ИНТЕЛРОС > №164, 2020 > «Самый неизвестный классик»: механизмы несостоявшейся литературной канонизации Георгия Гребенщикова в 1990—2010-е годы

Александр Горбенко
«Самый неизвестный классик»: механизмы несостоявшейся литературной канонизации Георгия Гребенщикова в 1990—2010-е годы


18 сентября 2020

 

Александр Горбенко (КГПУ им. В.П. Астафьева, доцент кафедры мировой литературы и методики ее преподавания; ИФЛ СО РАН, научный сотрудник Лаборатории вербальных культур Сибири и Дальнего Востока, кандидат филологических наук)

Alexander Gorbenko (Candidate of Sciences in Philology; KSPU named after V.P. Astafiev, docent; IPh SB RAS, Laboratory of the verbal cultures of Siberia and the Far East, researcher)

al_gorbenko@mail.ru

Ключевые слова: Г. Гребенщиков, литературная биография, литературный канон, автоканонизация, национал-консервативное сообщество

Key words: George Grebenstchikoff, literary biography, literary canon, self-canonization, national conservative community

УДК/UDC: 316.7 + 82.0

Аннотация: Статья посвящена истории неудавшейся литературной канонизации Г. Гребенщикова — сибирского писателя, эмигрировавшего в 1920 году. Рассмотрены разноплановые попытки включения фигуры Гребенщикова в литературный канон путем закрепления в литературных словарях, мифологизации его литературной биографии, критических и публицистических концептуализаций писателя как классика сибирской, отечественной, а иногда и мировой литературы. Эти попытки помещения Гребенщикова в ряд классиков русской литературы носили разрозненный и несистематический характер, а образ Гребенщикова, создававшийся в условиях разобщенности различных интеллектуальных групп критиками, литературоведами и журналистами, неминуемо был лишен необходимой для «классика» однозначности символического статуса.

Abstract: The article is dedicated to the history of the failed literary canonization of George Grebenstchikoff, a Siberian writer who emigrated in 1920. Different attempts to include Grebenstchikoff in the literary canon are considered, such as entries in literary dictionaries; the mythologization of his literary biography; and critical and journalistic conceptualizations of the author as a classic author of Siberian, Russian, and sometimes world literature. These attempts to place Grebenstchikoff among classic Russian literature had a scattered and non-systematic character. In addition, Grebenstchikoff’s image, created under the disconnected conditions of different intellectual groups of critics, literature scholars, and journalists, specialists in study of literature and journalists inevitably was devoid of single meaning symbolic status, was inevitably stripped of the coherence of his symbolic status necessary for a “classic author.”

 

Alexander Gorbenko “The Most Unknown Classic”: The Mechanisms of the Would-Be Literary Canonization of George Grebenstchikoff from 1990s—2010s [1]

В последние десятилетия довольно интенсивно исследуются политические функции отечественного литературного канона [Brooks 1981]; его гетерогенная структура [Хрестоматийные тексты 2013]; инструментализация идеи классики в целях самолегитимации в культурном поле [Майофис 2008: 531—599; Разувалова 2015: 180—273]; стратегии и механизмы канонизации конкретных литераторов [Рейтблат 2001; Вдовин, Лейбов 2014], динамика интерпретаций их фигур в школьных учебниках [Бодрова, Вдовин 2014]; история школьных хрестоматий, учебников, программ XIX—XX столетий и набор их идеологических задач [Вдовин, Лейбов 2013; Пономарев 2014; 2017; и др.]

На этом фоне становится заметным дефицит в описании случаев неудачных попыток канонизации литераторов, так и не получивших статус «классиков». Первая сложность, возникающая при работе с фигурами, не принадлежавшими к первому ряду литературы при жизни и не вошедшими в пантеон национальной словесности впоследствии, состоит в том, что понятие «национальный литературный канон» продолжает быть достаточно эфемерной конструкцией (в отличие, например, от более определенного понятия «школьный литературный канон» [2]). Причина тому — сложность устройства феномена, который описывается этим понятием. По словам А. Вдовина и Р. Лейбова, «“большой национальный канон” оказывается иерархически организованным, тексты и авторы здесь меняют свой статус, и эти изменения не всегда могут быть объяснены как внешними воздействиями, так и внутренними качествами текстов» [Вдовин, Лейбов 2013: 9]. В связи с этим кажется труднодостижимой строгая верификация наличия того или иного имени внутри национального канона, поскольку не существует источников, исчерпывающе фиксирующих этот корпус.

Вторая проблема состоит в том, что в современной литературной критике (где эту позицию последовательно предлагает Г. Юзефович) и социологии литературы все чаще звучит мнение о том, что на сегодняшний день процесс выстраивания литературной иерархии остался в прошлом, а читатель, «“[с]канируя” множество текстов, <…> складывает свой собственный уникальный канон <…>» [Вежлян (Воробьева) 2017].

Эта тенденция ослабления символической власти традиционных инстанций литературной канонизации описывает, как кажется, преимущественно случаи формирования персональных или групповых литературных предпочтений. Вместе с тем на участках взаимодействия полей культуры и власти (по П. Бурдьё, чья оптика в данном случае продолжает быть актуальной) сохраняется высокий уровень напряженности дебатов о каноне, особенно если они касаются списка произведений, предназначенных для изучения в школе [3].

Сумма всех этих факторов делает насущным обращение к фигурам второго и более отдаленных литературных рядов, символическим и институциональным перипетиям их произведений и литературных репутаций, особенно тех, которые произошли после распада СССР. Предлагаемая статья ставит целью рассмотреть историю несостоявшейся литературной канонизации Георгия Гребенщикова (1883(?)—1964) в постсоветский период и причины отсутствия его имени в национальном литературном пантеоне.

С самого начала своей писательской карьеры Гребенщиков, сибирский литератор, эмигрировавший в 1920 году, предпринимал систематические автомифотворческие усилия, подчиненные задаче формирования литературной биографии писателя «из народа», необходимой в качестве инструмента для обоснования претензий на особое место в литературном поле. Одной из жизнетворческих стратегий Гребенщикова стала автоканонизация (подробнее об этом см.: [Горбенко 2016: 64—79]).

Закономерным и предсказуемым в этой перспективе стало то, что фигура Гребенщикова, энергичного творца собственного мифобиографического нарратива, последней включенная в пантеон литературы Сибири, и спустя десятилетия после его смерти оказалась мифологизированной более других крупных сибирских литераторов.

В советской науке о литературе Гребенщиков был стигматизирован как «не принявший Октябрьскую революцию». Выразительный пример трактовки, согласно которой отторжение революции обусловило «неизбежное измельчание таланта», содержится в первом томе «Очерков русской литературы Сибири»: «Не приняв Октябрьскую революцию, писатель ушел в эмиграцию. Он не хотел участвовать в происходящей борьбе и гордился своей “независимостью”. <…> Однако это была лишь бравада, призванная скрыть глубокую тоску по родине и чувство одиночества» [Очерки 1982: 539].

По идеологическим причинам издание книг Гребенщикова в СССР до начала 1980-х годов было невозможно. Поэтому имя Гребенщикова принадлежит к числу «возвращенных». Причем это возвращение литератора отечественному читателю, регулярно констатируемое исследователями в 1990— 2000-е годы (ср. программное название статьи [Казаркин 2010]), происходило довольно медленно и спорадически, соседствуя с сожалениями по поводу несправедливого забвения наследия писателя [Якимова 1993: 56; Смирнов 1997: 46; Закаблукова 2003]. Эту парадоксальную ситуацию точно охарактеризовал В. Распутин, писавший в предисловии к изданию гребенщиковского романа «Былина о Микуле Буяновиче»: «Он вернулся и не вернулся. В конце 1980-х годов, когда открылось великолепное богатство литературы Русского зарубежья, Гребенщиков не попал в первый ряд <…>» [Распутин 2005: 298].

В уже цитированных «Очерках» [4], открывающих этап интенсификации изучения литературы региона, Гребенщикову посвящен один из параграфов главы «Сибирская литература 1895—1917 гг.». Начиная с этого издания изучение и биографии, и литературных текстов Гребенщикова, как правило, оказывалось неотделимо от мифологизации его фигуры и разнообразных идеологических импликаций. Одна из ключевых причин этого — тщательно выстроенная автором персональная мифология, в интересующий нас период натурализованная рядом исследователей и популяризаторов (о чем пойдет речь ниже). Одновременно с этим литературная биография Гребенщикова становится объектом символических проекций пишущих о нем и неизбежно инструментализируется.

В советский период имя писателя практически не индексировалось в таких важнейших формах существования канона, как литературные словари и энциклопедии — к примеру, ни в одном из изданий Большой советской энциклопедии, ни в Литературном энциклопедическом словаре (1987) не содержится никакой информации о Гребенщикове.

В 1990—2000-е годы, когда книги Гребенщикова начинают издаваться в России, его имя закрепляется в энциклопедиях и словарях, посвященных как литераторам Сибири [Яновский 1997: 51—52] и диаспоры [Макаров 1994; 1997; Соколов 2002], так и русской литературе XX века в целом [Казак 1996: 114; Коростелев 2000]. Выходом за пределы «сибирского», «эмигрантского» и «современного» (XX век) историко-литературных контекстов стало включение статьи о Гребенщикове в словарь «Русские писатели. 1800—1917» [Ершов, Кучерская 1992], обусловленное «инклюзивной» спецификой этого словаря, создатели которого постарались поместить в него статьи о максимально широком круге отечественных литераторов.

В то же время в университетских учебниках по русской литературе первой половины XX века Гребенщиков упоминается лишь эпизодически или не упоминается вовсе. В учебниках, учебных пособиях и монографиях, посвященных литературе русской эмиграции, ситуация также существенно не меняется (см., например: [Михайлов 1995; Агеносов 1998; Литература русского зарубежья 2012]). Принципиально важно, что, насколько нам известно, ни в одной из этих работ нет «медальонного» раздела, посвященного Гребенщикову.

Важнейшие для процесса литературной канонизации шаги — издание собраний сочинений — в случае Гребенщикова пришлись лишь на последние полтора десятилетия. В 2006—2007 и 2013 годах были изданы четырех- и шеститомное собрания сочинений Гребенщикова, отредактированные и прокомментированные барнаульской исследовательницей Т. Черняевой.

Контрастным по отношению к этим вполне стандартным шагам примером стал предшествующий выходу указанных изданий уникальный жест «народной», «низовой» канонизации Гребенщикова — выпуск барнаульским энтузиастом А. Фирсовым под его собственной редакцией на рубеже 1990— 2000-х в домашних условиях тридцатитомного собрания сочинений Гребенщикова, существующего в нескольких экземплярах и не предназначавшегося для продажи [5].

В дальнейшем перипетии писательского символического статуса были связаны с более привычными процедурами, находящимися в сфере активности литературных критиков и литературоведов. Практически сразу после отмеченного «возвращения» Гребенщикова российскому читателю возникают два типа концептуализации писателя. Во-первых, Гребенщиков аттестуется как «последователь» классиков отечественной словесности — Л. Толстого, Достоевского, Горького. Курьезным апофеозом конструирования этой филиации можно считать сделанное в документальном фильме «Гонец» (2009, реж. Р. Шишина) предположение литературоведа А. Макарова и кинорежиссера Р. Григорьевой о том, что Достоевский «вымолил» Гребенщикова для русской литературы, нуждавшейся в настоящем писателе «из народа».

Во-вторых, автора «Чураевых» называют «забытым классиком» или «самым неизвестным русским писателем-классиком», как его охарактеризовал барнаульский писатель и публицист А. Родионов [Родионов 2009]. В этом же ряду находится и высказывание главного редактора «Роман-газеты» Ю. Козлова: «Георгий Гребенщиков начинал как прекрасный народный писатель, его ставили в один ряд с Максимом Горьким. И если бы его судьба сложилась по-другому, то это был бы писатель, не менее известный, чем все наши классики, о которых мы с таким восхищением говорим» [6].

Очевидно, что в пресуппозиции этого типа рассуждений лежит «аксиологическое» [Гронас 2001: 14—15] понимание классики как корпуса текстов, которым имманентно и независимо от социально-культурных факторов присущи эталонные этические, эстетические и интеллектуальные свойства. Только при таком эссенциалистском понимании классики можно предположить, что «классический» текст может оказаться «забытым» или «неизвестным».

В 2000-е годы сибирские литературоведы, стремясь обосновать понятие «сибирской классики», связывают его именно с Гребенщиковым. Так, томский филолог А. Казаркин считает, что Гребенщиков (наряду с Астафьевым и Распутиным) является «первым претендентом на звание сибирского классика» [Казаркин 2007: 42]. Более категоричную и неточную с историко-литературной точки зрения интерпретацию предложил В. Ганичев, с 1994 по 2018 год бывший председателем Правления Союза писателей России, а в позднесоветском прошлом «один из “вождей” русских националистов» [Митрохин 2003: 255]. В предисловии ко второму постсоветскому изданию «Чураевых» он писал: «С Георгия Гребенщикова началась сибирская проза» [Ганичев 2006: 5].

Кульминацией рассуждений о месте автора «Чураевых» внутри различных литературных (суб)полей можно считать декларации о его принадлежности к пантеону уже не только сибирской, но и национальной или даже мировой литературы. По словам красноярской исследовательницы Т. Закаблуковой, его имя «вошло в историю мировой литературы XX века как одного из самобытных и талантливых ее представителей» [Закаблукова 2003: 11] [7]. Казаркин же заявлял, что «[о] романе “Чураевы” уже говорят как о вкладе в русскую и мировую литературу» [Казаркин 2010: 281], не приводя примеров, иллюстрирующих этот тезис.

Впрочем, градус оценок масштаба гребенщиковского таланта был высок уже к исходу 1990-х годов, когда публицист К. Смирнов в статье с выразительным названием «Новое имя в ряду великих писателей» оперировал известным апокрифом и утверждал, что Гребенщиков мог стать первым русским нобелевским лауреатом по литературе, но «отказался от своего выдвижения в пользу Бунина» (у которого, по мнению Смирнова, были гораздо менее весомые шансы) [Смирнов 1997: 45]. Показательно, что в фундаментальной работе Т. Марченко «Русские писатели и Нобелевская премия», более трети которой посвящено именно Бунину и обстоятельствам вручения ему премии, реконструированным с большой тщательностью и скрупулезностью [Марченко 2007: 291—527], Гребенщиков упоминается лишь один раз в сноске.

Все более гиперболизирующиеся оценки гребенщиковского таланта не изменили положения дел, поскольку они, как правило, не выходили за пределы предисловий к публикациям произведений Гребенщикова, а также научных и публицистических работ о его творчестве. Поэтому высказанное новосибирским литературоведом Л. Якимовой пожелание включить в пересматривающиеся в начале 1990-х годов школьные программы публицистическую книгу Гребенщикова «Гонец. Письма с Помперага», «с тем, чтобы заставить ее работать в полную силу заложенного в ней духовного содержания» [Якимова 1993: 60], не было реализовано [8]. Произведения автора «Гонца» и в дальнейшем не вошли ни в основные школьные программы и учебники, ни в «Обязательный минимум содержания основного общего образования по литературе», ни в «Кодификатор ЕГЭ по литературе», т.е. не стали частью школьного канона [9].

Как видно из приведенных примеров, изучение и популяризация наследия Гребенщикова локализованы преимущественно в Сибири (Барнаул, Иркутск, Красноярск, Новосибирск, Томск). Это обстоятельство связано, в первую очередь, с тем, что большинство писателей-«традиционалистов», к которым причислял себя и Гребенщиков, концентрируется на репрезентации «родных» локусов, чем объясняется «сосредоточенность региональной филологии на территориально “своем” авторе» [Разувалова 2015: 33].

В случае Гребенщикова именно эта специфическая черта отечественной науки о литературе, с одной стороны, противоречит стремлению критиков и ученых выступить в роли агентов литературной канонизации изучаемого автора, с другой же — коррелирует с тенденцией мифологизации некогда «забытого» литератора усилиями исследователей, культуртрегеров и журналистов, решавших негласную задачу выбора второго «алтайского классика» и вольно или невольно превращавших Гребенщикова, вслед за В. Шукшиным, в «территориальный литературный “бренд”» [10].

Шеститомное собрание сочинений Гребенщикова 2013 года закономерно образует своеобразную пару с собранием сочинений Шукшина (2009): оба «юбилейных» издания, оформленных в одной стилистике и приуроченных, соответственно, к 80-летию со дня рождения Шукшина и 130-летию со дня рождения Гребенщикова, были выпущены в Барнауле по заказу и при финансовой поддержке местной Администрации.

Характерно, что в ходе «Голосования за символы Года культуры в Алтайском крае», предложенного на официальном сайте края, за Шукшина был отдан 1651 голос, а за Гребенщикова — 184 [11]. Впрочем, в алтайских СМИ встречается и такая схема литературного «наследования»: «Достоевский — Гребенщиков — “деревенщики” (Шукшин и Распутин)». Эта трактовка, отчасти снимающая оттенок «вторичности» Гребенщикова по отношению к Шукшину и возвращающая к обсуждавшейся выше схеме филиации, была предложена режиссером Р. Григорьевой — автором фильмов по произведениям Достоевского и Шукшина (см.: [Герасимова]). На волне сопоставления Гребенщикова и Шукшина возникали также попытки объединения их на основании «общности» судьбы, заключающейся в «искренн[ей] люб[ви] к своей малой родине» [12].

Следующий этап популяризации и мифологизации Гребенщикова был связан с празднованием Года литературы в России. Из серии материалов, приуроченных к празднованию, выделяется опубликованный в начале марта 2015 года ролик, в котором уполномоченный по правам человека в Алтайском крае Б. Лапин читает отрывок из повести «Егоркина жизнь», сопровождая его своим комментарием: «… произведения Георгия Гребенщикова — это классика русской литературы. Прочтите — не пожалеете» [13]. Вскоре на канале «Россия 1 — Алтай» вышла передача о Гребенщикове, в которой были воспроизведены ключевые элементы фабулы гребенщиковского мифобиографического нарратива. В одном из сюжетов программы Т. Черняева говорит о том, что «критика <…> высоколобых интеллигентов» из дворян «абсолютно <…> не приняла» вышедший в парижских «Современных записках» первый том «Чураевых». Далее автор закадрового текста именно этой «плохой критикой» — «резки[ми] высказывания[ми] Зинаиды Гиппиус и ее друзей, не принимавших в свой круг чужаков (а Гребенщиков, писатель-самоучка из беднейшей семьи, был именно таким)» — объясняет «вынужденный» отъезд писателя в Америку [14].

Эти примеры демонстрируют тенденцию натурализации персонального мифа писателя, обусловленной доверием комментаторов к гребенщиковской версии собственной биографии. Сам Гребенщиков утверждал, что в его разрыве с частью русской эмиграции «сильно виноваты сами собратья в Европе», излагая в письме к И.А. Бунину от 31 марта 1939 года свою версию причин этого разлада так:

Куприн, если Вы заметили, первый написал обо мне в «Возрождении» ошеломивший меня пасквиль <…> Г-жа Гиппиус писала обо мне явно недоброжелательные строки в «Совр[еменных] записках». Милюков не принял моего рассказа в «Посл[едние] нов[ости]». Алданов уклонился от участия в журнале, который я здесь затевал, правда к лучшему, т[ак] к[ак] здесь ничто порядочное долго существовать не может [Бунин и Гребенщиков 2002: 249—250].

Эта версия была выстроена Гребенщиковым по стандартным лекалам конструирования мифа, который, согласно точной формулировке А. Рейтблата, всегда требует «существенно отойти от действительного положения дел, проигнорировав одни факты и существенно подкорректировав информацию о других» [Рейтблат 2014: 338]. Так обстояло дело и в случае с Гребенщиковым. Достаточно напомнить, что, «[а]ктивно включ[ившись] в жизнь русских писателей в Париже» [Черняева 2010: 172], Гребенщиков стал заметной фигурой в литературе русской диаспоры; его «Чураевы» печатались в престижных парижских «Современных записках»; среди его рецензентов (пусть и не всегда доброжелательных) были З. Гиппиус, Ю. Айхенвальд, Г. Струве.

Вместе с тем, устойчивость обсуждаемой конструкции, вопреки существующим документированным контраргументам, демонстрирует силу влияния персонального биографического мифа Гребенщикова на последующие поколения исследователей и популяризаторов прозаика, подпавших под воздействие этого нарратива и неизбежно превращающихся в его апологетов.

Праздничные мероприятия 2015 года в совокупности с «юбилейным» шеститомником не привели к реактуализации читательского и академического интереса к фигуре Гребенщикова, который очевидным образом упал к началу 2010-х годов. Эта тенденция хорошо видна на примере серии сборников статей «Алтайский текст в русской культуре». Если в первом из них (2002) содержался специальный раздел «Творчество Г.Д. Гребенщикова», насчитывавший шесть статей (кроме того, в этом выпуске были опубликованы два эпистолярных текста писателя), то в шестом (2015) таких статей только три. Общее количество статей и публикаций, входящих в первый выпуск, — семнадцать, т.е. гребенщиковедческие штудии составляют более трети. В шестом же выпуске, насчитывающем сорок одну статью, число работ о Гребенщикове — менее одной десятой тома. Напротив, статьи исследователей Шукшина в первом сборнике отсутствовали, а в шестом их уже было шесть, что также укладывается в логику обозначенного процесса оттеснения Гребенщикова в нишу «малого» классика автором «Любавиных». К концу 2010-х годов ситуация изменилась, но не кардинально: в восьмом выпуске «Алтайского текста» (2019) Шукшину было посвящено тринадцать работ, а Гребенщикову — шесть.

Разноплановые примеры популяризации фигуры Гребенщикова продолжаются, по-прежнему сосредоточиваясь главным образом в Барнауле и соседних сибирских городах. так, важной частью «гребенщиковских» мероприятий 2017 года стала серия лекций С. Манскова в рамках проекта «Кафедра» на телеканале «Россия 24. Алтай». В изложении исследователя, предлагающего стандартный набор мифологем о Гребенщикове, писатель предстает как образцовый носитель «русского духа», несправедливо притесняемый «окружающим литературным миром», «приревновавшим» к его «читательскому и… финансовому успеху» [15]. В октябре 2017 года в рамках Дней культуры Алтайского края в столичном книжном магазине «Москва» прошла презентация ряда региональных изданий, в числе которых был и шеститомник Гребенщикова [16], а в московском музее «Дом Бурганова» был поставлен бюст писателя работы А. Бурганова. Наконец, в эти же дни на сайте Алтайского государственного университета появился текст «Георгий Гребенщиков: жизнь и творчество», сопровожденный характеристикой писателя как «забытого русского классика» [17].

Однако на данный момент совокупность мероприятий, направленных на популяризацию, мифологизацию и, в конечном счете, литературную канонизацию Гребенщикова, а также предложения включить его произведения в школьные программы, прогнозы литературоведов и критиков относительно вхождения имени писателя в национальный литературный пантеон или даже констатации его статуса «классика» не принесли желаемого результата. Показательно, что в недавнем выпуске «Сибирского филологического журнала» (2018. № 1) появился тематический блок под уже привычным названием «Г.Д. Гребенщиков: забытый классик».

 

На сегодняшний день, как кажется, можно констатировать, что сравнительно многочисленные, но не систематизированные попытки включения фигуры Гребенщикова в канон отечественной словесности оказались неудачными и в широком символическом, и в более конкретном, институциональном плане. Книги Гребенщикова не стали частью «ядра» «большого национального канона». Среди факторов, обусловивших такое положение дел, выделяются три основных.

Как хорошо известно, разговор о необходимости поиска принципиально иных, нежели выстраивание ряда «литературных генералов», способов написания истории литературы был начат еще формалистами. В одной из недавних статей об этой по-прежнему не решенной проблеме напомнил М. Липовецкий:

Авторы новых историй, кажется, не допускают мысли о существовании различных — нетоталитаризирующих — историй [литературы — А.Г.]; что отражается и на структуре литературного образования, остающейся практически неизменной с 1970-х годов. История литературы, как и тридцать лет назад, воображается линейным процессом, происходящим главным образом в Москве и Петербурге (Ленинграде), в полной изоляции как от мировых тенденций, так и от других форм русской культуры [Липовецкий 2012].

Это соображение может быть проиллюстрировано множеством конкретных примеров. Так, по наблюдению М. Павловца, «во всех советских учебниках, в большинстве учебных изданий и в нормативных документах 1990—2000-х годов обязательно присутствует литература других народов СССР—РСФСР, чего не скажешь о большинстве учебников последних десятилетий» [Павловец 2016а: 85]. Иными словами, важные декларации необходимости создания принципиально новых историй литературы (которые стали бы продуктивной альтернативой «москво-/петербургоцентричному» историко-литературному нарративу), прозвучавшие в постсоветское время, продолжают быть скорее проектами, нежели систематически реализуемой методологической установкой. Кажется очевидным, что этот дефицит, остающийся невосполненным, является следствием неизменно усиливавшейся в 2000—2010-е годы политической централизации.

Вторая причина связана с тем, что на протяжении интересующих нас десятилетий не было выработано единой магистральной стратегии или нескольких отчетливых стратегий канонизации писателя. Эта ситуация вполне ожидаема, поскольку в 1990-е годы произошел процесс сегментации и дезинтеграции поля отечественной литературной критики, ставший «центральным структурообразующим фактором постсоветской критики» [Кукулин, Липовецкий 2011: 635— 636]. Как отмечают И. Кукулин и М. Липовецкий, «в 2000-х годах ситуация начинает меняться, но очень медленно» [Там же: 636].

Наконец, третья причина — временный упадок символического веса национал-консеравтивных кругов, пришедшийся на существенную часть интересующего нас периода. В отличие от писателей-«неопочвенников», чье превращение в региональный «литературный “бренд”» не помешало ключевым фигурам «деревенской прозы» занять свое место в национальном литературном каноне, имя Гребенщикова вошло лишь в пантеон литературы Сибири, причем по-прежнему зачастую воспринимается скорее не как самоценная и автономная величина, а в качестве сибирского «аналога» классиков русской литературы или «второго Шукшина».

Образ Гребенщикова, формируемый критиками, литературоведами и журналистами в условиях атомизации различных интеллектуальных групп, неминуемо стал амбивалентным, лишенным необходимого для «классика» незыблемого масштаба символического статуса и более или менее стабильной литературной репутации. Фигура недавно возвращенного литератора интерпретируется как минимум двояко: это, повторим, и «классик», чье несправедливое забвение обусловлено внеэстетическими причинами, и сибирский «аналог» национальных классиков. Очевидно, что концептуализации типа «сибирский Горький» или «второй Шукшин» несут в себе отчетливую семантику вторичности, что противоречит самой логике включения в литературный канон, который, будучи мнемотехнической системой, «избавляется от эпигонов» [Гронас 2001: 69]. Вместе с тем, подобные характеристики точно вписываются в отмеченную Б. Дубиным тенденцию оформления «рол[ей] кандидата в классики, “малых” классиков, “забытого” и “возвращенного” классика» [Дубин 2010: 99].

В перспективе обусловленных общностью «родного» региона сопоставлений Гребенщикова и Шукшина становится ясно, что вторичность старшего «земляка» в отечественной литературной иерархии обусловлена, в числе других причин, отличиями идеологической и социокультурной обстановки, в которой происходила канонизация «деревенщиков», от постсоветской эпохи. Как показала А. Разувалова, в «долгие 1970-е» интеллектуалы национально-консервативного сообщества (В. Кожинов, П. Палиевский, Ю. Селезнев и др.), ставшие агентами литературной легитимации писателей-«неопочвенников» (и напрямую связанной с ней самолегитимации), отличались большой консолидированностью и значительным символическим капиталом, обеспечившим успешность канонизации «деревенщиков» (подробнее см.: [Разувалова 2015: 180—273]).

Несложно заметить, что инстанциями литературной канонизации Гребенщикова в 1990—2010-е зачастую выступают тоже представители национально-консервативного лагеря, такие как Распутин, Ганичев или Казаркин, чья статья «Возвращение Георгия Гребенщикова» вышла в журнале «Наш современник». Поэтому назовем в качестве последней причины отсутствия имени автора «Чураевых» в пантеоне национальной литературы утрату консервативно настроенными интеллектуалами в 1990-е годы того влияния, которым они обладали в период середины 1960-х — начала 1980-х, и отсутствие консолидации внутри консервативных кругов в 2000—2010-е.

 

Библиография / References

 

[Агеносов 1998] — Агеносов В.В. Литература русского зарубежья (1918—1996). М.: Терра-Спорт, 1998.

(Agenosov V.V. Literatura russkogo zarubezh’ya (1918—1996). Moscow, 1998.)

[Бунин и Гребенщиков 2002] — И.А. Бунин и Г.Д. Гребенщиков. Переписка / Вступ. ст., публ. и примеч. В.А. Росова // С двух берегов: Русская литература XX в. в России и за рубежом / Под ред. Р. Дэвис, В.А. Келдыш. М.: ИМЛИ РАН, 2002. С. 220—276.

(I.A. Bunin i G.D. Grebenshchikov. Perepiska // S dvukh beregov: Russkaya literatura XX v. v Rossii i za rubezhom / Ed. by R. Devis, V.A. Keldysh. Moscow, 2002. P. 220—276.)

[Вдовин, Бодрова 2014] — Вдовин А.В., Бодрова А.С. Лермонтов в советской школе (1953—1991): канон, идеология, педагогика // Вестник Московского университета. Филология. 2014. № 5. С. 33—53.

(Vdovin A.V., Bodrova A.S. Lermontov v sovetskoy shkole (1953—1991): kanon, ideologiya, pedagogika // Vestnik Moskovskogo universiteta. Filologiya. 2014. № 5. P. 33—53.)

[Вдовин, Лейбов 2013] — Вдовин А., Лейбов Р. Хрестоматийные тексты: русская поэзия и школьная практика XIX столетия // Acta Slavica Estonica IV. Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение, IX. Хрестоматийные тексты: русская педагогическая практика XIX в. и поэтический канон / Под. ред. А. Вдовина, Р. Лейбова. Тарту: University of Tartu Press, 2013. С. 7—34.

(Vdovin A., Lejbov R. Khrestomatiynye teksty: russkaya poeziya i shkol’naya praktika XIX stoletiya // Acta Slavica Estonica IV. Trudy po russkoy i slavyanskoy filologii. Literaturovedeniye, IX. Khrestomatiynyye teksty: russkaya pedagogicheskaya praktika XIX v. i poeticheskiy kanon / Ed. by A. Vdovin, R. Leybov. Tartu, 2013. P. 7—34.)

[Вдовин, Лейбов 2014] — Вдовин А., Лейбов Р. Пушкин в школе: curriculum и литературный канон в XIX веке // Лотмановский сборник. Вып. 4 / Под ред. Л. Киселевой. М.: ОГИ, 2014. С. 247—259.

(Vdovin A., Lejbov R. Pushkin v shkole: curriculum i literaturnyy kanon v XIX veke // Lotmanovskiy sbornik. Issue 4 / Ed. by L. Kiseleva. Moscow, 2014. P. 247—259.)

[Вежлян (Воробьева) 2017] — Вежлян (Воробьева) Е. Современная поэзия и «проблема» ее нечтения: опыт реконцептуализации // НЛО. 2017. № 143 (http://magazines.russ.ru/nlo/2017/1/sovremennaya-poeziya-iproblema-ee-nechteniya-pr.html (дата обращения: 25.12.2019)).

(Vezhlyan (Vorob’yeva) E. Sovremennaya poeziya i «problema» ee nechteniya: opyt rekontseptualizatsii // NLO. 2017. № 143 (http://magazines.russ.ru/nlo/2017/1/sovremennaya-poeziya-i-problema-ee-nechteniya-pr.html) (accessed: 25.12.2019)).)

[Ганичев 2006] — Ганичев В. Возвращение на родину // Гребенщиков Г.Д. Чураевы: Братья Чураевы. Роман в трех частях. Спуск в долину. Роман. Барнаул, 2006. С. 5—6.

(Ganichev V. Vozvrashcheniye na rodinu // Grebenshchikov G.D. Churayevy: Brat’ya Churayevy. Roman v trekh chastyakh. Spusk v dolinu. Roman. Barnaul, 2006. P. 5—6.)

[Герасимова] — Герасимова А. Время Георгия Гребенщикова пришло (http://dixipressmos.ru/index.php?option=com_content&view=article&id= 86&Itemid=82 (дата обращения: 25.12.2019)).

(Gerasimova A. Vremya Georgiya Grebenshchikova prishlo (http://dixipressmos.ru/index.php?option=com_content&view=article&id= 86&Itemid=82 (accessed: 10.09.2017)).)

[Горбенко 2016] — Горбенко А.Ю. Жизнестроительство Г.Д. Гребенщикова: генезис, механизмы, семантика, контекст. Дис. … канд. филол. наук. Красноярск, 2016.

(Gorbenko A.Yu. Zhiznestroitel’stvo G.D. Grebenshchikova: genezis, mekhanizmy, semantika, kontekst. Dis. … kand. filol. nauk. Krasnoyarsk, 2016.)

[Гронас 2001] — Гронас М. Безымянное узнаваемое, или Канон под микроскопом // НЛО. 2001. № 51. С. 68—88.

(Gronas M. Bezymyannoye uznavayemoye, ili Kanon pod mikroskopom // NLO. 2001. № 51. P. 68—88.)

[Дубин 2010] — Дубин Б. Классика, после и вместо: О границах и формах культурного авторитета // Дубин Б. Классика, после и рядом: Социологические очерки о литературе и культуре. М.: НЛО, 2010. С. 96—107.

(Dubin B. Klassika, posle i vmesto: O granitsakh i formakh kul’turnogo avtoriteta // Dubin B. Klassika, posle i ryadom: Sotsiologicheskiye ocherki o literature i kul’ture. Moscow, 2010. P. 99—107.)

[Ершов, Кучерская 1992] — Ершов А. Л., Кучерская М. А. Гребенщиков // Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. Т. 2. Г—К / Гл. ред. П. А. Николаев. М.: Большая российская энциклопедия, 1992. С. 15—16.

(Ershov A.L., Kucherskaya M.A. Grebenshchikov // Russkiye pisateli. 1800—1917. Biograficheskiy slovar’. Vol. 2. G—K / Ed. by P.A. Nikolayev. Moscow, 1992. P. 15—16.)

[Закаблукова 2003] — Закаблукова Т.Н. Георгий Гребенщиков // Вечерний Красноярск. 2003. 18 ноября. С. 11.

(Zakablukova T.N. Georgiy Grebenshchikov // Vecherniy Krasnoyarsk. 2003. November 18. P. 11.)

[Закаблукова 2008] — Закаблукова Т.Н. Семейная хроника как сюжетно-типологическая основа романов «Чураевы» Г.Д. Гребенщикова и «Угрюм-река» В. Я. Шишкова. Дис. … канд. филол. наук. Красноярск, 2008.

(Zakablukova T.N. Semeynaya khronika kak syuzhetno-tipologicheskaya osnova romanov «Churayevy» G.D. Grebenshchikova i «Ugryum-reka» V.Ya. Shishkova. Dis. … kand. filol. nauk. Krasnoyarsk, 2008.)

[Казак 1996] — Казак В. Лексикон русской литературы. М.: РИК «Культура», 1996.

(Kazak V. Leksikon russkoy literatury. Moscow, 1996.)

[Казаркин 2007] — Казаркин А.П. Литературная классика Сибири: подход к дефиниции // Сибирский текст в русской культуре: Сб. статей. Вып. 2 / Под ред. А.П. Казаркина, Н.В. Серебренникова. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2007. С. 32—43.

(Kazarkin A.P. Literaturnaya klassika Sibiri: podkhod k definitsii // Sibirskiy tekst v russkoy kul’ture: Sb. statey. Issue 2 / Ed. by A.P. Kazarkin, N.V. Serebrennikov. Tomsk, 2007. P. 32—43.)

[Казаркин 2010] — Казаркин А.П. Возвращение Георгия Гребенщикова // Наш современник. 2010. № 8. С. 277—281. 

(Kazarkin A.P. Vozvrashcheniye Georgiya Grebenshchikova // Nash sovremennik. 2010. № 8. P. 277—281.)

[Коростелев 2000] — Коростелев О.А. Гребенщиков // Русские писатели XX века: Биографический словарь / Гл. ред. и сост. П.А. Николаев. М.: Большая российская энциклопедия; Рандеву-АМ, 2000. С. 210—211.

(Korostelev O.A. Grebenshchikov // Russkiye pisateli XX veka: Biograficheskiy slovar’ / Ed. by P.A. Nikolayev. Moscow, 2000. P. 210—211.)

[Кукулин, Липовецкий 2011] — Кукулин И., Липовецкий М. Постсоветская критика и новый статус литературы в России // История русской литературной критики: советская и постсоветская эпохи / Под ред. Е. Добренко, Г. Тиханова. М.: Новое литературное обозрение, 2011. С. 635—722.

(Kukulin I., Lipovetskiy M. Postsovetskaya kritika i novyy status literatury v Rossii // Istoriya russkoy literaturnoy kritika: sovetskaya i postsovetskaya epokhi / Ed. by E. Dobrenko, G. Tikhanov. Moscow, 2011. P. 635—722.)

[Липовецкий 2012] — Липовецкий М. Конец «застольного» периода // НЛО. 2012. № 113 (http://magazines.russ.ru/nlo/2012/113/li7.html (дата обращения: 18.06. 2017)).

(Lipovetskiy M. Konets «zastol’nogo» perioda // NLO. 2012. № 113 (http://magazines.russ.ru/nlo/2012/113/li7.html) (accessed: 10.09.2017)).)

[Литература русского зарубежья 2012] — Литература русского зарубежья (1920—1990): учеб. пособие / Под общ. ред. А.И. Смирновой. 2-е изд., стер. М.: Флинта, 2012. 640 с.

(Literatura russkogo zarubezh’ya (1920—1990): ucheb. posobiye / Ed. by A.I. Smirnova. 2-e izd., ster. Moscow, 2012.)

[Майофис 2008] — Майофис М. Воздвижение Акрополя: структура и функции арзамасского литературного канона // Майофис М. Воззвание к Европе: Литературное общество «Арзамас» и российский модернизационный проект 1815— 1818 годов. М.: Новое литературное обозрение, 2008. С. 531—599.

(Mayofis M. Vozdvizheniye Akropolya: struktura i funktsii arzamasskogo literaturnogo kanona // Mayofis M. Vozzvaniye k Evrope: Literaturnoye obshchestvo «Arzamas» i rossiyskiy modernizatsionnyy proyekt 1815—1818 godov. Moscow, 2008. P. 531—599.)

[Макаров 1994] — Макаров А.А. Гребенщиков Г.Д. // Писатели русского зарубежья (1918—1940). Справочник. Часть 1 / Ред. А.Н. Николюкин. М.: ИНИОН АН СССР, 1994. С. 172—175.

(Makarov A.A. Grebenshchikov G.D. // Pisateli russkogo zarubezh’ya (1918—1940). Spravochnik. Vol. 1 / Ed. by A.N. Nikolyukin. Moscow, 1994. P. 172—175.)

[Макаров 1997] — Макаров А.А. Гребенщиков Г.Д. // Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918—1940). Т. 1. Писатели русского зарубежья / Гл. ред. А.Н. Николюкин. М., 1997. С. 143—144.

(Makarov A.A. Grebenshchikov G.D. // Literaturnaya entsiklopediya russkogo zarubezh’ya (1918— 1940). T. 1. Pisateli russkogo zarubezh’ya / Ed. by A.N. Nikolyukin. Moscow,1997. P. 143—144.)

[Марченко 2007] — Марченко Т.В. Русские писатели и Нобелевская премия (1901— 1955). Köln; Weimar; Wien: Böhlau Verlag, 2007.

(Marchenko T.V. Russkiye pisateli i Nobelevskaya premiya (1901—1955). Köln; Weimar; Wien, 2007.)

[Митрохин 2003] — Митрохин Н. Русская партия: Движение русских националистов в СССР. 1953—1985 годы. М.: Новое литературное обозрение, 2003. 

(Mitrokhin N. Russkaya partiya: Dvizheniye russkikh natsionalistov v SSSR. 1953—1985 gody. Moscow, 2003.)

[Михайлов 1995] — Михайлов О.Н. Литература русского зарубежья. М.: Просвещение, 1995.

(Mikhaylov O.N. Literatura russkogo Zarubezh’ya. Moscow, 1995.)

[Очерки 1982] — Очерки русской литературы Сибири. Т. 1. Дореволюционный период. Новосибирск: Наука, 1982. 608 с.

(Ocherki russkoy literatury Sibiri. T. 1. Dorevolyutsionnyy period. Novosibirsk, 1982.)

[Павловец 2016а] — Павловец М. Школьный канон как поле битвы. Часть первая: историческая реконструкция // Неприкосновенный запас. 2016. № 2 (106). С. 73—91.

(Pavlovets M. Shkol’nyy kanon kak pole bitvy. Chast’ pervaya: istoricheskaya rekonstruktsiya // Neprikosnovennyy zapas. 2016. № 2 (106). P. 73—91.)

[Павловец 2016б] — Павловец М. Школьный канон как поле битвы: купель без ребенка // Неприкосновенный запас. 2016. № 5 (109). С. 125—145.

(Pavlovets M. Shkol’nyy kanon kak pole bitvy: kupel’ bez rebenka // Neprikosnovennyy zapas. 2016. № 5 (106). P. 125—145.)

[Пономарев 2014] — Пономарев Е. Общие места литературной классики. Учебник брежневской эпохи разрушился изнутри // НЛО. 2014. № 126. С. 154—181.

(Ponomarev E. Obshchiye mesta literaturnoy klassiki. Uchebnik brezhnevskoy epokhi razrushilsya iznutri // NLO. 2014. № 126. P. 154—181.)

[Пономарев 2017] — Пономарев Е. Литература в советской школе как идеология повседневности // НЛО. 2017. № 145. С. 120—138.

(Ponomarev E. Literatura v sovetskoy shkole kak ideologiya povsednevnosti // NLO. 2017. № 145. P. 120—138.)

[Разувалова 2015] — Разувалова А. Писатели- «деревенщики»: литература и консервативная идеология 1970-х годов. М.: Новое литературное обозрение, 2015.

(Razuvalova А.I. Pisateli-«derevenshchiki»: literatura i konservativnaia ideologiia 1970-kh godov. Moscow, 2015.)

[Распутин 2005] — Распутин В. «Богатырскую силу исповедати…» // Тобольск и вся Сибирь. № 4. Тобольск, 2005. С. 297—299.

(Rasputin V. «Bogatyrskuyu silu ispovedati…» // Tobol’sk i vsya Sibir’. № 4. Tobol’sk, 2005. P. 297— 299.)

[Рейтблат 2001] — Рейтблат А.И. Как Пушкин вышел в гении (О литературной репутации Пушкина) // Рейтблат А.И. Как Пушкин вышел в гении: Историко-социологические очерки о книжной культуре Пушкинской эпохи. М.: Новое литературное обозрение, 2001. С. 51—69.

(Reytblat A.I. Kak Pushkin vyshel v genii (O literaturnoy reputatsii Pushkina) // Reytblat A.I. Kak Pushkin vyshel v genii: Istoriko-sotsiologicheskiye ocherki o knizhnoy kul’ture Pushkinskoy epokhi. Moscow, 2001. P. 51—69.)

[Рейтблат 2014] — Рейтблат А.И. Буренин и Надсон: как конструируется миф // Рейтблат А.И. Писать поперек: Статьи по биографике, социологии и истории литературы. м.: Новое литературное обозрение, 2014. С. 323—338.

(Reytblat A.I. Burenin i Nadson: kak konstruiruyetsya mif // Reytblat A.I. Pisat’ poperek: Stat’i po biografike, sotsiologii i istorii literatury. Moscow, 2014. P. 323—338.)

[Родионов 2009] — Родионов А. Георгий Гребенщиков: «Все равно укочую на Алтай» // Сибирские огни. 2009. № 3 (http://magazines.russ.ru/sib/2009/3/r013.html (дата обращения: 25.12.2019)).

(Rodionov A. Georgiy Grebenshchikov: «Vse ravno ukochuyu na Altay» // Sibirskiye ogni. 2009. № 3 (http://magazines.russ.ru/sib/2009/3/r013.html (accessed: 25.12.2019)).)

[Смирнов 1997] — Смирнов К. Новое имя в ряду великих писателей (Несколько страниц жизни и посмертной судьбы человека, который мог бы стать первым русским лауреатом Нобелевской премии) // Открытая школа. 1997.№3. С. 44—46.

(Smirnov K. Novoye imya v ryadu velikikh pisateley (Neskol’ko stranits zhizni i posmertnoy sud’by cheloveka, kotoryy mog by stat’ pervym russkim laureatom Nobelevskoy premii) // Otkrytaya shkola. 1997. № 3. P. 44—46.)

[Соколов 2002] — Соколов Д.В. Гребенщиков Георгий Дмитриевич // Литературная энциклопедия Русского зарубежья, 1918— 1940 / Под ред. А.Н. Николюкина. М., 1997—2002. Т. 3: Книги. М.: РОССПЭН, 2002. С. 175—177.

(Sokolov D.V. Grebenshchikov Georgiy Dmitriyevich // Literaturnaya entsiklopediya Russkogo Zarubezh’ya, 1918—1940 / Ed. by A.N. Nikolyukin. Vol. 3: Knigi. Moscow, 2002. P. 175—177.)

[Хрестоматийные тексты 2013] — Acta Slavica Estonica IV. Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение, IX. Хрестоматийные тексты: русская педагогическая практика XIX в. и поэтический канон / Под. ред. А. Вдовина, Р. Лейбова. Тарту: University of Tartu Press, 2013. 345 с.

(Acta Slavica Estonica IV. Trudy po russkoy i slavyanskoy filologii. Literaturovedeniye, IX. Khrestomatiynyye teksty: russkaya pedagogicheskaya praktika XIX v. i poeticheskiy kanon / Ed. by A. Vdovin, R. Leybov. Tartu, 2013.)

[Черняева 2010] — Черняева Т. Г. Хроника жизни и творчества Г. Д. Гребенщикова // Гребенщиков Г. Д. Письма (1907—1917). Книга вторая / Сост., автор предисловия, примечаний (при участии В.К. Корниенко и К.В. Анисимова), указателя имен, хроники жизни и творчества Т. Г. Черняева. Бийск: Издательский дом «Бия», 2010. С. 142—184.

(Chernyayeva T.G. Khronika zhizni i tvorchestva G.D. Grebenshchikova // Grebenshchikov G.D. Pis’ma (1907—1917). Kniga vtoraya / Ed. by T.G. Chernyayeva. Biysk, 2010.)

[Якимова 1993] — Якимова Л. П. Творчество Г. Гребенщикова в новом социально-историческом контексте // Известия СО РАН. История, филология и философия. Вып. 3. 1993. С. 56—61.

(Yakimova L.P. Tvorchestvo G. Grebenshchikova v novom sotsial’no-istoricheskom kontekste // Izvestiya SO RAN. Istoriya, filologiya i filosofiya. Issue 3. 1993. P. 56—61.)

[Яновский 1997] — Яновский Н.Н. Гребенщиков Георгий Дмитриевич // Яновский Н.Н. Материалы к словарю «Русские писатели Сибири XX века». Новосибирск: ИД «Горница», 1997. С. 51—52.

(Yanovskiy N.N. Grebenshchikov Georgiy Dmitriyevich // Yanovskiy N.N. Materialy k slovaryu «Russkiye pisateli Sibiri XX veka». Novosibirsk, 1997. P. 51—52.)

[Brooks 1981] — Brooks J. Russian Nationalism and Russian Literature: The Canonization of the Classics // Nation and Ideology. Essays in honor of Wayne S. Vucinich / Ed. by I. Banac, J. Ackerman, and R. Szporluk. N.Y.: Columbia University Press, 1981. P. 315—330.



[1] The work is part of the project of the Institute of Philology of the Siberian Branch of the Russian Academy of Sciences «Cultural universals of verbal traditions of the peoples of Siberia and the Far East: folklore, literature, language» supported by a grant from the Government of the Russian Federation for the promotion of research conducted under the guidance of leading scientists, contract № 075-15-2019-1884.

[2] Хотя, безусловно, и «школьный канон» представляет собой сложную конструкцию, которой присущи такие качества, как гетероморфность, гетерогенность и гетерофункциональность [Вдовин, Лейбов 2013: 9]. Кроме того, существуют дефиниции «школьного канона», исключающие знак тождества между списком, зафиксированным в программах по литературе, и перечнем текстов, входящих в школьный канон. М. Павловец предлагает понимать под «школьным каноном» «устоявшийся перечень обязательных к изучению на основном и заключительном этапе школьного образования произведений русской и мировой литературы, далеко не всегда оформленный в виде отдельного списка, но более или менее стабильный в силу известной инерции самой образовательной системы» [Павловец 2016а: 76].

[3] Ср. характерное название статей М. Павловца «Школьный канон как поле битвы».

[4] А. Разувалова справедливо характеризует «Очерки» как «издание, следовавшее принятым в официозном литературоведении принципам классификации и описания материала, но даже с учетом этого обстоятельства ставшее заметным шагом в децентрализации истории отечественной литературы» [Разувалова 2015: 266].

[5] Этот жест очевидным образом противоречит самой социокультурной природе литературной канонизации как инструмента символической борьбы, ведущейся в элитарном поле.

[6] См.: http://barnaul-news.net/other/2017/10/18/107782.html (дата обращения: 25.12.2019).

[7] В своей диссертации Закаблукова пишет о том, что «прямое сопоставление» романа «Чураевы» с «высокой классикой» «неадекватно, оно неизбежно обнаружит отсутствие “высоты”, но на своем уровне художественные компоненты произведения обретают надлежащий строй» [Закаблукова 2008: 15].

[8] Ср. пожелание А. Казаркина относительно повести «Егоркина жизнь», которая, по мнению критика, «достойна изучения в школах хотя бы Сибири и рано или поздно станет общеизвестной» [Казаркин 2010: 281].

[9] Подробнее о процессе формирования и функционирования российского школьного канона см.: [Павловец 2016б]. Присутствие Гребенщикова в школьном узусе ограничилось, таким образом, рамками реализации «Национально-регионального компонента государственного стандарта общего образования», а также предмета «Родная литература» (в обоих случаях речь идет о знакомстве с творчеством Гребенщикова учеников Алтайского края).

[10] О превращении в такие «бренды» «деревенщиков» писала А. Разувалова [Разувалова 2015: 33].

[11] См.: http://www.altairegion22.ru/territory/remember/2014-god-kultury/golosovanieza-simvoly-goda-kultury-v-altayskom-krae/ (дата обращения: 25.12.2019).

[12] См.: http://www.altspu.ru/vospit/fdpo/fdpo-vz/17364-v-vystavochnom-zale-altgpu-otkrylasekspoziciya-prityazhenie-altaya-gd-grebenschikov-vm-shukshin.html (дата обращения: 12.10.2018).

[13] См.: https://www.youtube.com/watch?v=OxCwqvbr_EU (дата обращения: 25.12.2019).

[14] См.: https://www.youtube.com/watch?v=peYT7WWSW2A(дата обращения: 25.12.2019).

[15] См.: https://www.youtube.com/watch?v=OfkDWOm_yWY&feature=youtu.be (дата обращения: 25.12.2019).

[16] См.: http://barnaul-news.net/other/2017/10/18/107774.html (дата обращения: 25.12.2019).

[17] См.: http://www.asu.ru/news/notices/26447/ (дата обращения: 25.12.2019).

 


Вернуться назад