ИНТЕЛРОС > №4, 2017 > Российские «качественные медиа» и конструирование элитарности Ксения Ельцова
|
[стр. 81 – 97 бумажной версии номера]
Ксения Константиновна Ельцова (р. 1979) – сотрудник международного учебно-научного центра «Высшая школа европейских культур» РГГУ (Москва).
Каким образом в современной российской культуре, так или иначе объединяющей страну, где за минувшее столетие дважды радикально менялись политический строй и общественный уклад – притом каждый раз, во многом, упраздняя социальную иерархию предыдущей эпохи, – «работает» идея «элитарности»? Каким образом подобная идея может существовать в государстве, пережившем десятилетия либо прямого физического истребления, либо планомерного выдавливания из страны людей, чьи права и претензии – наследуемые или обретенные по принципу меритократии – на влиятельные социальные позиции казались опасными тем, кто находился у власти? Каким образом представление об элитарности конструируются в культуре, которая содержит в себе память одновременно о сословной системе в Российской империи, об идее всеобщего равенства и соответствующих практиках «уравнивания» в Советском Союзе и о постсоветской общественно поощряемой демонстрации неравенства? Так или иначе, и сегодня демонстрация высокого социального статуса в России – зона особой чувствительности. Непосредственно после распада СССР, в котором возможности демонстрации социального статуса были ограничены, потребность заявить о достигнутом успехе в изменившихся экономических условиях стала настоятельной. Общество, наверстывая упущенное, нуждалось в соответствующих образцах. И принципиальную роль в подобном наверстывании играли медиа: отвечая на общественный запрос и одновременно формируя его, постсоветские медиа стали ключевыми инструментами конструирования и каналами распространения новых массовых представлений об успешности и успехе, престиже и высоком социальном статусе. Позднее, в России 2000-х, затруднение вертикальной мобильности обусловило имеющую, видимо, компенсаторный характер потребность в образцах обозначения своей принадлежности к наиболее влиятельным и благополучным слоям общества. Таким образом, медийные образы элитарности и по сей день, спустя 25 лет после распада Советского Союза, являются востребованным товаром, который современные СМИ поставляют своим аудиториям. Данная статья представляет собой часть исследования, посвященного конструированию элитарности в российских медиа, которое я проводила в течение нескольких лет[1]. Меня интересовала социальная дистанция[2], в которой определенная часть российского общества испытывала потребность в 2000-х – начале 2010-х годов. Я исхожу из того, что подобная потребность может быть актуализирована через поиск и создание языка, который наиболее точно сформулировал бы и представил эту потребность – как самим членам группы, так и за ее пределами. Наиболее адекватную и действенную возможность реализовать язык подобного отличия предоставляют новые медиа, прежде всего в формате, который можно определить как «интеллектуальный глянец / качественная пресса»[3]. К ним в своем исследовании я отнесла следующие проекты: «Афиша», «Большой город», «Esquire», «Look At Me», «OpenSpace» (версия 2008–2012 годов), «Сноб» и «Colta». Я объединяю их в отдельную группу на следующем основании: эти издания сфокусированы на образе и стиле жизни[4] и определяют себя как СМИ для наиболее образованного и квалифицированного слоя современного российского общества. Обычно к их целевым аудиториям относят тех, кого обозначают (или кто обозначает себя) терминами «интеллигенция», «креативный класс», «Global Russians», «образованное сословие», «постинтеллигенция» и так далее. В каком-то смысле эта аудитория схожа с теми, кого в советское время называли «творческой, научной и технической интеллигенцией». Ниже я постараюсь рассмотреть вопрос о том, как именно образ и репутация анализируемых медиа – в качестве изданий для «образованного меньшинства», «продвинутой» группы общества – конструируется в поле самих этих изданий. В частности, меня интересуют два аспекта данной проблемы: 1) Является ли обращение к дискурсу (об) «интеллигенции» и «интеллигентности» ведущей стратегией конструирования «интеллектуальной» составляющей исследуемого образа данного типа прессы. 2) Каким образом в рамках конструирования элитарности происходит обращение к политическому и социально-критическому дискурсам. В данной статье анализируется корпус из 14 публикаций, охватывающих период с 2008-го по 2013 год, появившихся в изданиях из приведенного выше списка[5]. Они приурочены к запуску, изменению формата / смене концепции, закрытию или приостановке того или иного проекта. Сами по себе материалы такого рода очень удобны для анализа: именно в таких текстах проговариваются (зачастую наиболее отчетливо) ключевые представления об этих медиа-проектах как об адресованных представителям элитарных групп. Для анализа отобраны только те тексты, в которых высказывается непосредственно представитель издания (создатель, издатель, главный редактор, известный автор). Редакционные заметки-новости или аналитические статьи, посвященные различным событиям в изучаемых медиа, здесь не рассматриваются. Для удобства приводимые ниже цитаты снабжаются порядковым номером (римские цифры в круглых скобках) в соответствие со следующим перечнем: I. «“Афиша” сделана, пардон, от души», 2 июля 2008 года[6]. II. «Алексей Казаков: “Для Ильи это было системным сбоем”», 2 июля 2008 года[7]. III. «Владимир Яковлев: “Сноб” – это не шлягерная журналистика», 17 октября 2008 года[8]. IV. «Илья Осколков-Ценципер: “По образованию я директор цирка”», 3 сентября 2009 года[9]. V. «“Большой город” – не открытое письмо чиновникам», 14 декабря 2009 года[10]. VI. «Юрий Сапрыкин: “Мы пытаемся угадать, как будут выглядеть следующие медиа”», 3 ноября 2010 года[11]. VII. «Прямая речь: Маша Гессен», 7 февраля 2011 года[12]. VIII. «Филипп Бахтин: “Дрянь пойдет своей дорогой, а прекрасное останется”», 16 сентября 2011 года[13]. IX. «Филипп Бахтин: “Меня перестала радовать суть профессии”», 21 сентября 2011 года[14]. X. «Дмитрий Голубовский: “Esquire как нарушал, так и будет нарушать”», 16 ноября 2011 года[15]. XI. «Николай Усков: “Не хочется обижать тех, кто делал «Сноб» раньше”», 10 января 2012 года[16]. XII. «Александр Винокуров: “Интернет и журнал в кафе – непопулярные каналы дистрибуции контента у служб режима”», 8 июня 2012 года[17]. XIII. «Почему я не буду работать на Colta.ru», 17 июля 2012 года[18]. XIV. «Город, воздух и волна», 21 октября 2013 года[19]. XV. «Для “Афиши” это катастрофа», 14 августа 2009 года[20].
«Среднеинтеллигентный человек»: вполне образованный и достаточно массовый Обратимся к описаниям читателя/потребителя «интеллектуального глянца / качественной прессы». Одной из главных характеристик этой группы является идея «особости» или «избранности». Самоописание авторов и участников подобных медиа-проектов опирается на образы «семьи», «семейного предприятия», даже «секты». Речь (по крайней мере впрямую) идет не столько о неких «избранных», согласно критериям образованности, схожести эстетических предпочтений и политических воззрений, сколько о людях, которые ощущают себя почти родственниками, «своими», они участвуют в некоем общем деле; их личная жизнь тесно связана с общественной и профессиональной. Причастность к подобного рода «профессиональной семье» дает чувство защищенности от внешнего мира, от «бешеных законов медиа-среды» – в частности от мейнстрима, которому эти медиа себя противопоставляют. В этом отношении показателен образ «журнала-бутика», промелькнувший в одном из высказываний. Подразумевается издание, которое, следуя логике говорящего, в силу своей «бутиковости» может позволить себе больше, нежели «обычный» рыночный медиа-продукт: например, писать о том, что интересно и «любопытно» самим участникам такого «семейного предприятия». Как сказано в одной из статей, коллективы, создающие подобные издания, – это так или иначе «история про хорошие отношения»:
Одновременно роль подобных семей-редакций и создаваемых ими изданий по отношению к своим аудиториям подразумевает производство собственных читателей, создание и построение читательских и, шире, новых влиятельных социальных сообществ:
Идея придумывания «героя эпохи» и трансляции его образа, а посредством этого создания новых социальных общностей, дополняется любопытными уточнениями и размышлениями. Речь идет о конкретных характеристиках эталонного представителя целевой аудитории. Рассмотрим подробнее, что именно представлено в качестве подобных ключевых, определяющих параметров. Базовой становится идея «образованности» и «культурности»; или же, если использовать терминологию Пьера Бурдьё[22], обладание наибольшим (в масштабах всего российского общества) культурным капиталом полагается ключевым параметром высокого, значимого и желаемого социального статуса. В качестве идентифицирующих маркеров такого статуса упоминаются посещение художественных музеев и театров, чтение, или, как сказано в одном из изданий, «доступ к новым книжкам, выставкам или спектаклям».
Как мы видим, в предельном случае речь идет о людях, которые не просто интересуются тем или иным культурным событием, а готовы подстраивать под него «свои жизненные планы»; они включают в круг своих интересов «опорные точки культурной жизни Перми, Берлина или Лондона», а за границу ездят «не только чтобы полежать на пляже и прикупить одежды»: им важно «приобрести какой-то новый опыт культурного порядка» (XIV). В качестве подтверждения того, что такие люди существуют (и что они весьма «культурны»), московский журналист Юрий Сапрыкин (автор вышеприведенного высказывания) и рассказывает историю о музее д’Орсе. В его многочисленных русскоязычных посетителях Сапрыкин увидел целевую аудиторию портала «Афиша-Воздух» (часть медиа-бренда «Афиша», в 2014–2015 годах специализировался на освещении культурных событий). В тени остаются вполне очевидные вещи вроде того, что на самом деле посещение д’Орсе есть важная часть любого популярного туристического маршрута в Париже, не говоря уже о том, что идея спрятаться от дождя в этом музее могла прийти в голову не только Сапрыкину. В конце концов, никаких иных определений группы многочисленных русскоязычных посетителей д’Орсе, кроме лингвистического, дано не было. «Космополитичность» и «экстерриториальность» также становятся одними из опорных маркеров предлагаемых читателям стратегий самоидентификации и вариантов социальной идентичности. Показательным можно считать изобретение и введение в употребление определения Global Russians; оно используется без кавычек и, как правило, написано латиницей. Русскоязычный и кириллический вариант «глобальные русские» также встречается, однако реже; он начинает активно использоваться не раньше начала 2010-х. В разбираемых здесь статьях к этому определению относятся по-разному. По-разному же оно воспринимается на временнóм отрезке, охватывающем период с 2008 года (когда это определение впервые появилось в проекте «Сноб») по 2014-й. Однако следует отметить, что Global Russians всегда обозначает «уже существующую группу людей»:
Определение Global Russians в приведенных цитатах фактически совпадает с идеей «перемещения из России на Запад», что в данном случае является маркером жизненного успеха. Здесь, однако, возникает противоречие между тем, как определяют себя эти издания (в данном случае «Сноб»), и их стратегиями конструирования целевых аудиторий:
Характерно, что в ответе на вопрос о целесообразности публикации переводных материалов, которые русскоязычные «граждане мира» могли бы свободно прочитать и в оригинале, идеолог проекта «Сноб» Владимир Яковлев (интервью с которым и было процитировано) отходит от определения Global Russians. Яковлев начинает апеллировать к категории «российский читатель», которого, как он считает, необходимо «знакомить» с «лучшими журналистскими образцами этого мира». Параметр «образованности» и «культурности» превращается в определение «думающие, образованные, успешные, любопытные», которое главный редактор (в 2012–2016 годах) «Сноба» Николай Усков использует для описания аудитории своего медиа. Так вводится тема «меньшинства», и даже «избранности» – «ограниченного круга людей», типичный представитель которого противопоставлен, цитируя Ускова, «бабе Мане из Мухосранска». При этом Усков вежлив по отношению к своей аудитории (к которой относит и себя); он подчеркивает высокий «уровень полемики и уважения друг к другу», который, согласно его убеждению, характерен для портала Snob.ru:
Вся риторика создателей и участников рассматриваемого нами круга изданий строится вокруг слов «интеллигенция», «интеллигентность», «интеллигент» / «интеллигентный человек», отчего «интеллектуальный глянец» получает дополнительную легитимацию и прописку в «высокой русской культуре» и одновременно в «высшем обществе». Впрочем, интерпретировать эти термины можно по-разному:
«Образ человека, для которого сделан журнал “Афиша”, иногда раздражает людей, переставших быть такими – модными, холостыми ребятами, теми, которые мало спят и много тусуются, которым все интересно; космополитичными, отчасти надменными, потому что знают какую-то тонкую вещь про новую наступающую культуру; отчасти дико открытыми, потому что вообще они симпатичные люди. Страшно назвать их словом “интеллигенция” – но вообще-то это так, пардон, и называется. Все это остается. Изменились мы с вами» (I).
В приведенном высказывании традиционная «интеллигенция» превращается в «модных, холостых ребят», получает статус «космополитичной», плюс обретает довольно спорную характеристику с помощью пары понятий «открытость» и «надменность». Однако даже подобное «тусовочное» определение «интеллигентности» включается в себя опорный смысл высокой (и характерной для истории России последних двух столетий, конечно) «культурности», которая определена как знание «какой-то тонкой вещи про новую наступающую культуру», что и делает этих «модных ребят» «симпатичными людьми». Так что открытость миру, явленная в виде какого-то специального знания о «наступающей культуре» (таким образом, добавляется еще смысл обращенности к будущему, способность его предчувствовать) предполагает и определенный образ жизни: яркий, тусовочный, свободный от сковывающих обязательств. Тут же предполагается наличие свободного времени и возможности (в том числе финансовой) подобной жизнью жить. Впрочем, наряду с этим вводится и образ «среднеинтеллигентного человека», который вполне образован, чтобы оценить предлагаемый ему медийный продукт, и одновременно достаточно распространен, чтобы создать коммерчески релевантную для издания аудиторию:
Перед нами – противопоставление «среднеинтеллигентного человека» и closetintellectual. Обратим внимание: хотя closet intellectuals недостаточно многочисленны, чтобы представлять собой аудиторию коммерческого медиа, ассоциировать себя с ними, «дружить» с ними и, возможно, даже принадлежать к подобному меньшинству представляется вполне достойным. Пожалуй, даже более достойным, чем быть «среднеинтеллигентным человеком». Слово «среднеинтеллигентный» – неологизм, использованный основателем «Афиши» Ильей Осколковым-Ценципером для обозначения массовости аудитории проекта. Несмотря на то, что массовость – важная часть коммерческого проекта, само это определение не очень привлекательно, в нем слышится оттенок чего-то «усредненного», и даже «посредственного», того, что в сопоставлении с меньшинством closet intellectuals явно не так престижно. Тут же возникает и давно известное противопоставление «интеллектуалов» и «интеллигентов» (с уточнениями «публичный» и «сраный» соответственно):
В рамках подобной логики существуют два типа общества. В первом есть (нужны) «интеллигенты», во втором – «интеллектуалы». «Интеллигенты» в риторике ранних постсоветских лет (и, кажется, лишь отчасти иронично) названы «сраными». При этом они представлены как причудливая прослойка под названием «совесть нации», отпадающая за функциональной ненадобностью в полагающемся более здоровым и демократичным обществе, в котором возможность реального влияния на развитие ситуации осуществляется посредством «публичного» (медийного) высказывания. В рассматриваемых текстах можно встретить и производное от «интеллигентности» слово – «интеллигентскость». Смысл его не совсем понятен: то ли это свойство характера, то ли издержки воспитания; «интеллигентскость» – что-то такое, что может непроизвольно «полезть» из создаваемого медийного продукта и из людей, его создающих:
Политическое, патриотическое, критическое – стратегии конструирования и маркеры элитарности Обратимся к политическому (или псевдополитическому) дискурсу, который также используется в процессе конструирования элитарности исследуемых медиа и их целевых аудиторий. В анализируемых публикациях высказываются некоторые представления о границах допустимых/рукопожатных политических взглядов в широком спектре политических позиций – от «праволиберальных» до «леворадикальных»:
Высказанная здесь позиция нередка и имеет любопытную основу. Ее можно условно обозначить как «альтернативный патриотизм». Подобное рассуждение построено таким образом, чтобы совместить в себе широту приемлемых взглядов с ощущением собственной роли как стоящего выше мелких политических дрязг арбитра, роли, ставшей возможной в результате успешной карьеры, широты натуры, знания жизни и прочего. Отсюда и представление об особой важности подобных людей (таких, как «я») для страны, признание за ними (нами) особого места в построении ее будущего:
Предъявляемый таким образом патриотический дискурс претендует на статус нового языка, где существовавшие прежде в совершенно разных плоскостях понятия и риторики соединяются иным, намеренно неожиданным образом, переопределяя описываемую реальность. Например, христианско-коммунистическое «жить и работать для других» сочетается с молодежно-деловым «вставляет». Говорящий (автор приведенных выше высказываний Николай Усков) демонстрирует свой авторитет, апеллируя к знанию того, что на самом деле «называется политикой в точном переводе с древнегреческого» (заодно ненавязчиво намекая на его знание). Итак, речь здесь идет о некоем «поколении людей, которые полагаются на собственные силы» и которые при этом «видят будущее России в Европе, а не на обочине мира». Уточняется, что именно Россия видится подобным людям «родиной» (слово «родина» неизменно пишется с маленькой буквы во избежание того, что могло бы ассоциироваться с пафосом советской или нынешней кремлевской патриотической риторики). И эта «родина» представлена не как место, где ты родился и по каким-то причинам обречен оставаться, а как место, где «нравится жить и работать». То есть, с одной стороны, в данном высказывании конструируется смысл свободы выбора, а с другой, – специально никак не уточняется, почему именно этим успешным людям «нравится жить» в России. Имплицитно предполагается, что «вставляет» как раз перспектива «создать что-то новое для себя и под себя», «переломить ситуацию», в которой нет возможности политического влияния и защиты собственных интересов («нет никакого [“нашего”] представительства, ни партии, ни фракции в Госдуме, я уже не говорю о Кремле»). Одновременно устанавливается дистанция по отношению к неким могущественным, но «неправильным» «другим», которые способны лишь «выкачать нефть и мозги» из «родины», воспринимая ее как «что-то распластавшееся между Кореей и Бразилией». Кто такие «другие», не говорится, конечно, по понятным политическим причинам; можно только предположить, что имеются в виду нечистые на руку политики и связанные с ними предприниматели. Заметим также, что в качестве крайних точек воспринимаемой таким образом территории России упоминаются две страны – Северная Корея и Бразилия. Таким образом, будущее России, если она останется в руках «других», располагается где-то в символическом пространстве между зловеще-комичной антиутопией и не менее зловещим, хотя и развеселым, карнавалом. Показательно, что подходящим рецептом для того, чтобы «переломить ситуацию», видится не конкретный набор действий, а общая установка, заимствованная из жаргона психологов – «поверить в свои силы» (что опять же звучит противоречиво, поскольку возникает вопрос: почему сообществу столь самостоятельных и успешных людей не хватает уверенности в своих силах?). При этом не высказывается и мысль, скажем, о необходимости соотносить свои интересы с чьими-то еще – в частности, тех, кто в силу обстоятельств так же оказался жителем «родины», но не принадлежит к категории успешных «своих» и не претендует на собственную фракцию в Госдуме. Учитывая время, когда публиковалось большинство текстов (оно предшествовало протестной волне 2011–2013 годов и отчасти совпало с ней), попробуем определить степень и содержание их «политической оппозиционности». Первое, что бросается в глаза: оппозиционность, критика власти корректируется потенциальной готовностью с этой властью сотрудничать или же прямым признанием неизбежности подобного сотрудничества, необходимости «встроиться в систему» для того, чтобы «делать проекты»:
Обратим внимание на фигуру «симпатичного чиновника». Сергей Капков получил определенную известность после переустройства московского Парка Горького; в поле исследуемых репрезентаций он олицетворял не столько прогрессивные политические убеждения, сколько «комфортный», «западный», «европейский» городской образ жизни. То есть речь идет о неких внешних признаках «свободного», «европейского» мира, которых оказывается достаточно, чтобы во власть, обеспечившую такого рода комфортную повседневность, было «вроде как не стыдно и встроиться». В таком контексте неизбежны и обычные надежды на «цивилизованную/эволюционирующую власть»:
Что касается «больших» символических политических фигур, здесь нет какой-либо определенности. Скажем Михаилу Ходорковскому стать по-настоящему важным игроком мешает то, что по поводу него нет «общественного консенсуса» – как, впрочем, и в отношении большинства других:
Интересно, что подобная позиция представляется как самостоятельная, свободная и вовсе не вынужденная. Давление власти на «интеллектуальный глянец» отрицается – даже с иронией:
Впрочем, среди рассматриваемых мною текстов сильно выделяется именно как политический жест один. Я имею в виду статью Екатерины Дёготь «Почему я не буду работать на Colta.ru», опубликованную в июне 2012 года. Это был момент, когда на фоне столичных протестных настроений собственник Openspace.ruВадим Беляев принял решение расстаться с редакционным коллективом, реализовывавшим проект на протяжении нескольких предыдущих лет. Редакция, с которой Беляев прекратил сотрудничать, организовала новый ресурс о культуре и обществе, назвав его Colta.ru. Текст Екатерины Дёготь показателен тем, что в нем она выделяет именно те характерные свойства «интеллектуального глянца / качественной прессы», на которых сфокусировано внимание в данном исследовании. Вот несколько примеров. а) Идея «качественного текста» (у Дёготь – «качественное письмо»), и шире – идея «качественности» производимого интеллектуального продукта:
б) Противопоставление «интеллектуального», «качественного», «экспертного» медиа традиционному «глянцу»:
в) Противоречие между «элитарным» статусом издания и стремлением сделать проект коммерчески успешным:
«Элитарность» (отмечу, что текст Дёготь, пожалуй, единственный из рассмотренных, где это понятие открыто проблематизируется) представлена именно как стратегия завоевания и подтверждения высокого социального статуса. При этом в логике автора «элитарность» пишущих и интересы владельца издания противопоставлены «истинному демократизму». Столь же безжалостно Екатерина Дёготь анализирует противоречие между желанием «интеллигенции» ощущать свое превосходство – равно и над «властью», и над «массами» – и стремлением «поставить знак равенства между мозгами и деньгами». Политический вывод, который делает здесь Дёготь, кажется вполне логичным:
«Образованность», «культурность», «интеллигентность» в авторефлексивном критическом дискурсе Екатерины Дёготь перечисляются в качестве параметров культурного капитала, обладание которым рассматривается как основание легитимности претензии на элитарность:
Статья Дёготь насыщена общественно-политической и культурной критикой, она симптоматична и в этом качестве может стать предметом отдельного анализа. Меня же здесь интересует совпадение моих гипотез о дискурсе элитарности с основными положениями этого авторефлексивного описания. Собственно, авторефлексивность во многом обеспечивает как устойчивость подобного дискурса, так и одновременно его потенциальную способность к изменению:
Заключение Сам факт появления формата «интеллектуальный глянец / качественная пресса» и его востребованность у аудиторий, видимо, симптоматичен, являясь свидетельством общественного запроса на новые по сравнению с первым постсоветским десятилетием образцы элитарности. Обращение к дискурсу (об) «интеллигенции» и «интеллигентности» является ведущей стратегией конструирования «интеллектуальной» составляющей анализируемых представлений об элитарности. Употребление понятий «интеллигенция», «интеллигентный», «интеллигент» находится в спектре от одобрительного «симпатичные люди, которые мало спят и много тусуются», до иронично-самокритичного «сраные интеллигенты». Элементы политического дискурса в подобном варианте элитарности предполагают практически неизбежное взаимодействие с «властью», в котором, однако, речь идет не столько о некоторых последовательных переговорах с целью отстаивать свои интересы и взгляды, сколько о том, чтобы встроиться в уже существующую властную систему и таким образом добиться социального успеха. Общей же и наиболее важной стратегией конструирования исследуемого варианта элитарностистановится высокая степень саморефлексии/саморазоблачения (в форме самоиронии либо в форме левой критики) соответствующего дискурса. В свою очередь самоирония и способность к саморефлексии обеспечивают проанализированному варианту элитистского дискурса определенную защищенность от критики извне. [1] См., например: Ельцова К.К. Конструирование элитарности в современных российских новых медиа. Дисс. на соиск. уч. ст. канд. культурологии. М.: РГГУ, 2016. [2] Именно эта социальная дистанция и обозначена здесь через понятие элитарность. [3] Формат подобных медиа-проектов стал результатом эксперимента по совмещению «интеллектуального» (как чего-то подразумевающего глубину, серьезность и соответствующий образовательный и интеллектуальный уровень читающего) и «глянцевого» (как чего-то легкого и приятного для восприятия), предпринятый в 2000-е годы. Чуть раньше появился и сам термин «интеллектуальный глянец». Данное определение широко употреблялось в 2005–2008 годах; позднее, начиная примерно с 2010-го, словосочетание «интеллектуальный глянец» начинает замещаться определением «качественная пресса / качественные СМИ». [4] В широком понимании – от вопросов подбора одежды, выбора ресторана или подходящего для проведения досуга мероприятия до обсуждений текущей общественно-политической и культурной ситуации в стране и мире. [5] Большинство подобных публикаций находятся в открытом доступе на порталах Afisha.ru, Openspace.ru (архив публикаций за 2008–2012 годы), Colta.ruи Lookatme.ru. Публикации с этих ресурсов и составили основу корпуса анализируемых высказываний. [21] Здесь и далее курсив мой. [22] Бурдьё П. Формы капитала // Экономическая социология. 2002. Т. 3. № 5. С. 61–63. Вернуться назад |