Брюс Буэно де Мескита — профессор политологии Нью-Йоркского университета.

Алистер Смит — профессор политологии Нью-Йоркского университета.

[стр. 63—82 бумажной версии номера]

 

Логика политики не так уж и сложна [1]. Фактически бóльшая часть того, что происходит в политическом мире, поддается пониманию с удивительной легкостью — достаточно лишь немного подумать. Но, чтобы разбираться в политике должным образом, необходимо сделать важное допущение: надо перестать думать, будто политические лидеры способны руководить нами в одиночку.

Ни одно политическое руководство не является монолитным. И, если мы желаем узнать, как на деле работает власть, не стоит считать, будто северокорейский вождь Ким Чен Ын способен делать все, что ему заблагорассудится. Мы должны отказаться от убеждения в том, что Адольф Гитлер, Иосиф Сталин, Чингисхан или еще кто-нибудь им подобный лично способны контролировать подвластные им народы. Нам предстоит оставить мысль о том, будто руководитель компании «Enron» Кеннет Лэй или глава «British Petroleum» Тони Хейворд знали обо всем, что делалось в их фирмах, или что они единолично принимали все ключевые решения. Все подобные идеи ложны, поскольку ни император, ни король, ни шейх, ни тиран, ни директор корпорации, ни глава семейства, ни национальный лидер не могут править единолично.

Давайте посмотрим на французского короля Людовика XIV (1638–1715).Этот монарх, известный как Король-Солнце, правил более семидесяти лет, внеся большой вклад в территориальную экспансию Франции и создание современного государства. При нем Франция стала доминирующей державой континентальной Европы и важным претендентом на колонизацию Америки. Он и его ближайшие сподвижники разработали законодательство, позже составившее основу Кодекса Наполеона и остающееся базисом французского права по сей день. Людовик XIV модернизировал военное дело, сформировав профессиональную и регулярную армию, которая послужила образцом для остальной Европы и даже для всего мира. Он определенно был одним из выдающихся правителей своего времени, да и остальных времен тоже. Но и он свои деяния совершал далеко не один.

Слово «монархия» означает «правление одного», но такого правления не бывает, оно просто не может осуществляться. Людовику приписывают (возможно, необоснованно) известную фразу: «Государство — это я». К этому изречению нередко обращаются, описывая политическую жизнь абсолютных монархов, подобных самому Людовику, а также диктаторов-тиранов. Но провозглашение абсолютизма всегда оказывается ложным. Ни один лидер, каким бы августейшим, жестоким или мстительным он ни был, никогда не правит в одиночку. И действительно, Людовик XIV, являясь абсолютным монархом, представляет прекрасный пример того, насколько безосновательна идея единоличного правления.

Он взошел на трон в возрасте всего четырех лет, после кончины отца — Людовика XIII (1601–1643). В детские годы будущего Короля-Солнца вся реальная власть принадлежала регентше — его матери. Ее ближайшее окружение беззастенчиво набивало себе карманы за государственный счет, опустошая казну. К тому моменту, когда Людовик в 1661 году, в возрасте 23 лет, взял управление страной в свои руки, французское государство было на грани банкротства.

Мы привычно представляем себе банкротство в форме финансового потрясения, но в перспективе выживания государства эта проблема предстает в качестве политического кризиса. Когда долгов становится больше, чем казна в состоянии погасить, политическому лидеру приходится размышлять не о том, какие бюджетные статьи стоит урезать; его беспокоит, что иссякают ресурсы, позволяющие покупать политическую лояльность у ключевых групп поддержки. В демократических системах дурное состояние экономики оборачивается сворачиванием проектов, посредством которых до кризиса выборные лица приобретали политическую популярность. Для клептократов оно означает «утекание» из-под контроля значительных бюджетных сумм, а также «похудание» секретных банковских счетов, истощающихся теми же темпами, что и преданность приспешников власти, посаженных на голодный паек.

Перспектива банкротства подвергла власть Людовика серьезному риску, так как аристократы старой гвардии, включая армейскую верхушку, видели, как источники их доходов и привилегий тают. Обстоятельства подсказывали этим политически важным, но ненадежным друзьям монарха, что пришло время подыскать новую фигуру, способную более эффективно обеспечить их благосостояние и престиж. Столкнувшись с подобной опасностью, Людовик был поставлен перед необходимостью реформ, без которых он рисковал потерять престол.

Специфические обстоятельства, в которых оказался король, заставили его сменить группу людей, из которых вербовалось ближайшее окружение, то есть ту страту, чья поддержка гарантировала устойчивость его монаршего статуса. Он взялся за расширение возможностей, а иногда и самой власти, новой аристократии, называемой «дворянством мантии» (noblesse de robe). Вместе с канцлером Мишелем Летелье Людовик начал работать над созданием профессиональной и относительно меритократической армии. Решительно отказавшись от обыкновений, распространенных во всех соседних державах, Людовик позволил занимать офицерские должности, причем даже самые высокие, способным людям, не принадлежавшим к традиционной военной аристократии, «дворянству шпаги» (noblesse d’epee). Поступая подобным образом, король превратил свою армию в более открытую и конкурентную организацию, причем как в политическом, так и в военном плане.

Между тем Людовику пришлось кое-что делать и для старой аристократии. Он помнил о прежней нелояльности представителей этого слоя, которые в годы регентства подстрекали и поддерживали антимонархическую Фронду — нечто среднее между революцией и гражданской войной. Чтобы нейтрализовать потенциальную угрозу со стороны старой знати, он «приписал» ее, причем буквально, к своему двору, принудив дворян физически присутствовать в Версале на протяжении долгих периодов времени. Это означало, что их перспективы по получению коронной ренты зависели от того, насколько преданны они будут королю — и, конечно же, от того, насколько добросовестно они ему служат.

Возвышая новых людей, Людовик создал целый класс, который был признателен и предан лично ему. Постепенно он централизовал свою власть и расширил возможности по реализации собственной позиции вопреки мнению старых аристократов. Именно таким образом была создана система «абсолютного» контроля, успешное функционирование которой определялось лояльностью армии и новых аристократов, а также сдерживанием старой знати, поставленной теперь в зависимость от короны.

Французское население в целом в калькуляциях Людовика практически не учитывалось: черни не надо было платить, и потому она не представляла непосредственной угрозы. Но даже и без учета этого обстоятельства вполне понятно, что абсолютизм этого короля был не таким уж и «абсолютным». Король нуждался в сторонниках и понимал, как надо удерживать их лояльность. Они в свою очередь сохраняли верность лишь до тех пор, пока это приносило бóльшие выгоды, чем поддержка кого-то другого.

Стратегией Людовика стало замещение «победоносной коалиции» основных сторонников, которую он унаследовал, людьми, на которых он полагался с бóльшими основаниями. На место старой гвардии он выдвинул, а потом и впустил в свое ближайшее окружение, представителей «дворянства мантии», а в бюрократии, и особенно в армии, появились даже люди незнатного происхождения. Расширив круг тех, кто имел право приобщиться к его окружению, он заставил своих прежних приближенных бороться за административное выживание. Обладавшие привилегией членства в «победоносной коалиции» теперь знали, что из-за расширившегося круга кандидатов на должности любого из них с легкостью можно будет заменить — стоит им только проявить малейшую нелояльность королю. А это означало, что они могут в одночасье лишиться богатства, власти и привилегий. Лишь откровенные глупцы не осознавали такого риска.

Подобно всем лидерам, Людовик выстроил симбиотические отношения со своим ближним окружением. Он не мог рассчитывать на удержание власти без их помощи, а они не могли надеяться на извлечение выгод из своего положения, не храня верность королю. Людовик XIV пробыл у власти 72 года, тихо скончавшись в 1715-м в весьма преклонном возрасте.

Опыт Людовика XIV раскрывает перед нами наиболее фундаментальный факт политической жизни. Никто не правит в одиночку, и никто не обладает абсолютной властью. Вся разница лишь в том, скольких людей тому или иному лидеру нужно расположить к себе и до какой степени велик круг тех, кого при необходимости можно будет привлечь на свою сторону.

 

Три политических измерения

Для лидеров весь политический ландшафт распадается на три группы людей: номинальный селекторат, реальный селекторат и «победоносную коалицию». Номинальный селекторат включает в себя каждого, кто имеет хотя бы формальные правовые основания для избрания лидера. В США, например, это все жители, достигшие 18 лет и имеющие право голоса. Конечно, любой американец понимает, что право голоса — вещь важная, но в конечном счете от каждого отдельного избирателя мало зависит, кто именно будет руководить страной. В государствах всеобщего избирательного права члены номинального селектората играют определенную роль в политическом процессе, но она не слишком велика. В этом смысле номинальный селекторат в США, Великобритании или Франции обладает ненамного большей властью, чем, скажем, «избиратели» в бывшем Советском Союзе. Там тоже все взрослые граждане имели право голосовать, хотя их выбор обычно заключался в одобрении или неодобрении кандидатов, подобранных Коммунистической партией, а не в предпочтении, отдаваемом тому или иному кандидату. Так или иначе, но каждый взрослый гражданин СССР, где голосование было обязательным, являлся членом номинального селектората. Вторую политическую страту составляет реальный селекторат. Это та группа, которая на самом деле выбирает лидера. В сегодняшнем Китае (как и в Советском Союзе) она состоит прежде всего из членов Коммунистической партии; в Саудовской Аравии это старшие по возрасту члены королевской семьи; в Великобритании это избиратели, поддерживающие членов парламента от победившей на выборах партии. Но наиболее важной из всех групп является третья — подмножество реального селектората, которое и составляет «победоносную коалицию». Сюда входят те люди, чья поддержка очень существенна для сохранения лидером власти. Так, в СССР «победоносная коалиция» состояла из небольшой группы внутри КПСС, члены которой отбирали кандидатов на ключевые должности и контролировали политическую жизнь; благодаря их поддержке генеральные секретари сохраняли свои позиции. Эта публика имела возможность свергнуть своего босса, причем он сам знал об этом. В США «победоносная коалиция» гораздо шире. Она состоит из минимального числа избирателей, голоса которых позволяют одному кандидату в президенты пересилить другого кандидата, а на уровне штата или округа обеспечивают попадание в палату представителей или в сенат одному и проигрыш другому. Наконец, для Людовика XIV «победоносная коалиция» представляла собой крошечную группку придворных — лиц, облеченных военными и гражданскими чинами, без опоры на которых монарха мог бы сместить его соперник.

В самом общем виде можно выразить все сказанное так. Номинальный селекторат — это множество, из которого лидер черпает потенциальную поддержку; реальный селекторат — это те, чья поддержка действительно способна оказывать влияние на доступ к власти; «победоносная коалиция» — это только те из существенных сторонников, без кого лидер неминуемо пропал бы. Для простоты дальнейших рассуждений будем называть эти группы соответственно «взаимозаменяемыми», «влиятельными» и «незаменимыми».

В США избиратели составляют номинальный селекторат, то есть относятся к «взаимозаменяемым». Что касается реального селектората, так называемых «влиятельных», то ими, казалось бы, являются члены коллегии выборщиков, которые действительно избирают президента (подобно тому, как наиболее заметные партийцы в свое время выбирали генерального секретаря ЦК КПСС). Но есть, однако, важная оговорка: в наши дни, согласно правилам, члены коллегии выборщиков обязаны голосовать так, как ранее проголосовали избиратели их штата, и поэтому на практике они не пользуются реальной независимостью. Следовательно, в США номинальный и реальный селекторат тесно связаны друг с другом. Вот почему, даже если лично вы — всего лишь один из множества избирателей, то есть принадлежите к когорте «взаимозаменяемых», ощущение, что ваш голос на что-то влияет, всегда остается с вами: он и вправду имеет значение, и его учитывают. Что касается «победоносной коалиции» — «незаменимых», то в Америке это самая маленькая группа избирателей, пропорционально распределенная между штатами; именно их поддержка выливается в победу кандидата при голосовании в коллегии выборщиков. Составляя довольно большую долю номинального электората («взаимозаменяемых») относительно численности всего населения США, она все-таки довольно мала. Фактически, учитывая федеральную структуру американских выборов, исполнительную и законодательную власть Америки можно контролировать, распоряжаясь всего лишь пятой частью всех имеющихся голосов — если, конечно, этими голосами правильно распорядиться. (Виртуозом подобной электоральной эффективности был Авраам Линкольн.) Заслуживает внимания то обстоятельство, что «победоносные коалиции» в США принадлежат к самым большим в мире как по абсолютным цифрам, так и по доле в электорате. Есть, впрочем, и более крупные «победоносные коалиции». Британская парламентская система требует, чтобы премьер-министр страны заручался на двухпартийных парламентских выборах поддержкой не менее чем 25% электората. Таким образом, премьер-министру требуется, чтобы по крайней мере половина парламентариев состояли в его партии, причем каждый из этих людей должен предварительно получить половину голосов (плюс один голос) в двухпартийной выборной гонке: иными словами, речь идет о половине от половины, или в итоге об одной четверти всех избирателей. Французская выборная система еще более требовательна: согласно ее правилам, кандидат должен выиграть в финальном туре, где участвуют только два претендента.

Обращаясь к другим примерам, можно убедиться, что в размерах номинального селектората, реального селектората и «победоносной коалиции» наблюдается широкий разброс. В некоторых местах, например в Северной Корее, имеется массовый номинальный селекторат, в котором каждый обладает правом голоса; небольшой реальный селекторат, на деле определяющий фигуру руководителя, и «победоносная коалиция», в состав которой входят не более пары сотен людей и без поддержки которой даже первый северокорейский вождь Ким Ир Сен не удержался бы у власти. В Саудовской Аравии, напротив, номинальный селекторат невелик, а реальный селекторат совсем крошечный: к нему относятся королевская семья и несколько ключевых лидеров делового и религиозного сообщества. Саудовская «победоносная коалиция», вероятно, даже меньше, чем северокорейская.

А как все это выглядит, скажем, в калифорнийском городке Белл? [2]В 2009 году «взаимозаменяемые» составляли здесь 9395 зарегистрированных избирателей; к «влиятельным» относились 2235 человек, которые реально явились на избирательные участки в дни голосования; а к «незаменимым» относились всего 473 избирателя, чья поддержка была принципиально важной для выигрыша места в городском Совете. Белл определенно смотрится лучше, чем Северная Корея или Саудовская Аравия, — по крайней мере нам хотелось бы верить в это. Но он, однако, пугающе напоминает режимы, известные своими фальшивыми выборами — такие, как дореволюционный Египет, Венесуэла, Камбоджа и, возможно, Россия. Сходную структуру имеют и многие открытые акционерные общества. У них миллионы акционеров, которые взаимозаменяемы. У них есть также крупные институциональные акционеры, которые обладают реальным влиянием. И, наконец, к «незаменимым» в них относятся люди, отбирающие совет директоров и высший менеджмент. Короче говоря, Белл не слишком похож ни на идеализированную демократию Мэдисона или Монтескьё, ни на корпорацию с ее многочисленными акционерами, в итоге ничего не решающими.

Допустим, вы работаете в коммерческой компании. Кто ваш лидер? Кто те влиятельные люди, поддержка которых для него (или для нее) просто необходима? Какие фигуры, хотя и не слишком важные для вашего исполнительного директора лично, влияют тем не менее на руководство компанией? И, наконец, из кого состоят те, кто ходит на работу каждый день, трудясь усердно (или не очень) и ожидая момента, который позволит им подняться повыше?

Три описанные нами группы составляют фундамент той концепции, которая будет развернута ниже. Более того, они являются основой политического функционирования любых организаций, больших и малых. Вариации в масштабах этих трех групп придают политике трехмерную структуру, которой, собственно, и определяется сложность политической жизни. Прояснив, как эти три измерения взаимодействуют друг с другом, как соотносятся между собой «взаимозаменяемые», «влиятельные» и «незаменимые», мы сумеем справиться с загадками политики. Как будет показано ниже, отличия в размерах этих групп в странах, корпорациях и любых других организациях предопределяют почти все, что происходит в их политике: что могут делать руководители, какой степенью безнаказанности они пользуются, перед кем они несут ответственность и какой уровень жизни доступен (или, напротив, не доступен) их подданным и подчиненным.

 

Достоинства 3D-политики

По-видимому, трудно поверить в то, что описанными выше тремя измерениями определяется все многообразие управленческих систем современного мира. В конце концов, и наш собственный опыт подтверждает, что дело обстоит совсем не так: на одном конце политического спектра мы неизменно видим автократов и тиранов, ужасных и самовлюбленных головорезов, время от времени впадающих в ту или иную психопатологию, — а на другом его конце располагаются демократы: свободно избранные народом представители его воли, президенты и премьер-министры, которые стоят на страже свободы. И лидеры из этих двух миров, говорим мы себе, должны быть бесконечно далеки друг от друга!

Это удобная выдумка, но тем не менее это именно выдумка. Системы правления отличаются друг от друга не этим. Специфику им придают различные структуры их селекторатов и «победоносных коалиций». Конфигурации этих измерений ограничивают лидера или, напротив, помогают ему выполнять свою работу; до какой степени лидер волен или связан зависит от того, как селектораты и «победоносные коалиции» взаимодействуют друг с другом.

Бесспорно, очень трудно отказаться от привычки рассуждать о демократиях и диктатурах так, будто бы сами эти понятия уже задают принципиальнейшие различия между политическими режимами. Это обыкновение остается устойчивым, даже несмотря на то, что ни одинаковых «демократий», ни одинаковых «диктатур» на свете не существует. Отказ от этой привычки настолько непосилен, что мы и сами продолжим использовать эти понятия, одновременно подчеркивая, что термин «диктатура» означает для нас такую власть, которая основывается на господстве очень маленькой группы «незаменимых», происходящих из относительно небольшой страты «влиятельных» и огромного массива «взаимозаменяемых». Когда же мы говорим о демократии, то имеем в виду власть, в основании которой располагается очень большая когорта «влиятельных», по численности практически равная когорте «взаимозаменяемых». Наконец, упоминая монархию или военную хунту, мы подразумеваем, что группы и «взаимозаменяемых», и «влиятельных», и «незаменимых» в них малы и не многочисленны.

Преимущество разговоров об организациях в терминах «взаимозаменяемых», «влиятельных» и «незаменимых» состоит в том, что эти категории позволяют воздерживаться от произвольного прочерчивания границ между формами правления, объявляющего одну из них «демократической», а другую — «автократической» или одну — «сильной республикой», а другую — «слабой республикой». Благодаря такой категориальной разбивке мы также уходим от плоских и одномерных концепций политики, представленных влиятельными политическими философами.

Истина заключается в том, что в мире нет двух правительств или двух организаций, абсолютно похожих друг на друга. Все демократии различаются между собой, но, несмотря на значительность подобных различий, они не перестают оставаться демократиями. Самые серьезные и зримые отличия в поведении правительств и организаций зависят от абсолютных и относительных масштабов групп «взаимозаменяемых», «влиятельных» и «незаменимых». Например, тонкие отличия между, скажем, властными системами Франции и Великобритании или Канады и США могут показаться нам не слишком существенными, но тем не менее вариации в их функционировании являются производной от тех стимулов, которые лидеры получают в процессе взаимодействия со своими «взаимозаменяемыми», «влиятельными» и «незаменимыми».

Политические системы невероятно разнообразны, и обусловлено это тем, что люди, манипулируя политикой для собственной выгоды, невероятно изобретательны. Скажем, лидеры разрабатывают правила, позволяя всем гражданам голосовать, — и тем самым создают огромный пул «взаимозаменяемых», но потом обставляют избирательную процедуру множеством условий и наращивают число «влиятельных» избирателей, позволяющее им быть уверенными, что предпочитаемые ими кандидаты обязательно победят. Демократические элиты могут решить, что для победы на выборах достаточно не абсолютного, а относительного большинства голосов, и это позволит им проталкивать кандидатов, которые никогда не получили бы поддержки большинства. Или же они могут остановиться на системе двух туров, целенаправленно формируя большинство — даже если оно будет составлено из «взаимозаменяемых», делающих всего лишь вторичный, остаточный выбор. Наконец, в порядке альтернативы демократические лидеры могут договориться, что политические взгляды во властных органах будут представляться пропорционально тому, сколько голосов получит каждая точка зрения, — и тем самым предпочтут правительство, состоящее из коалиции меньшинств. Перечисленные выше и иные подходы, число которых огромно, вполне укладываются в наши представления о демократии, но при этом они способны генерировать совершенно различные результаты.

Иначе говоря, нам следует помнить, что ярлыки, подобные демократииили диктатуре, — это условность, и не более того.

 

Перемешайте ключевые группы, и вы измените мир [3]

Корректировка относительных размеров групп «взаимозаменяемых», «влиятельных» и «незаменимых» может заметно повлиять на ожидаемые политические результаты. В качестве примера можно сослаться на вполне прозаичные на первый взгляд выборы членов Наблюдательного совета Сан-Франциско.

Для избрания членов Наблюдательного совета в этом городе традиционно использовались общегородские выборы. Это означало, что селекторат состоял из всех избирателей города, а число «влиятельных», обеспечивающих прохождение того или иного кандидата в Совет, было минимальным. В 1977 году методику изменили: на смену общегородским выборам пришло голосование по округам. Согласно старым правилам, члены Наблюдательного совета избирались всем городом, и каждый из них представлял весь город, являвшийся единым избирательным округом. Теперь же, по новым правилам, они избирались по округам и, соответственно, представляли только свой округ; каждый советник избирался значительно меньшим количеством избирателей, чем прежде. Политические предпочтения жителей Сан-Франциско в целом между 1975-м и 1977 годами изменились мало; но тем не менее в 1975-м кандидат по имени Харви Милк потерпел неудачу на выборах в Совет, а спустя два года, в 1977-м, напротив, был с успехом избран. (Правда, вскоре после этого он трагически погиб.) Как позже писал журнал «Time», Харви Милк стал «первым открытым геем, сумевшим за всю историю нашей планеты избраться в серьезную властную структуру» [4].

Изменения, произошедшие между двумя датами и подыгравшие Милку, оказались довольно простыми. В 1975 году для его избрания требовалась широкая поддержка «влиятельных» всего города Сан-Франциско. Он тогда получил 52 996 голосов, придя к финишу седьмым, в то время как в Наблюдательный совет проходили пятеро претендентов с наибольшим числом голосов. Иначе говоря, Милк не добился достаточной поддержки и потому проиграл. А в 1977 году ему нужна была поддержка избирателей только того округа, где он выдвигался, — района Кастро, преимущественно населенного геями. Как ему прекрасно было известно, он пользовался широкой популярностью среди своего электората. В итоге он получил 5925 голосов, что означало поддержку 29,42% избирателей округа, став первым в своем районе — и пройдя в советники.

Как ни странно, те же нюансы и тонкости, которые оказались существенными для Сан-Франциско, вполне приложимы и к нелиберальным правительствам Зимбабве, Китая и Кубы, а также к менее однозначным режимам типа российского, венесуэльского или сингапурского. Каждый из этих случаев тоже можно представить в динамике трех организационных измерений: «взаимозаменяемых», «влиятельных» и «незаменимых».

Как только мы научимся мыслить в рамках трех обозначенных измерений, нам откроются наиболее сложные загадки политики, современной и не только. Наш базовый тезис состоит в том, что любой амбициозный лидер стремится получить максимальный объем власти и желает сохранить ее как можно дольше. Управление «взаимозаменяемыми», «влиятельными» и «незаменимыми», нацеленное на достижение этих целей, составляет суть, искусство и науку политики.

 

Правила, которые управляют правителями

Деньги, как говорят, являются корнем всех зол. В каком-то смысле это, возможно, и верно, но в некоторых случаях деньги оказываются корнем всего хорошего, что имеется в государственном управлении. Все зависит от того, как лидеры поступают с деньгами, которые им удается сосредоточить в своих руках. Они могут использовать их к выгоде каждого члена социума; хорошими примерами здесь служат расходы, направляемые на защиту личного благосостояния и собственности всех граждан. Публичная политика по большей части состоит из усилий инвестировать общие средства в благосостояние людей. Но одновременно правительственные доходы могут тратиться и на покупку — в ущерб общему благосостоянию — лояльности немногочисленных друзей и приближенных. Порой их также используют для распространения коррупции, черного рынка и других еще менее приятных общественных практик.

Первым шагом к пониманию, как реально работает политика, будет вопрос о том, на что политические лидеры тратят деньги. Уходят ли их ресурсы на общественные блага, полезные всем? Или же они расходуют средства преимущественно на частные блага, поощряющие лишь немногих? Для любого здравомыслящего политика ответ на этот вопрос зависит от того, в лояльности какого количества людей он безусловно нуждается — то есть от того, сколько «незаменимых» входят в его коалицию.

При демократии или какой-то иной системе, где поддерживающая лидера критическая коалиция очень велика, покупать лояльность посредством частных вознаграждений слишком дорого. Деньги приходится распределять «тонким слоем». Поэтому демократические режимы, опирающиеся на большие коалиции, делают упор, как предлагал Джеймс Мэдисон, на финансирование эффективной публичной политики, которая заметно улучшает благосостояние всех членов общества.

Иначе обстоит дело с диктаторами, монархами, военными хунтами и исполнительными директорами корпораций, которые доверяются гораздо меньшим группам «незаменимых». Как указывал еще Макиавелли, для них более выгодно расходовать значительный куш государственных или корпоративных доходов, покупая лояльность своей коалиции через предоставление частных выгод — даже если эти выгоды обеспечиваются за счет основной массы налогоплательщиков или миллионов мелких акционеров. Таким образом, маленькие коалиции обычно поощряют стабильно коррумпированные и ориентированные на личные блага режимы. Причем выбор между приумножением общего благосостояния или обогащением привилегированного меньшинства никак не связан с великодушием того или иного лидера. Благородные мотивы, разумеется, могут быть важны, но их всегда одолевает необходимость лелеять и баловать сторонников. Инструменты же, призванные их осчастливить, определяются тем, сколь многочисленны ряды нуждающихся в вознаграждении.

 

Налогообложение

Чтобы сделать своих сторонников лояльными, лидеру нужны деньги. Любой деятель, призванный к руководству, должен прежде всего оценить объемы средств, которые он способен регулярно извлекать из карманов своих подопечных, будь то избиратели или акционеры. Подобное извлечение может производиться в разных формах — среди них налоги на доходы и недвижимость, таможенные пошлины, лицензии, всевозможные правительственные сборы — но все это, избегая ненужных нюансов, мы будем обобщенно называть «налогообложением». Как мы только что убедились, правители, чье господство основывается на больших коалициях, не смогут удержаться у власти, сосредотачиваясь исключительно на предоставлении частных выгод: когорта их сторонников слишком велика для этого. Поскольку основой их политического успеха выступает предоставление не частных, а публичных благ, им приходится держать налоговые ставки относительно низкими. Люди предпочитают тратить собственные деньги самостоятельно, за исключением тех случаев, когда им необходимо «сброситься» для приобретения какой-то ценности или какого-то блага, слишком дорогостоящего для индивидуальной покупки.

Например, нам всем нужна уверенность в том, что надежная пожарная часть быстро справится с огнем, если пожар вдруг будет угрожать нашему дому. Гипотетически можно было бы нанять личного пожарного, следящего только за нашим жилищем. Проблема, однако, не только в том, что это слишком дорого; одновременно нам пришлось бы беспокоиться по поводу того, хорошо ли защищены и наши соседи, пожар у которых способен перекинуться к нам. Более того, наш сосед, понимая наше нежелание пострадать от пожара на его территории, может избрать оппортунистическую тактику, не предпринимая для своей защиты ничего и рассчитывая, что оплачиваемый нами пожарный в случае необходимости спасет и его недвижимость тоже. Иначе говоря, мы вдруг оказываемся в положении, когда из собственного кармана надо оплачивать противопожарную безопасность всех соседей — а это весьма дорогостоящая комбинация. Простейший путь разделить с соседом расходы на защиту от возможного пожара — позволить властям взять эту ответственность на себя. Реализуя его, мы сознательно платим налоги.

Хотя мы охотно платим налоги по программам, обеспечивающим материальные выгоды всем — например, защищающим нас от огня, преступников или иностранных врагов, — нам едва ли будет приятно видеть, как наши налоговые сборы идут на выплаты грандиозного жалованья президенту или премьер-министру или, как в случае городка Белл, штат Калифорния, чиновникам местных органов власти. В результате главы правительств, покоящихся на большой коалиции, никогда не стремятся попасть в списки самых высокооплачиваемых руководителей мира.

Поскольку при режиме, который зависит от большой коалиции, число приемлемых вариантов расходования денег, собираемых с населения, минимально — их можно тратить только на общие блага, которых граждане не в состоянии оплачивать индивидуально, — налоги при больших коалициях, как правило, невысоки. Но если коалиция «незаменимых» сторонников узка, а частные блага представляются хорошим способом удержать за собой власть, то тогда, вопреки мнению Гоббса, благосостояние широких масс будет падать. При такой конфигурации лидеры обращаются к жесткому налогообложению, перераспределяя богатство путем взимания с бесправных «взаимозаменяемых» максимальных сумм и последующей передаче собранных средств членам «победоносной коалиции», делая их сытыми, богатыми и лояльными. Например, супружеская пара в США не платит подоходный налог с первых 17 тысяч долларов, ею заработанных. Но в Китае налоговая ставка семейной пары при том же уровне дохода будет составлять 45%. Это превышает максимальную ставку подоходного налога в США, и поэтому ни один американец, независимо от размера его дохода, не платит федеральному правительству так много. Обратим также внимание на режимы маленьких коалиций, подобные тому, что сложился в городке Белл. Представители небольшой группы сторонников главы местной администрации не жалуются на чрезвычайно высокий налог на недвижимость, введенный местными властями. Им приходятся платить этот налог, но так же поступают и тысячи других местных жителей. Правда, в отличие от остальных, они получают бонусы и льготы, финансируемые из этого самого налога. Частные выгоды, получаемые несколькими «любимчиками» от муниципальных властей, с лихвой покрывают расходы, на которые они идут, выплачивая высокий налог на свою недвижимость.

Итак, личная выгода играет во всех этих уравнениях большую роль. Следовательно, не должны ли мы задуматься, почему инкумбенты, собирая с граждан налоги и сборы, все-таки не отправляют эти деньги на свои персональные банковские счета? Данный вопрос особенно уместен в отношении членов правления корпораций. Доверив собственные деньги исполнительному директору или председателю правления, инвесторы хотят быть уверенными, что их средства будут использованы мудро и принесут им прибыль. Они заинтересованы в доходах. Им хочется, чтобы стоимость акций росла, а выплаты по дивидендам были бы крупными и регулярными. Не станем обманываться: эта сосредоточенность на личной выгоде свидетельствует, что и правители, и лидеры бизнеса, и фактически каждый из нас любят брать деньги других людей и сохранять их для себя. Это означает, что следующим шагом в разъяснении политических калькуляций должно стать выяснение, во-первых, того, какую долю чужих средств лидеру позволительно оставлять у себя, а во-вторых, того, сколько инкумбенту, желающему сохранить за собой власть, нужно тратить на свою коалицию и на общество в целом.

 

Перетасовка колоды «незаменимых»

Чтобы остаться во власти, как нам теперь известно, требуется поддержка других людей. Такая поддержка будет гарантированной лишь в том случае, если лидер обеспечивает своим «незаменимым» больше благ, чем они могли бы ожидать от альтернативного руководства. Но, когда «незаменимые» начинают думать, что им будет лучше под крылышком иного претендента на власть, они дезертируют.

У инкумбента сложнейшая работа. Ему обязательно нужно предложить сторонникам больше, чем предложат соперники. И хотя делать это порой нелегко, логика политики говорит о том, что лица, занимающие высокие должности, уже обладают огромным преимуществом над соперниками, особенно когда их ближний круг узок, а пул замещения для членов «победоносной коалиции» широк. Именно такую политическую систему Ленин сконструировал в России после Октября: этим объясняется, почему с революции 1917 года и до горбачевских реформ конца 1980-х лишь один советский лидер, Никита Хрущев, был смещен в ходе успешного переворота. Все прочие вожди мирно умирали от старости или от болезней. Хрущеву не удалось дать своим приспешникам того, что им было обещано. Между тем как раз надежная реализация политических обещаний, предоставленных «незаменимым», обеспечивает базис для власти инкумбента.

Истории выживания во власти похожи друг на друга, хотя их детали могут различаться — особенно в политических контекстах, где «незаменимых» сторонников много. Даже поверхностные наблюдатели знают, что в избирательных кампаниях постоянно фиксируется несоответствие между тем, что политик обещает, добиваясь власти, и тем, что он делает, получив заветный пост. Утвердившись наверху, новый лидер зачастую избавляется от тех, кто помогал ему достичь вершины, замещая их другими людьми — теми, кто кажется ему более лояльным.

Но дело не только в этом. Самим «незаменимым» весьма сложно сопоставлять и взвешивать предложения, которые инкумбент и его соперник делают в какой-то конкретный момент времени. Предположим, что инкумбент в данный момент платит своим меньше, но зато предполагается, что для тех, кто потом останется в его ближнем круге или будет введен в него, пожалования расширятся. Верно и то, что порой конкурент лидера сегодня предлагает больше, но не исключено, что все его обещания будущих благ останутся всего лишь словами, ничем не подкрепленными. «Незаменимые» должны сравнивать не сиюминутные преимущества, а те, которые ожидаются завтра, поскольку со временем им могут дать еще больше. Если, вновь утвердившись в качестве инкумбента, лидер привлекает в свою коалицию нового сторонника — это хороший индикатор того, что он и дальше будет полагаться на новичка и вознаграждать его: иначе он не стал бы прилагать целенаправленных усилий к отсортировке тех, кто скорее всего сохранит лояльность, от оппортунистов, скорее всего готовых злоумышлять против лидера в будущем. Претендент на власть тоже способен давать подобные обещания, желая сохранить сторонников, но отнюдь не факт, что в долгосрочной перспективе он выполнит обещанное в процессе борьбы за власть.

Помня о том, что люди, разделившие с лидером риски завоевания власти, позже нередко оказываются отодвинутыми в сторону (или разделяют еще худшую судьбу), давайте рассмотрим довольно типичный случай с участием сподвижников Фиделя Кастро. Из 21 министра, назначенных Кастро сразу после революции, в январе 1959 года, 12 ушли в отставку или были уволены до конца года. Еще четверо лишились постов в 1960-м,когда Кастро продолжил консолидацию власти. Эти люди, некогда ближайшие соратники Фиделя и старые его сторонники, в конечном счете оказались перед невеселым выбором. Для наиболее удачливых из них «развод» с Кастро обернулся всего лишь изгнанием, для других он означал гибель. Среди последних оказался и самый известный кубинский революционер — Эрнесто Че Гевара.

Че имел возможность стать вторым человеком во власти, уступая только самому Фиделю. Не реализовав ее, он, похоже, совершил свою величайшую ошибку. Кастро выпроводил Че с Кубы в 1965 году отчасти из-за популярности, которой тот пользовался и которая делала его потенциальным конкурентом властителя. Кастро направил Че со специальной миссией в Боливию, но к концу марта 1967-го перестал поддерживать Гевару, оставив его без средств. По словам капитана Гарри Прадо Сальмона, боливийского офицера, захватившего Че, пленник говорил ему, что решение отправиться в Боливию не было его собственным — так распорядился Фидель. Один из биографов Кастро пишет:

«Команданте Че почти буквальным образом повторил путь, которым до него прошли Франк Паис, Камило Сьенфуэгос, Убер Матос и Умберто Сори Марин — ближайшие сподвижники Кастро в дни революции. Всех этих людей Фидель рассматривал в качестве конкурентов в борьбе за власть, которых пришлось „задвинуть“ тем или иным способом. Че Гевара был убит в Боливии, и это позволило ему избежать позорной казни от рук былого соратника. Умберто Сори Марин, например, не был так удачлив. Этот командир повстанческой армии был обвинен в заговоре против революции и в апреле 1961 года расстрелян» [5].

Периоды политического транзита переполнены примерами того, как сторонников, помогавших лидеру прийти к власти, устраняют сразу после победы в борьбе. Эта закономерность проявляется в деятельности национальных и местных правительств, корпораций, мафиозных кланов, да и вообще любых организаций. Каждый член «победоносной коалиции», зная, что его могут заменить, ни в коем случае не должен предоставлять инкумбенту причины для такой замены.

Людовик XIV очень хорошо разбирался в подобных вещах. Когда вам необходим лишь крошечный блок единомышленников, которых можно набрать из большого круга потенциальных сторонников (как в случае маленьких коалиций, присущих Зимбабве, Северной Корее или Афганистану), нет нужды тратить слишком большую толику доходов на покупку лояльности. Если же варианты возможных замен немногочисленны, то тогда ради поддержания лояльности коалиции приходится поиздержаться. Это правило действует в двух обстоятельствах: когда и коалиция, и селекторат невелики (как при монархии или военной хунте) или же когда и коалиция, и селекторат, напротив, масштабны (как при демократии). В подобных случаях возможности инкумбента по замене членов коалиции довольно ограничены и, следовательно, «незаменимые» могут поднять цену за сохранение ими лояльности. Итогом такой конфигурации оказывается то, что возможности инкумбента по распоряжению доходами оказываются урезанными, поскольку он вынужден основательно тратиться на поддерживание лояльности среди своих, парируя встречные предложения политических недругов.

Когда «незаменимых» по сравнению с «взаимозаменяемыми» очень мало, как в режимах электорального авторитаризма или в корпорациях, значительная доля акций которых торгуется на бирже, лояльность коалиции покупается дешево, а перед инкумбентами открывается широкий простор для маневра. Они могут пустить находящиеся под их контролем средства на себя или на любимые публичные проекты. Клептократы же, разумеется, выводят деньги на секретные банковские счета или в офшоры, предвидя собственное свержение и откладывая на черный день.

Немногочисленные автократы с развитым чувством гражданского долга предпочитают предотвращать угрозу мятежа сподвижников, направляя дискреционные фонды (остающиеся у них в руках остатки налоговых поступлений, которых не нужно тратить на покупку лояльности коалиции) на общественные надобности. Такие траты могут оказаться весьма эффективными, как это было у Ли Куан Ю в Сингапуре и Дэн Сяопина в Китае. Иногда, напротив, они оборачиваются провалом, как это получилось с индустриальной программой Кваме Нкрумы в Гане или политикой «большого скачка» Мао Цзэдуна в Китае.

Мы видим, что желание инкумбента удержаться во власти формирует некоторые ключевые решения в плане получения доходов и их последующего распределения. Высока или низка ставка дохода, тратятся ли деньги преимущественно на общественные или на личные вознаграждения, крупными ли суммами способен распоряжаться сам инкумбент — от этих переменных зависит политический успех той управленческой структуры, которую лидер унаследовал от предшественников или создал сам. Наше понимание принципов политического выживания диктует пять базовых правил, которые лидеры могут использовать для того, чтобы преуспеть в любой политической системе:

Правило № 1: Сохраняйте вашу «победоносную коалицию» настолько узкой, насколько это возможно. Маленькая коалиция позволяет лидеру полагаться на очень малое число людей, чтобы оставаться во власти. Чем меньше «незаменимых», тем легче их контролировать и тем больше простор для дискреционных расходов. Браво Ким Чен Иру из Северной Кореи, подлинному виртуозу маленьких коалиций!

Правило № 2: Сохраняйте ваш номинальный селекторат настолько обширным, насколько это возможно. Поддерживайте большой пул «взаимозаменяемых», и тогда вы с легкостью сможете сменить любого возмутителя спокойствия в вашей коалиции, будь то в рядах «влиятельных» или «незаменимых». По крайней мере обширный селекторат означает солидный запас помощников-заместителей, напоминающий «незаменимым», что нужно сохранять лояльность и вести себя хорошо, а иначе им на смену подберут кого-нибудь другого. Браво Владимиру Ильичу Ленину, который ввел в России всеобщее избирательное право и тем самым мастерски расширил ресурс «взаимозаменяемых»!

Правило № 3: Контролируйте поток государственных доходов. Для руководителя всегда выгоднее самому определять, кто и как будет «кормиться», нежели выставлять всем большой пирог, от которого люди начнут откусывать сами. Наиболее полезным для лидера потоком наличности будет такой, который оставляет большинство без гроша, но при этом перераспределяет доходы, обогащая немногих избранных — его сторонников. Браво президенту Пакистана Асифу Али Зардари, состояние которого, согласно имеющимся оценкам, превышает четыре миллиарда долларов! И это при том, что под его началом находится страна с одним из самых низких в мире уровнем доходов на душу населения.

Правило № 4: Платите ключевым сторонникам ровно столько, сколько необходимо для сохранения их лояльности. Помните, ваши сторонники всегда предпочли бы быть на вашем месте, а не зависеть от вас. Ваше большое преимущество перед ними заключается в том, что вы знаете, где находятся деньги, а они нет. Выделяйте своей коалиции достаточно денег для того, чтобы ее члены не подыскивали вам замену — но ни копейки больше. Браво президенту Зимбабве Роберту Мугабе, который, всякий раз сталкиваясь с угрозой военного переворота, находил деньги для армии и сохранял ее преданность!

Правило № 5: Желая сделать жизнь людей лучше, не берите денег из карманов своих сторонников. Оборотная сторона Правила № 4 предполагает, что по отношению к собственной коалиции не следует скупиться. Если вы желаете стать благодетелем для народа за счет своей коалиции, вам недолго придется ожидать момента, когда «друзья» возьмут вас на мушку. Эффективность политики в отношении масс отнюдь не гарантирует лояльности среди «незаменимых». У голодных подданных не хватит сил, чтобы свергнуть вас, поэтому о них не беспокойтесь. А вот разочарованные члены коалиции, напротив, могут предать, создав вам большие проблемы. Браво генералу Тан Шве, президенту Мьянмы, который после обрушившегося на его страну в 2008 году урагана «Наргис» позволил своим армейским сторонникам реализовывать поступавшую в Бирму продовольственную помощь на черном рынке — вместо того, чтобы раздать ее пострадавшим в катастрофе, погубившей, по минимальным подсчетам, 138 тысяч человек [6].

 

Работают ли эти правила при демократиях?

В этом месте кое-кто из читателей может воскликнуть: «Перестаньте! Ведь если бы избранный лидер следовал подобным правилам, он очень скоро остался бы без работы!» Скептик, разумеется, прав — но не совсем.

Как известно, демократическому руководителю нелегко отстаивать свои властные позиции в ситуации, когда полного контроля над финансами у него нет. Он всегда ограничен законодательством, которое к тому же определяет — через установление электоральных процедур — размер коалиции, необходимой лидеру для того, чтобы прийти к власти. Такая коалиция должна быть относительно большой, а лидер должен откликаться на ее запросы, поэтому Правило № 1 его вроде бы не касается. Но это не означает, что следование этому правилу все-таки не остается для него соблазнительным — как, впрочем, и следование всем прочим упомянутым правилам.

Почему, например, Конгресс США вечно перекраивает границы избирательных округов? Именно потому, что Правило № 1 гласит: «Сохраняйте вашу „победоносную коалицию“ настолько узкой, насколько это возможно».

Почему некоторые политические партии поощряют иммиграцию? Из-за Правила № 2: «Расширяйте круг „взаимозаменяемых“».

Почему вокруг налогового кодекса идут такие горячие споры? Смотрите Правило № 3: «Надо брать под контроль поток государственных доходов».

Почему демократы тратят так много налоговых поступлений на социальные программы? Они следуют Правилу № 4: «Вознаграждайте своих „незаменимых“ любой ценой».

Почему республиканцы желают, чтобы верхняя планка подоходного налога была снижена, а программа всеобщего медицинского страхования свернута? Они следуют Правилу № 5: «Не обирайте своих сторонников, чтобы кормить противников».

Подобно автократам и тиранам, лидеры демократических стран следуют этим правилам потому, что они, как и все прочие лидеры, хотят, получив власть, удержать ее. Даже самые демократические лидеры не подают в отставку до тех пор, пока их не вынудят это сделать[7]. Главное затруднение демократов заключается в том, что у них больше ограничений и им приходится быть намного креативнее, чем их автократическим коллегам. Кроме того, они реже добиваются успеха. Даже обеспечивая своим согражданам более высокий уровень жизни, нежели способны обеспечить тираны, демократы по преимуществу имеют более короткие сроки полномочий.

Политические различия на стыке трех измерений, обозначенных нами, напоминают о себе постоянно. В истории некоторые «короли» на деле были выборными фигурами. Некоторые «демократы», напротив, управляли своими нациями вполне деспотически. Иными словами, отличие между автократами и демократами не является чем-то железобетонным. Поэтому будем помнить, что два этих мира всегда пересекаются друг с другом — независимо от того, о какой стране или организации мы говорим. Уроки можно извлечь из любой крайности, будь то Саддам Хусейн или Джордж Вашингтон. В конце концов, никто не отменял старой мудрости: политики всегда и везде одни и те же.

Перевод с английского Андрея Захарова, доцента факультета истории, политологии и права РГГУ