ИНТЕЛРОС > №159, 2019 > Гамлет с пистолетом, или Поэтика повелительности Александр Жолковский
|
1. [1] Папа [2] славился своими остротами и розыгрышами. Многие смешные истории, пережитые и рассказанные им, выложены — в его устном исполнении — на Ютубе и у меня на вебсайте [3]. Некоторые другие я привожу в виньетках и в воспоминаниях о нем [4]. Но эпизод, о котором пойдет речь, кажется, остался незаписанным и непроанализированным. Где-то на рубеже 30-х годов папа, молодой профессор Московской консерватории, плыл на пароходе (сегодня мы бы сказали, «совершал круиз») по Волге в веселой интеллигентной компании, то ли отправившейся вместе с ним из Москвы, то ли образовавшейся вокруг него по ходу путешествия. Однажды разговор на палубе зашел о Шекспире, и папа поразил собеседников, заявив, что в нашей стране гамлетовский вопрос решен и решен окончательно, так что ответ известен каждому милиционеру. — Решен? Как решен? Почему милиционеру? Неужели каждому? — посыпались вопросы. Папа отвечал, что его тезис легко проверить, поставив соответствующий эксперимент, причем в самых что ни на есть объективных условиях российской глубинки — в ближайшем пункте пароходного маршрута. Следующей остановкой был, кажется, Саратов. Как только пароход ошвартовался, толпа молодежи во главе с папой устремилась в город и на первой же площади бросилась к стоявшему на перекрестке милиционеру — с криками: — Быть? Не быть? Быть или не быть? Товарищ милиционер, как по-вашему, быть или не быть? Как и рассчитывал папа, милиционер, увидев шумную толпу, бегущую к нему через площадь, нарушая правила уличного движения, замахал своим полосатым жезлом и стал повторять, постепенно повышая голос: — Давайте не будем, товарищи, давайте не будем!.. Давайте не будем!.. Так опытным путем был получен совершенно однозначный ответ на гамлетовский вопрос [5]. Эту историю охотно рассказывал сам папа, а потом пересказывал я, и она неизменно пользовалась успехом у публики, не вызывая никаких вопросов — в том числе у папиных сверстников, свидетелей эпохи. Но вот недавно я поведал ее в обществе своих совсем молодых аспирантов из России и наткнулся на озадаченную реакцию: что-то не сработало. Я стал выяснять, чтó именно, и оказалось, что современным носителям русского языка не знаком идиоматический оборот давайте не будем, являвшийся стандартной формулой обращения представителей власти к народу в 30-е годы прошлого века и в последующие десятилетия, включая годы моей юности и зрелости, но теперь, по-видимому, совершенно вышедший из употребления [6]. А поскольку именно фразеологическая устойчивость и, значит, высокая предсказуемость этого оборота лежит в основе рассматриваемого хеппенинга, образуя его, так сказать, замковый камень [7], то без нее неизбежно рушится все здание. Замечу, кстати, что в прошлое сегодня ушел не только этот фразеологизм, но до какой-то степени и самый институт милиции, почти десяток лет назад (в 2011 году) мутировавшей (правда, в основном, вербально) в полицию. Так что перипетии вокруг ответа на гамлетовский вопрос образца 1930 года — все эти слова, слова, слова — покрылись почти непроницаемой патиной времени. 2. Немножко поскребем ее и попробуем наметить схему порождения папиного перформанса. За отправную точку можно взять гамлетовское Быть или не быть, а можно милицейское Давайте не будем. Две эти идиомы очевидным образом связывает общий компонент — to be / быть. Однако в одном случае это полнозначная лексема — главный бытийственный глагол английского, русского и большинства других языков, а в другом — глагол вспомогательный, чисто служебная, фразеологически прихотливая тень первого [8]. Их приравнивание представляет собой смелый переносный ход — троп, известный под названием «каламбур». Действительно, соль всякого каламбура как раз и состоит в соотнесении двух очень далеких друг от друга сем, соотнесении, которое формально подсказывается случайным совпадением означающих, а содержательно оправдывается неожиданной связностью возникающей смысловой конструкции. В результате парадоксальное утверждение предстает одновременно и убедительным (мотивированным, натурализованным), и сугубо условным, шуточным, игровым (ибо мотивированным лишь словесно). Именно таков сюжет, в который вместе с принцем датским вовлекается провинциальный советский постовой, гамлетовскими и вообще какими бы то ни было философскими вопросами вряд ли заморачивающийся, свою реплику выпаливающий, явно не задумываясь и тем откровеннее выдавая автоматическую репрессивность своей должности и олицетворяемой ею власти. Сведéнию двух идиоматических оборотов в единое построение способствует также модальный, то есть виртуальный, нереальный, статус обоих высказываний. У Гамлета это, прежде всего,
Реплика же милиционера виртуальна уже потому, что выдержана в императиве. Соотнеся в том или ином порядке эти два высказывания друг с другом, мы получаем эффектную — по форме и по сути — каламбурную пару Вопрос-Ответ, а дальше либо разыгрываем, либо воображаем (и в любом случае потом пересказываем) эту небольшую экзистенциальную пьесу, запускаемую одной идиомой — классической шекспировской, а завершаемую другой — актуальной советской. При этом, если гамлетовская фраза в основном лирична, медитативна, поскольку произносящий ее сосредоточен на себе [9], то милицейская, напротив, принципиально драматична, сценична, ибо предполагает минимум двух действующих лиц — как то и свойственно императивам. Драматический потенциал повеления вытекает из его сущности: словесной попытки одного из участников акта коммуникации продиктовать поведение другого. В какой-то мере этот речевой акт является перформативным, поскольку, произнося императив, говорящий меняет реальную ситуацию: ставит себя в позицию отдавшего повеление и ожидающего от собеседника его исполнения. Но поскольку самим произнесением императива такое исполнение отнюдь не осуществляется [10], да и не гарантируется, постольку реальные последствия отдачи повеления остаются открытыми. Диапазон складывающихся возможностей определяется двумя полюсами: с одной стороны, повелевающий заинтересован в неукоснительности исполнения, с другой, сознавая его проблематичность, склонен вуалировать жесткость своей позиции. 3. Этой двойственностью установок объясняется тяготение подобных ситуаций к иносказательности — переносному употреблению слов, фигурам речи, тропам. Одновременно и как бы отдается приказ, и делается вид, что это, собственно, не приказ, а так, информация к сведению. Для этого откровенная повелительность заменяется всякого рода косвенными побуждениями, держащимися в пределах изъявительного или, в крайнем случае, сослагательного наклонения. Недвусмысленно прямые императивы — это формы повелительного наклонения (стой; иди; садись; проходите; пойдемте; пусть он съездит) или выступающие в той же роли инфинитивы (встать; сидеть; разойтись; взять его). В некоторых устойчивых оборотах самый глагол опускается, но категоричность повеления остается вписанной — фразеологически, контекстно и интонационно — в остальную часть формулы (бегом; назад; марш; руки вверх; левой, левой). Но широк ассортимент переносных побуждений, строящихся на игре соответствующих грамматических категорий. Распространенный случай, хорошо известный из теории речевых актов, — объективное, в изъявительном наклонении, то есть в типично констативном, а не перформативном модусе речи, описание ситуации, призванное ненавязчиво подтолкнуть собеседника к желательному для говорящего действию. Таковы, например, слова, обращаемые к слуге (или иному зависимому партнеру): Что-то сегодня холодно, — с целью побудить его, угадав не высказанное прямо желание хозяина, совершить нужное тому действие: в зависимости от контекста разжечь камин, принести теплые туфли, подать шубу и шапку… Известны и типовые приемы подрыва подобной игры в лукавую имплицитность повелений. Таковы формально корректные, но подчеркнуто неисполнительные ответы на наводящие вопросы — типа: Не знаете ли вы, который час? — Знаю. — Не можете ли сказать мне? — Могу… и т.д. Вспоминается остроумный ответ одного студента-филолога [11] на подразумеваемую просьбу другого закрыть окно (в холодном помещении во время поездки в колхоз на картошку): — Тебе не кажется, что из окна сильно дует? — Do it yourself! Ответ не только каламбурный, но и билингвальный, причем в филологически шикарную иноязычную форму облечено именно обнажение повелительности, обраткой прилетающее к любителю дипломатичных иносказаний [12]. Или вот другая история, тоже немного макароническая. Ее рассказал мне, насколько помню, Игорь Мельчук, в свое время подслушавший разговоры пленных немцев, занятых в Москве на каких-то ремонтных или строительных работах под началом русского прораба. Прораб не очень владел немецким, но как-то они понимали друг друга. Во всяком случае, немцы твердо выучили русскую формулу, означавшую объявление прорабом обеденного перерыва, — перформатив, которым производился переход от работы к отдыху и трапезе. Но как-то раз прораб все тянул с долгожданным объявлением, это продолжалось уже долго, и тогда немец, игравший роль десятника, любитель порядка, обратился к прорабу с небольшой дипломатической тирадой: — Ist es nicht gerade Zeit, Herr Kommandant, «Job tvoju mat’» zu sagen? (в буквальном переводе: «Не подошло ли, пожалуй, время, господин начальник, сказать: «Ё. твою мать!»?) Всех извивов этой витиеватой фразы прораб, возможно, не понял, но ключевую формулу, конечно, опознал и ритуальную отмашку на обеденный перерыв дал. 4. Русский язык располагает богатым репертуаром грамматических тропов — конструкций, в которых одна форма переносно употребляется вместо другой: Юлия Цезаря окружают заговорщики, и впоследствии у него насчитают более двадцати ран; Выхожу я вчера из дома и вижу...; Бывало, не заснешь, если в комнату ворвется муха или заскребет мышонок в углу (наст. и буд. вр. — в значении прош.). Завтра мы идём в театр; Летом я еду в Крым (наст. в роли буд.). Ни одна ветка не шелохнется, лишь иногда птица вспорхнёт из кустов (буд. в роли наст.). В занимающей нас императивной сфере примечателен грамматический троп, формулирующий побуждение, то есть нечто, по определению нацеленное на будущее, в совершенном виде прошедшего времени, то есть как нечто уже свершившееся, так сказать, не допуская и мысли об ином развитии событий. В зависимости от контекста и интонации эта побудительная форма может звучать мягко, поощрительно, ср.: Так, открыл ротик, деточка, показал язычок (врач — осматриваемому ребенку). Ну, ребятки, ручками похлопали, ножками потопали и побежали, побежали! (воспитательница в детском саду). Пошли, девочки! (запомнившаяся из какого-то советского фильма команда руководительницы женского ансамбля своим танцовщицам). А может — предельно жестко и унизительно, ср. обращения следователей и тюремщиков к заключенным, знакомые по множеству детективных сериалов:
Все эти побуждения в прош. вр. сов. вида восходят к аналогичным, но менее жесткими, собственно, не императивным, хотя в той или иной степе ни модальным, переносным употреблениям форм прош. вр. Ср.:
А в широком плане они опираются на категорию сослагательного наклонения, в русском языке использующего формы прош. вр. (в сочетании с частицей бы):
При соответствующих условиях сослагательные формы с бы легко обращаются в имплицитные побуждения, ср.:
Все это известные факты русской грамматики. Но один тип побудительных тропов, кажется, до сих пор не попал в поле внимания лингвистов — это употребление наст. вр. гипнотизером, навязывающим свою волю гипнотизируемому, ср.: Вы лежите неподвижно. Ваши глаза слипаются, вы спите. Вы переноситесь в детство. Вы идете по улице, вы видите то-то и то-то. Вы просыпаетесь. Возможно, в грамматический репертуар русского языка стоит ввести особое гипнотическое наклонение… 5. Но вернемся к нашему хеппенингу и вчитаемся в повелительную формулу, примененную типовым милиционером 30-х годов. Она, по определению, диалогична: обращена одним лицом, 1-м, к другому, 2-му, причем множественному (давайте…), то есть к целой группе лиц, в данном случае — к массовке, предусмотрительно прописанной папиным сценарием. Она отчетливо негативна: это побуждение не к действию, а к воздержанию от него. Она скрыто эллиптична: в ней опущен инфинитив того глагола, которым описывалось бы нежелательное и потому пресекаемое действие (не будем что — скапливаться? шуметь? нарушать? безобразничать?). Она подчеркнуто некатегорична, вежлива, уважительна — благодаря «совместности» конструкции: давайТЕ не будЕМ (ср. возможный более резкий вариант: давайТЕ-КА ВЫ не будЕТЕ [нарушать]). На обнажении ложной — сугубо переносной — «совместности» подобных императивов строится целая главка бестселлера конца 30-х годов, программно озаглавленная: «Давайте останемся» [13]. Каков же кумулятивный эффект этих свойств? Диалогизм располагает к театральной динамике и ставит неизбежный для всякой властной ситуации (а чего еще ожидать от повелительности?) вопрос: «кто кого?», разумеется, решаемый властью в свою пользу. Негативность реализует естественную установку власти на стабильность, поддержание порядка, сохранение статус-кво. Благодаря эллипсису «нежелательного» инфинитива на самое видное место выносится вспомогательный глагол (будем), получающий тем самым возможность на равных правах вступить в каламбурную игру с полнозначно бытийственным предикатом гамлетовского монолога (быть). Как эллиптичность, так и некатегоричность придают неоспоримому торжеству власти смягченный, увещевательный — а не карательный — характер. В том же направлении, в сущности, работает и негативность, смазывающая конкретность повеления (для сравнения представим себе «позитивные» и тем самым более «репрессивные/агрессивные» варианты типа: Стоять! Разойдись! Все назад! Марш на тротуар! А ну-ка, покинули проезжую часть!). Так что в целом картинка предстает почти идиллической. Особенно если вспомнить, что в те времена постовые были одеты в ангельски белую форму (хотя, конечно, в темные галифе и сапоги, с темными ремнями и кобурой). ![]() Михаил Кожемякин. Живой журнал Вообще, милиция позиционировала себя как друг человека, — вспомним хотя бы знаменитую строчку Маяковского: Моя / милиция / меня / бережет. Или вдумаемся в троп (опять троп!), которым, по сути, являлось название этого института: милиция. Будучи на деле полицией, облеченной правом принуждать нарушителей порядка к повиновению, соответственно вооруженной и одетой в специальную военного типа форму со знаками различия и т. д., эта организация называлась милицией, то есть как бы добровольным ополчением граждан, готовых встать на защиту свобод, добытых в ходе революции [14]. Игриво позволительным — рискованным, но, ввиду своей легкомысленной каламбурности, чисто фигуральным — предстает и весь описанный хеппенинг в целом. Tropes, tropes, tropes. За замечания и подсказки автор признателен Михаилу Безродному, И.А. Мельчуку, И.А. Пильщикову, А.А. Раскиной и Н.Ю. Чалисовой. [1] Онлайн доступны разные версии шуточной песенки «Ходит Гамлет с пистолетом», различающиеся, в частности, разными ударениями в слове Гамлет, например Александра Волокитина с группой «Последний переулок» (https://www.youtube.com/watch?v=qk7KPPh3-QM; запись 11.12.2002) и Влада Чёрного (https://www.youtube.com/watch?v=GFaBF5xgCJA; слова Глеба Ситько «в соавторстве с народом»; в клипе использованы кадры из фильмов Козинцева, Дзефирелли, Майкла Алмерейда, Тома Стоппарда, Джона Мак-Тирнана). [2] Мой отчим Лев Абрамович Мазель (1907—2000). [3] См.: Мазель Л. Устные рассказы. Съемка Михаила Аркадьева, 1997 (https://www.youtube.com/watch?v=JfOK5j__nVQ&feature=youtu.be); «Фуга» — устная новелла Л.А. Мазеля о борьбе самолюбий в Московской консерватории 1930-х годов; записана А.Е. Петровым (1994), звуковой файл отделан М.А. Аркадьевым (2018) (https://www.youtube.com/watchv=jhH2kGTdyWM&feature=youtu.be) [4] См.: Жолковский А.К. Из воспоминаний (Отмечая 100-летие Л.А. Мазеля) // Музыкальная академия. 2007. № 3. С. 91—100 (https://dornsife.usc.edu/alexander-zholkovsky/bib189/); Он же. Звезды и немного нервно. М.: Время, 2008. С. 21—54 (https://dornsife.usc.edu/alexander-zholkovsky/zvezdy-vrem/); см. также его рассказ «Ессентуки, 1952» (https://dornsife.usc.edu/alexander-zholkovsky/mazel) и мой разбор (https://dornsife.usc.edu/alexander-zholkovsky/mazlt126). [5] До рождения Дмитрия Александровича Пригова (1940—2007) оставался еще десяток лет, до создания им «Апофеоза милицанера» (1978) — полвека (см.: http://modernpoetry.ru/main/dmitriy-prigov-apofeoz-milicanera). [6] О тогдашней популярности этой формулы свидетельствует ее попадание в заголовки двух более или менее одновременных эстрадных программ: ленинградского капустника, или устного альманаха, «Давайте не будем», написанного и поставленного Ю.И. Рестом-Шаро (1907—1984) во второй половине 30-х гг. в театрике при ленинградском Доме писателей (со вступительным словом перед спектаклями выступал Евгений Шварц; см.: Шварц Е.Л. Телефонная книжка. М.: Искусство, 1997. С. 386— 387, 609); и одноименного капустника, разыгранного в апреле 1939 года третьекурсниками Киевского театрального института Е.И. Березиным (1919—2004; сценический псевдоним Штепсель) и Ю.Т. Тимошенко (1919—1986; псевдоним Тарапунька); эта программа была привезена в Москву на I Всесоюзный конкурс артистов эстрады, где заняла первое место, в частности благодаря диалогам опытного театрального осветителя (Березина) с наивным сельским милиционером (Тимошенко). Театрализованный устный альманах под тем же названием выпускался И.М. Меттером (1909—1996) и А.А. Хазиным (1912—1976) в Ленинграде в годы оттепели (https://peoplelife.ru/305285). А в кинокомедии «Три плюс два» (1963) режиссера Генриха Оганесяна есть реплика, ставшая мемом (и попадающая в викицитатники): Каждой женщине свойственны черты милиционера. Сначала она говорит: «Давайте не будем!», а потом: «Следуйте за мной!»
[7] Такова в нашей с Ю.К. Щегловым «поэтике выразительности» (во многом наследовавшей идеям Л.А. Мазеля) роль всякого рода «готовых предметов» в мотивировке/натурализации рискованных художественных построений. [8] Так, в более или менее адекватном, хотя, конечно, не идиоматичном, переводе нашей милицейской формулы на английский (типа: Comrades, let us not [do it] или Comrades, let me insist you wouldn’t [do it]) глагол to be не нужен, но может — «теневым» образом — и присутствовать (Comrades, let’s not be [doing that!]). Любопытно, что формы быть и to be восходят к иному индоевропейскому корню, нежели будем, родственное таким словам, как будить и бодрствовать и — Будда. А это значит, что наш главный глагол БЫЛ/ ЕСТЬ/ БУДЕТ оказывается супплетивным не только ввиду очевидной разницы между первым и вторым членами триады, но еще и благодаря совершенно стершейся в сознании современного носителя языка глубинно-этимологической разнице между первым и третьим (фигурирующими в нашем сюжете). [9] По-русски мы говорим о монологе Гамлета, но по-английски это не monologue, то есть длинная реплика, обращенная к кому-то, а soliloquy, произносимое в одиночестве. [10] Не осуществляется — в отличие от того, что происходит в случае классических перформативов, когда (по Дж.Л. Остину) уже само официальное словесное объявление брачующихся мужем и женой реально делает их таковыми. [11] Насколько я знаю, это был А.Е. Сумеркин (1943—2006). [12] Эффектным каламбуром — контрапунктом перформатива и констатива — венчается в фильме Мартина Бреста «Успеть до полуночи» («Midnight Run», 1988) соперничество героя (Роберта де Ниро) с его давним врагом-мафиози, в свое время выгнавшим его из полиции. Организовав арест мафиози федеральными агентами, герой говорит ему: «И еще кое-что, что я вот уже десять лет хочу вам сказать… Вы арестованы (You are under arrest)». В буквальном смысле это констатация того факта, что собеседник находится под арестом. Но это и стандартный перформатив, производящий арест. Именно в таком смысле герой давно хотел озвучить заветную формулу — его мечтой было самому арестовать гангстера. Это ему не удается: с одной стороны, гангстер таки да арестован, герой таки да сыграл в этом ключевую роль, и он таки да мстительно подает желанную реплику, а с другой, все-таки арестовывает мафиози не он, ибо он в должности полицейского не восстановлен, так что перформативной силы его слова не имеют (см.: Жолковский А. Магия слова, или Кто кого // Звезда. 2009. № 12. С. 223—225). [13] Это эпизод с посадкой древнего волшебника в переполненный московский автобус: Уже… Хоттабыч занёс ногу на подножку ... когда из раскрытого окошка высунулся кондуктор и властным голосом произнёс:
Вернуться назад |