За прошедшие со дня его смерти месяцы не ослабевает чувство боли и обиды, потери и беды. Потеря невосполнимая, потому что на той территории, на которой книгочей, педагог, скрупулезный комментатор Николай алексеевич Богомолов укрепился — на истории русской литературы эпохи модернизма, — он контролировал все высотки, он обжился в этой эпохе, знал все ее ходы и выходы, владел ключами к пониманию ее хитросплетений. Из трех необходимых качеств филолога — начитанность, усидчивость и третье, пожалуй, самое редкое и дорогое, — именно это третье было ему выдано — везенье, пруха, талан. он много знал и умел, не пренебрегал черной филологической работой, не доверял белоручкам, но усердием и выполнением полевой работы в архивах и книгохранилищах обеих полушарий не кичился, остерегался того, что называл «архивным фетишизмом». И, в отличие от самоучек, самородков и забредших на приманчивый огонек бесталанных охотников до литературоведения, он умел само-ограничиваться, замирать в боевой позе перед порогом, за которым начинается без-остановочное, бес-контрольное и без-ответственное парение над текстом. он мог бы повторить за своим героем Михаилом кузминым: «Дважды два — четыре, два да три — пять, вот и все, что мы можем, что мы можем знать». а знал он на зависть много