Ищем человека: Социологические очерки
Юрий Левада
М.: Новое издательство, 2006. - 384 с. - 1000 экз.
Серия «Новая история»
Эту книгу без преувеличения можно назвать завещанием Юрия Александровича Левады. И не только потому, что она была опубликована незадолго до его смерти в ноябре 2006 года, но и потому, что она максимально целостно и адекватно отражает ту эпоху российской истории, изучению которой он посвятил свою жизнь. «Ищем человека» - своего рода археологический артефакт, объективно и бескомпромиссно рассказывающий потомкам о современности. В то же время книга Левады - предельно живой диалог, который делает читателя соответствующим многообразию заполняющих его смыслов.
Социология в руках Юрия Левады была не отвлеченной наукой и, тем более, не утилитарным инструментом описания социальной реальности; она была зеркалом, отражающим все многообразие общества, его течений, страт и индивидов. Когда читаешь статьи Юрия Александровича, понимаешь, что именно социология, несмотря на точный и эмпирический характер этой науки, подчеркивает инвариантность правды. А потому в ней нет места конъюнктурной сервильности и политико-коммерческой ангажированности, которые так часто маскируются под «чистую науку». Бесспорно, эту книгу не стоит читать клеркам, называющим себя «социологами»; клеркам, занятым мониторингом общественного мнения - лишь для того, чтобы производить удобные для употребления копирайтерами и имиджмейкерами «аналитические записки».
Мыслитель, ученый и просто честный человек Юрий Левада хорошо знал вкус той опалы, которая в России считается высочайшей наградой за труды на благо общества и государства. На пороге 1970-х он имел смелость «без купюр» рассказывать студентам (будущим журналистам) о социологии, а потому был изгнан из Московского государственного университета за «идеологические ошибки в лекциях». Когда Кремль накануне парламентских выборов 2003 года, профилактически предотвращая возможные «ошибки» аналитиков, создал ручное ОАО «ВЦИОМ», он вместе с большей частью коллектива покинул свое детище и начал с чистого листа.
Читая книгу основателя «Левада-центра», невольно ловишь себя на мысли, что формулировка, с которой он был уволен из МГУ в 1969 году, по-прежнему вполне актуальна - ее страницы переполнены идеологическими ошибками. Автор не стесняется в оценочных суждениях: «Многократно осуждавшаяся еще в конце 1980-х химера “разумного” авторитаризма как средства перехода к демократическим порядкам получила практическое воплощение в формах, далеких от разумности и демократичности - как по средствам, так и по результатам» (c. 52).
Структурно книга «Ищем человека» представляет собой сборник статей, написанных в течение первых пяти лет ХХI века. Несмотря на то что Юрий Александрович озаглавил ее «Социологические очерки», спектр смыслов и тем, затронутых в данных статьях, намного шире привычного социологического дискурса. Некоторые из них имеют своим предметом скорее политологические проблемы - например, очерк «Свобода от выбора? Постэлекторальные сопоставления». В любом случае (идет ли речь об общественном мнении как таковом или о неких государственных эволюциях) данные, почерпнутые из социологических опросов, выступают здесь иллюстративным материалом для аналитических выкладок автора.
Отмечу также исключительно удачную композицию сборника: каждый из составляющих его очерков может рассматриваться как отдельный, законченный, самоценный аналитический (а порой и публицистический) материал, однако все вместе они воспринимаются как единое и увлекательное повествование. Первый блок посвящен социально-политическим метаморфозам современной России, здесь же набросан коллективный портрет нашего общества. Центральным элементом, лейтмотивом выступает тщательное описание характеристик поколений, совершавших и претерпевавших эти изменения. Второй, методологически важный блок повествует об атрибутах общественного мнения; читатель получает возможность адекватно интерпретировать некоторые базовые понятия социолога и глубоко проникнуть в нюансы объекта исследований Юрия Левады и его коллектива. Третий же блок представляет собой квинтэссенцию масштабной работы, которую Левада вел в постреформенные годы и которая с известной долей условности озаглавлена «Человек советский».
Одно из главных положений книги таково: нынешние россияне, несмотря на все потрясения последних двадцати лет, по-прежнему остаются «советскими людьми». Мы словно застряли в «застойных семидесятых». Замечательным образом этот исторический феномен показан в очерке «Исторические рамки “будущего” в общественном мнении», который содержит и анализ восприятия нашим обществом своего прошлого. «Наиболее позитивными видятся общественному мнению эпохи, которые представлены как стабилизационные (на языке французских исторических аналогий - “термидорианские”), - правления Леонида Брежнева и Владимира Путина. Кстати, индекс оценок последнего периода в 2003 году практически точно воспроизводит соответствующий показатель оценок времени Брежнева через призму панического 1999 года», - пишет Левада (с. 69).
Один из парадоксов российского общественного сознания - в романтизации и идеализации брежневской эпохи, той самой, когда СССР «проедал» нефтяные доходы, иллюзорно благоденствуя и понемногу погружаясь в экономическую стагнацию. Как бы мы ни относились к отчетливой исторической параллели между 1970-ми и первым десятилетием ХХI века, нужно признать, что предпосылка подобной «связи времен» кроется, скорее, в общественном сознании.
Если в 1994 году правление Брежнева положительно оценивало 36% опрошенных, а отрицательно – 16%, то в 1999 году мы видим кардинальное изменение картины: уже 51% россиян ностальгируют по «застою», а осуждают его лишь 10% (с. 68). «Примечательно, что избравшие В. Путина чаще среднего включают в список (великих людей. - И.М.) также Л. Брежнева - 21% (при среднем 12%), Ю. Гагарина - 40% (33%), М. Горбачева - 18% (8%)» (с. 72).
При этом Юрий Левада отмечает, что негативные аспекты того или иного исторического периода как бы стираются из памяти общества (или, по крайней мере, теряют яркость). «Память о злосчастной войне в Афганистане практически не влияет на оценки эпохи Брежнева… Видимо, это означает, что со временем, если не действуют особые факторы актуализации, память о мрачных сторонах определенного периода как бы обесцвечивается, утрачивает непосредственное политическое и нравственное значение, превращаясь в простую историческую “метку”» (с. 69).
«Поиск человека», который предпринимает Левада, увенчан определенным результатом. Его «находка» оказывается человеком ностальгическим, личностью, пребывающей в постоянной тоске по ушедшему прошлому своей страны, по ее «золотому веку», по великодержавной мощи. «Многочисленные исследования и наблюдения обнаруживают устойчивое преобладание позитивных оценок, стереотипов восприятия, установок, обращенных к прошедшим периодам отечественной истории, преимущественно к самому длительному в ХХ веке “периоду застоя”» (с. 285). Нет ничего удивительного в том, что нынешняя власть активно стимулирует и эксплуатирует подобные особенности общественного мнения для достижения собственных целей: «За последние два-три года обозначилась явная тенденция к использованию в интересах властной “вертикали” характерных для советского периода инструментальных механизмов. В этом ряду - не только уже упомянутые механизмы символического происхождения, но и “ползучая” реставрация политической цензуры, возвышение силовых структур и спецслужб и пр.» (с. 297).
Илья Максимов
Отечественная история новейшего времени 1985-2005 гг.
Учебник
М.: Изд. РГГУ, 2007.
Авторы учебника, изданного Российским государственным гуманитарным университетом, решились на рискованное, но необходимое дело. А.Б. Безбородов, Л.М. Дробижева, Н.В. Елисеева, В.Д. Зимина, Т.Ю. Красовицкая и О.В. Павленко приступили к обобщению гигантского материала, который породила драматичная история нашей страны последних двадцати лет. Нельзя сказать, что это поле совсем не освоено историками, но создание учебника, предназначенного для высшей школы, - работа более ответственная, чем труд рядовых несторов современности. Авторы не имеют права на «вкусовщину», на более подробное рассмотрение «любимых» событий в ущерб другим. В учебнике нет места для оригинальных, но пока не подтвержденных версий, материал должен быть сбалансирован и выверен. В то же время это не школьный учебник, где можно обойти острые углы и спрятаться за сжатыми формулировками. Перед нами восьмисотстраничный фолиант с солидным справочным материалом, отсылками к истории коммунистического движения, биографиями, хронологической таблицей, ссылками на литературу. Это - рубежная работа, так как она суммирует то, что было сделано для осмысления нашей современной истории вплоть до 2005 года.
Говоря о современности, трудно обеспечить необходимую для учебника объективность, и вызывает уважение, что авторы в целом справились с этой задачей. Их лекарство от личных пристрастий - это, во-первых, систематизация подходов к анализу событий 1985-2005 годов, уже выработанных историографией и авторами других гуманитарных дисциплин, и, во-вторых, подробности, которые позволяют представить картину недавнего прошлого более объемно. Важные и драматичные процессы формирования отечественного капитализма и гражданского общества, завершения холодной войны и истории коммунистического режима представлены во множестве деталей. Обилие материала затрудняет обобщение, но учебник - это все же пособие в интеллектуальной работе самого студента, а предпринятая в учебнике систематизация материала облегчает творчество учащихся.
Интересно привлечение для анализа событий теории информационного общества, хотя утверждение о влиянии его законов на события в нашей стране (с. 27, 291) нуждается в более конкретных разъяснениях и доказательствах. Некоторые темы, представленные в учебнике, и вовсе являются новаторскими для труда историков. Прежде всего это касается главы о культурных и духовно-нравственных ориентирах России, хотя, на мой взгляд, культурные достижения последнего десятилетия заметно преувеличены.
Решая столь масштабную задачу, авторы не могли избежать некоторых огрехов, о которых следует сказать не столько для того, чтобы бросить тень на успех работы, сколько «для порядка» - удачный учебник обречен на переиздание, а оно предполагает некоторую доработку и уточнение.
Так, например, в глубоком анализе социально-экономического развития кануна перестройки встречается странное утверждение: «…падение мировых цен на энергоресурсы к началу 1980-х годов обострило проблемы советской системы…» (с. 13). Как известно, к началу 1980-х годов цены на нефть в связи с иранской революцией не упали, а, напротив, взлетели вверх и оставались «на высоте» до середины 1980-х. После 1980 года их снижение было плавным, и относительное обрушение цен, повлиявшее на устойчивость советской экономики, произошло только в середине 1980-х годов.
Но в целом описание советского общества накануне «эпохи перемен» удачно, оно представлено в учебнике без типичного для политологической литературы черно-белого схематизма, как живой и сложный организм. Можно согласиться с авторами, что «накануне реформ общество представляло собой гораздо более сложное образование, чем видели его советская наука и власть» (с. 37). Добавим - и чем тот образ СССР, который остался в большинстве современных обобщающих работ, не говоря уж о мифах, господствующих в СМИ.
Существенный вклад Н.В. Елисеевой в историографию перестройки - анализ преобразований в области просвещения.
Впрочем, учебник, ставший фактором историографии, обречен провоцировать полемику. Мне тоже хотелось бы поспорить с некоторыми тезисами авторов. Так, трудно согласиться с перечислением социальных групп, заинтересованных в реформах в середине 1980-х годов, когда к ним причисляют лишь элитные и криминальные слои (с. 74). Все-таки круг сторонников реформ в обществе был гораздо шире.
Формирование гражданских движений эпохи перестройки - не самое сильное место учебника. Но фрагментарный характер изложения этого вопроса простителен, ведь до 2005 года историография этого вопроса была относительно бедна.
Развертывание национальных конфликтов в период перестройки было столь сложным, что у авторов возникают некоторые трудности в распутывании этого клубка. Трудно согласиться и с тем, что погром в Сумгаите (февраль 1988 года) произошел в ответ на июньское решение Верховного Совета Армении (с. 241). Столкновения с войсками датируются 1989 годом (с. 237), хотя они начались уже летом 1988-го (аэропорт Звартноц). Незамеченной осталась роль эстонской «поющей революции» в развертывании движений народных фронтов.
С большим интересом читается раздел, посвященный комплексному анализу социально-экономических сдвигов 1990-х годов, написанный А.Б. Безбородовым. Знакомство с этим материалом, правда, заставляет усомниться в том, что «практически у реформаторов не было альтернативы “шоковой терапии”» (с. 304). Несомненно лишь то, что не было альтернативы глубоким социально-экономическим преобразованиям, направление которых, однако, было предметом острой социально-политической борьбы, полной альтернатив. В этом отношении я бы согласился с другим утверждением А.Б. Безбородова: «…опыт 1992 г. наглядно продемонстрировал невозможность проведения практической экономической политики на базе отвлеченных теоретических построений» (с. 324).
Представленная В.Д. Зиминой картина политической истории РФ демонстрирует заметное влияние политологии, что выражается в оценке политических преобразований как определяющего фактора отношений общества и государства (с. 401). Общество оказывается в этой картине пассивным фактором, что сказывается и на дальнейшем изложении. Автор датирует «переход от тоталитарной к демократической политической системе» 1992-1993 годами (с. 402). Мне, как историку, трудно согласиться с тем, что в 1991 году в стране с многочисленными политическими течениями и многопартийным парламентом преобладал тоталитаризм, а в 1993 году, после расстрела Белого дома и резкого усиления полномочий президента - восторжествовала реальная демократия.
Однако, несмотря на эти методологические огрехи, глава представляет нам подробную и, как правило, объективную картину политического развития РФ.
Несмотря на то что материал в целом изложен весьма подробно, в учебнике остались некоторые белые пятна, в том числе явно недостает анализа событий Чеченской войны (что особенно странно при наличии интересной главы Л.М. Дробижевой о межнациональных отношениях).
Поскольку речь идет об истории современности, авторы не только анализируют развитие общественной мысли, но и отчасти являются ее фактором. Т.Ю. Красовицкая формулирует задачи культурно-духовного развития страны, выделяет культурные явления, достойные особого внимания. Конечно, рыночный критерий, иногда применяемый автором, не может свидетельствовать о высоком качестве произведений, навязываемых населению с помощью массированной телевизионной рекламы. Но в любом случае вызывает уважение эрудиция автора при перечислении современных произведений. Печально, однако, что при характеристике состояния исторической науки автор назвал лишь имя А. Фоменко, гуманитарные труды которого и к науке-то отношения не имеют. В духовной области автор уделяет приоритетное внимание либеральным теориям, «на которых основывалось информационное общество», и «идеям православных мыслителей, базирующихся на нравоучительных сочинениях И.А. Ильина» (с. 643). Но что нам делать с критикой либерализма в рамках концепции информационного общества и теми православными мыслителями, которые основывают свои взгляды не на нравоучениях Ильина, а собственно на православной традиции? Впрочем, как и в других случаях, огрехи лишь подчеркивают масштабность исследования, предпринятого авторами учебника. Здесь представлены и картина религиозного возрождения, и трансформации системы просвещения, и литература, и театр. Читая страницы учебника, начинаешь сомневаться в том, что «нельзя объять необъятное».
Учебник представляет многоцветную панораму места России в современном мире. Глава О.В. Павленко о внешней политике демонстрирует нам образцы патриотизма, пожалуй, несколько преувеличивающего масштабы антироссийской активности внешнеполитических партнеров нашей страны. Утверждается, что цены на российские энергоносители повышаются для стран, «демонстрирующих антироссийские настроения» (с. 616). Трудно отнести к таковым, скажем, Армению, да и Белоруссию. Скорее, можно говорить об обратной тенденции - о росте антироссийских настроений в результате борьбы энергетических корпораций за повышение прибыли от торговли ресурсами в ближнем зарубежье. Впрочем, это - один из тех дискуссионных вопросов, которые предстоит разрешить историографии будущего. Но автор со знанием дела подмечает и собственные неудачи российской внешней политики, не позволившие «сбалансировать турбулентные международные отношения», и неочевидные преимущества внешней политики последних лет (с. 638).
Учебник по современной истории страны, который отличается такой всеохватностью и системностью в изложении, и сам когда-нибудь попадет в учебники истории, потому что становится определенным рубежом в истории исторической науки и феноменом идейного развития страны.
Александр Шубин
Сахаров А.
Собрание сочинений: В 8 т.
Сост. Е. Боннэр
М.: Время, 2006. - 2000 экз.
В современной России нечасто издаются воспоминания диссидентов, тем более прилично. Издательство «Время», выпуская на деньги Анатолия Чубайса мемориальное издание, свою часть работы сделало хорошо - современный дизайн, отличная бумага. Содержание же томов - на совести составителя.
Академик Андрей Сахаров - «отец водородной бомбы», один из наиболее известных советских диссидентов, лауреат Нобелевской премии мира и важный политический деятель эпохи «перестройки». Бесспорно, его научное и общественно-политическое наследие должно быть достойно представлено. Весь вопрос в том, как это делать.
Жанровый формат «собрание сочинений» предполагает публикацию, как минимум, всех основных работ автора, заявленного на обложке. В данном случае это не так. Научные (физико-теоретические) работы академика Сахарова, а также другие тексты, посвященные его профессиональной деятельности, в Собрание не вошли. В опубликованной части Собрания сочинений даже отсутствует их список
[1]. Какими принципам руководствовался составитель - неизвестно, поскольку в издании отсутствует его предисловие.
Также несколько странным по отношению к жанру собраний сочинений является решение печатать его в трех частях, заново нумеруя тома в каждой из этих частей. Названия же частей и компоновка в них материалов способны поставить в тупик даже опытного библиографа.
Из пяти уже вышедших томов в двух первых (общее название «Тревога и надежда», почему-то дублирующее название одноименного - но совершенно другого по содержанию - сборника сахаровских текстов 1990 года) собрана часть сахаровской публицистики: статьи, речи, интервью, открытые письма. В трех остальных (общее название «Воспоминания»
[2]) - соответственно воспоминания самого Андрея Дмитриевича Сахарова и, что несколько неожиданно, часть мемуарного наследия Елены Боннэр - уже издававшаяся ранее ее повесть-хроника о горьковской ссылке «Постскриптум» (1990). В трех томах, которые пока находятся в печати, предполагается публикация «романа-документа “Дневники” А. Сахарова и Е. Боннэр». Что имеется в виду, при том что каждый из авторов вел свой дневник, сказать сейчас сложно.
Пока самой ценной частью Собрания, являются, безусловно, мемуары самого Андрея Дмитриевича Сахарова. Они состоят из двух частей: «Воспоминания» и «Горький, Москва, далее везде». Это не первая публикация текстов - они уже издавались в России в 1996 году (а в США по-русски еще в 1990-м году), но до сих пор «Воспоминания» так и не вошли по-настоящему в научный оборот, хотя, конечно, заслуживают этого.
«Воспоминания», занявшие в данном издании два тома общим объемом 1700 страниц, писались Сахаровым еще со второй половины 1970-х годов и, несмотря на кражу сотрудниками КГБ двух больших фрагментов текста, в основном были завершены в 1983 году, после чего доработаны четыре года спустя. Собственно воспоминаниями они являются в описании событий примерно до 1971 года, потом это скорее «отчеты» о событиях за год. «Горький, Москва, далее везде» охватывают период с 1986-го по середину 1990 года и фактически являются беллетризированной версией дневниковых записей.
Арбатское детство в семье автора популярных учебников по физике 1920-1930-х, физфак МГУ, работа технологом на патронном заводе в Ульяновске во время войны, возвращение в московскую аспирантуру, неожиданное и скорое вхождения в военно-техническую элиту, переезд в Арзамас-16, взаимоотношения с руководителями ВПК, постепенное формирование своего взгляда на общественно-политические проблемы, безнадежные попытки убедить руководство СССР в необходимости перемен, первая публикация своих текстов на Западе, знакомство с диссидентами, встреча с Еленой Боннэр и полтора десятилетия внешне почти безнадежной борьбы за права человека в СССР.
Все это - в отличие от многих мемуаров первых лиц страны - написано с большим количеством фактических деталей, дающих в то же время достаточно широкую и внятную картину происходящего при минимуме рассуждений «за жизнь». При том, что за последние полтора десятилетия количество опубликованных воспоминаний других руководителей ВПК перевалило за два десятка, Сахаров, вынужденный в 1970-1980-х годах хранить государственную тайну вплоть до запрета на употребление названий «закрытых» городов, все-таки едва ли не единственный дает практически исчерпывающую картину истории администрирования советского атомного проекта. Он делает это, описывая взаимоотношения между основными участниками (уже к концу 1970-х, в основном, покойными), вставляя «несекретные» бытовые детали, которые точно характеризуют обстановку, в которой создавалось ядерное оружие.
Теми же приемами воссоздаются объемные картины заводского производства, быта военного времени, жизни известного диссидента, к которому потоком - сквозь милицейские и гэбэшные преграды - идут отчаявшиеся простые советские люди, эпическая картина землетрясения в Спитаке, наконец - лихорадочная обстановка перестроечной поры, когда власти пытались задействовать авторитет Сахарова в контактах с Западом.
В то же время не стоит забывать о том, что перед нами записки единственного представителя советской элиты (пусть и примерно третьего ее эшелона), кто в послесталинский период в СССР решился быть открытым оппозиционером. И остаться в этом качестве
[3].
Мемуары Андрея Дмитриевича Сахарова наглядным образом иллюстрируют тот факт, что законы существования и сплоченности номенклатуры в СССР оказывались сильнее соображений политической целесообразности. Единственный человек в стране, рисковавший критиковать внешнюю и внутреннюю политику СССР в присутствии западных журналистов; специалист, знавший очень многие тайны оборонной промышленности, но открыто общавшийся в своей квартире с американскими дипломатами и приезжими сенаторами; он не только не был арестован, но и ни разу не подвергся официальному обыску. И дело не во внимании западной общественности к лауреату Нобелевской премии мира 1975 года. Лауреата другого Нобеля - по литературе - в 1972 году забрали на улице, отправили в Лефортово, а затем выслали из страны. А могли и в Пермь. В 1978 году очень известного на Западе «отказника» Анатолия Щаранского за активные контакты с американцами отправили в тюрьму на тринадцать лет по обвинению в «шпионаже».
А тут - максимальное наказание - бессрочная ссылка в Горький. При том, что жена в течение долгого времени спокойно ездила оттуда в Москву, а то и за границу.
Собственно, то же продолжалось, когда Сахаров снова оказался нужен советской элите. Он был единственным советским диссидентом, с кем лично общался Михаил Горбачев, ему в конце 1980-х годов выписывались и оплачивались командировки от ЦК для проведения независимых расследований вооруженных конфликтов на территории разваливающейся страны, под него создавали фонды и проводили конференции. Ничего не изменилось и после смерти. Сахаровские воспоминания оказались единственными на моей памяти диссидентскими мемуарами, издание которых профинансировано членом уже новой элиты, пусть и главным российским либералом.
Кстати, регулярные поездки Елены Боннэр за рубеж (с 1975 года) и эмиграция ее детей (1977), которую пробил Андрей Сахаров с помощью международной общественности, наглядным образом демонстрируют не только его общественный вес и мировую известность, но и те изменения в номенклатуре, которые произошли за послесталинский период. Для большинства обычных советских людей любой выезд за рубеж был возможен только в мечтах. При принятии решения об эмиграции они могли в лучшем случае рассчитывать на билет в один конец. Однако члены высших эшелонов номенклатуры активно курсировали сквозь «железный занавес»
[4] и даже пытались пристроить там своих детей.
Мотивация этого была та же, что и у детей Елены Боннэр, уехавших в США в 1977 году, чтобы «не быть заложниками общественной деятельности Андрея Сахарова». Значительная часть советской элиты, пережившей сталинский террор и не уверенной в стабильности относительно либеральных времен, стремилась и тогда, и сейчас вывести из советской-российской политической мясорубки то, чем действительно дорожила. Например, не менее «секретный», чем создатель водородной бомбы, заведующий канцелярией Общего отдела ЦК КПСС Виталий Берденников в середине 1970-х также отправил обоих своих детей в США. Только, конечно, не учиться в MIT, а представлять СССР в международных организациях в Нью-Йорке
[5]. Или влиятельнейший литературный функционер Сергей Михалков, на положении которого во власти никак не отразился тот факт, что его старший сын, состоявшийся советский кинорежиссер, в 1979 году эмигрировал в те же США и делал там фильмы, далекие от канонов соцреализма.
При несомненной ценности воспоминаний самого Андрея Дмитриевича Сахарова возникает вопрос о смысле публикации Собрания сочинений в настоящее время. Понятно (и естественно), что Елена Георгиевна занята сохранением и популяризацией памяти покойного мужа. Однако собрание текстов, изданное именно в таком виде, оставляет недоуменное впечатление. Андрей Дмитриевич Сахаров писал мемуары, пытаясь скрыть их от вездесущих глаз КГБ, дорабатывались они нередко в спешке, в чем признается и сам автор. А потому, насколько бы хорошим стилистом ни была сама Елена Боннэр (что наглядно демонстрирует ее собственный «Постскриптум», а также не вошедшие в данное собрание замечательные воспоминания о ее детстве - «Дочки-матери»
[6]), в тексте воспоминаний сохранилось множество утверждений, продиктованных текущей политической ситуацией и нуждающихся, как минимум, в комментировании. Например, заявление о расстреле советскими вертолетами окруженных в Афганистане своих же солдат.
Последнее послужило поводом для серьезных нападок на Андрея Сахарова и, как можно говорить сейчас, не было с его стороны достаточно обосновано. Тем более, он говорил не о конкретном случае, а о некой тенденции. То же самое касается многих других его предположений, с позиции сегодняшнего дня выглядящих, мягко говоря, не совсем верно. Что уж говорить о его публицистике и интервью 1970-х годов (занимающих два тома!), раскрыв которые массовый читатель в лучшем случае прочтет несколько страниц. Эти материалы, вырванные из исторического контекста, отражают злобу дня и изобилуют подробностями, интересными лишь очень немногим специалистам. Но у последних эти тексты уже есть - благо практически все они были в свое время опубликованы и уж точно имеются во всех крупных библиотеках.
Обычно при издании собрания сочинений возвращением подобных текстов в исторический контекст, делающим их понятными и интересными читателям, занимаются комментаторы. Однако, удивительным образом, автор-составитель полностью проигнорировала не только всю работу действующих под ее руководством Архива и Музея А.Д. Сахарова - вполне качественно откомментировавших текст «Воспоминаний»
[7], но даже собственную работу, в частности интереснейшие изыскания по поводу предков Андрея Дмитриевича, публиковавшиеся во второй половине 1990-х годов в парижской газете «Русская мысль». Совершенно не использованы и возможности открывшихся архивов, в то время как очень ценная подборка записок КГБ в ЦК о деятельности Сахарова (204 документа) вывешена на сайте Йельского университета
[8]. К тому же ни составителем, ни сотрудниками музея и архива (на сайте) не обсуждается очень важный вопрос о сахаровских документах, конфискованных КГБ в 1970-1980-е годы и возвращенных Елене Боннэр в начале 1990-х тогдашним председателем ФСБ Сергеем Степашиным. Наконец, в тексте никак не отражены материалы архивов РАН, хотя Центром они собраны и даже использованы при подготовке «Летописи» жизни Андрея Дмитриевича Сахарова.
Вместо всего этого - лишь скупые примечания к изданию «Воспоминаний» 1996 года (примерно одно на три страницы), крайне насыщенному фактами, именами и событиями тексту, и полное отсутствие каких бы то ни было примечаний к публицистическому двухтомнику.
Зная о большой работе, проделанной сотрудниками Музея и Архива А.Д. Сахарова, остается надеяться, что когда-нибудь научное издание сочинений академика (равно как и Елены Боннэр) все-таки будет иметь место. Масштаб обеих личностей, сотворчество в общественно-политических делах обязывают зафиксировать для истории их жизнь и деятельность как можно подробнее. Однако общественный деятель редко бывает хорошим историком, и данное Собрание сочинений наглядно это демонстрирует.
Николай Митрохин
Наркис Разумов
25 лет в аппарате Советского правительства в Кремле. Записки референта
М.: Общество дружбы и развития сотрудничества с зарубежными странами, 2006. - 111 с. - 300 экз.
Для историка, занимающегося аппаратом власти в СССР, книга Наркиса Разумова - идеальный источник. Если оставить в стороне типичные для ветерана большой политики рассуждения о причинах «развала», роли Иосифа Сталина в истории и «необходимых мерах для восстановления» экономики советского типа, то три четверти мемуара представляют собой весьма подробную, хотя и суховатую по стилю справку о принципах функционирования аппарата двух важнейших учреждений - Комиссии Президиума Совета министров СССР по военно-промышленным вопросам (или, более кратко, Военно-промышленной комиссии, где автор работал в 1966-1976 годы) и собственно самого Совета министров (1976-1991).
Невысокий пост чиновника - а Наркис Разумов никогда не поднимался выше позиции старшего референта - в этой ситуации только в плюс. О своей жизни он рассуждает не с позиции «политика», обращающегося к «потомкам», а с точки зрения рядового канцеляриста, которому важно не забыть упомянуть имена и отчества коллег, названия отделов, размеры зарплаты, дату постановки в служебном кабинете телефона правительственной связи, красивых стенографисток, «держащих в тонусе» руководство, и служебный автобус, развозящий по воскресеньям рядовых сотрудников Совмина по рыбным местам Подмосковья.
Особенно важно детальное описание механизма работы и персонального состава Военно-промышенной комиссии. Этот один из влиятельнейших органов власти, существовавший в 1957-1991 годы и еженедельно собиравшийся на свои заседания в Овальном зале в Кремле, не слишком широко известен даже специалистам по советской истории. Ликвидированная вместе с Совмином СССР в 1991 году, Комиссия и годы спустя практически не упоминалась в открытых источниках
[9]. Лишь в 2000-е годы появилось несколько журнальных публикаций и пара упоминаний в узкоспециальных сборниках, в которых вкратце описывались ее цели и задачи
[10]. Даже автор семисотстраничной академической монографии о развитии ВПК, вышедшей в прошлом году, была вынуждена писать о Военно-промышленной комиссии, бегло пересказывая малодоступное ведомственное издание
[11].
Наркис Разумов - молодой экономист и, что немаловажно, председатель парткома заводоуправления московского оборонного предприятия «Арсенал» - был приглашен работать в Комиссию в начале 1966 года. А о факте ее существования узнал лишь за два месяца до того - побывав на предварительном собеседовании за Кремлевской стеной. В соответствии со своим неформальным рангом Комиссия размещалась там, в соседнем с Совмином корпусе.
Комиссия занималась координацией научно-исследовательской деятельности в оборонной промышленности СССР (включая атомную и космическую отрасли) - распределяла государственные средства, утрясала противоречия между министерствами, конкретными компаниями, имевшими своих лоббистов среди секретарей ЦК и членов Политбюро. Наркис Разумов не только впервые приводит список всех членов Комиссии, ее структуру (включая фамилии начальников отделов, общую численность, а также названия «согласительных комиссий», создававшихся для разрешения особо серьезных конфликтов), описывает рабочую обстановку (например, скептическое отношение сотрудников к получению ученых степеней, поскольку за них в этом ведомстве не полагалось надбавки) и «социальный пакет», полагавшийся этому классу чиновников. Он пытается анализировать роль и место ВПК в экономике страны в целом и причины неудачи «косыгинских» реформ в частности. И хотя приводимые им данные о менее чем 20%-ном «весе» военной экономики в расходах бюджета страны (и 7,5%-ном в ВВП) особенно убедительными не выглядят, некоторые его частные замечания исключительно ценны. Например, он ссылается на «общеизвестное Постановление» от 8 января 1960 года, дающее право Комиссии «назначать и выплачивать премии главным конструкторам и коллективам разработчиков за сдачу на вооружение новых видов изделий в определенном проценте от произведенных затрат» (с. 44). Кроме того, 3% бюджетных расходов на разработку новых вооружений поступало в резерв Комиссии и раздавалось ей в соответствии с собственными приоритетами. Неудивительно, что в ситуации личной материальной заинтересованности оборонщиков «денег просили все» (с. 29), конкурирующие «фирмы», например ракетные или авиационные, вели откровенные административные войны с участием членов Политбюро за выбор именно их варианта вооружений, а вот затраты на разработку конкретных видов оружия десятилетиями никто даже не удосуживался подсчитать, не говоря уж о том, чтобы оценить эффективность этих затрат (с. 18, 34). «Руководящие органы заведомо вводились в заблуждение об истинной величине предстоящих расходов по той или иной разработке» (с. 34).
Аппарат, который распределял эти средства, не забывал и о себе. Хотя о фактах прямой коррупции в книге не говорится, но список льгот, полагавшихся кремлевским служащим даже самого низкого уровня, был недостижимой мечтой для «простых» советских людей. Быстрое получение квартиры, причем в центре города, личная машина, выкупленная «через фондовый лимит Минавиапрома», дешевый буфет со «свежими продуктами» и полуфабрикаты для дома, коллекционирование книг из тех, что «по списку», пусть времени на их чтение и не было, хорошие санатории - не только на время отпуска, но и в выходные.
Однако обстановка в ведомстве была нервная, перспектив роста никаких, и потому в 1976 году Наркис Разумов перешел на работу в соседний корпус - Управление делами Совета министров СССР, - где стал референтом, курирующим «оборонные вопросы» Госплана и Госснаба.
Обстановка там была совершенно иной, что наглядно демонстрировало и само рабочее место. В Комиссии пятеро бывших инженеров, заделавшихся чиновниками, сидели в одной комнате, курили, принимали посетителей, трепались между собой и сообща пользовались телефоном правительственной связи (тем самым АТС-2), выданным одному из них. В Совмине же мемуарист сразу получил отдельный кабинет, задания полагалось выполнять без обсуждений с коллегами, а вот аппарат АТС-2 ему поставили только чрез пять лет безупречной службы, вместе с повышением на одну ступень в табели о рангах. Совмин (добавим, наряду с ЦК) представлял собой безупречный образец строго организованной административной машины.
«Атмосфера в приемной [управляющего делами Совмина] заслуживает внимания. Помимо посетителей… в приемной два дежурных секретаря - молодые мужчины, строгие, собранные и вежливые. Непрерывно звонят многочисленные телефоны… Тон разговора категорически меняется, если звонят по АТС-2, а тем более по АТС-1. Этих абонентов называют по имени-отчеству, ранг весьма высокий. Для одних звонящих его нет, других - просят позвонить позже, у третьих - интересуются, по какому вопросу звонят, четвертых - соединяют, когда Управляющий кончает говорить по другому телефону… пятых - после его согласия, шестых - тотчас же и т.д.» (с. 54).
Уже с высоты собственного опыта в середине 1980-х Наркис Разумов учил «молодого специалиста», «которому пришлось уделять больше внимания, приучая к системе, стилю, методам работы аппарата, [и которому] не хватало аппаратной культуры как обязательной составляющей масштабного мышления». На основе мемуаров трудно сейчас сказать, в чем в системе, где каждый сверчок знал свой шесток, проявлялась масштабность мышления, но иллюстраций «аппаратной культуры» в тексте хватает. Автор с удовольствием вспоминает о том, что придумал в начале 1980-х годов ксерокопировать регулярную справку для начальства в «карманном» формате и за счет этого смог восстановить потерянный «прямой» контакт с высшим руководством, хотя никаких очевидных благ это ему не приносило. Впрочем, поощрений в Совмине было достаточно. Чего только стоит возможность прогуляться после обеда по кремлевскому садику и посидеть на мраморной скамейке, на которой, по преданию, регулярно отдыхал Иосиф Сталин. Занять хотя бы ненадолго это место старался каждый из совминовских чиновников.
Но было много и других, более ощутимых благ. Высокая зарплата, квартира в отдельном доме «улучшенной планировки», машина, паек из «столовой лечебного питания», лечение в «Кремлевке» далеко их не исчерпывали. Выходные, и уж тем более отпуска, уставшим ответработникам рекомендовалось проводить в совминовских пансионатах и санаториях, на худой конец, на государственных дачах. Аппарат делал все, чтобы понадежнее отгородить себя от какого бы то ни было контакта с «населением», даже в транспорте. Так, в подмосковные пансионаты прямо от Васильевского спуска отходили специальные автобусы. Они же увозили чиновников в «кусты» совминовских домов, разбросанные по приличным кварталам Москвы. И даже на рыбалку они официально ездили - в том же «служебном» автобусе - так, что можно было возвращаться своим коллективом, навеселе и с песнями.
Вся связь со страной - через отчетность и совещания. Эпизодически - выезды в регионы с приемом по высшему классу, например, мемуариста, специалиста по проблемам снабжения предприятий ВПК, заинтересовали проблемы добычи красной икры на Дальнем Востоке.
Неудивительно, что подобный административный аппарат, изощренный и утонченный, как свита китайского императора, где высокие начальники лично выверяли в постановлениях все до последней запятой, был беззащитен к любым изменениям политического климата. Да и его контроль над страной был довольно условен. Драка за деньги, шедшая в соседнем подъезде, - в Военно-промышленной комиссии - была всего лишь эпизодом ожесточенной схватки за ресурсы между отраслевыми и региональными кланами на «просторах Родины», шедшей все время существования СССР. В книге приводится отличный тому пример, когда из выделенных стараниями мемуариста для рыбных заводов Камчатки десяти промышленных холодильников до региона дошло только два. Остальные - по дороге «умыкнули» разные другие ведомства.
Другой аппаратчик-мемуарист, но уже из ЦК КПСС - Наиль Биккенин, один из сподвижников Михаила Горбачева, раздумывая об аппаратном мышлении и аппарате в целом, делает важное замечание: «Аппарат по своей природе консервативен, причем любой аппарат, ибо его задача - обеспечение стабильных условий для функционирования как данной структуры, так и общества в целом; это инструмент для осуществления заданной ему политики. Если аппарат не адекватен политической линии, то его реорганизуют, меняют»
[12]. Так что политическая смерть советских аппаратчиков в эпоху перестройки была событием естественным, с чем трудно согласиться им самим. Ныне они старательно ищут «предателей» и «агентов влияния», «разваливших страну», а главное - вытащивших их из теплого угла за Кремлевской стеной («Горбачев сделал очередной шаг по дискредитации Союза - дал указание о выводе Правительства СССР и его аппарата за пределы Кремля» - с. 96) на свет Божий.
Николай Митрохин
Иммануил Валлерстайн
Миросистемный анализ: введение
М.: Территория будущего, 2006. - 248 с. - 3000 экз.
На мой взгляд, было бы некоторым преувеличением говорить о том, что мыслитель Иммануил Валлерстайн широко признан и читаем в России. В свое время русское издание его книги «После либерализма» повергло в восторг избранных интеллектуалов, но переводить этого мыслителя более широко у нас по-прежнему не спешат. Однако малоизвестен - не значит «не востребован», а элитарен - не значит «сложен». Выход по-русски книги «Миросистемный анализ: введение» свидетельствует о растущем интересе к теории американского исследователя, которому выпала редкая удача - стать классиком при жизни. Данную публикацию можно смело назвать событием, что подкрепляется и весьма значительным по нынешним временам тиражом в три тысячи экземпляров.
Думается, что дисциплинарные ярлыки, которые отечественные рецензенты порой навешивают на Валлерстайна, называя его то социологом, то экономистом, то политологом, достаточно условны. Стереотипный подход к ученому, преодолевающему стереотипы, заставляет подозревать таких читателей в излишне поверхностном знакомстве с его трудами. Безусловно, Иммануил Валлерстайн обладает авторитетом в таких областях знания, как политология и экономическая теория, история и социология, но масштаб его творчества намного шире подобных специализаций.
Во второй половине ХХ века только ленивый не говорил о научном синтезе и междисциплинарном подходе к изучению различных явлений. Но лишь немногие ученые смогли перевести подобные рассуждения из плоскости хорошего тона в плоскость реального образа мысли. Валлерстайну это удалось блестяще - миросистемный анализ объединяет в себе историю, экономику, политологию, социологию, напоминая данным наукам о том, что у них, по сути, общий предмет исследования. «Как правило, историки изучали историю своего государства, экономисты - его экономику, политологи - политические структуры, а социологи - общество. Сторонники миросистемного взгляда могли только скептически пожимать плечами: они очень сомневались, что такие предметы исследований реально существуют, и были уверены, что даже если и существуют, то они не самые нужные и полезные».
Иммануил Валлерстайн - человек-поступок. Его имя ассоциируется с университетской революцией 1968 года, он одним из первых выступил против военной экспансии США на Ближнем Востоке, а в прошлом году выразил сочувствие участникам беспорядков во Франции. Его публикации вызывают восхищение и раздражение, но ни в коем случае не оставляют читателя равнодушным. Причем негативное отношение к ним обусловлено не столько вызовом, который они бросают американской геополитической мечте (повсеместная критика Вашингтона - уже давно общее место), сколько тем, что подход Валлерстайна представляет собой успешную попытку подняться над привычными спорами между либерализмом и марксизмом или между Западом и Востоком. Он отрицает традиционный идеологический дуализм и потому исключительно неудобен. Многие его высказывания звучат как резкий и бескомпромиссный приговор: «Ортодоксальный марксизм погряз в постулатах общественной науки XIX века, как, впрочем, и классический либерализм».
Более того, и вышеуказанную дисциплинарную дифференциацию общественных наук Валлерстайн считает производной от идеологии: «Мы знаем, откуда произошли все эти разделения предмета. Они интеллектуально вытекают из господствующей либеральной идеологии девятнадцатого века, которая утверждала, что государство и рынок, политика и экономика являются отдельными для анализа сферами».
Рецензируемая здесь книга читается на одном дыхании. Конечно, она не претендует на полноту изложения теории миросистемного анализа и, по большому счету, представляет собой сжатый набор тезисов. Впрочем, само название сразу отметает возможные претензии к недостаточной аргументации и бедности расшифровок - это именно введение в теорию Валлерстайна, своего рода визитная карточка, приглашающая к дальнейшему, более близкому знакомству. Полагаю, что данное издание - прекрасный повод для перевода на русский язык его монументального трехтомника «Современная миросистема».
Вдумчивый читатель многое прочтет между строк. Валлерстайн сознательно избегает излишней детализации и скрупулезной аргументации своих теоретических выводов. Однако в данном случае предельное обобщение не вредит пониманию и не ведет к возникновению туманных интерпретаций - сам социально-политический контекст, в котором находится любой потенциальный адресат книги, иллюстрирует мысли автора со всей возможной очевидностью.
В этой связи хотелось бы выразить уважение и большую благодарность переводчику. Изящный и простой язык Иммануила Валлерстайна, который в полной мере сохранен в русском издании, делает текст легкодоступным даже для неподготовленного читателя. Книгу можно смело рекомендовать не только специалистам в общественных науках, но и студентам, которые лишь приступили к их изучению, а также всем мыслящим людям, стремящимся расширить свой кругозор.
Миросистемный анализ - довольно молодая теория. Он зародился в 70-х годах прошлого столетия. Три десятка лет едва ли можно назвать большим историческим сроком. Предполагаю, что перспективы данного подхода напрямую связаны с развитием его научно-методологического базиса и дальнейшего синтеза различных специальных дисциплин. Однако свою главную задачу он уже успешно выполняет, а она заключается, прежде всего, в расширении горизонтов политэкономической мысли, которая, увы, по-прежнему отличается излишней косностью и традиционализмом. Несмотря на полемичность многих его постулатов, миросистемный анализ учит задавать вопросы, а в поисках ответов преодолевать границы, будь то границы национальных государств, научных дисциплин или идеологических концепций.
«Миросистемный анализ: введение» - отнюдь не отвлеченный научный труд. Напротив, он настолько актуален, что некоторые абстрактные выкладки ложатся четкими штрихами на политэкономический портрет нынешней России. «“Приватизация” государственной собственности привела к тому, что все досталось мафиозоподобным бизнесменам, которые быстро покинули страну, оставляя позади разоренные предприятия». Это - о нашей экономике. А вот это - о нашей политике: «Когда государственная машина нацелена на капиталистическое обогащение, обычная процедура смены власти отходит в сторону, а результаты выборов подтасовывают». Несмотря на резкость приведенных суждений, верно, боюсь, и то, и другое.
Конечно, подобная актуальность вызывает не самые оптимистичные ассоциации, если учесть, что Валлерстайна называют «пророком упадка». Он вообще отрицает прогрессистскую парадигму анализа исторических процессов, настойчиво развенчивая миф о «земле обетованной», которая нас непременно ждет в будущем, об эре всеобщего процветания, как коммунистического, так и капиталистического.
Современным россиянам, которые заново строят капитализм и привыкают к рыночным отношениям, непросто представить грядущее без этих атрибутов. Но именно к вопросу предельности сложившейся конфигурации миросистемы настойчиво обращается Валлерстайн. «Как все исторические системы, мировая капиталистическая экономика имеет начало во времени и будет иметь конец во времени», - пишет он.
Вместе с тем в теории Валлерстайна нет ничего апокалипсического - он, в отличие от популярных футурологов, не рисует мрачных картин, предпочитая баланс здорового реализма. После прочтения книги не остается неприятного осадка. Автор не делает прогнозов, не идет по сомнительному пути предсказаний. Обрисовав контуры кризиса современной миросистемы, он бросает читателя на краю глобальной пропасти, на развилке дороги, которая ведет в разные варианты будущего. Он показывает, что этот кризис не только чреват катастрофой планетарного масштаба, но и таит в себе возможность ее избежать. Выбор, который оставляет человечеству один из самых свободных умов нашего времени, на самом деле предельно прост: или мир свободы, или мир ее отсутствия.
Илья Максимов
Ярослав Грицак
Пророк у своїй вітчизні. Франко та його спільнота (1856-1886)
Київ: Критика, 2006. - 631 с.
Новая книга Ярослава Грицака представляет собой историко-антропологическое исследование, посвященное раннему периоду жизни и творчества Ивана Франко и специфике того общества, в котором ему довелось жить. Под понятием «общество» автор подразумевает такие микроструктуры, как семья, родная деревня, товарищи по учебе, коллективы газет и журналов, в которых Франко работал, члены нелегальных кружков, участником которых он был, и так далее.
Книга посвящена одному из важнейших периодов европейской истории - второй половине XIX века - эпохе, во многом предопределившей развитие ХХ века. Определяющими для этого периода стали модернизационные и цивилизационные перемены, а одним из наиболее ярких проявлений этого времени было развитие национальных идей. Именно поэтому предисловие к книге автор открывает фразой: «Это еще одна книга о национализме». И продолжает: «От предыдущих она отличается по своему характеру и жанру. По своему характеру - это биография, а по жанру - микроистория». Изучение национализма привело к созданию универсальных моделей его развития, которые, как и правила языка, зачастую сводятся к перечислению исключений. Общие же понятия, выхолощенные, лишенные плоти и крови, дают возможность сравнения различных эпох и стран, но зачастую лишают нас понимания сути происходящего в конкретную историческую эпоху. Представляется, что Грицак был движим идеей наполнения конкретно-историческим смыслом существующих схем. Ключом к тому ему послужила биография, которая представлена, по словам самого автора, в качестве «микроистории макрочеловека». Подобные попытки предпринимались и ранее. Наиболее известны написанные Жаком Ле Гоффом биографии Франциска Ассизского и Людовика IX, в которых образы святого и короля были вписаны в широкую панораму жизни средневековой Франции
[13].
Грицак остановился на раннем периоде жизни писателя, закончив книгу на его тридцатилетии. Среди причин такого решения упоминаются, прежде всего, технические - жанр микроистории превратил бы биографию Франко в многотомное издание. Главная причина кроется в желании представить писателя в тот период его жизни, когда он еще не сформировался, не выбрал для себя одного-единственного пути, не до конца понял, какой идее и чему он хочет посвятить свою жизнь. Представление жизни писателя на перепутье дает Грицаку уникальную возможность показать круговорот событий второй половины XIX века.
Автор обращается к социальной истории, используя междисциплинарный подход, теоретические наработки литературоведения, социологии и этнографии, сделанные в 1960-1970-е и пока еще достаточно редко применяемые в отношении истории Нового и Новейшего времени Центральной и Восточной Европы. В своем исследовании Грицак исходит из концепции традиционного общества Казимежа Добровольского, теории модерности Зигмунта Баумана и теории полей Пьера Бурдьё.
Книга состоит из двух частей, названия которых лишний раз показывают, что она скорее о времени, в котором жил Франко, чем о нем самом, хотя благодаря характеру исследования с той же легкостью можно утверждать и обратное. Первая часть - «Франко и его время» - состоит из девяти глав. Первая глава является вводной, в ней представлен контекст будущего микроанализа, а именно Галиция/Галичина - земля пограничья в эпоху перемен. Грицак показывает этот регион как арену, на которой особенно ярко видна борьба между силами традиции и модернизации, главными действующими лицами которой являются крестьяне (с. 29). Этот надрыв между старым и новым, рождение посттрадиционного общества происходит в регионе, который издавна был ареной столкновения политических интересов и выступал в качестве этнической и цивилизационной границы.
Вторая глава, посвященная рождению Франко, с одной стороны, уже непосредственно связана с главным героем книги, а с другой - продолжает тему пограничья. На примере второй главы видно, как используется микроанализ при написании биографии. Франко родился в 1856 году в селе Нагуевичи, относящемся тогда к Самборскому округу. Вслед за самим Франко Грицак подчеркивает, что за пятьдесят последующих лет произошли коренные изменения и от известных Франко Нагуевичей не осталось и следа. Одновременно с этим произошли коренные перемены в культурных кодах, которые привели к тому, что сын коваля и обедневшей шляхтенки, выходец из смешанной украинско-польской семьи превратился в украинца деревенского происхождения.
Еще одна глава посвящена теме идеологического выбора родины: немецкой, польской или местной, галичанской. В продолжающей ее главе «Была ли у крестьян родина?» Грицак поднимает важную проблему о соотношении высокой и низкой культуры, о степени мобильности крестьянства, исследует понятие малой и большой «идеологической» родины, а также традиционную для крестьянского общества веру в царя, в случае галицийских крестьян - Франца Иосифа и, как ни странно, российского царя, который должен был, по слухам, вот-вот прийти, выгнать евреев с поляками, забрать землю у панов и раздать ее всем нуждавшимся (с. 139).
Седьмая глава посвящена уже новой жизни Франко - его приезду во Львов в 1875 году и поступлению на философский факультет Львовского университета, когда он оказался в гуще языковых и национальных споров. Грицак описывает интеллектуальные течения и политические настроения, существовавшие в духовной жизни Львова того времени. События этой главы под названием «Крутой поворот» заканчиваются на 1881 году, когда Франко под влиянием Михаила Драгоманова окончательно решается писать только для крестьянской аудитории. Последующие две главы посвящены увлечению Франко социалистическими идеями.
Вторая часть, «Франко и его общество», призвана показать мир таким, каким видел его сам Франко. Вводная глава посвящена общей характеристике мировоззрения писателя. Автор подчеркивает, что определяющее влияние на взгляды Франко оказал Огюст Конт, а не Карл Маркс, как это утверждалось в советское время (с. 229). Главным же для Франко было осознание того, что поднять уровень культурного и цивилизационного развития масс возможно лишь на национальной основе (с. 239).
В последующих главах Грицак раскрывает биографию Франко через мир его воображаемого; названия глав лишний раз подчеркивают определенную условность его взглядов: «Франко и его крестьяне», «Франко и его Борислав», «Франко и его женщины», «Франко и его евреи», «Франко и его читатели». Раскрывая природу субъективного восприятия писателя, Грицак один за другим разрушает сформированные самим Франко и исследователями его творчества устоявшиеся образы.
Всей своей книгой автор словно подтверждает процитированное им мнение одного из критиков Франко, Михайла Рудницкого, утверждавшего, что гораздо интереснее творчества Франко была его жизнь. И, добавим, эпоха, в которой ему довелось жить.
Мария Крисань
Тамара Гундорова
Франко - не Каменяр. Франко i Каменяр
Київ: Критика, 2006. - 352 с.
Книга Тамары Гундоровой, сотрудника Института литературы Украины, доктора филологических наук и члена-корреспондента НАНУ, как следует из названия, объединяет две темы: «Франко - не Каменяр» и «Франко и Каменяр»
[14]. Эти темы, посвященные автору и его поэтическому
alter
ego, раскрываются в двух частях. Первая часть представляет собой переиздание работы, изданной под одноименным названием в Австралии в 1996 году, вторая - это новое исследование. Исходной точкой в работе для автора послужило стремление развенчать устоявшийся еще при жизни Франко миф о нем как о Каменяре. Именно поэтому, как отмечал в рецензии Марко Павлышын, книга стала «своего рода бестселлером у австралийской украинской публики» (с. 7). Как пишет сама Тамара Гундорова, на Украине эта книга была воспринята настороженно, а название книги «Франко - не Каменяр» было оценено как святотатство даже теми, кто не читал ее (там же). Причиной переиздания книги стала инициатива издателей, Григория Грабовича и Андрия Мокроусова, которые в год 150-летия со дня рождения Ивана Франко захотели приблизить монографию Гундровой к украинскому читателю.
Главной целью автора было дать ответ на вопрос о том, каким видится Иван Франко из сегодняшнего дня, предложить иную перспективу исследования его творчества, отойти от утвердившегося образа Ивана Франко как Каменяра. Отход от устоявшегося стереотипа - это одновременно, по мнению автора, и десакрализация мифологизированного культурным сознанием образа. Гундорова пишет: «Именно образ Франко в украинской культуре в наибольшей степени требует психоаналитического прочтения. Он “убил” своего двойника автора и одновременно героя “лирической драмы”, литературным актом мистифицировав в предисловии к “Увядшим листьям” постоянно переживаемую смерть собственного “я”. Он связал миф Каменяра с архетипом “заживо похороненного” и выразил свои идеалистические мироощущения в материнском образе мировой гармонии. Впрочем, амплитуда колебаний от “вершин” к “низинам” человеческого духа - от атеизма к гностицизму, от идеализма к натурализму - определяла дуалистическую основу его видения мира» (с. 15).
Автор подчеркивает, что новизна культурно-исторической концепции Франко обусловливалась самой эпохой переходного периода, в которой Франко творил и к которой относил себя, говоря о поколении 1870-х годов. В его творчестве видны процессы, характеризовавшие украинскую литературу того времени. С одной стороны, речь идет о процессе секуляризации общественно-литературной мысли (в первую очередь в западных областях, где большая часть украинской интеллигенции вышла из среды духовенства). С другой стороны, это были процессы, связанные с осознанием украинского литературного творчества как части общеевропейского, но с ярко выраженными национальными чертами (с. 17-18). Автор рассматривает творчество писателя в рамках следующих концепций - идеализма, натурализма, психоанализа, гуманизма, посвящая каждой отдельную главу.
Основная тема второй части книги - это творец и его лирические герои. Эту часть открывает глава, посвященная «Каменяру». В 1897 году Франко в предисловии «Niecoosobiesamym» («Несколько слов о себе») к своим рассказам на польском языке указал на два типа художников: гениев, избранных судьбой, и писателей-работяг, причислив себя к последним (с. 156). По мнению Гундоровой, именно в этом принижении собственного творчества лежит причина будущего (еще прижизненного!) рассмотрения его творчества в рамках народнической мифологии (с. 157, 158). Лирический герой Франко вмещает в себя национальные идеалы второй половины XIX века, отражает развитие новой радикальной украинской интеллигенции, идентифицировавшей себя с «простолюдинами» и осознанно стремившейся просвещать народ (с. 185).
Следующая глава раскрывает образ, выросший на базе «Каменяра», - образ мужика, сына крестьянина, вскормленного твердым мужицким хлебом. Гундорова указывает на то, что Франко переносит свое собственное мироощущение на творчество Тараса Шевченко (с. 187-188). Далее автор обращается к основополагающей для творчества Франко повести «На дне», написанной в 1880 году, в которой Франко представляет лирического героя в образе двух противоборствующих главных действующих лиц, показывая борьбу частного и общественного начал. По мнению Гундровой, в этой повести заложены основы будущей двойственности лирического «я» (с. 213). Тема дуалистичности творчества писателя продолжается в последующих главах - а именно в главе «Ангелология», посвященной духам, ангелам и демонам, а также в главе «Двойник». В ней автор подчеркивает, что именно Франко впервые в украинской литературе показал существование сознательного и бессознательного и раздвоение сознания героя (с. 225). Проблема борьбы личных стремлений и гражданского долга, борьбы тела и души, желания личного спасения и любви к людям видна в образе лирического героя - Аскета. Новую эпоху в творчестве Франко символизирует лирический сборник «Зiв’яле листя» («Увядшие листья»), изданный в 1893 году, образец модернистского творчества. Автор обращает внимание на тему вечной женственности, масонской символики, смерти у Франко. Заключительные две главы посвящены теме матери-природы и знанию в творчестве Франко.
Мария Крисань