Небольшой корпус написанного Г. на порядок уступает объему порожденных им рефлексий, при этом характерен интерес к нему не столько даже литературной критики, сколько академической филологии. В целом, коль скоро «Малописание» Г. («два-три стихотворения в год») стало частью его биографической легенды, заметим, что он в принципе рассматривает поэзию как интенсивный (не экстенсивный) способ освоения языка и действительности. Г. начинал вместе с поэтами «Московского времени», которые, по его признанию, в своем отталкивании от «разрешенной» советской хрестоматии «ориентировались главным образом на акмеистов: чтобы наша лирика была не водянистой и расплывчатой, а достаточно образной. возможно, риск был тот, что иногда получалось ходульно: в погоне за красивыми стихами мы просматривали сильно изменившуюся живую речь» . Вся последующая эволюция Г., его творческая история определяются этим уходом от «ходульности», от инерции поэтического языка с его «красивостью», с его приподнятостью и обаянием «поэтичности». В этом смысле внутри самого «Московского времени» Г. оказался антиподом Кенжеева.