Памяти Игоря Кона

 

Игорь Кон, глубоко занимавшийся отношением общества к вопросам пола, заключил, что гомофобия обычно идет рука об руку с фашизмом.

Развивая эту мысль, можно сказать, что гомофобия как часть публичного дискурса очень удобна политикам, которые строят свою работу с массами на дешевом популизме. Любая идеология, которая выдает себя за «народную», а по сути является фундаменталистской, не избежит соблазна публично обсудить половые вопросы ради того, чтобы указать, что отдельные лица или, хуже того, группы лиц нарушают традиционные запреты на однополые отношения. Политикам, использующим такой прием, разумеется, нет дела до лиц другой сексуальной ориентации. Они «накапливают капитал» за счет того, что безнаказанно – ибо «в благих целях» – нарушают запрет на обсуждение таких тем в публичном пространстве. Энергия, которая высвобождается при безнаказанном нарушении нормы, может быть использована, в частности, в политике – для наращивания популярности какой-либо партии или конкретной персоны.

Практики преследования гомосексуалов под лозунгами заботы о детях пришлись на период, когда в обществе начали публично нарушаться другие запреты: на обсуждение действий высшей власти, на вскрытие злоупотреблений высоких должностных лиц. Заволновавшаяся власть предлагает народу понегодовать на отвлеченную тему – однополой любви. Начальство исходит из убеждения, что «в народе» бушует ненависть к носителям «не такой, как надо», сексуальной ориентации.

Игорь Кон, опираясь, в частности, на исследования коллектива во главе с Юрием Левадой, весьма детально описал, как российская публика формулирует свое отношение к гомосексуальным практикам. Оно находится в диапазоне от равнодушного до негативного:

 

«Отношение россиян к сексуальным меньшинствам не сводится к антитезе – гомофобия или гомофилия. Значительной, порядка 40–45%, части населения эти вопросы безразличны и кажутся искусственно раздутыми. Доля последовательных гомофобов, сторонников репрессивной политики, по подсчетам аналитиков “Левада-центра” на основе всероссийского опроса 15–18 апреля 2005 года, составляет около 22%, а доля последовательно толерантных людей – 23%»[1].

 

Наши исследования показывают, что равнодушие характеризует в основном отношение к приватному дискурсу, а неприятие – к публичной сфере.

Равнодушие к чужим практикам («не мое дело», «пусть живут, как хотят») или даже готовность понять человека, который в чем-то отличен от тебя, – таковы часто встречающиеся реакции людей на поведение других в обыденной, частной жизни. Но, как только человек попадает в публичную сферу, от него ожидается высказывание как от «должностного лица» или как от лица, наделенного определенным статусом[2]. Его слова направлены не прямому объекту высказывания (в данном случае людям гомосексуальной ориентации), но неким авторитетным «другим» – иным «должностным лицам» или лицам, обладающим особым, важным для говорящего статусом.

Усложнение жизненного устройства современного общества неизбежно влечет за собой и усложнение репертуара сексуальных практик. Городской образ жизни, делая отдельную личность более самостоятельной, вменяет ей и ответственность за ее интимную жизнь. Социальный контроль во все большей мере осуществляется не через внешние по отношению к личности инстанции, а посредством интернализованных норм, конвенций, заключаемых между партнерами, или в тесных сообществах людей со схожими взглядами и интересами.

Общество становится все более равнодушным к тому, кто как себя ведет. Некогда «трепетные» темы превращаются в объекты для шуток. Однополые отношения оказываются рутинной, не вызывающей скандала практикой – частным делом частных лиц. За период с 1989-го по 2008 год доля людей требующих «ликвидировать гомосексуалистов» упала вдвое, а доля считающих, что надо «предоставить их самим себе», выросла втрое.

Но то – в частном дискурсе. Публичный дискурс пытаются узурпировать политики, которым нечего больше предложить избирателям в качестве свидетельства своей заботы о них и их детях. Закон, запрещающий пропаганду гомосексуализма среди несовершеннолетних, принятый заксобранием Петербурга, действует уже в нескольких субъектах федерации. Известно, что его хотят сделать федеральным законом. Первый же эпизод с применением недавно принятого нормативного акта показывает, что это закон не по защите детей, но против гомосексуалов – прежде всего как социального субъекта, но, потенциально, и как множества отдельных лиц. Более того, практика его редкого применения в тех регионах России, где он был введен ранее, говорит, что это закон «про запас» (как и многие ему подобные), который будет применяться избирательно, против тех, «кого надо».

Принятый в Питере закон относится к той категории нормативных актов и социальных практик, которые возникают и опробуются на периферии, затем «приходят» в столицу, а далее «возвращаются» всей стране. Слово «периферия» использовано здесь намеренно: речь идет о политической и культурной «глухомани», где своеволие власти встречает меньшее сопротивление «подданных» и хуже видно мировому сообществу. И эта периферия становится источником фундаменталистских культурных инициатив, которые принимает московское руководство: нравы провинции захлестывают столицу – как было в Риме периода упадка.

В публичное пространство вступили и сами объекты критики: гей-сообщество захотело показать себя миру. Проблема интимнейшего характера, став политической, оказалась, на первый взгляд, неразрешимой. Но тут выяснилось, что защита интересов сексуального меньшинства – это защита общественных интересов в целом. И вот это получилось.

Автор этих строк как-то оказался под радужными знаменами ЛГБТ на митинге, который собирался по вопросу, самому что ни на есть публичному: какая власть должна быть в нашей стране. Рядом раскачивались знамена националистов, поодаль – анархистов, а впереди – коммунистов. Автор сначала думал, что он не принадлежит ни к одному из этих меньшинств. Но ведь он стоял под этими знаменами – как стояли под ними тысячи других людей. И все вместе они представляли собой единое очень большое меньшинство.

После некоторых размышлений я пришел к выводу, что как социолог обязан назвать это меньшинство словом «общество». Социолог имеет право характеризовать какую-то общность таким словом в том случае, если находит в ней сложную, по меньшей мере двухуровневую структуру. Здесь – на площади – эта структура была не просто явлена, она была вынесена на обозрение, размечена знаменами и плакатами. За описанными группами теснились люди под транспарантами «Вологда против…» и «Воронеж за…», шли представители каких-то вузов и какого-то театра, вкладчиков, дольщиков и так далее. И если вообще-то гражданского общества у нас скорее нет, то здесь оно явно было: проступали объединения людей по самым разным институциональным основаниям. Это стало возможным потому, что в пространстве митинга (временно) не было государства. В это время оно в волнении пребывало в Кремле, стояло серо-пятнистыми шеренгами вокруг, летало над нами на вертолете. Но здесь его не было, здесь были «мы», составленные из таких непохожих друг на друга групп.

Кон по аналогии с инакомыслящими ввел понятие «инаколюбящие». Пафос, направленный против тоталитаризма, стремящегося устранить любую инаковость, здесь очевиден и заслуживает поддержки, но есть и другая сторона дела, связанная с темой любви. Наблюдения за отношениями в однополых парах, к какому бы гендеру они себя ни относили, показали, что любят своего партнера все одинаково и повествуют об этом одними и теми же словами. Это еще одно основание для человека, не принадлежащего к ЛГБТ-сообществу, отстаивать права меньшинств как свои собственные – это и будет борьба за «великое дело любви», как выражались в старину.

Итак, общественное мнение в России в публичных ситуациях высказывается о сторонниках однополой любви или с безразличием, или с негативными чувствами. Но есть и другая тенденция: россияне знают, какое отношение к меньшинствам ныне считается цивилизованным, и в некоторых случаях именно в таких тонах дают свой ответ. В ходе общероссийского опроса «Левада-центра» по репрезентативной выборке (1600 человек) на вопрос «Как вы считаете, что важнее: соблюдение гражданских прав политических, национальных, религиозных, сексуальных и других меньшинств или подчинение меньшинства большинству?» в разные годы были получены такие ответы. За соблюдение прав меньшинств в 2007 году высказалось 52% опрошенных, в 2010-м – 53%, в 2011-м – 55%, а в 2012-м – 56%. За подчинение же меньшинства большинству в 2007-м и 2010 годах ратовали 27%, в 2011-м – 32%, в 2012-м – 28%.

Поскольку в приватном дискурсе россияне придают гораздо меньше значения тому, как строят свою частную жизнь другие люди, такие ответы – не лицемерие, а отражение частных позиций в формах широковещательных не частных деклараций (опроса). Такие декларации должны делаться и делаются каждым народом время от времени. Они спасают честь этого народа, не давая уронить ее тем, кто берет на себя полномочия выступать от его имени.

Большинство стоит за соблюдение прав меньшинств – это неоспоримо. Дело теперь за тем, чтобы нашлись адекватные политические средства реализовать эту волю большинства.