Aleksei Popov. No One Believes the Colonel: The Glorification of the Military Portions of Brezhnev’s Biography as a Tuning Fork of Historical Memory [1]

Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев для представителей позднесоветского и постсоветского поколений, безусловно, является героем… Героем многочисленных, хотя далеко не всегда талантливых и оригинальных анекдотов, значительное количество которых систематизировано и опубликовано М. Мельниченко в составе уникального корпуса произведений этого фольклорного жанра, относящихся к советской эпохе [Мельниченко 2014]. В частности, целая серия анекдотов о Брежневе связана с «малоземельной» темой и являлась ответной реакцией на проводившуюся в 1970-х — начале 1980-х годов целенаправленную героизацию ключевого эпизода военной биографии советского лидера, связанного с его участием в захвате и удержании плацдарма Малая земля под Новороссийском. Важнейшим триггером этого процесса стала публикация повести «Малая земля» — первой части цикла автобиографических произведений, написанных коллективом авторов от имени генсека и повествующих о важнейших этапах его жизненного пути[2].

Согласно одному из анекдотов, эпиграфом брежневских мемуаров могла бы стать фраза «Что-то с памятью моей стало, / Все, что было не со мной, помню» [Мельниченко 2014: 292], хотя цитирование этих строк в сатирическом контексте является весьма неожиданным и в известной степени даже кощунственным. Они взяты из песни «Я сегодня до зари встану…», впервые прозвучавшей в кинофильме режиссера Игоря Шатрова «Минута молчания» (1971) и посвященной теме морального долга представителей послевоенного советского поколения перед священной памятью погибших в 1941—1945 годах героев—освободителей страны и всего мира от фашизма. С момента своего создания эта песня приобрела широкую известность. Она исполнялась популярными советскими вокалистами, воспроизводилась в других кинематографических произведениях, например в культовом фильме Леонида Быкова «В бой идут одни старики» (1973)[3]. В этой статье хотелось бы поразмышлять о том, почему глорификация реально имевшего место военного прошлого Брежнева стала предметом очевидного скепсиса и даже осмеяния для поколения советских людей, идентичность которых во многом строилась вокруг памяти о Великой Отечественной войне. Памяти, которая, по мнению целого ряда отечественных и зарубежных исследователей [Болтунова 2017; Бордюгов 2010; Копосов 2011; Кукулин 2005; Davis 2018; Тumarkin 1994 и др.], именно в брежневский период приобрела характер светского культа и стала основной «духовной скрепой» советского общества в период «застоя». При этом особое внимание среди используемого широкого круга исторических источников будет уделено анекдотам, тем более что брежневскую эпоху исследователи относят к «золотому веку» этого жанра советской фольклорной традиции [Мельниченко 2014: 13].

Малая земля и ее комиссар на пути к Большой Славе

Ошибочным было бы утверждать, что до появления мемуаров Л.И. Брежнева боевые действия на плацдарме Малая земля под Новороссийском были terra incognita для советского читателя. Начиная со второй половины 1940-х годов регулярно издавались художественные произведения на эту тему, наиболее известным автором которых являлся советский писатель Георгий Владимирович Соколов (1911—1984), в прошлом офицер-разведчик и непосредственный участник боев на Малой земле. В первую очередь речь идет о цикле написанных им рассказов и очерков «Малая земля» (Краснодар, 1949, 1953, 1954, 1962, 1967; Москва, 1954, 1971) и о военно-историческом романе «Нас ждет Севастополь» (Краснодар, 1960, 1975; Москва, 1981). Еще одним многотиражным произведением Г. Соколова стал цикл документальных рассказов «Мы с Малой земли» (Москва, 1979, 1983; Краснодар, 1985), однако он увидел свет уже после публикации брежневской «Малой земли» на фоне гипертрофированного и конъюнктурного внимания к этой теме. С точки зрения художественной ценности произведения Г. Соколова не вошли в «золотой фонд» советской литературы о Великой Отечественной войне, однако вполне органично вписывались в локальную, а затем и общесоюзную мемориальную повестку. В первую очередь они были интересны аудитории участников и очевидцев боевых действий на Кавказе и в Черноморском регионе. В 1961 году один из ветеранов 18-й армии сообщал Брежневу в своем письме: «Наш однополчанин Георгий Соколов написал хорошую повесть о малоземельцах, называется она “Нас ждет Севастополь”, в ней картины боев встают как живые»[4].

Это письмо является одним из документов довольно обширного комплекса эпистолярных источников, сохранившихся в архивном фонде Президиума Верховного Совета СССР, должность председателя которого Брежнев впервые занимал в 1960—1964 годах. Здесь можно найти немало писем, свидетельствующих о том, что в то время Брежнев уже являлся неофициальным «патроном» сообщества ветеранов-«малоземельцев», оказывая им различную помощь и содействие[5]. В 1962 году один из боевых товарищей будущего генсека, на полтора десятка лет опережая ход исторических событий, в адресованном ему письме с пометкой «лично» писал:

Я готов эмоционально — творить поэму о комиссаре «Малой земли». Да, Леонид Ильич, дорогой наш товарищ — настало время выпустить в свет такое бессмертное произведение литературы, кино, которое как глыба действительно воспело бы великую мощь и славу русского войска и роль комиссара «Малой земли» в Великой Отечественной войне против гитлеризма[6].

Также в более широком контексте событий Великой Отечественной войны битва за Новороссийск (в том числе и борьба на Малой земле) упоминались в мемуарах высшего (Г.К. Жуков, И.В. Тюленев, Н.Г. Штеменко) и среднего (Н.Е. Басистый, К.И. Воронин, И.В. Шиян) офицерского состава, увидевших свет в 1960-е — начале 1970-х гг. Практически все они были изданы в Военном издательстве Министерства обороны СССР («Воениздат») и имели очень широкий круг читателей (подробнее см.: [Киселев 2014]).

Но в целом на протяжении первого периода нахождения Л.И. Брежнева на посту Генерального секретаря ЦК КПСС героизация его участия в боях на Малой земле, в битве за Новороссийск и других боевых операциях Великой Отечественной войны не приобрела характера целенаправленной и тотальной политико-мемориальной кампании. Публицист А. Хинштейн в своей книге о Брежневе на конкретных примерах показывает, что на первом этапе своего правления в середине 1960-х — начале 1970-х годов сам генсек и его окружение проявляли определенную скромность в освещении военных сюжетов брежневской биографии [Хинштейн 2011: 94—95]. С 1965 года политика государства была сосредоточена на другой, безусловно, более важной стратегической задаче, связанной с кардинальным повышением символического статуса Великой Отечественной войны в советской мемориальной культуре, включая объявление Дня Победы нерабочим праздничным днем, массовое награждение участников войны, юридическое оформление первоначального круга городов-героев. Можно согласиться с утверждением ряда исследователей (см., например: [Митрохин 2003: 114—115, 276—277; Тumarkin 1994: 133—136]), что этот «мемориальный поворот» середины 1960-х годов стал персональным проектом «раннего Брежнева» по укреплению своей политической власти. Проектом, который, как и хрущевская десталинизация, был положительно оценен большей частью советских граждан.

Однако впоследствии стартовала активная кампания по героизации военных страниц биографии советского лидера, фактически направленная на форсированное повышение символического статуса конкретного («малоземельного») эпизода Великой Отечественной войны и его закрепление в общесоюзной мемориальной повестке как одного из центральных событий военной истории. Началом новой активной фазы конструирования «политической памяти» о событиях прошлого «сверху» с помощью коллективных форм усвоения [Ассман 2018: 34—35, 58], по всей видимости, следует считать присвоение звания городов-героев Новороссийску и Керчи в сентябре 1973 года и состоявшийся год спустя и широко освещавшийся в прессе визит Брежнева в Новороссийск для вручения городу ордена Ленина и медали «Золотая Звезда». Осенью 1973 года во время торжественных мероприятий, проходивших в Новороссийске и Керчи, отдельные спикеры «с огромным удовлетворением и гордостью» отмечали «непосредственное и активное участие» действующего Генерального секретаря ЦК КПСС в освобождении не только Кавказа, но и Крыма[7]. В то же время в основных официальных документах по этому вопросу еще проявлялся определенный «мемориальный такт» — нельзя сказать, что военные заслуги советского лидера в них откровенно возвеличивались. Например, в текстах поздравлений трудящимся Новороссийска и Керчи с присвоением статуса городов-героев от имени генсека Брежнева не были прямо упомянуты ни события на Малой земле, ни Керченско-Эльтигенская десантная операция, осуществленная в том числе силами 18-й армии[8].

Новой вехой на пути формирования персонального военного культа Брежнева стало присвоение ему звания маршала Советского Союза (1976), после чего появился анекдот: «“За что Брежнев получил звание маршала Советского Союза?” — “За взятие Кремля…”» [Мельниченко 2014: 287]. Очевидно, именно тогда была перейдена условная «красная линия», после которой мемориальные новации генсека и его окружения стали восприниматься в большей степени негативно, чем позитивно. Февраль 1978 года был отмечен награждением Брежнева предназначенным для полководцев высшего ранга орденом Победы и первой публикацией на страницах журнала «Новый мир» повести «Малая земля», последующие тиражи которой уже в виде отдельного издания составляли десятки миллионов экземпляров.

К сожалению, на основе имеющихся в нашем распоряжении источников мы не можем абсолютно достоверно реконструировать закулисную историю проекта брежневских мемуаров (в том числе «Малой земли»). До сих пор дискуссионным остается вопрос о том, кто именно выступил главным инициатором их создания и насколько активным было участие самого генсека в работе над текстами. Так, в относительно недавно опубликованных дневниковых записях Л.И. Брежнева и рабочих записях его секретарей отсутствует информация, которую можно было бы использовать для реконструкции механизма создания приписываемых ему мемуаров, за исключением одной краткой записи, относящейся к другому автобиографическому произведению: «…читал материал — 1 главу Жизнь по заводскому гудку»[9] (25 августа 1977 года). Что же касается непосредственно Малой земли и одноименного произведения, то в брежневских дневниках есть только несколько записей, содержание которых свидетельствует лишь о повышенном внимании к данной теме после публикации первой части (псевдо)мемуаров: «Говорил с тов. Могиливцом — о Малой земле» (9 февраля 1978 г.), «Долгих о поездке в Испанию… Хотят издать на своем языке книжку — “Малая земля”» (10 мая 1978 года), «Позвонить т. Медунову — поблагод[арить] за сувенир песни о Малой Земле» (8 мая 1979 года)[10].

В условиях отсутствия подробных и более объективных источников, нежели мемуарные свидетельства, можно утверждать лишь то, что замысел издания брежневских воспоминаний возник в конце 1976-го — начале 1977 годов (по одной версии, у него самого, по другой — у К.У. Черненко). Несмотря на разное время публикации, все произведения цикла создавались практически одновременно, и автором литературной основы непосредственно «Малой земли» являлся публицист, писатель, заведующий отделом публицистики журнала «Новый мир» Аркадий Сахнин. Общая литературная редакция всех произведений цикла в едином стиле, по всей видимости, осуществлялась журналистом «Известий», одним из самых популярных советских очеркистов того времени Анатолием Аграновским [Филиппов 2015; Шаттенберг 2018: 18—23]. Причем истинное авторство приписываемых Брежневу мемуарных произведений стало негласным достоянием общественности еще задолго до весны 1980 года, когда генсеку была торжественно вручена Ленинская премия за достижения в области литературы и искусства. Уже 4 апреля 1979 года советский литературный критик Игорь Дедков сделал такую запись в своем дневнике: «Авторство, выходит, такое: “Малая Земля” — А. Сахнин, “Возрождение” — А. Аграновский, “Целина” — А. Мурзин. И не единой встречи с главным Автором»[11].

Также из мемуарных источников известно, что важную идейно-организационную роль в создании брежневского мемуарного цикла сыграли Генеральный директор ТАСС Леонид Замятин и его заместитель Виталий Игнатенко [Филиппов 2015]. О выбранной ими за основу концепции брежневской биографии и расстановке соответствующих акцентов свидетельствует опубликованный под их авторством весной 1977 года в журнале «Искусство кино» сценарий документального фильма «Повесть о коммунисте», где события 1943 года показаны таким образом:

Малая земля. Небольшой клочок земли — всего 28 квадратных километров — кадры фронтовой хроники возникают внезапно: это хроника боев малоземельцев.

225 дней боев под ливнем пуль, тоннами бомб стояли насмерть малоземельцы. На эту истерзанную землю приходилось более двух с половиной тысяч бомбовых ударов в день...

Мы видим: вместе с солдатами сражался комиссар Брежнев. У него, как у всех коммунистов-малоземельцев, была одна привилегия — быть впереди, в атаке, в бою. Здесь политкомиссар был тяжело ранен... Здесь терял своих друзей-однополчан. Здесь, на передовой, вручал партбилеты...

Л.И. Брежнев участвовал в разработке плана освобождения Новороссийска…[12]

Именно эти тезисы в развернутом и намного более эпическом изложении легли в основу сюжетного плана первой повести брежневской автобиографической трилогии 1978 года.

Всесоюзная «осанна» Ильичу Второму

Обретение текста «Малой земли» открыло новый этап информационно-политической кампании, связанной с актуализацией событий Великой Отечественной войны в желаемом контексте. Брежневские произведения не только издавались на десятках языков народов СССР и иностранных языков, но и тиражировались в формате аудиокниги на грампластинках, а также регулярно транслировались по радио. Кроме того, изучение автобиографических произведений Брежнева было включено в учебные программы подготовки школьников (начиная с уроков чтения в 1-м классе)[13] и студентов. Их содержание активно использовалось при создании произведений искусства различных жанров, в лекционной и туристско-экскурсионной работе. По инициативе центральных и региональных партийных органов в 1978 году повсеместно проводились совещания, собрания и читательские конференции по обсуждению повести «Малая земля» и других произведений брежневского цикла. Ими были охвачены все социальные и профессиональные группы населения СССР, ведь, как утверждалось, «небольшая по объему книга Леонида Ильича подобна неиссякаемому роднику, ключевой водой из которого могут утолить жажду миллионы и миллионы людей. Ее с интересом читают воин и хлебороб, ветеран и пионер…»[14].

Выборочное знакомство со стенограммами такого рода мероприятий показывает, что они могут служить прекрасными образцами «высокой» позднесоветской риторики. Опытные ораторы из числа государственных и партийных деятелей, руководителей различного ранга и представителей общественности действительно как будто соревновались между собой в прославлении генсека, который «прошел славный путь от политрука до Маршала Советского Союза, Председателя Совета Обороны»[15]. В докладах выступающих Брежнев предстает сначала как «несгибаемый комиссар, прошедший по дорогам войны от первого залпа до последнего салюта», а затем как «солдат мира», на которого обращено внимание всего прогрессивного человечества[16]. Собравшиеся принимали резолюции, в которых единогласно выражали «благодарность Леониду Ильичу Брежневу за то, что он при всей его гигантской занятости устройством судеб мира, огромной работе на первых партийном и государственном постах нашел время и возможность поделиться с народом своим человеческим и душевным опытом»[17].

В ходе научно-практической конференции по обсуждению произведений «Малая земля» и «Возрождение», состоявшейся в городе-герое Керчи 8 мая 1978 года, один из выступавших здесь ветеранов-малоземельцев без каких-либо конкретных подтверждающих примеров перечислил множество комплиментарных характерных черт полковника Брежнева, якобы проявившихся еще в военные годы. Леонид Ильич представлялся образцом стойкости, мужества, отваги, «большого ума человеком», руководителем с колоссальными организаторскими способностями, «человеком доброй души и необыкновенной простоты… обладающим необыкновенной способностью и умением располагать к себе массы людей, подчинить их своей воле, ценить достоинства людей, постоянно о них заботиться и поднять их на любое дело, на любое сражение»[18].

Очевидно, что такое откровенное возвеличивание политрука-«пассионария» во многом представляло собой несколько адаптированное присвоение набора идеальных качеств, присущих культовому образу Владимира Ильича Ленина, который, по справедливому утверждению Алексея Юрчака, в позднесоветский период являлся основным, господствующим идеологическим символом (master signifier), стоящим над всеми другими символами и высказываниями [Юрчак 2014: 186]. Здесь следует отметить, что преемственность и взаимосвязь культовых образов двух Ильичей в советской пропаганде были особенно ярко обозначены в 1973 году, когда в процессе обмена партийных документов КПСС на имя Ленина был выписан символический партбилет № 1, тогда как Брежнев получил партбилет № 2 [Шаттенберг 2018: 552]. В советской анекдотической традиции ответом на это стал, например, такой анекдот: «Брежнев решил поставить конный памятник Ленину напротив Большого театра с надписью: “Ильичу Первому — Ильич Второй”» [Мельниченко 2014: 296].

Но в отличие от связанных с Лениным революционных событий, которые, уйдя из области «живой» коммуникативной памяти, стали частью более догматичной и мифологизированной культурной памяти [Болтунова 2017: 127][19], события Великой Отечественной войны, в том числе на Малой земле, на тот момент имели огромное количество очевидцев. И если почитать официальные стенограммы обсуждений первых шедевров брежневского мемуарного цикла, то создается впечатление, что все участвующие в них ветераны-«малоземельцы» единодушно восторгались их «объективным отражением реальной действительности» и «правдивостью повествования о всем пережитом воинами...»[20]. Однако современные воспоминания некоторых участников заставляют усомниться в достижении такого единодушия на непубличном уровне. Например, можно привести такую характерную цитату из интервью участника войны Лукьяна Зинова, которое было записано в 2013 году и размещено на сайте «Я помню»:

Помню, когда вышла «Малая земля» ее начали везде обсуждать, особенно подчеркивая выдающуюся роль Брежнева. А в районе нас трое было, кто примерно в тех местах воевал, и как-то нас пригласили на встречу. <…>

А перед тем как выступать, я набросал текст выступления, отнес его в райком, но мне его там весь переделали, исправили… Но я все равно по-своему выступал, рассказывал, как было. Потом меня тоже спросили: «А вы Брежнева видели?» — «Я же был простой командир взвода. Что я мог видеть кроме своего участка обороны в 200—300 метров?!» <…>

Зато после нас выступал один председатель колхоза. Их часть всего девять дней была в составе 18-й Армии и непосредственно в тех боях не участвовала. Он сам тогда в звании старшины был, но он как начал: «Брежнев он такой, такой, такой…» — аж стыдно было слушать его…[21]

Что же касается фронтовиков, боевое прошлое которых никак не было связано с Малой землей, то у них данная кампания вызывала еще более негативную, хотя и скрытую реакцию. Например, в своих впоследствии опубликованных дневниках ажиотаж вокруг малоземельных событий критически оценивали достаточно высокопоставленные участники войны, лично знавшие Брежнева, — генерал-полковник и «куратор» советских космонавтов Николай Каманин (9 мая 1978 года)[22] и заместитель заведующего Международным отделом ЦК КПСС Анатолий Черняев (29 апреля 1978 года; 13 мая 1979 года)[23].

В целом народная оценка попыток поставить фигуру политрука Брежнева в один ряд с «Вождем мирового пролетариата» и «Генералиссимусом Сталиным» дается в таком анекдоте: «Ленина оплакивало все человечество, Сталина — вся страна, Брежнева, когда он умрет, будет оплакивать вся Малая земля» [Мельниченко 2014: 293].

О руководящей и направляющей роли политруков

«Малоземельная» политико-идеологическая кампания конца 1970-х годов, инициированная и стимулируемая партийными органами страны, едва ли имела целью только лишь поднятие персонального авторитета Брежнева. При знакомстве с источниками не остается сомнения, что пропагандистская цель этой кампании была шире и заключалась в попытке повышения общественного авторитета коммунистической партии путем позиционирования ее как институционального организатора, обеспечившего победу Советского Союза в Великой Отечественной войне. Сам Брежнев не только солидаризировался с этой концепцией, в основу которой была положена триада: героический народ — героическая партия — героический политрук (с вариативной последовательностью элементов), но и стал ее неотъемлемой частью. 7 сентября 1974 года, выступая на торжественном приеме во время посещения города-героя Новороссийска, он начала свою речь перед собравшимися такими словами:

Я сегодня шел обратно на катере из Геленджика и смотрел на берег. Где-то здесь «Малая земля», другие укрепления. И на всем этом протяжении стояли наши войска и против них враг. Как могли выдержать люди, как выдержал я? Ведь надо было выдать партбилет, заменить ушедших и много-много других забот. Я думаю, если бы не наша великая ленинская партия, если бы не было людей, которые работали с бойцами, очень трудно было бы победить такого коварного и сильного в то время врага. Поэтому я предлагаю тост за партию Ленина, за беспредельную веру коммунистов, наш народ, которые верили в партию, шли на такой подвиг, который совершал народ, его героическая партия[24].

Здесь следует напомнить, что статья 6 новой редакции Конституции СССР (1977) впервые прямо провозглашала, что КПСС является руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций. Хотя на этапе обсуждения конституционного проекта это положение неоднократно становилось объектом скрытой от широкой аудитории критики со стороны рядовых советских граждан[25]. Экстраполяция этого положения на события Великой Отечественной войны требовала декларирования ключевой роли коммунистической партии в победе над фашистской Германией и ее союзниками. И героическая эпопея фронтового политрука Брежнева, по всей видимости, представлялась партийным идеологам очень удачным биографическим примером для обоснования этого весьма ангажированного тезиса. Не случайно в тексте «Малой земли» выделен целый тематический блок [Брежнев 1980: 23—28], специально посвященный политической работе на фронте, где, в частности, говорилось:

И если учесть, что боевой дух войск всегда признавался важнейшим фактором стойкости войск, то именно политработнику было доверено самое острое оружие в годы войны. Души и сердца воинов закалял он, без чего ни танки, ни пушки, ни самолеты победы нам бы не принесли <…> Стало быть, главным нашим [политработников. —А.П.] оружием было страстное партийное слово, подкрепленное делом — личным примером в бою. Вот почему политические работники стали душой[26]Вооруженных Сил. Разумеется, они участвовали в подготовке наступательных или оборонительных операций, без них не обходилась разработка планов военных действий [Брежнев 1980: 24—25].

В широкой трактовке это могло быть отнесено ко всем бойцам-коммунистам (в литературе об истории боев за Малую землю даже сформировалось клише, по которому «малоземельцев» называли «трижды коммунистами»), но в первую очередь к находившимся на фронте политическим работникам: «политотдельцам, политрукам, комсоргам, агитаторам» [Брежнев 1980: 25]. Однако именно этот тезис вызывал сильное общественное раздражение. Открыто высказаться об этом смог писатель-фронтовик, автор повести «В окопах Сталинграда» Виктор Некрасов, который к тому времени уже эмигрировал из СССР во Францию:

Я же все из того же далекого своего Парижа, прочитав «Малую землю»… хочу поблагодарить Л.И. Брежнева за то, что он, кроме всего, рассказал мне о том, чего я не заметил на войне, хотя и провоевал три года (увы, не от начала до конца, как Брежнев) — оказывается, выиграли-то войну политработники, они всегда на два шага впереди нас были. А мне-то ошибочно казалось, что километров за пять позади нас[27].

Все смешалось в Цемесской бухте…

В своем выступлении на Радио «Свобода» летом 1978 года Виктор Некрасов критически оценил брежневскую «Малую землю» как тревожный, но исторически обусловленный и закономерный симптом состояния советского общества в период «застоя»:

Всем же критикующим творчество Л.И. Брежнева, завидуя или негодуя, огорчаясь или высмеивая, — скажу одно — он, Леонид Ильич, безусловно, «памятник воздвиг себе нерукотворный»… Называйте этот вид творчества как угодно — жвачкой, торжеством штампа, литературой передовиц, бесстыдным самохвальством или просто враньем, а все происходящее вокруг возрождением культа личности при отсутствии личности — но так или иначе, это памятник, памятник самому унылому, серому, безличному и беспросветному периоду в истории России[28].

Соглашаясь с тезисом о том, что «малоземельная» кампания действительно была глубоко созвучна своему времени, хотелось бы понять, какие именно характерные черты «застойной» эпохи проявляются в ней? Причины «мемориального фиаско» «позднего Брежнева» и его окружения, на наш взгляд, достаточно разноплановы и могут быть рассмотрены с позиций как диахронной, так и синхронной перспективы. Некоторые из них относятся к общим процессам развития советской исторической памяти, в то время как другие — к более широким коллизиям и противоречиям данного периода советской истории.

Инспирированная «сверху» публичная эйфория вокруг событий на Малой земле нарушала сложившуюся до этого на протяжении нескольких десятилетий при Сталине, Хрущеве и самом Брежневе систему пространственных координат на символической «карте памяти» о Великой Отечественной войне, где ключевую роль играли такие города-герои, как Москва, Ленинград, Сталинград, Севастополь. Свидетельством этого несоответствия представлений «о месте, где ковалась Победа», может служить, пожалуй, самый известный из анекдотов на «малоземельную» тематику: «Вопрос в анкете: “Воевали ли на Малой земле или отсиживались в окопах под Сталинградом?”» [Мельниченко 2014: 294].

В индивидуально-эмоциональном выражении это противоречие ярко иллюстрируется цитатой из интервью 2006 года военного врача, участника боев за Новороссийск Рахмиэля Ситницкого, который вообще отрицал личное участие Брежнева в боевых действиях на Малой земле:

Никогда Брежнев на Малой земле не был! В 70-е годы борзописцы и лизоблюды просто «отрабатывали свой хлеб» и сочиняли приятные байки для услады вождя КПСС. Еще раз скажу, бои на Малой земле были страшными и ожесточенными, люди вели себя геройски, но эти бои не были грандиозным сражением ВМВ [Второй мировой войны. — А.П.].

Помню, в то время начали толпами рыскать журналисты, военкоматчики, придурошные пионеры с просьбой — «Вы воевали в 18-й Армии под Новороссийском. Расскажите нам о боях на Малой земле».

Я их всех культурно отправлял подальше. Мне было стыдно от того, что идут именно ко мне, а не к моему соседу Николаю Иванову, потерявшему ногу под Москвой в 1941, или не к моему товарищу Гене Кацу, герою-разведчику, или к тысячам другим[29].

С другой стороны, имел место явный когнитивный диссонанс между традиционным и внедряемым образом творца/творцов Победы. Если в первые послевоенные годы этот титул фактически был монополизирован Сталиным, то впоследствии, на фоне процессов десталинизации, он персонифицировался скорее в образе «маршала Победы» Георгия Константиновича Жукова. При этом наметившаяся в годы «оттепели» и раннего «застоя» переоценка мемориальных ценностей способствовала также постепенной деперсонификации образа победителя и признания таковым (хотя и с определенными оговорками) советского народа в целом [Бордюгов 2010: 175—197; Копосов 2011: 90—104; Кукулин 2005: 630—645]. И в этих условиях, как наглядно демонстрирует приведенная выше цитата Виктора Некрасова, попытка закрепить статус «творца Победы» за коммунистической партией, персонифицируемой в канонизируемом образе политрука Брежнева, не могла не вызывать отторжения. В этом контексте уместно также вспомнить известную историю о том, что при подготовке своей книги «Воспоминания и размышления» (1969) Жуков якобы был принужден включить в текст эпизод о своей несостоявшейся встрече с находящимся в гуще боевых действий на малоземельном плацдарме полковником Брежневым для обсуждения морально-психологического состояния бойцов на этом участке фронта (подробнее см., например: [Хинштейн 2011: 85—91]). Естественно, что этот сюжет был воспроизведен и в «Малой земле» [Брежнев 1980: 20—21], в результате чего возник анекдот: «Сталин по прямому проводу маршалу Жукову перед наступлением: “Все правильно, Георгий Константинович, начинайте. Впрочем, отставить. Я еще должен посоветоваться с полковником Брежневым…”» [Мельниченко 2014: 294].

Но также общественный скепсис по поводу достигшей гипертрофированных форм шумихи вокруг «Малой земли», безусловно, являлся и следствием более широких общественно-политических и социально-экономических процессов того времени. Здесь проявилась негативная реакция общества на догматизацию советской идеологии и рутинизацию общественно-политической жизни, а также на подробно охарактеризованное выше стремление внедрить в сознание масс непопулярный тезис о «руководящей и направляющей роли» коммунистической партии и аффилированных с ней функционеров в достижении Великой Победы. Хотя публичная критика и развенчание этого тезиса стали возможны лишь в годы поздней «перестройки» (подробнее см.: [Бордюгов 2010: 208—210]).

Особенное раздражение все описанное выше вызывало на фоне становящихся все более очевидными социально-экономических проблем страны, которые Брежнев и его окружение не могли эффективно решать, несмотря на свои выдающиеся достижения в прошлом. Как отмечал в своем дневнике Игорь Дедков весной 1978 года: «Если судить по теленовостям, то нет у нашего народа в последний месяц более важного дела, чем безудержная хвала, хуже того — безумная хвала сочинениям и их автору»[30]. На этом фоне естественной реакцией представляется появление анекдота: «“Что такое сверхскромность?” — “Выиграть войну, поднять страну, возродить страну и двадцать лет об этом молчать”» [Мельниченко 2014: 292].

Не следует также забывать и о дуализме образа Брежнева как руководителя СССР, который проявляется во множестве эго-источников. По сложившейся традиции вполне вменяемый и деятельный «ранний Брежнев» в воспоминаниях современников обычно противопоставляется пассивному, больному, безвольному, с трудом передвигающемуся и говорящему «позднему Брежневу», «анекдотическое» восприятие образа которого стало доминирующим именно со второй половины 1970-х годов, то есть накануне и во время «малоземельной» кампании[31]. Не случайно в то время появился анекдот: «“Можно ли назначить Брежнева генералиссимусом?” — “Можно, если он сумеет выговорить это слово”» [Мельниченко 2014: 287]. С известной долей допущения можно констатировать, что первый этап осуществленного в брежневский период «мемориального поворота» по отношению к памяти о Великой Отечественной войне (1965-й — начало 1970-х годов) отличался от его второго этапа (середина 1970-х — начало 1980-х) примерно так же, как «ранний Брежнев» от «позднего Брежнева». На этом фоне впоследствии оформится устойчивое представление о том, что героизация «Малой земли», как гротеск и симптом, могла стать возможной только вследствие полной деградации личности Брежнева в сочетании с корыстными мотивами его окружения. В «перестроечные» годы на страницах газеты «Новороссийский рабочий» один из читателей старшего поколения недоумевал, «как мог “трижды коммунист”, честный и храбрый офицер Брежнев Л.И. превратиться в гражданского труса, в автора застоя… и других государственных безобразий»[32].

Наконец, провал данной мемориально-идеологической кампании был обусловлен двойным непризнанием апокрифичности самой повести «Малая земля». Мало того, что сомнение вызывала достоверность описываемых в ней событий («Все, что было не со мной, помню»), но также едва ли даже искренние симпатизанты генсека могли верить в подлинность его персонального авторства относительно данного литературного произведения. Ведь знаменитый фрагмент, где политрук Брежнев заменяет убитого пулеметчика и в исступлении косит ряды бегущих в атаку фашистов [Брежнев 1980: 42—43], по своей форме слишком напоминал сюжет из голливудского боевика, но при этом по своей стилистике соответствовал лучшим образцам советской военно-исторической литературы. В результате появился, например, анекдот, в котором обыгрывается такой возможный диалог в книжном магазине: «У вас есть “Малая земля”, “Целина” и “Возрождение”?» — «Фантастика — в соседнем зале» [Мельниченко 2014: 292].

Осознанно или неосознанно истинные литературные авторы «Малой земли», описывая окончательное освобождение Новороссийска советскими войсками, переиначивали знаменитую фразу из «Анны Карениной»: «все смешалось в Цемесской бухте» [Брежнев 1980: 33]. Действительно, мемориальные процессы середины 1970-х — начала 1980-х годов, происходившие вокруг Малой земли и военного прошлого Брежнева, вскрыли целый комплекс проблем позднесоветского общества, не связанных только лишь с личностью стареющего генсека и коллективной памятью о Великой Отечественной войне. В результате задуманная как значимый и эффективный инструмент «настройки» позднесоветской исторической памяти «малоземельная» кампания в реальности стала нарицательным примером сокрушительного «мемориального фиаско». Именно поэтому, разделяя утверждение В. Некрасова о повести «Малая земля» как о важном источнике по истории эпохи «застоя», все же следует видеть в ней большее, чем (псевдо)героическую сагу, плод удовлетворения больного самолюбия или литературную мистификацию.

Библиография / References

[Ассман 2004] — Ассман Я. Культурная память. Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М.: Языки славянской культуры, 2004.

(Assmann J. Das kulturelle Gedächtnis. Schrift, Erinnerung und politische Identität in frühen Hochkulturen. Moscow, 2004. — In Russ.)

[Ассман 2018] — Ассман А. Длинная тень прошлого: Мемориальная культура и историческая политика / Пер. с нем. Б. Хлебникова. 2-е изд. М.: Новое литературное обозрение, 2018.

(Assmann A. Der Lange schatten Der Vergangenheit. Erinnerungskultur und Geschichtspolitik. Moscow, 2018. — In Russ.)

[Болтунова 2017] — Болтунова Е. «Пришла беда, откуда не ждали»: как война поглотила революцию // Неприкосновенный запас. 2017. № 6. С. 109—128.

(Boltunova E. «Prishla beda, otkuda ne zhdali»: kak voina poglotila revoliutsiiu // Neprikosnovennyi zapas. 2017. № 6. P. 109—128.)

[Бордюгов 2010] — Бордюгов Г.А. Октябрь. Сталин. Победа. Культ юбилеев в пространстве памяти. М.: АИРО-ХХI, 2010.

(Bordiugov G.A. Oktiabr’. Stalin. Pobeda. Kul’t iubileev v prostranstve pamiati. Moscow, 2010.)

[Брежнев 1980] — Брежнев Л.И. Малая земля. М.: Политиздат, 1980.

(Brezhnev L.I. Malaia zemlia. Moscow, 1980.)

[Киселев 2014] — Киселев И.В. Образ Малой земли в отечественной исторической памяти // Экономика. Право. Печать. Вестник Кубанского социально-экономического института. 2014. № 1. С. 56—65.

(Kiselev I.V. Obraz Maloj zemli v otechestvennoj istoricheskoj pamjati // Jekonomika. Pravo. Pechat’. Vestnik Kubanskogo social’no-jekonomicheskogo instituta. 2014. № 1. P. 56—65.)

[Копосов 2011] — Копосов Н. Память строгого режима. История и политика в России. М.: Новое литературное обозрение, 2011.

(Koposov N. Pamiat’ strogogo rezhima. Istoriia i politika v Rossii. Moscow, 2011.)

[Кукулин 2005] — Кукулин И. Регулирование боли (предварительные заметки о трансформации травматического опыта Великой Отечественной / Второй мировой войны в русской литературе 1940—1970-х гг.) // Память о войне 60 лет спустя: Россия, Германия, Европа / Под ред. М. Габовича. М.: Новое литературное обозрение, 2005. С. 617—658.

(Kukulin I. Regulirovanie boli (predvaritel’nye zametki o transformatsii travmaticheskogo opyta Velikoi Otechestvennoi / Vtoroi mirovoi voiny v russkoi literature 1940—1970-kh gg.) // Pamiat’ o voine 60 let spustia: Rossiia, Germaniia, Evropa / Ed. by M. Gabovich. Moscow, 2005. P. 617—658.)

[Мельниченко 2014] — Мельниченко М. Советский анекдот (указатель сюжетов). М.: Новое литературное обозрение, 2014.

(Mel’nichenko M. Sovetskii anekdot (ukazatel’ siuzhetov). Moscow, 2014.)

[Митрохин 2003] — Митрохин Н. Русская партия: движение русских националистов в СССР. 1953—1985 годы. М.: Новое литературное обозрение, 2003.

(Mitrokhin N. Russkaia partiia: dvizhenie russkikh natsionalistov v SSSR. 1953—1985 gody. Moscow, 2003.)

[Стрекалов 2018] — Стрекалов И.Н. Последняя Конституция Советского Союза. К вопросу о создании. М.: Алгоритм, 2018.

(Strekalov I.N. Posledniaia Konstitutsiia Sovetskogo Soiuza. K voprosu o sozdanii. Moscow, 2018.)

[Филиппов 2015] — Филиппов А. Живописцы «Малой земли». Как создавались воспоминания Л.И. Брежнева (2015) // https://lenta.ru/articles/2015/02/07/brezhnev/ (дата обращения: 10.12.2018).

(Filippov A. Zhivopistsy «Maloi zemli». Kak sozdavalis’ vospominaniia L.I. Brezhneva (2015) // https://lenta.ru/articles/2015/02/07/brezhnev/ (accessed: 10.12.2018).)

[Хинштейн 2011] — Хинштейн А. Сказка о потерянном времени. Почему Брежнев не смог стать Путиным. М.: ОЛМА Медиа Групп, 2011.

(Khinshtein A. Skazka o poteriannom vremeni. Pochemu Brezhnev ne smog stat’ Putinym. Moscow, 2011.)

[Шаттенберг 2018] — Шаттенберг С. Леонид Брежнев. Величие и трагедия человека и страны. М.: Политическая энциклопедия, 2018.

(Schattenberg S. Leonid Breschnew. Staatsmann und Schauspieler im Schatten Stalins. Eine Biographie. Moscow, 2018. — In Russ.)

[Юрчак 2014] — Юрчак А. Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение / Предисл. А. Беляева; пер. с англ. М.: Новое литературное обозрение, 2014.

(Yurchak A. Everything Was Forever, Until It Was No More: The Last Soviet Generation. Moscow, 2014. — In Russ.)

[Davis 2018] — Davis V. Myth Making in the Soviet Union and Modern Russia: Remembering World War Two in Brezhnev’s Hero City. London: I.B. Tauris, 2018.

[Тumarkin 1994] — Тumarkin N. The Living & The Dead: The Rise and Fall of the Cult of World War II in Russia. New York: Basic Books, 1994.