Стихи Александры Цибули, лауреата нынешнего года, отличает особая эмоциональная наполненность: с одной стороны, в них чувствуется необрабо­танный и даже разрушительный накал внутреннего переживания; с другой — отступ­ление на шаг от эмоции к рефлексии. Рефлексия как бы заключает эмоцию в скобки, внутри которых говорящий субъект идентичен эмоции, которую его речь выражает, а снаружи тот же субъект стоит исследователем — испытателем — самого себя, испытывающего эмоцию. По сравнению с книгой А. Цибули «Путешествие на край крови», вышедшей в прошлом году, в присланной на конкурс в этом году подборке голос рефлексии звучит громче, подчинение власти эмоции подвергнуто более критическому взгляду. Эта позиция открывает пространство для разговора с читателем, поскольку рефлексия не позволяет тексту целиком погрузиться в себя. Работа рефлексии у Цибули направле­на на внимание к желанию — желанию высказывания и самому высказыванию как объекту желания; в этом ее стихи опираются на теоретические работы Ролана Барта. Письмо, послание, обращение к адресату, неопределенному и неназываемому, то есть в конечном счете к самому тексту, — это модус высказывания, к которому, возможно, автора ведет его речь. Здесь можно вспомнить и о том, что Цибуля была организатором инсталляции, тематизировавшей стихи как «послания в бутылке», отправленные в неизвестность. Возможно, в будущем и сами ее стихи полнее впустят в себя ту открытость и готовность к неизвестному, о которой она думает из перспективы читателя, получателя, который испытывает желание к тексту.

Текстуальные практики двух других финалистов, Станислава Снытко и Никиты Сунгатова, резко отличаются друг от друга. Тогда как Снытко обращается к интроспекции и интериоризации языка, Сунгатов стремится к выходу во внешнее, по отношению к позиции автора, пространство высказывания. Если Цибуля ищет неопределенного читателя, «кого-то», то Сунгатов пытается от неопределенного лица говорить, от лица «одного молодого поэта», внимание которого во всей массе внешней информации выхватывает блоки, из которых затем формирует свою речь. В этом смысле Сунгатов — наследник концептуалистов, с той существенной разницей, что концептуализации на сегодняшний день подвергается информационный поток, для переработки которого требуется пока не изобретенный поэтический метод. В текстах Снытко речь ведется тоже от третьего лица,  но его «он» — не «один молодой поэт», а тот же «я», который тем не менее всегда помнит, что все сказанное обладает силой, превосходящей деление на субъект и объект. Это знание погружает повествование в почти онейрическую неопределенность, которая проявляется и на формальном уровне (подвешенность этих текстов между прозой и поэзией), и в имплицитном требовании к читателю отказаться от жесткого разграничения меж­ду речью говорящего и внутренним переживанием текста. И пишущий, и чи­тающий разделен здесь на себя воспринимающего и себя воспринимаемого: «Кто бы ни двигался далее, первоначальный “он”, вопреки неправомерности местоимений, раскроен движением, распахнувшим окно». Этим образом — образом себя как открытого окна — Снытко делает жест, который, наверное, выражает и общий настрой Премии в этом году. Хочется надеяться, что открытость, необходимую для движения, сохранят в будущем году все, кто в этом году так или иначе участвовал в Премии.