Инь Лю, Михайлова М.В. Творчество хозяйки «нехорошей квартиры», или Феномен Е.А. Нагродской.

М.: МГУ, Филологический факультет, 2018. — 526 с. — 100 экз.

Тем, кто берется писать монографии о полузабытых писателях, не вписанных в канон даже мелким шрифтом, всегда приходится начинать с оправданий и процедур легитимации предмета своего научного интереса.

Плодовитая писательница, дочь Авдотьи Панаевой, жена масона В.А. Нагродского, хозяйка салона с литературно-мистическим уклоном Евдокия Аполлоновна Нагродская (1866—1930) была в начале XX в. любимицей публики, автором бестселлера «Гнев Диониса» (1910), что уже делает ее феноменом, достойным изучения, даже несмотря на то, что критика относилась к ее творчеству сдержанно, разбавляя злую иронию снисходительностью к дамским слабостям и причудам.

Авторы, чьи книги попадают в центр читательского внимания, делаются объектом пусть и недолгого, но всеобщего интереса и раскупаются, как горячие пирожки, безусловно, важный объект истории литературы и социологии культуры. Интересно понять, какие болевые проблемы своего времени эти книги затронули и с помощью каких приемов и средств именно этому автору удалось добраться до сердца и кошелька читателя. Будут ли результатом такого анализа выводы о профессиональных достоинствах писателя или о вкусах публики, об удачных приемах рекламной кампании или о социальных фобиях — в любом случае подобное исследование не лишено глубокого смысла.

Другая мотивация для научного воскрешения забытых и полузабытых писателей связана с возникновением новых исследовательских парадигм. Появление, например, таких методологических направлений, как экокритика, постколониальные или гендерные исследования, создало возможность для перечтения многих произведений, в которых с помощью другой аналитической оптики обнаружились не замеченные ранее смыслы и значения.

Авторы рецензируемой монографии доцент Института иностранных языков Юго-Западного университета Китайской Народной Республики Инь Лю и профессор филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова М.В. Михайлова знают об описанных выше исследовательских подходах и упоминают о них во Вступлении к своей работе, но выбирают более традиционный и компромиссный путь «реабилитации» творчества Нагродской. Они задаются целью включить творчество писательницы «в панораму литературной жизни писателей “второго ряда”, в творчестве которых с наглядностью обнаруживаются не только определяющие тенденции эпохи, но и те элементы, которые не получили широкого распространения, однако в латентном виде оказали воздействие на литературный процесс» (с. 12). Инь Лю и М.В. Михайлова стремятся дать многосторонний анализ дореволюционного творчества Нагродской, подробно анализируя романы «Гнев Диониса», «Борьба микробов», «У бронзовой двери», «Белая колоннада», «Злые духи», «Житие Олимпиады-девы», а также малую прозу из периодики и сборников 1911 и 1913 гг.

Для того чтобы показать место Нагродской в литературном процессе, авторы исследуют указанные выше тексты в нескольких контекстах: Нагродская и другие женщины-писательницы начала XX в.; Нагродская и философские идеи времени (Ницше, Вейнингер, Вяч. Иванов, присвоенные и перекодированные символизмом идеи и образы античности, аполлоническое и дионисийское); Нагродская и идеологический роман, идеи и символы, связанные с масонством; Нагродская и феминизм, гендерные стереотипы, концепция «новой женщины»; Нагродская и готическая традиция, жанр таинственной, мистической повести; Нагродская и традиция игровой иронической прозы (гротескное развенчание, стилизация, пародирование, демифологизация).

Такое «стереоскопическое» изучение творчества Нагродской убеждает в том, что популярность писательницы не была случайной, ибо ей удавалось понятно и занимательно обсуждать весьма сложные и актуальные философские проблемы, таким образом приобщая к ним свою читательскую аудиторию. При этом, как убедительно демонстрируют авторы монографии, тематический диапазон писательницы был достаточно широк, и она не чуждалась эстетических и жанровых экспериментов.

Согласно сформулированной во Введении задаче, М.В. Михайлова и Инь Лю стремятся вписать творчество Нагродской в литературный процесс, указывая на ее связи с предшественниками, переклички и споры с современниками и — иногда — на возможные следы знакомства с текстами Нагродской в произведениях писателей следующих поколений. В этом смысле особенно любопытен анализ фантастического рассказа «Он» (1911) о встрече женщины с дьяволом[1]. Это произведение сопоставляется с текстами А. Чехова «Черный монах» и В. Брюсова «Ночное путешествие», с одной стороны, и с романом М. Булгакова «Мастер и Маргарита» — с другой. Авторы высказывают осторожное предположение, что рассказ Нагродской мог быть одним из источников знаменитого романа. В монографии указывается на множество тематических и сюжетных параллелей между двумя текстами, изображающими визит Князя тьмы в человеческий мир, а на с. 276—277 приводится список почти дословных совпадений, которые, по словам исследователей, «невозможно объяснить одним лишь сходством идейного замысла и общими источниками» (с. 276). Авторы формулируют свои выводы осторожно, не делая безапелляционных утверждений, однако, на наш взгляд, выявленные параллели интересны в любом случае. Даже если предположить, что Булгаков не знал текста Нагродской, проведенное сопоставление дает богатый материал для обсуждения вопросов о том, каким образом идеи и мотивы, «носящиеся в воздухе» времени, усваиваются и трансформируются в текстах разного жанра, разного уровня, написанных с разных гендерных перспектив и в разных контекстах.

Как уже отмечалось выше, стремление изучать тексты Нагродской в многообразных контекстах является принципиально важным, можно сказать, ключевым для авторов методологическим подходом. Но приходится отметить, что если тексты писательницы проанализированы тщательно и подробно, то контексты воссозданы с разной степенью полноты и часто определяются как общеизвестные с помощью отсылок к словарям или учебникам.

Между тем ключевые для обсуждения творчества Нагродской контекстуальные понятия не всегда очевидны и общеизвестны. Это касается, например, представлений о масонстве или феминизме.

Проблеме художественного воплощения масонских идей в творчестве Нагродской посвящена отдельная глава, однако то, какой именно смысл вкладывают авторы в понятие масонства, остается, на мой взгляд, не совсем проясненным. Имеют ли они в виду масонство как организацию со своими ритуалами, четкой структурой и иерархией, где роль и место женщины достаточно проблематичны, или речь идет исключительно о системе идей? Каких идей? Авторы убедительно показывают, что для Нагродской важны темы нравственного совершенствования, любви, добродетели и самопожертвования. Но почему эти мотивы обязательно должны определяться как «предмасонская база идеологии» (с. 132)? Почему добродетельное поведение и нравственное совершенствование непременно должны трактоваться как «потенциал носителя масонской идеологии» (с. 138) и «элементы масонского сознания» (с. 144)? Почему любовь героини к животным «является знаком расширения рамок масонского общества за счет включения в него всех живых существ» (с. 157)? Почему если второстепенные персонажи занимаются благотворительностью, то в этом надо «уловить признаки масонского сознания» (с. 158) или «масонские импульсы» (с. 160)? На мой взгляд, убедительных ответов на эти вопросы через анализ текстов, а не через отсылки к масонскому следу в биографии Нагродской исследование не дает, за исключением раздела, посвященного роману «Белая колоннада», где действительно демонстрируется использование Нагродской масонской символики. Возможно, что Нагродская не только пропагандировала идеи масонства, как утверждают авторы, но и перекодировала, трансформировала их, но как и каким образом — это, на мой взгляд, остается не до конца проясненным.

Еще более интересным и важным контекстом для творчества писательницы является так называемый «женский вопрос». В тексте монографии неоднократно обсуждается отношение Нагродской к современному ей феминизму, к концепции «новой женщины» и к существующим гендерным стереотипам, и авторы приходят к выводу, что Нагродская резко полемизировала с радикальными феминистками (с. 106), которые отрицали материнство, нравственность и не имели практической программы (с. 106, 121). Один из разделов третьей главы называется «Опровержение гендерных стереотипов и радикальных феминистских воззрений».

Но о каком феминизме идет речь? Где, в каких теоретических сочинениях, публицистических статьях или художественных произведениях были точно и ясно сформулированы идеи феминизма, которые «опровергает» Нагродская? Как определялись в то время гендерные стереотипы? Существовала ли какая-то единая концепция феминизма и «новой женщины»? Все эти вопросы не имеют однозначных ответов. Собственно, и анализ романов и рассказов Нагродской в рецензируемой монографии показывает, что писательница не столько высказывала в них свое отношение к уже существующим и готовым, четко сформулированным концепциям, сколько сама была активной участницей артикуляции этих проблем, процесса их обсуждения и выработки. Она была одной из тех женщин-писательниц, которые заговорили о феминизме не только в социальном (борьба за избирательные права и т. п.), но и в философском, культурном контексте, поднимая вопросы о половой идентичности, возможностях и границах гендерного выбора и самоопределения и т.п.

Из этого можно сделать вывод, что в некоторых социокультурных сюжетах начала века роль Нагродской была значительной и в чем-то даже пионерской. В обоснованности такого мнения убеждает не только рецензируемый научный труд, но и чтение двух текстов писательницы, которые включены в монографию в качестве приложений. Это переведенная с французского пьеса «Женщина и дьявол. Масонская легенда в двух картинах» и текст романа «У бронзовой двери» с восстановленными путем обратного перевода с немецкого (по лейпцигскому изданию 1912 г.) цензурными купюрами опубликованной в России версии.

Читая этот текст, написанный в неожиданно современной форме сценария или синопсиса, удивляешься смелости и остроте обсуждаемых в нем проблем. Что такое пол? Может ли человек сам выбирать свой пол? Как такой выбор связан с категориями вины и ответственности? Является ли насилие непременным компонентом страсти и желания? Провокативна ли красота?

И сами поднятые в романе вопросы, и форма их обсуждения у Нагродской оказываются настолько современными, что временами кажется, что читаешь комментарии в ленте фейсбука. Это еще раз убеждает в мысли, что подробное исследование творчества писательницы, предпринятое авторами рецензированной монографии, весьма своевременно и обоснованно.