывающими нарядами сквозит неоскверненность, подобие девственности, отчего-то этих мужчин оскорбляющее. „Она проституирует Деву“, — говорит такой мужчина, узнавая душок невинности в жесте, с которым девочка прикрывает ладонями груди, в движении, которым она раздвигает бедра. В крохотной, пропитанной затхлыми запахами комнатке от нее веет еле слышным, безнадежным дуновением весны и цветения, которого вынести он не может. Скрежеща зубами, он намеренно причиняет ей боль, потом еще и еще, не отрывая взгляда от лица ее в ожидании, когда в нем проступит нечто, отличное от гримасы страдания, — изумленный испуг живой твари, начинающей сознавать, что жизни ее угрожает опасность. Видение, приступ, усмешка воображения проходят. Приласкав ее напоследок, он отнимает руку и снова превращается в того человека, каким был с нею прежде» (пер. С. Ильина).

22 июля 2016 г.

Вначале был запах. Он исчез лет десять назад, когда производство перенесли в один из пригородов Петербурга, и все же шоколад этой фабрики оставался единственным настоящим, после того как все кондитерские изделия в стране, включая мороженое, стали отдавать карамелью вперемежку с химозой. Возможно, это аберрация, потому что в соседнем доме, впритык, располагался детский сад, в который меня водили (я и сейчас нередко прохожу мимо него). И вот стоит эта бывшая фабрика 1938 года рождения — ублюдочный недофункционализм, зияющие стеклопакеты — ждет превращения в Общественно-деловой центр по адресу Социалистическая, 21. Прощай, прощай мой грильяж, мой мишка на севере, моя мадленка с перерезанным горлом.

15 августа 2016 г.

Однажды, в самом начале 2000-х, мне пришлось выводить автора этого стихотворения из зала (дело было в Музее Ахматовой), потому что Е. Шварц отказалась читать в его присутствии. Так и заявила на весь зал, что пока здесь находится «этот человек», она не будет читать. А я был ведущим. А «этот человек» пришел сильно поддатый, в ажитации, из сумки его торчала бутылка портвейна. Воспоминание это — одно из самых мучительных в моей жизни. Остаток чтений для меня прошел как в тумане. (А прочитала тогда Е. Шварц блокадный цикл, так он и застрял в моем горле («кость моя, блокада»)).

Спутанных локонов влажные клочья,
юная челка черна.
Ты словоточица, чернорабочая,
клятвопреступница сна.
На улице шумы и стуки и клики.
За перегородкой темно.
Запах дешевой мастики,
яблоки, дым и вино.
Сидела к двери спиною
горничная на этаже.
Все это было со мною,
мне не ответить уже.

(Евгений Вензель, 1969)

3 сентября 2016 г.

Готовясь к экскурсии по местам боевой славы Раскольникова с иностранными студентами летней школы «Что делать», перечитал «Преступление и наказание» и в который раз поразился малоприметным, но столь говорящим деталям.

1. Над Сенной, на которую чуть ли не поминутно сворачивает Родион Романович, и над всей округой возвышается храм Успения Пресвятой Богородицы (Спас на Сенной, взорван в 1961-м). Но Раскольников его в упор не видит. То же самое с церковью Вознесения Господня (снесена в 1936-м) на углу Вознесенского проспекта и Екатерининского канала — все пути Раскольникова пролегают рядом, вблизи нее, она расположена почти напротив дома Сони (один из фасадов которого выходит на «канаву»). Но для Раскольникова и других персонажей ее не существует, хоть кол на голове теши. Две зияющие пустоты в городской топографии-лабиринте, свернутые до 730 шагов. Где нить-то, Роман Родионыч, за что тянуть, с какого места — и до какого — с-читать будем-с? «Звонок брякнул слабо, как будто был сделан из жести, а не из меди. В подобных мелких квартирах таких домов почти всё такие звонки. Он уже забыл звон этого колокольчика, и теперь этот особенный звон как будто вдруг ему что-то напомнил и ясно представил...»

2. Невеста Раскольникова, дочь его квартирной хозяйки, умирает от тифа за год до описываемых событий. После ее смерти он бросает университет, отгораживается от всех, замыкается и далее по тексту его статьи о двух разновидностях людей, обыкновенных и необыкновенных, расходном материале и тех, кто право имеет. Статья выходит за три месяца до первой части романа в шести частях с эпилогом, но Раскольников о ней и думать забыл (газета, в которую он ее предложил, закрылась и стала выходить под другим названием). Это к «психологическому портрету» подозреваемого, который набрасывает Порфирий Петрович. Портрет, конечно, неполон. Вот его недостающие черты, позаимствованные у Владислава Фелициановича.

НЕВЕСТА

Напрасно проросла трава
На темени земного ада:
Природа косная мертва
Для проницательного взгляда.

Не знаю воли я творца,
Но знаю я свое мученье,
И дерзкой волею певца
Приемлю дерзкое решенье.

Смотри, Молчальник, и суди:
Мертва лежит отроковица,
Но я коснусь ее груди — 
И, вставши, в зеркальце глядится.

Мной воскрешенную красу
Беру, как ношу дорогую, —
К престолу твоему несу
Мою невесту молодую.
Разгладь насупленную бровь.
Воззри на чистое созданье,
Даруй нам вечную любовь
И непорочное слиянье!

А если с высоты твоей
На чудо нет благословенья — 
Да будет карою моей
Сплошная смерть без воскресенья.
(1922)

#кисториинигилизма #dostoevsky

10 сентября 2016 г.

#Сказать ли, чем я занималась?

«Если я тебе скажу... если я тебе скажу, ты мне обещаешь (такая сонная! Головка валится, глаза гаснут...), обещаешь не жаловаться на лагерь?»

«После, Лолита. Теперь ложись. Я тебя оставлю одну, чтобы ты легла. Даю тебе десять минут».

«Ах, какая я была гадкая», — продолжала она, тряся волосами, снимая с них медленными пальцами чёрную бархатную ленточку. «Дай-ка я тебе скажу».

«Завтра, Лолита. Ложись, ложись. Ради Бога ложись».

Наверняка об этом тысячу раз писали, а я пропустил, потому что давно перестал следить за набоковианой. И все же, в связи с проблемой сексуального образования и проч., этот насквозь литературный опыт стоит учитывать, хотя бы потому, что он — положительно разрушителен (в том числе по отношению к литературе в широком смысле, не только «художественной»).

Итак, крушение Жан-Жака Гумберта (по крайней мере, в глазах самого Жан-Жака Гумберта) начинается в тот момент, когда, забрав из «пионерского» лагеря и накормив свою пленницу снотворным, он вдруг обнаруживает — тут Набоков прибегает к многоступенчатой системе ретардаций, усиливающих эффект «предвкушения», — что в некотором, сугубо плотском, смысле они поменялись ролями совратителя и жертвы и что ему, Жан-Жаку де Гумбергеру, отказано в столь долго и преступно лелеемом (с подачи все той же литературы) наслаждении «невинностью».

«То есть, ты никогда», продолжала она настаивать (теперь стоя на коленях надо мной), «никогда не делал этого, когда был мальчиком?»

«Никогда», ответил я с полной правдивостью.

«Прекрасно», сказала Лолита, «так посмотри, как это делается».

16 сентября 2016 г.

Немного длинновато получилось, но кусочки из «Вишневого сада» в постановке Стреллера (1974) можно пропустить, качество их записи все равно не ахти.

Тезисы же <о драматургии Чехова> таковы:

1. Распыленная событийность/дискретность vs «опыт судьбы» (Гегель) как событийное ядро предшествующей театральной модели.

2. Децентрированная структура (отсутствие центрального персонажа, отсутствие главного, переломного события; отсутствие центрального конфликта и «второстепенных» персонажей).

3. Жанровая неопределенность (гибридность) — трагикомедия, трагифарс (сочетание прежде несочетаемого).

4. Интериоризированный конфликт (психологический нюанс, недоговоренность, подтекст vs открытый, объективированный конфликт предшествующей драмы).

5. Полифония (равноправие всех голосов/персонажей).

6. Открытие «подводного течения» — открытие бессознательного; не тождественный себе субъект/подступ к «потоку сознания».

7. Случайностность/недетерминированность (от реплик и бытовых деталей до поступков персонажей).

8. Адогматизм на уровне «идейного содержания» (нет персонажа—рупора «правильных» идей или этоса).

9. Открытая, «разомкнутая» форма (открытый финал; отсутствие «морали» или обобщающего «вывода»; обилие постановок с самыми разнообразными акцентами и толкованиями).

10. Неиерархичность в изображении персонажей, предметного мира и потока жизни в целом (отказ от иерархии «низкого» и «высокого», характерного/типичного и случайного, вечного и сиюминутного, значимого и незначимого).

11. «Обыденный катастрофизм»: катастрофа ничего не меняет, она рутинна, как течение самой повседневной жизни («Драматически-конфликтные положения у Чехова состоят не в противопоставлении волевой направленности разных сторон, а в объективно вызванных противоречиях, перед которыми индивидуальная воля бессильна» (А.П. Скафтымов. «К вопросу о принципах построения пьес А.П. Чехова» (1948)).

20 сентября 2016 г.

Приснилось, что живу в странной квартире — в одной из комнат есть дырка в стене, заложенная пакетами и тряпками, и в нее периодически проникает то тигренок, то тигр. Тигренка я кое-как заталкиваю обратно от греха подальше, а взрослого тигра (или тигрицу) боюсь и баррикадируюсь в другой комнате. Бред. Еще в квартире живет кот, и однажды он убегает по деревянному настилу, типа строительных лесов, в чердачное помещение напротив, через двор-колодец. Я за ним. А там комиссия, делают замеры, говорят, дом идет на реконструкцию и ваш чердак купила какая-то строительная фирма. Приглашают на фуршет по этому случаю. В мою же квартиру, которая уже не моя. И в нее теперь надо перебираться по карнизу, рискуя жизнью, над этим самым колодцем. Перебираюсь-таки, за столом сидит приветливый главный редактор, он же известный критик, представляющий новых владельцев. Подтягиваются бывшие жильцы, все больше старушки. Я с ужасом думаю, как им это удалось, высоко же, сорваться проще простого. И тут понимаю, что помещение мне смутно напоминает родительскую квартиру на Марата, где я родился. И двор-колодец тот же. Только вход в него теперь зашит листовым железом. А вещи и обстановка не изменились с середины 1960-х. Тигренок, ау? И как теперь быть? Кто будет засовывать тебя обратно в дырку к своим?

27 сентября 2016 г.

Ницше, конечно, не мог читать рукописей Достоевского, а жаль, там ему записка от Свидригайлова о двух типах нигилизма: «Теперь мы проистлеваемся, не стесняемся обязанностями, нас бьют по роже и мы прячемся, исподлились — ведь это свободнее. Нигилизм в своем роде. — Нигилизма ведь два, и обе точки соприкасаются. Можете себе представить, что накануне пули в лоб я откровенно с вами объясняюсь. Ну а этакое состояние выше, свободнее, хоть и не так счастливо. Вот захотел и застрелился» (Подготовительные материалы к «Преступлению и наказанию»).

#кисториинигилизма #dostoevsky

29 сентября 2016 г.

И еще о пользе и вреде подготовительных материалов к «ПиН» для жизни. «А завтра же меня другой Наполеон за вошь сочтет и истратит. А может, и просто из-за угла топором истратит». Рождение Андрея Платонова из раскольнически-семинаристского духа. Или, если следовать не столь дальнему чтению: «Раз назвались, — говорил им Достоевский, — делайте что-нибудь выдающееся» («Чевенгур»).

#dostoevsky #platonov

10 октября 2016 г.

Видел Вайду этим летом в Кракове, в черном, на ходунках, одинокого и еще раз одинокого, хотя его и сопровождал кто-то. Метнулся было в его сторону сказать о своей любви, но понял всю нелепость и неуместность. «Все на продажу», «Березняк», «Катынь». Да, пожалуй, в таком порядке.

30 октября 2016 г.

Сегодня я бы добавил, что единственная «политика памяти», которую я разделяю, сформулирована в VI тезисе «О понятии истории» В.Б. и читается так: «Задача в том, чтобы овладеть воспоминанием, как оно вспыхивает в момент опасности. Исторический материализм стремится к тому, чтобы зафиксировать образ прошлого таким, каким он неожиданно предстает историческому субъекту в момент опасности. Опасность грозит и содержанию традиции, и тем, кто ее воспринимает. И для того, и для другого опасность заключается в одном и том же: в готовности стать инструментом господствующего класса. В каждую эпоху необходимо вновь и вновь пытаться вырвать традицию у конформизма, который стремится воцариться над нею» (пер. С. Ромашко). Частотность слова «опасность» здесь говорит сама за себя — и, конечно, за Гёльдерлина <се — остров Патмос, не Пальмира /наволгший беломорканал...>.

18 ноября 2016 г.

Перед показом «12 декабря» сегодня в «Родине» переводчица так подчеркнуто ставила ударение на «о» в фамилии «Пазолини», переводя вступительное слово Анджелы Феличи, что само собой у меня в голове отпечаталось слово «зола». Еще до затемнения, до первого кадра с титрами. («И вот — зола», — как сказали бы Кеведо, Лорка и Деррида на языке В. Лапицкого.) И действительно, то, что последовало, было золой рабочего движения, точнее, восстания рабочих, преданных профсоюзами и КПИ в 1971–1972 годах. (Отсюда постопераизм, «Красные бригады», делёзианство Негри и множества Вирно.) И в этом смысле рифмовалось с прахом Грамши — и, конечно, с «Прахом Грамши». Который стучит в сердце золы, здесь, без субтитров, но они в каком-то смысле и не обязательны.

#pasolini #postoperaism #gramshi

5 декабря 2016 г.

У памятника Тютчеву в Мюнхене букет свежих гвоздик, рядом в гроте за решеткой томится Лорелея Гейне. А в бункере под Домом искусства душевные душевые на триста душ.

8 декабря 2016 г.

Вернулся с конференции в Тутцинге (где озеро им. Висконти). В последний день Юрий Андрухович и Сергей Жадан выступали в сопровождении нежной фисгармонии, очень здорово. Еще до этого в автобусе из Мюнхена украинские участники всю дорогу пели народные песни, без пьяного ора, не сбиваясь и не забывая слова. В час ночи я свалился, но слышал сквозь дрему их пение с озера. Не могу представить, чтобы уважающие себя русские поэты читали стихи под баян, с фольклором наперевес. Не укладывается в голове. А по-украински — звучит органично, пробивает. Неужели культурные, языковые и политические различия столь велики, думаю я, дорогой фб...

11 декабря 2016 г.

Обнаружил билет на смотровую площадку Башен-близнецов, внизу пробита дата — 10.01.1998 и время — 21:44 pm. Служил закладкой в книге Susan Buck-Morss «The Dialectics of Seeing. Walter Benjamin and Arcades Project», между с. 440 и 441. Не помню, чтобы я был на смотровой площадке Всемирного торгового центра и что-то видел, но примечание 32 на с. 440 гласит: «He called it „dialectics at standstill“ (V, p. 557 [N2a, 3]). See below, chapter 7, section 2».

#seeingatstandstill

13 декабря 2016 г.

Завораживающая интонация Зебальда. Но если размотать ее меланхолический кокон, обнажится жесткая монтажная конструкция. Так, встык с рассказом о шестидесяти семи аэродромах в Восточной Англии, с которых еженощно поднимались флотилии, превращавшие в пыль немецкие города, следует описание опустевших и вымирающих (последствия экономической политики Тэтчер, о чем говорится без обиняков) прибрежных городков той же Восточной Англии. Или, после голландского эпизода, в читальном зале для моряков рассказчик натыкается на свидетельства о зверствах хорватов во время нацистской оккупации (отпиленные головы сербских партизан и т.д.). Заканчивается эта (Четвертая) часть рассказом о будущем генсеке ООН: «Здесь следует заметить, что в то время среди офицеров разведки группы армии Е был один молодой венский юрист, занимавшийся в основном составлением меморандумов касательно срочной (из соображений гуманности) необходимости переселений. За эту достойную канцелярскую работу глава хорватского государства Анте Павелич наградил труженика пера серебряной медалью Короны короля Звономира с дубовыми листьями» («Кольца Сатурна», с. 108).

15 Декабрь 2016 г.

В общем, для двухстрочной рецензии я бы сформулировал так: «Кольца Сатурна» Зебальда — это завуалированный под belles-lettres и великолепно темперированный «Империализм как высшая стадия капитализма» В.И.Л. Очень.

22 декабря 2016 г.

Все, что вы хотели знать о бытии и боялись спросить у онтологии, психоанализа и спекулятивного соцреализма: «Отвлеченные понятия в конце исторической эпохи всегда воняют тухлой рыбой. Лучше злобное и веселое шипенье русских стихов» (О.М.).