В одно широкое и братское лазорье
Сольем твою лазурь и наше черноморье.
...И мы бывали там. И мы там пили мед...
Осип Мандельштам

Самое синее в мире – Черное море мое…
Михаил Матусовский

 

1

Черное море – этот самый большой залив Средиземного – связано с ним не только гидрографически или географически, но и исторически.

Причерноморье – как, впрочем, и Средиземноморье – это уникальная кольцевая региональная структура, которой в разное время обладали самые разные государства. Их могло быть больше или меньше, но не было в истории момента, когда весь морской периметр находился в чьих-то одних руках.

 

2

Колыбелью человечества Причерноморье не является. Долгие даже не годы, а тысячелетия северное Причерноморье было местом вольной кочевки различных пасторальных номадов, даже самоназвания которых до нас дошли не все, – предков будущих сарматов, скифов, тавров и так далее. Южное же Причерноморье – Передняя Азия и Закавказье – испытывало влияние городских цивилизаций Месопотамии, с которыми было связано караванными путями, и, напротив, достаточно рано оказалось вовлеченным в процесс становления очагов цивилизации.

На протяжении столетий в Причерноморье шли примерно такие же историко-миграционные процессы, что и в Средиземноморье, но, как правило, с некоторым запаздыванием и, во-вторых, с несколько бóльшим воздействием восточного и континентального факторов.

Правильнее всего было бы назвать их волнами колонизации – волнами, поднимаемыми теми или иными ветрами. Интересно, что векторы перемещения сменяли друг друга почти в строгой последовательности: первыми на восток прошли греки Александра Македонского, вторыми – на запад – персы, третьими – на восток – римляне, четвертыми – на восток – византийцы. И, наконец, пятыми пришли турки.

В античное время, когда мощные восточные демографические вулканы еще только закипали и начинали клокотать, Причерноморье оказалось в зоне влияния именно эллинистического мира: колонизация шла из греческих городов Эгейского моря и была точечной, но именно тогда возникли имена греческих колоний, которые и сейчас на слуху: Ольвия, Херсонес, Феодосия, Понтикопей, Танаис, Фанагория, Диоскурия, Фазис, Трапезунд, Синоп, Хромния, Аполлония, Одесса, Истрия…

Первым государством, прочно поставившим свою пяту на черноморских берегах, стала империя Александра Македонского. Но сам он так торопился все дальше на восток, что ограничился лишь четвертью черноморского побережья: на глазок – от устья Дуная до Синопа[1]. Распад его империи означал и начало вытеснения греческого элемента из южного Причерноморья – процесс, растянувшийся на два тысячелетия и столь брутально завершенный младотурками в 1915 году[2].

Каждый новый имперский гигант, выходивший к акватории Черного моря, делал свой прибрежный плацдарм бóльшим, чем у предшественников. Так, следующие системные завоеватели Передней Азии, пришедшие не с запада, а с востока, – персы-Ахемениды – взяли под свой контроль уже все южное Причерноморье (от Трапезунда до форпостов к северу от Босфора, но даже не взглянули в сторону северного Причерноморья)[3].

Римская империя, сумевшая, словно удав, проглотить и, ко времени Юстиниана, охватить своими кольцами Средиземноморье, с собственно Причерноморьем не слишком торопилась. Оттеснив персов в Прикаспий, она закрепила за собой на западе лишь побережье до устья Дуная (тот же рубеж, что и у Александра) и на востоке приблизительно до Трапезунда (тот же рубеж, что и у персов) плюс несколько анклавов в Колхиде и Таврии[4].

С переносом мировой и европейской столицы – после Афин и Рима – в Константинополь (то есть впервые чуть ли не на берег Черного моря!), можно было бы ожидать более широкого – по сравнению с Римом – охвата Причерноморья Византийской империей, но и на этот раз полного закольцевания не произошло. Небольшое расширение на север (почти до Фазиса, что в устье современной Риони) на восточном берегу не в счет, поскольку все северное Причерноморье (за исключением южного и восточного побережья Крыма) так и осталось без императорского присмотра[5].

Прорыв совершили турки: оттоманская Турция, включая и ее вассала, Крымское ханство, постепенно прибрала под свое крыло бóльшую часть периметра Причерноморья, но все-таки не все: черкесы и лазы сохранили свои земли.

В XIV веке на Черном море появилась Болгария, а также вассалы Венгерского королевства – Молдавия и Валахия, а в XVI веке на него едва не опрокинулась и Речь Посполитая, интриговавшая в Валахии и даже умыкавшая из Крыма караимов[6].

Наконец, в конце XVIII века на Черное море – впервые с севера – накатила и закрепилась Россия[7]. В 1783–1784 годах она отняла у Турции практически все северное Причерноморье, от Таманского полуострова до Аккермана, а в 1804–1812-м зона ее присутствия расширилась и на запад (за счет Бессарабии), и на восток (за счет Абхазии и Аджарии). А к 1865 году, когда было сломлено сопротивление горцев на Западном Кавказе, российские берега Черного моря сомкнулись в непрерывную линию.

К этому времени все побережье Черного моря было поделено между двумя империями – Османской и Российской. Но в новое, XX, столетие Причерноморье вошло не с двумя, а с тремя суверенами (с 1877 года – Румыния), а в начале XX века – добавился и четвертый (с 1908-го – Болгария). В годы же российской междоусобицы на черноморских берегах оказывались и некоторые другие государства, длительностью своего существования, однако, не отличавшиеся. Например, Грузия или, выражаясь метафорически, Доброволия, Кубанская республика и другие.

Распад СССР в 1991 году вбросил на это поле еще двух игроков – Грузию и Украину, причем последняя шагнула триумфально – с неожиданной для нее самой, но от того не менее щедрой прибавкой – Крымом! Сугубо формальный, казалось бы, и чисто символический жест Никиты Хрущева вдруг оказался материализован.

А вот Грузия со своим мелкодержавным империализмом, наоборот, не удержала другой причерноморский подарок Москвы – Абхазию.

Тем самым общее число черноморских «игроков» к концу XX века достигло шести, а в XXI веке даже семи, если, конечно, и Абхазию считать самостоятельной политической фигурой.

 

3

Переселенческие процессы шли в регионе Причерноморья всегда, среди них добровольные (как, например, переселение во времена Екатерины в Новороссию немцев-колонистов) чередовались с насильственными. На них и остановимся.

Еще в самом начале XIX века, во время русско-турецких войн, в Причерноморье из Пруто-Днестровского междуречья (или Буджака) было выселено все мусульманское население (татары, тюрки и ногайцы). Но интересно и то, куда их переселили: в Крым![8]

Во время войны на Кавказе против Шамиля и его союзников депортации стали испытанным средством ведения и фиксации ее промежуточных и окончательных итогов. После пленения самого Шамиля и победного завершения Кавказской войны российское правительство намеревалось выселить всех нагорных чеченцев с Кавказа. Частично этот план был даже реализован, но лишь применительно к весьма небольшой – зато самой непримиримой – их части. После победы на Западном Кавказе и, отчасти, под влиянием турецкой пропаганды произошло массовое переселение горцев из побежденного региона, включая прибрежные районы (1863–1864). Около 420 тысяч непримиримых (мухаджиров) – адыгов, абазин и ногайцев – эмигрировали (читай: были депортированы) в Турцию[9]. Еще около 20 тысяч горцев-мусульман, проживавших в Цебельде в Абхазии, были также высланы в Турцию административным путем в 1866 году, после того как они подняли восстание и попытались взять штурмом Сухум. Все это затрагивало, в основном, внутренние и, более того, горные районы Кавказа, но и узкая прибрежная полоса к северу от Сухума так же была частью этого процесса. Депортированных для простоты нередко объединяли одним, более привычным, словом – «черкесы». Русско-турецкая война 1876–1877 годов пополнила корпус мухаджиров еще и турками с Балкан. Потомки этих эмигрантов и по сей день проживают как в современной Турции, так и в бывших османских территориях на Балканах[10] и на Ближнем Востоке, а также в странах Западной Европы и США.

Совершенно новый масштаб принудительным миграциям в регионе придала Первая мировая война. Главным (хотя и далеко не единственным) инициатором и проводником «превентивных этнических репрессий» и депортаций выступила именно царская Россия, немного поупражнявшаяся в этом деле и во время русско-японской войны. Но на балканском и кавказском театрах «первенство» было за Турцией, еще и до Первой мировой неизменно оказывавшейся участницей едва ли не всех военных конфликтов в Европе и, в частности на Балканах, – этом «пороховом погребе» Европы.

Именно там, на Балканах, в ходе двух балканских войн 1912–1913 годов между Болгарией и Турцией и в порядке своего рода прелюдии к Первой мировой войне, отмечены самые первые в XX столетии беженцы и депортанты в Европе. По меньшей мере полмиллиона человек были изгнаны с мест проживания и стали беженцами.

В 1913 году, после завершения второй балканской войны, Болгария и Турция подписали первое в мире официальное соглашение, предусматривавшее взаимное переселение национальных меньшинств (фактически тогда были «обменены» приблизительно по 50 тысяч человек). В 1914 году аналогичное соглашение заключили Турция и Греция, а в 1919-м – уже после окончания Первой мировой – Греция и Болгария. Всего этого оказалось недостаточно, и еще один колоссальный обмен гражданами произошел в 1923 году. Подписав соглашение об обмене населением от 30 января 1923 года и Лозаннский мирный договор от 23 июля того же года, Турция и Греция договорились об обмене национальными меньшинствами, или, иными словами, об обоюдной и мирной «этнической чистке» большей части своих территорий[11]. Около 400 тысяч турок были переселены из Греции в Малую Азию, а оттуда в свою очередь было депортировано около 1,2 миллиона греков.

Так возник «многообещающий» прецедент разрешения международных споров и межэтнических конфликтов посредством «мягких», без резни, этнических чисток.

 

4

Во время Первой мировой войны Россия прибегала к весьма активной депортационной политике в прифронтовой полосе как на западном (против Германии), так и на юго-западном (против Австро-Венгрии и Болгарии) театрах боевых действий. Главными объектами депортации были неблагонадежные этнические контингенты – в первую очередь граждане враждебных воюющих государств.

То же самое происходило и на южном театре (Кавказ), но эти события куда менее изучены. Война здесь была объявлена 30 октября 1914 года, причем с турецкой стороны – в форме джихада, подразумевающего ни много ни мало – искоренение неверных.

Уже в начале ноябре противники атаковали друг друга. Первыми границу перешли два русских отряда, а в середине месяца то же сделали и турки: при поддержке повстанцев в Южной Аджарии они вторглись в Россию и подошли к Батуму. На оккупированных землях турки сумели мобилизовать под свои знамена несколько тысяч мусульманских добровольцев, на что последовала депортация мусульманского населения (по меньшей мере 10 тысяч человек) из прифронтовой зоны. Это были преимущественно подданные Турции. Высылали их во внутренние российские губернии – Олонецкую, Воронежскую, Калужскую, Ярославскую, Рязанскую и Тамбовскую, а также – и даже в особенности – в район Баку, где для них был создан устрашающий по своим условиям лагерь на 5 тысяч человек.

Но Россия точно так же, как Турция с российскими мусульманами, заигрывала с турецкими армянами, подбивая их на восстание, а в русских войсках было немало армянских добровольцев, правда, все больше из российских областей. Так что, на первый взгляд, турецкая политика против потенциальной «пятой колонны» у себя в тылу – против христианских подданных Порты (армян и греков) – вписывается в ту же логику, что и российская. Тем более, что сами по себе репрессии были объявлены только после сокрушительного поражения турок в декабре 1914-го – январе 1915 года у Саракамыша – и как бы вследствие этого поражения. Но это только на первый взгляд.

Турецкие репрессии были не просто депортацией, а геноцидом армян, чаще всего (и справедливо) именуемым резней. Подготовка к ней и первые ее репетиции начались задолго до воинственных младотурков – еще при свергнутом ими султане.

Турецкая депортационная политика проявила себя в эти годы в такой чудовищной ипостаси, что принесла стране репутацию творца первого в новейшей истории этноцида[12]. В совместной декларации от 24 мая 1915 года страны Антанты – Англия, Франция и Россия – впервые квалифицировали резню армян как тягчайшее преступление против человечности, ответственность за которую несет турецкое правительство. Это же было подтверждено и в ходе международных трибуналов, прошедших в Турции в 1919 году. Самим понятием «геноцид» человечество обязано именно этим события, оно принадлежит юристу Рафаэлю Лемке, разрабатывавшему правовое значение этого исторического феномена.

В основе арменоцида лежала не только национальная и экономическая проблематика (этническая ненависть и желание ограбить, устранить конкурента), но и конфессионально окрашенная идеология пантюркизма и панисламизма. Последняя подразумевала как геополитическую экспансию, распространявшуюся на обширные территории Причерноморья, Прикаспия и Средней Азии (так называемый «Великий Туран»), так и конфессионально-этническую гомогенизацию населения.

В этом, заметим, и состоит принципиальное отличие турецкого геноцида армян и греков от немецкого геноцида евреев и цыган. Первый не только допускал, но и приветствовал переход христиан в ислам, хотя бы и принудительный[13], второй же – физическому истреблению расово идентифицированных евреев не видел вообще никакой альтернативы, кроме продления их жизни в гетто для трудовой эксплуатации. Гитлер не допускал для них ни христианизации, ни тем более германизации: ведь многие немецкие евреи и без того уже были массово и добровольно секуляризованы и онемечены.

Как и во время Второй мировой в случае евреев, депортации армян во время Первой мировой войны были неотрывны от геноцида и являлись его неотъемлемым звеном и, одновременно, операцией по его прикрытию. Но серьезной особенностью тут является то, что и сами депортации как таковые были не столько фазой (этапом) геноцида, но и одним из главных его инструментов. Те, кого «эвакуировали» в сирийскую пустыню Дер Зор, в Конью или еще дальше, в Северную Месопотамию (вплоть до Мосула и Киркука), еще по пути становились жертвами «четтес» – турецких[14] и (в Месопотамии) курдских разбойничьих банд, которым был выдан фактический карт-бланш на грабежи, насилие и убийство армян. Но и те армяне, что как-то добрались до мест назначения, вовсе не были в безопасности: в лагерях царили антисанитария, голод и эпидемии.

Другой особенностью арменоцида была его беспрецедентная брутальность: большинство жертв умерщвлялось холодным оружием, убийству в большинстве случаев предшествовали издевательства, изнасилования и садистские пытки. На оптимизации конвейера смерти и трудозатрат на убийство армян младтотурки, в отличие от нацистов, не экономили.

 

5

По официальным турецким данным, в 1912 году в стране проживало 1,3 миллиона армян, из них в шести восточных вилайетах (провинциях) с преобладанием армянского населения – Эрзеруме, Ване, Битлисе, Арпуте, Сивасе и Диарбекире – 660 тысяч человек. Эти цифры часто рассматриваются как сознательно заниженные. Куда больше доверия вызывают данные армянской патриархии, согласно которым в Турции в 1912 году проживало около 2,1 миллиона армян, из них 1020 тысяч – в шести армянских провинциях, еще 140 тысяч – в провинциях, соседних с ними, 410 тысяч – в Киликии, 530 тысяч – в Западной Анатолии и европейской части Турции.

Непосредственно в убийствах (с полного благословения своих стамбульских заказчиков) охотно принимали участие и курды, и черкесы – потомки тех самых западнокавказских мухаджиров, что были высланы в свое время из России: их намеренно расселяли в ареалах проживания армян[15].

Надо сказать, что антиарменизм и политика геноцида были теми политическими векторами, которые практически не менялись ни при каких – сколь угодно резких – политических сдвигах в Турции. Ни переход власти от султана к младотуркам в 1908 году, ни ее переход от младотурок к Ататюрку и республиканцам в 1919-м не несли за собой перемен в этом вопросе.

И все-таки первым серьезным сценаристом и вдохновителем тотальной армянской резни был Абдул-Гамид – de facto последний турецкий султан (de jure – предпоследний). Недаром время его правления иногда называют предгеноцидом[16]. Он отметился многократными погромами и резней в Сасуне (август–сентябрь 1894 года, около 3000 жертв), Стамбуле (октябрь 1895-го), а также в причерноморском Трабзоне (Трапезунде), Эрзеруме и других местах во всех шести армянских провинциях годом позже. Точное число жертв резни 1894–1896 годов подсчитать невозможно: минимальная из аргументированных оценок – 50 тысяч, максимальная – 300 тысяч[17].

Особенностью султанского предгеноцида было использование в качестве убийц не только башибузуков (солдат иррегулярной армии), но и софтов – фанатичных и юных (от 12 до 25 лет) студентов-исламистов[18], а также и хамидие – военизированных курдских отрядов, прямым предназначением которых была нейтрализация армян, контроль над ними и террор против них (курдам были переданы и все пастбища вдоль российско-турецкой границы).

Низложившие султана младотурки в первые же свои дни у власти отличились многотысячной резней в киликийском Адане в апреле 1909 года. Но их, возможно, главный вклад в сценарий будущего армянского геноцида – его новое идеологическое обоснование через отказ от паносманизма в пользу пантюркизма и панисламизма, легших в основание идефикс – «Великого Турана». Логическим следствием было требование насильственного отуречивания всякого инородческого населения, и в первую очередь армян как самых многочисленных и самых упорных инородцев в Порте.

Еще в феврале 1914 года перспективы выглядели иначе: турецкие армяне были близки к получению автономии, поскольку Россия добилась у Турции согласия на создание двух зон из шести армянских областей и города-порта Трапезунда, которые должны были управляться согласованными с Портой представителями европейских держав. Но младотурецкий триумвират в очередной раз обманул русского царя и сделал ставку на Германию, с которой 2 августа 1914 года Турция подписала секретный договор. Одним из его условий было послевоенное изменение восточных границ Османской империи, создающее коридор к мусульманским народам России, что не слишком вязалось с армянским присутствием в тех же местах.

Первым шагом к резне стала мобилизация в турецкую армию. Призванные армяне – около 100 тысяч человек – оказались в западне. Их разоружили и жестоко, по одному, убивали, перерезая каждому горло. Разобраться с остальными армянами – женщинами, детьми и безоружными стариками – было тем более не сложно. Депортировали не как Россия – тех и только тех, кто, вызывая подозрения в нелояльности, жил в приграничье, – депортировали всех!

Различают несколько фаз депортации-геноцида (без учета убийства армян-башибузуков). Первая началась с высылки армян Зейтуна и Дертьела в Киликии в начале апреля 1915 года, вторая, начавшаяся 24 апреля (этот день и отмечается как День памяти жертв армянского геноцида), затронула армянскую элиту Стамбула. Тогда же депортации подверглось армянское население Александретты и Аданы. Третья фаза – депортация армян из ареала их компактного расселения в восточной Анатолии. А в июне 1915-го, уже после Ванского сражения, завершившегося в середине мая, началась четвертая фаза: депортировали всех армян из всех приграничных районов и из Киликии, за исключением тех, кто был признан полезным для государства. Опасаясь бегства армян в Россию или иных форм сотрудничества с русскими, их депортировали на юг, но фактически это решение не выполнялось. В июле ареал депортаций был еще раз расширен за счет западных (Анкара, Эскишехир) и южных (Киркук, Мосул, долина Евфрата) провинций.

26 мая 1915 года министр внутренних дел Талаат-паша представил «Закон о депортации», утвержденный Меджлисом 30 мая и направленный против тех, кто не поддерживает правительство в военное время, то есть против не названных впрямую армян. В приказе от 21 июня того же года Талаат-паша ввел три принципа, ставших основополагающими при будущем расселении армян. Первый – число армян не должно превышать 10% числа мусульман в регионе; второй – число армянских домов в деревне не должно было превышать 50; третий – армянам запрещалось менять места жительства и открывать собственные школы.

Не слишком демократично, конечно, но действительность была слишком далека и от этого режима спецпоселений. Армянская кровь лилась ручьями, и последнее слово в «окончательном решении армянского вопроса» оставалось не за чернильницей чиновника, а за ятаганом убийцы.

 

6

Депортация и уничтожение турецких армян в 1915 году коснулись и причерноморских провинций Османской империи. Здесь геноцид и депортация приобрели специфические черты: «депортированных» вывозили на кораблях в море и топили в мешках (правда, топили армян и в Месопотамии – в Тигре и Евфрате, но туда им еще предстояло дойти).

Во время трибунала 1919 года начальник полиции Трапезунда показал, что губернатор области Мехмет Джемаль Азми насиловал армянских медсестер из больницы Красного полумесяца и держал их в качестве наложниц. Не забывал губернатор и старших товарищей по партии в Стамбуле, куда он отправлял молодых армянок в качестве «скромного подарка»[19].

Спастись могли только те, кто жил вблизи границ с Россией, Грецией и Болгарией; при этом беженцы были направлены главным образом именно в Россию (из Эрзерума и Вана) и их было не слишком много. Всего в этот период беженцами стали около 600 тысяч армян, они рассеялись по многим странам мира, пополнив собой уже имеющиеся армянские общины и образовав новые.

После окончания Первой мировой войны в Турции оставались в живых лишь 70–80 тысяч армян.

 

7

По сравнению с другими провинциями, в турецком Причерноморье армяне были сравнительно малочисленны. Из христианских народов здесь доминировали понтийские греки, так же, как и армяне, ставшие жертвами этноцида. Однако, по сравнению с армянской резней, эти события изучены значительно хуже.

Начавшийся по тому же сценарию, что и армянский, то есть с призыва молодых греков в турецкую армию (в марте 1915 года их, правда, не убивали, как армян, а отправляли в трудовые лагеря), геноцид греков начался примерно на год позже. Официальным поводом послужил коллаборационизм греческого населения, искренне приветствовавшего приход русской армии. Трапезунд находился под российской оккупацией с апреля 1916-го по март 1918 года. Греки провозгласили временное греческое правительство c митрополитом Хрисанфом во главе и сформировали отряды самообороны. Их члены – так называемые «поликары» – ушли в горы и продолжили партизанскую борьбу с турками и после ухода русской армии. Остались лишь те, кто дал себя исламизировать и отуречить.

Но сразу же после того, как Россия овладела областью Трапезунда, младотурки начали жестокую расправу над «предателями» (греками-понтийцами) на всех остававшихся под их властью территориях. Мужчин предполагалось уничтожать физически, а остальных – депортировать по армянскому сценарию, то есть тоже уничтожить. Когда же в марте 1918 года, после заключения Брест-Литовского договора, российские войска покинули Трапезунд, турецкая армия и бандиты-четтес хлынули в город и окрестности, повсюду устраивая кровавые бойни. Многие греки, спасаясь от смерти, бежали на Кавказ, к этому времени расколовшийся на независимые страны.

Всего через год после окончания Первой мировой войны началась греко-турецкая война (1919–1922), в конечном счете проигранная греками. Греческое наступление в Анатолии стало сигналом к новому, еще более жесткому, этапу истребления понтийцев – фактически все они были объявлены вне закона. Начались – а точнее, продолжились – грабежи, убийства, изнасилования, массовые депортации. В отсутствие какой бы то ни было поддержки извне (Греция войну проиграла, а ее бывшие союзники по ряду причин поддерживали Ататюрка) поликары сосредоточили усилия на переправке греческих беженцев за пределы Понта – в изгнание. Около 400 тысяч понтийцев были эвакуированы в Грецию, и еще около 135 тысяч – на Кавказ. 24 июля 1923 года, через год после поражения в войне, между Грецией и Турцией был заключен мирный договор. В него входило и соглашение об обмене населением, в соответствии с которым в Грецию было переправлено все еще не уничтоженное греческое население Понта.

В настоящее время понтийцы проживают компактными группами на Кавказе (Южная Россия, Грузия, Армения) и в Северной Греции (Македония и Западная Фракия). Значительная понтийская диаспора существует в Казахстане и Узбекистане, куда греков депортировала уже Советская Россия. Кроме того, в самой Турции сегодня проживают около 300 тысяч исламизированных греков, из них примерно 75 тысяч сохраняют понтийские язык и обычаи, по сути являясь криптохристианами.

В целом же в результате геноцида были уничтожены не менее 350 тысяч греков-понтийцев. Максимальные оценки примерно равны армянскому «минимуму» – 600 тысяч.

 

8

1930-е годы – период резкого усиления внешнеполитической самоизоляции Советского Союза. Именно тогда начал выстраиваться тот «занавес», который впоследствии был назван «железным». Государственные границы, по точному наблюдению Арсения Рогинского, все больше приобретали характер «линии фронта». И это весьма ощутимо отразилось на депортационной политике Сталина.

В середине 1930-х началась продуманная и последовательная кампания по обеспечению безопасности крупных городов, границ и приграничных территорий посредством их «зачистки» (часто классовой, но еще чаще – этнической) от «социально-опасных», то есть неблагонадежных, с точки зрения советского руководства, элементов.

В 1935–1936 годах «зачистка» на западных (а в 1937 году и на восточных) границах СССР, в основном, закончилась. В 1937–1938-м она переместилась на восток и на юг страны, когда были зачищены советско-корейская (фактически – советско-японская) на Дальнем Востоке и советско-турецкая и советско-иранская границы в Азербайджане и Армении.

После этого на посту наркома НКВД Николая Ежова сменил Лаврентий Берия, ставший главным поставщиком и постановщиком всех последующих депортационных операций, в том числе и локализованных в Причерноморье.

 

9

Тут мы отклонимся от депортаций и второй раз в этом изложении склоним голову перед жертвами геноцида – на этот раз еврейского. В одной только Одессе, насчитывавшей, по переписи 1939 года, 200 тысяч евреев, а накануне оккупации города румынами – порядка 110–120 тысяч (вместе с беженцами из Молдавии), число жертв составило, по разным оценкам, от 50 до 80 тысяч, а с учетом Одесской области и еврейских беженцев – не менее 125 тысяч. Еще 23 тысячи евреев погибли в Николаевской области, не менее 15–16 тысяч – в Мариуполе и Сталинской области, не менее 40 тысяч – в Крыму (считая и крымчаков), столько же – в Ростове-на-Дону и Ростовской области, 27 тысяч – в Краснодарском крае[20]. Суммарно в причерноморских регионах СССР, оказавшихся под оккупацией, погибли самое меньшее 290 тысяч евреев – весомая доля общего числа жертв на всей оккупированной территории.

Если вернуться к сталинским депортациям, то и тут война принесла с собой не прекращение, а эскалацию депортационных операций, в осуществлении которых принимали участие войсковые соединения в десятки, а иной раз и в сотни тысяч человек. Чекистов, в отличие от пограничников, война врасплох не застала, и со своими задачами они справлялись довольно успешно и почти без потерь.

Специфика войны проявилась еще и в том, что монополия чекистов на проведение депортаций в стране нарушилась. В выпущенном 22 июня 1941 года указе президиума Верховного совета «О военном положении» военным властям предоставлялось право воспрещать въезд и выезд из соответствующих местностей или отдельных ее пунктов, а также выселять в административном порядке всех лиц, «признанных социально-опасными как по своей преступной деятельности, так и по связям с преступной средой», и чье нахождение на территориях, объявленных на военном положении, было бы нежелательным[21]. Другим указом от 22 июня – «Об объявлении в отдельных местностях СССР военного положения» – военное положение вводилось во всех союзных республиках и многих областных единицах европейской части СССР, вплоть до Краснодарского края[22].

По всей видимости, первыми депортированными советскими немцами стали все же не поволжские, а крымские немцы. Уже в конце августа их в спешке вывозили из Крыма в Ростовскую область и в Орджоникидзевский край[23]. Чисто юридически эта депортация, вероятно, имела видимость – несколько необычной – эвакуации: по этническому признаку. Позднее – уже из Орджоникидзевского (Ставропольского) края – их депортировали еще раз. В марте 1942 года выселения немцев производились в Харьковской, Крымской, Одесской, Днепропетровской, а также в Калининской областях[24]. Таким образом, немцев в СССР депортировали практически отовсюду, откуда это было возможно по обстоятельствам войны. В сентябре 1941-го депортации превентивного характера подверглись, кроме немцев, также финны и ингерманландцы[25].

Двум другим весенним депортациям предшествовало контрнаступление Красной армии – временное отвоевание советским десантом в декабре 1941 года плацдарма на Керченском полуострове, удерживаемого до середины мая 1942-го. Сравнительно недавно стало известно о депортации с этой крошечной территории проживавших на ней итальянцев – жителей Керчи, в основном, членов итальянского колхоза имени Сакко и Ванцетти (около 700 человек вместе с членами семей). Некоторые из депортированных со временем оказались в Италии[26]. Остается так и не выясненной нормативная база этой депортации: наиболее вероятным представляется, что решение было принято на уровне фронта или даже армии, десантировавшейся в Восточном Крыму.

Италия была по крайней мере одной из стран «тройственной оси». Греция же, наоборот, была жертвой германо-итальянской агрессии. Тем не менее, в это же время с Керченского полуострова депортировали и греков. Директивой Берии от 4 апреля 1942 года предписывалось очистить от иностранноподданных и от «антисоветских, чуждых и сомнительных элементов» города и районы их традиционного проживания в Крыму и на Кавказе – Новороссийск, Туапсе, Керчь, Анапу, Темрюк и другие населенные пункты Таманского полуострова. Уже к 12 апреля операция была завершена: всего по перечисленным городам из намеченных к аресту 207 человек фактически были арестованы 168, а из намеченных к выселению 5638 человек выселены 5261, в основном из первых трех городов (из Керчи – по морю в Новороссийск)[27].

Постановление Государственного комитета обороны (ГКО) № 1828 от 29 мая 1942 года расширило этот список за счет Армавира, Майкопа, а также целого ряда районов и станиц Краснодарского края и Ростовской области. Кроме того, оно существенно обогатило и контингент высылаемых лиц: кроме тех, кого признали социально-опасными, и греков-иностранноподданных, перечень высылаемых пополнился румынами, немцами и крымскими татарами[28].

 

10

Немецкая оккупация Крыма продлилась с конца октября 1941-го[29] и до апреля–мая 1944 года. За это время немцами были уничтожены около 92 тысяч человек, или 10% населения полуострова. И коллаборационизм, и антинемецкое партизанское движение в Крыму были весьма сильными, причем как с той, так и с другой стороны было достаточно много крымских татар. Тем не менее, 13 апреля 1944 года, сразу же после освобождения Крыма, НКВД и НКГБ приступили к «очистке» его территории от антисоветских элементов.

Постановления ГКО о выселении крымско-татарского населения с территории Крымской АССР принимались 2 апреля, 11-го и 21 мая 1944 года. Аналогичное постановление о выселении крымских татар (и греков!) с территории Краснодарского края и Ростовской области датировано 29 мая 1944 года. Во всех операциях в Крыму участвовали около 32 тысяч оперативников и сотрудников НКВД[30].

Основную часть операции начали на рассвете 18 мая и провели за 3 дня. К 16 часам 20 мая были выселены 180 014 человек[31]. По окончательным данным, из Крыма были депортированы 191 014 крымских татар (более 47 тысяч семей). В результате, к лету 1945 года население Крыма составляло всего 379 тысячи человек – против 875 тысяч перед войной.

Около 37 тысяч семей (151 083 человека) крымских татар увезли в Узбекистан, куда они прибывали между 3-м и 10 июня: самые многочисленные «колонии» осели в Ташкентской (около 56 тысяч человек), Самаркандской (около 32 тысяч), Андижанской (19 тысяч) и Ферганской (16 тысяч) областях. Остальных распределили на Урале (Молотовская и Свердловская области, Удмуртская АССР) и в европейской части СССР (Костромская, Горьковская, Московская и другие области, Марийская АССР).

Хотя момент переселения крымских татар, по сравнению с другими народами, был относительно комфортным временем, однако о том, каково пришлось им на новом месте, достаточно выразительно говорят данные заболеваемости и смертности: около 16 тысяч человек умерли еще в 1944-м, около 13 тысяч – в 1945 году[32].

Пока Иван Серов и Богдан Кобулов готовили депортацию крымских татар, Берия и Сталин обсуждали, кого же еще выслать из Крыма. Следующими на очереди стояли болгары, греки и армяне (всего около 37 тысяч человек, в том числе несколько тысяч иностранноподданных). Армянам и болгарам инкриминировалось активное сотрудничество с оккупантами, а грекам – за неимением оного – их мелкоторговые гешефты с немцами. 2 июня 1944 года ГКО издал соответствующее постановление об их направлении в Свердловскую, Молотовскую и Кемеровскую области, в Башкирскую АССР и в Казахстан (в Гурьевскую область). Выявив в Крыму еще несколько сот семей греческих, турецких и иранских подданных с просроченными паспортами и желая от них избавиться, НКВД предложил выселить их в Узбекскую ССР, что и было сделано в соответствии с изданным 24 июня постановлением ГКО. Сама операция по выселению охватила оба контингента сразу и была осуществлена за два дня – 27–28 июня. Большинство из 41 854 депортированных были греками (15 040), а также болгарами (12 422) и армянами (9 621 человек), но были сорваны с мест еще 1119 человек – главным образом немцы, итальянцы и румыны[33].

Массовые весенние выселения из Крыма в 1944 году могут рассматриваться не только как тотальная этническая депортация «возмездия», но и как своего рода «пограничная зачистка». Ведь Крым – тоже земля пограничная. Именно о нежелательности такого этноса, как крымские татары, «на пограничной окраине Советского Союза» писал Сталину Берия 10 мая 1944 года[34].

Сталин с этим, видимо, не спорил. Среди попавших в немилость были и крымские болгары, проживавшие между Симферополем и Феодосией, виноватые уже тем, что жили и работали при немцах («активно участвовали в проводимых немцами мероприятиях по заготовке хлеба и продуктов питания для германской армии»[35]).

Поскольку госграница проходила и по Аджарии, то «зачистки» не миновали и ее. 9 августа 1944 года грузинские инстанции распорядились о выселении из приграничных районов Аджарской АССР 113 хозяйств, находившихся вблизи пограничных укреплений. Сама высылка осуществлялась 25–26 ноября, причем с частью депортированных, а именно с грузинами-лазами (числом около 70), произошло невероятное: по ходатайству писателя-министра Мохаммеда Ванлиши и по личному указанию Берии их разыскали и вернули в оставленные дома в родных селеньях![36]

Столь же прозрачен и единственный политический резон: «зачистка приграничья», то есть проведение спецмероприятий по усилению границы и подготовки театра боевых действий. Лишние глаза и уши при развертывании войск или строительстве укрепрайонов всегда нежелательны. Какого бы то ни было иного прагматического государственного смысла депортации из Южной Грузии не имели, а хозяйственный ущерб от выдворения живших и работавших здесь людей – то есть от разорения многих селений – был достаточно очевиден.

17 мая 1949 года ЦК ВКП(б) принял очередное решение о греках (греческих подданных, бывших греческих подданных, не имеющих в настоящее время гражданства, и бывших греческих подданных, принятых в советское гражданство). Решение об их высылке мотивировалось целями «очистки» черноморского побережья РСФСР и Украины, а также Закавказья в целом от «политически неблагонадежных элементов». Решение о греках фактически затронуло и турок с аналогичными статусами, а также армян-дашнаков. Всех их предлагалось сослать на вечное поселение в Южно-Казахстанскую и Джамбульскую области Казахстана, расселив и трудоустроив под надзором МВД[37]. Переселение осуществлялось в июне 1949 года, всего были депортированы 57 680 человек, в том числе и 15 485 дашнаков[38].

Кстати, в местах вселения (Узбекистан, Казахстан, Киргизия) турки-османы, как правило, смешивались с турками-месхетинцами (то есть с этническими грузинами) и практически растворялись в них. Своего рода «Великий Туран», но наоборот.

Всего же за 1941–1949 годы из советского Причерноморья были депортированы около 400 тысяч человек, из них около 200 тысяч – крымские татары, около 100 тысяч – немцы и около 60 тысяч – греки.

На протяжении XX столетия по всему периметру черноморского побережья происходили радикальные – можно даже сказать, катастрофические – перемены в составе населения. Геноциду были подвергнуты три народа: армяне, понтийские греки и евреи (вместе с крымчаками), тотальным депортациям – еще три: те же греки, немцы и крымские татары (не считая турок-месхетинцев и некоторых других «наказанных народов», ареалы проживания которых удалены от черноморской акватории). Количественно их численность в этом регионе сократилась на один–два порядка, из них тягу к возвращению и регенирированию на родине проявили евреи, греки и крымские татары, в особенности последние – преодолевшие на пути домой множество советских и украинских «рогаток».

Частично вернулись из ссылки и депортированные греки, но все же в меньшем числе и не повсеместно (например, закрытым для них городом долгое время была их старинная колония Балаклава). Большинство же тех евреев, что вернулись в Одессу, Таганрог и другие приморские города после войны из армии или из эвакуации, воспользовались возможностью эмиграции и уехали в Израиль, ставший для них новой метрополией, или в США и другие страны, войдя в глобальную еврейскую диаспору. Диаспора стала судьбой и уцелевших после резни армян, эксперимент с их репатриацией в Советскую Армению в начале 1960-х не был ни особо провальным, ни особо успешным.