ИНТЕЛРОС > №165, 2020 > Постройка мира Ирина Шевеленко
|
Степанова М. Старый мир. Починка жизни Три года назад, когда вышел большой том Марии Степановой «Против лирики» со стихами 1995—2015 годов, я писала, что завершающие его поэмы, «Spolia» и «Война зверей и животных», отстоят уже достаточно далеко от прежних поэтологических деклараций автора, таких как «Перемещенное лицо», эссе, перепечатанное в конце того тома. Интересно, думала я тогда, как будут выглядеть эти поэмы из следующей точки авторской истории и что это будет за точка [1]. Новый сборник дает повод вернуться к этим вопросам. Степанова относится к переменам в своей поэтической дикции с большой степенью осознанности. В упомянутом эссе она говорит о свойстве поэзии «сохранять себя — путем разрывов», о свойстве стихов «выдергивать себя из привычной и плодородной почвы, отрицая (отрясая) саму землю, за которую только что держались» [2]. Почти десять лет назад таким моментом разрыва с лирической дикцией более ранних книг были для Степановой стихи сборника «Киреевский» — опыт речи на языке, понимаемом как чужой, опыт «перемещения» своего «я» как субъекта лирического высказывания в иные тела, опыт говорения о мире из разных точек чужого бытия. Одновременно чужие тела, в которые перемещалось авторское «лицо», и сами перемещались — и превращались в субъект современной поэзии, становились если не видимыми, то слышимыми. Финал «Spolia» также напоминал о программе, выраженной в «Перемещенном лице» и воплощенной в «Киреевском», — стать голосом тех, «кто говорит, как я еще не умею» [3]. В остальном, однако, и «Spolia» и «Война» были устроены уже иначе, чем «Киреевский»: чужие голоса в них были подобны отдельным инструментам в большом оркестре, чьи индивидуальные партитуры обретают смысл только в рамках целого, как части новой постройки. Иначе говоря, тут уже не авторское «лицо», но чужие голоса «перемещались», отрывались от своих прежних субъектов и только поэтому могли соседствовать друг с другом в тексте Степановой. В «Войне» радикализовался характер таких соседств: сцепление несоединимых, диссонирующих, не слышащих друг друга голосов-цитат и было одним из способов говорения о войне. В одном из фрагментов «Spolia» текст превращался в перелистывание фотоальбома, в короткие ремарки-подписи под фотографиями [4]. Это были уже не голоса, но лица; читатель понимал, что все эти люди умерли и что их «голосом» автор стать не пытается, что сохранение памяти о них требует иных средств. После выхода роман(с)а Степановой «Памяти памяти» (2017) многие из лиц этого фотоальбома стали узнаваемыми, а сама работа над романом, как кажется, изменила способ думания о разнообразии голосов, наполняющих мир. «Старый мир. Починка жизни» дает очерк этого нового зрения. «Перемещение» «я» как субъекта лирического высказывания в чужие тела в «Киреевском», умножение голосов в поэмах, попеременные сближения-отдаления между «я» и «не-я», между автором и героями в «Памяти памяти» — в новом сборнике сменяются снятием-стиранием границ между всеми отдельными «я». Сначала это бросается в глаза на уровне грамматико-синтаксическом: стихи рассказывают о мире, его обликах и лицах, в третьем лице или с помощью бытийных, безличных и императивных конструкций. Местоимение «я», маркирующее предположительно авторский голос, появляется редко и в конечном итоге часто оказывается несобственно-авторским (как в нескольких строфах стихотворения-алфавита «Тело возвращается» или в финале «Девочек без одежды»). Исключение составляют стихотворения цикла «Нестихи», выделенные именно как програмные авторские высказывания от первого лица. Желание «я» перемещаться в чужие тела, отсылающее к финалу «Spolia» («Я хочу быть каждым из этих людей. / Я хочу спать с каждым из этих людей» («Тело возвращается». С. 20)), в конце концов и превращает его в избыточную категорию: Вот, мне приснилось, что мне У аннигиляции лирического «я» в «Старом мире» корни оказываются гораздо более глубокими, чем это было в прежних книгах. Быть «ничьим» — свойство, которое обуславливает способность всего живого (тела, вещи, текста) превращаться и продолжаться в новых формах («Рукав прорастает рукой, кустом — воротник» («Одежда без нас». С. 65)). Это делает любой уход, любую утрату мнимыми и преходящими: Скажи им о химических элементах, О чуде распада и новых соединений Цикл «Одежда без нас», написанный по структурному контуру венка сонетов, открывается сонетами-классификациями одежды «по родам и видам», чтобы затем сосредоточиться на общем, коренном ее свойстве, делающем малозначимыми все классификации, — «пустоту внутри», ту, «которая может быть заполнена только телом, / Смертным телом, входящим в смертное тело» (с. 61). Это взаимное притяжение разных форм материи не оканчивается на границе жизни и смерти: И то, кто был человек, и та, кто была рубашка, Подобно одежде, нуждается в человеческом теле другая форма материи — поэзия. Открывающий сборник текст «Тело возвращается» — о соединенности слова и плоти и о бессмертии, по-разному дарованном обоим: Поэзия, многоглазое нелепое Отсюда возможность говорить о поэтической традиции как о теле, которое воскрешается, оживляется прикосновением другого тела, подобно ласточке, согретой Дюймовочкой в андерсеновской сказке: Разрой мерзлую землю, <…> И вдруг она услышала, что в груди у ласточки что-то мерно застучало: «Тело возвращается» задает лейтмотив, который проходит через всю книгу: воскресение слова, традиции, плоти, тела, мира — «Вне помощи науки и культуры / Не по Федорову, / А как-то попроще, / Без лишнего понуканья» (с. 42). Словесная фактура этого лейтмотива, как свойственно Степановой, соткана из контрастных нитей: Интернационал и церковное красноречие, языковые каламбуры и учебник обществоведения. Эти нити, однако, плотно соединяются в общем рисунке, подобно номинально противопоставленным, а в действительности отражающимся друг в друге, как в зеркале, «новому» и «старому миру», Где ни воздыхания ни печали — <…> Где кто был ничем, оказался всем, <…> И средства труда Мир, который вырастает на страницах книги, кажется антиподом того, что был описан в «Spolia» и «Войне зверей и животных». В многоголосии этих поэм диссонанс или напряжение между голосами были главными опорами всей конструкции. В «Старом мире» все иначе: его пронизанность цитатами и автоцитатами, повторяющимися образами и мотивами, чужими-своими композиционными структурами работает на уплотнение связей между всем и всеми, между опытом, общим Для упырей и новобранцев, Акцент на общности, универсальности опыта объясняет, почему в центр композиции книги помещено стихотворение «Девочки без одежды». Тематически оно менее всего связано с остальными текстами сборника, но в нем сосредоточены в чистой форме главные лейтмотивы всех других стихотворений: метаморфозы материи-плоти (тело — дерево — плод — земля — вода) как квинтэссенция опыта любого «я», плотское соединение как травма нарушения границы «я» и момент вступления в мир, где ты связан, а не отделен — как «любовники, запутавшиеся друг в друге» (С. 52). И как тексты, которые не знают, где проходит в них граница своего и чужого: Возьми чужое отчее Цепочки связей, которые образует поэзия в своих перемещениях и метаморфозах, и делают ее прежние «тела» доступными для обнаружения и оживления: Тела поэзии, вы валяетесь тут и там, Умрешь, с собой не возьмешь. Возвращение к таким «отстрелянным пастиковым гильзам» всегда было частью поэтической практики Степановой, но в новой книге сама эта практика, ее смысл становятся темой: от импульса «собрать это тело заново» — до сотворения «нового, еще не существовавшего человека» (с. 12—13) или же поэтического текста. Так, алфавитную структуру стихотворения «Тело возвращается» можно возводить и к книге «Алфавит» Ингер Кристенсен, и к многочисленным текстам-азбукам Д.А. Пригова, но устройство текста Степановой совершенно особенное: стихотворение, написанное по-русски, строфы которого размечены буквами латинского алфавита, идущими в обратном порядке, от Z к А, то есть приводящими в конце к графически общему для русского и латинского алфавита началу, самой композицией воплощает идею возвращения поэзии в тело, которому русский язык не знаком, но которое благодаря ему «воскресает» как новое, «еще не существовавшее». «Одежда без нас», как кажется, пишется не просто по жанровому контуру венка сонетов, но имеет в виду венок сонетов той же Кристенсен «Долина бабочек: Реквием». А завершающее книгу длинное стихотворение «Если воздух» уже своим эпиграфом указывает на книгу Геннадия Айги «Поклон — пению: Сто вариаций на темы народных песен Поволжья» как на контур собираемого заново «тела поэзии». Сам эпиграф («Береза по имени Александр») обозначает точку «входа» в текст Айги — мотив метаморфоз плоти-материи-поэзии. Этот мотив далее разворачивается в рамках композиционной структуры (серии пронумерованных четверостиший), заданной сборником Айги. Лишь в самом конце эта структура нарушается, поэзия «выходит» из нее как из еще одного своего «тела»: А теперь уйдем к себе И снова Вышедший одновременно сборник Степановой «За Стиви Смит» связан с тем же импульсом трансформации одного из «тел» поэзии, стремлением «не перевести, но сделать так, чтобы у этих стихов появилась возможность быть сказанными как бы впервые» [5]. Такой способ работы с чужим текстом позволяет не только «вольность», но и диалог. Так, к лаконичному и ироническому стихотворению Смит о временности всего земного Степанова пишет свой вариант — о вечной устремленности материи к метаморфозе, и оставляет оба текста на равных правах в книге: All things pass. Ничего не останется. Этот неперевод содержит сжатый очерк книги «Старый мир. Починка жизни». Одной из тем, многократно возникавших на страницах «Памяти памяти» Степановой, была невозможность вполне понять голоса людей прошлого, как и невозможность идентификации с миром этих людей, как бы ни была дорога память о нем и о них. О «желании стать другим и невозможности уйти от себя» пишет Степанова и как о ситуации переводчика в послесловии к сборнику «За Стиви Смит» [7]. Книга «Старый мир. Починка жизни» исходит из того же: ее автор уже не «говорит голосами» (хотя много цитирует), он пишет, как будто на ходу подбирая слова, сбивчиво и резко, забывая о прежних версификационных привычках, намечая контуры постройки (план починки) крупными мазками. Это книга о правильном устройстве мира, осознанно написанная поперек действительности. [1] Шевеленко И. Охота к перемене мест. Рец. на: Степанова М. Против лирики // НЛО. 2017. № 147. С. 303. [2] Степанова М. Против лирики: Стихи 1995—2015. М.: АСТ, 2017. С. 416. [3] Там же. С. 376. [4] Там же. С. 362—366. [5] Степанова М. За Стиви Смит. М.: Новое издательство, 2020. С. 60. [6] Там же. С. 11. [7] Там же. С. 55. Вернуться назад |