Фридрих Шиллер[2]

 

К изучению темы послевоенных советских игр и игрушек меня подтолкнуло высказывание одного гэдээровского журналиста. Наблюдая за детьми, игравшими во дворе, он пришел к неожиданному выводу: советские игрушки носят выраженный индивидуализированный характер, что, очевидно, шло вразрез с идеей коллективного воспитания в Советском Союзе. Данный факт не оставили без внимания и члены Художественно-технического совета по игрушке при профилированном НИИ, обсуждая результаты выполнения постановления Совета министров РСФСР от 27 апреля 1959 года «Об увеличении производства, расширении ассортимента и улучшении качества детских игрушек»[3].

Игры и игрушки – важная составляющая часть детского пространства. Являясь уменьшенной копией (или продуктом) культурной системы, они отражают ее объектную сторону – прежде всего в аспекте различных социальных взаимодействий и ожиданий. Игрушки также служат поставщиком информации об окружающей действительности. Эти двойники «реального мира» вещей, имеющие свои «прототипы» в сфере профессиональной и трудовой деятельности, семьи, природы и техники, во многом формируют детские представления и отношение к окружающей среде. Немецкий социолог Зигрид Юргенсен видит в игре не только «упражнение» со свободой, но и «тренировку» лояльности властным установкам[4]. Следуя определенным ритуалам и правилам игры, «маленькие граждане» интегрируются в экономическую и политическую систему. Этим, по мнению Эрика Эриксона, детская игра принципиально отличается от игры взрослых:

«Играющий взрослый уходит в сторону от действительности и входит в другую реальность. Играющий ребенок продвигается к новым ступеням мастерства в овладении этим миром и собой»[5].

Игрушки, наряду с именем, одеждой, личными вещами, усиливают чувство идентичности у ребенка и служат предметами для обозначения его исключительного места[6] в окружающем пространстве. «Маленький мир послушных ребенку игрушек» является частью его микросферы, «куда ребенок возвращается, когда его “эго” нуждается в капитальном ремонте»[7].

В буквальном смысле игрушки изображают конкретные объекты: они упрощены или, наоборот, усовершенствованы до предметного уровня. Но далеко не каждая вещь имеет игрушечного «двойника». Принцип отбора предметов, «достойных» снятия с них игрушечных копий, уже сам по себе позволяет сделать выводы о некой идеальной картине мира.

Другой важный аспект – прикладные возможности игрушек. Речь идет не только о предметах как таковых, но и о городских территориях, «захваченных» детьми в качестве пространства своих игр, и о способах обращения с игрушками, не в последнюю очередь влиявших на отношение к вещам повседневного обихода. Ряд исследователей едины во мнении, что дети первым делом обращают внимание на прикладной потенциал использования той или иной вещи. Ангелика Фавьер высказывает предположение, что некачественные игрушки – или те, которые преднамеренно изображают гримасничающих фантастических уродцев, – вряд ли имеют определяющее значение в формировании вкуса у детей, но способны «привести к привыканию к отвратительному»[8].

Игрушки во благо ребенка, ребенок на пользу государства

Официальная стратегия воспитания детей в СССР в 1950–1960-х годах не сильно изменилась в сравнении с предшествующим периодом и, как и прежде, опиралась на идеи Крупской–Макаренко. Фиксированное на практических целях воспитания, представление о «ребенке играющем» (развлекающемся) относилось однозначно к дошкольному возрасту. Школьника же ожидали видеть как «ребенка читающего» или «ребенка, занятого полезным делом», а потому этой возрастной группе педагоги рекомендовали всевозможные настольные игры и наборы для опытов: «Юный техник», «Аэронавтика», «Полный набор по физике» и другие, призванные стимулировать детскую любознательность. С помощью настольных игр школьники должны были постигать правила городской жизни, поэтому Корней Чуковский в письмах во властные инстанции настойчиво призывал к незамедлительному изданию игры «Правила дорожного движения»[9]. Лучшие образцы настольных игр можно было увидеть в павильоне Всесоюзной торговой палаты[10], а важную роль в их популяризации сыграл торговый дом «Детский мир» в Москве, уже с момента открытия в 1957 году имевший репутацию законодателя «игрушечной» моды в СССР с впечатляющим товарооборотом в 93 миллиона рублей[11]. «Детский мир» был первым в Советском Союзе специализированным универмагом товаров для детей, построенным по специально разработанному архитектурному проекту[12]. В Челябинске «Детский мир» открылся лишь в 1966 году и взял в подчинение остальные детские магазины города. По официальным данным, ежедневно в этих магазинах совершались до 5000 покупок[13].

Идея рациональной организации свободного времени школьников, воспринятая не только педагогами, но и советскими архитекторами, шаг за шагом реализовывалась в рамках нового строительного плана. Журнал «Архитектура СССР» опубликовал в 1962 году лучшие конкурсные работы, предлагавшие новое видение интерьера квартиры для одной семьи[14]. Обстановка комнат для детей компактностью и функциональностью напоминает скорее рабочую атмосферу бюро или школьного класса, исключающую даже малейший намек на развлечения. Об этом свидетельствуют правильная форма мебели без излишеств и школьная доска, вмонтированная вместо дверцы книжного шкафа[15]. Большой надувной мяч и единственная игрушка на невысоком столике служат скорее символическими указателями на возрастную принадлежность потенциального хозяина комнаты[16]. Подобные проекты предлагали рациональное решение проблемы устранения детей с городских улиц, но они не учитывали мнений маленьких горожан по этому поводу и вряд ли могли гарантировать уютное «одомашнивание» детей, привыкших играть за пределами квартиры.

В семейном воспитании педагоги рекомендовали родителям не злоупотреблять выполнением любых детских желаний, предостерегая от развития эгоистических черт личности ребенка:

«Дети обязательно должны знать, в чем нуждаются отец и мать, братья и сестры, насколько нужда эта велика и неотложна. Нужно… воспитывать в них простое и естественное желание отказываться от собственного удовольствия, пока не будут удовлетворены родители»[17].

Из этой методической установки следует, что детские интересы в семейной иерархии занимали далеко не первое место.

Закон «Об укреплении связи школы с жизнью и о дальнейшем развитии системы народного образования в СССР», принятый Верховным советом в декабре 1958 года, не замедлил сказаться на ассортименте игрушек. Власть щедро поощряла производство игрушек, способствовавших развитию практических навыков у детей. К примеру, исполком Челябинска наградил в 1958 году коллектив литейно-штамповочного завода премией в размере 6000 рублей за освоение и массовый выпуск детской швейной машины, особо отметив в постановлении «высокий спрос населения»[18]. В том же году горисполком принял решение о строительстве в короткий срок фабрики детских металлических игрушек[19]. Фабрика должна была функционировать на базе артели «Штамп», выпускавшей в то время детские лейки, лопаты, утюги и прочий игрушечный инвентарь.

Игрушки должны были как можно достовернее отражать реалии советской жизни, что служило препятствием детской фантазии, нуждающейся в «подпитке вымыслом»[20]. Отсутствие собственной оригинальной «фантазийной культуры» в СССР объясняет популярность Чебурашки. По иронии судьбы, прообразом Чебурашки стала бракованная игрушка (с которой Эдуард Успенский играл в детстве), изображавшая нечто среднее между зайцем и медведем. Главный герой повестей для детей, экранизированных в 1970-е, переживший культурный «апгрейд» в 2000-е[21], Чебурашка в форме плюшевой игрушки и сегодня продается почти во всех детских магазинах. В 2005 году в городе Раменское Чебурашке был установлен памятник. Ежегодно 20 августа отмечается день рожденья мультипликационного героя, к которому, как правило, приурочиваются различные благотворительные акции. Следствием дефицита фантазийной игрушки в СССР стала последующая безоговорочная «капитуляция» индустрии игрушек и телевидения перед американской и европейской продукцией, особенно в 1970–1980-х годах.

В качестве альтернативы фантазийным игрушкам советская индустрия предлагала продукты, отражавшие оптимистическое видение будущего, атмосферу обороны, большой стройки или ремонта: тракторы и подъемные краны, самолеты и лодки, корабли и ракеты, куклы, одетые в униформы представителей разных профессий. Предметом особой гордости советской автомобильной промышленности была точная копия модели «Москвич» для детей [22]. У игрушечной машины открывались двери, поворачивался руль, громко звенел клаксон, и, несмотря на низкое качество, о ней мечтали многие, хотя доступна она была лишь детям из привилегированных семей. Фотографии, изображающие десятки детей в подобных машинах, предположительно в одном из московских парков, были скорее всего сделаны для демонстрации изобилия товаров в СССР[23].

Из перечня игрушек, служивших «зеркалом» советских достижений в экономике и научно-техническом прогрессе, исключались те, которые отражали нежелательные стороны жизни и должны были остаться в прошлом. С подачи членов Художественно-технического совета по игрушке в 1960 году разгорелась оживленная дискуссия вокруг игрушек на военную тематику, в ходе которой звучали призывы запретить или резко ограничить их производство[24]. Многие педагоги связывали проявления детской агрессивности напрямую с влиянием таких игрушек, вызывавших не менее сильную реакцию послевоенного общества. Методист в области детских игр А.В. Былеева высказывала свои опасения следующим образом: «Дети играют в драку, бьют и начинают допрос делать, обязательно связанный с избиением»[25]. Члены ЦК ВЛКСМ, напротив, отстаивали необходимость выпуска военных игрушек как одного из главных средств патриотического воспитания[26]. В конечном счете, Художественно-технический совет по игрушке Министерства просвещения РСФСР все же отклонил образцы оловянных солдатиков, указав, что «по содержанию игра не отвечает задачам воспитания детей в духе мирной политики нашего государства, так как основной состав персонажей игры дан в плане военных действий»[27]. Сохранившиеся документы не позволяют сделать однозначных выводов о том, в какой мере это постановление распространялось на все военные игрушки, производимые в СССР. Во всяком случае, нет конкретных свидетельств о случаях изъятия их из ассортимента продукции какого-либо предприятия.

Своеобразными «послами» интернациональной дружбы должны были служить куклы в национальных костюмах. К примеру, в ассортименте предприятий Министерства химической промышленности числились следующие игрушки: танцующие грузины, украинец с рожком, куклы с головой киргиза или узбека[28]. Министерство государственного контроля СССР с особой тщательностью следило за тем, чтобы данная продукция производилась непрерывно и в достаточном количестве вопреки вялому спросу[29]. Как правило, такие куклы долгие годы «хранили верность» своей упаковке из картона или пластика и в роли артефактов дополняли коллекции школьных музеев, клубов интернациональной дружбы во Дворцах пионеров или пылились на домашних полках.

Таким образом, воспитательная доктрина СССР в отношении игрушек на первое место ставила их рациональную ценность с четкими критериями полезности. Редуцированный развлекательный потенциал советской игрушки не представлял для педагогов серьезной проблемы. Далее будет интересно проследить, в какой мере советская легкая промышленность была в состоянии воплотить в жизнь амбициозные замыслы идеологов и ожидания педагогов.

Игрушки из отходов: производство, распределение, потребление

Игрушки в Советском Союзе изготавливали кооперативы и профильные предприятия легкой промышленности. К примеру, Ленинградский завод резинотехнических изделий наряду с шинами производил детские мячи, Охтинский химический комбинат вместе с другими продуктами из целлулоида – разного рода штампованные игрушки[30], а Челябинский литейно-штамповочный завод специализировался на металлических игрушках. По данным комитета партийно-государственного контроля ЦК КПСС на 1964 год, производством игрушек в СССР занимались 600 предприятий легкой промышленности: фабрики, артели промысловой кооперации, выпускавшие суммарно 880 наименований товаров для детей[31].

В качестве сырья использовался тот же материал, что и для основных продуктов, отходы производства и обрезки ткани без учета их гигиенических и внешних характеристик. Неудивительно, что платья для кукол шились из того же материала, что и одежда для взрослых, машинки окрашивались в грязно-серые тона, а мячи пахли автомобильной резиной. Зависимость от сырья, ограниченные возможности его обработки, отсутствие четких технологических предписаний, а также необходимого измерительного и слесарного инструмента затрудняли производство сложных игрушек. К примеру, ситуация на Звенигородской фабрике игрушек была сродни старому анекдоту, когда сложные детали детских пианино поступали в сборочный цех с большими припусками и их подгоняли «с помощью пилы и рубанка», а отверстия для струн сверлили на глаз[32].

В ходе проверок качества бракованные товары изымались из торговой сети и списывались целыми партиями. Так московское областное управление Государственной инспекции по качеству товаров и торговли по РСФСР по результатам проверок, инициированных центральным штабом газеты «Комсомольский прожектор», забраковало всю продукцию, обнаруженную к тому времени на складе Звенигородской фабрики: 75 пианино, 150 роялей, 30 тележек с кирпичиками и 3300 сачков[33]. Ответственность за подобные нарушения несли культурно-технические советы при районных, городских и областных управлениях и городских отделах народного образования, а также министерства образования в республиках. Ни те ни другие не координировали свою работу с деятельностью предприятий. Ожидалось, что НИИ игрушки Совета народного хозяйства РСФСР будет снабжать производителей новыми идеями и отслеживать их практическое воплощение в жизнь. Но из-за отсутствия должной материально-технической базы и низкой квалификации сотрудников (из 75 научных работников 36 не имели высшего образования, а некоторые – в частности, главный художник, заведующий лабораторией, и другие – среднего)[34] институт почти прекратил исследовательскую деятельность. Многие крупные предприятия отказывались от услуг института, предпочитая обходиться силами собственных конструкторских бюро, не всегда имевших штатного художника. Ответственным за сбор и систематизацию игрушек, а также накопление практического опыта по их изготовлению был Музей игрушек Академии педагогических наук РСФСР. В его фондах насчитывалось более 60 тысяч экспонатов[35], но из-за отсутствия помещения они были свалены в ящики, а музей больше напоминал склад.

Качество игрушек напрямую зависело от квалификации и навыков рабочих и мастеров на производстве. К примеру, слесарь Гагайлов Верхнее-Пышемского завода металлической игрушки на вопрос о причинах низкого качества выпускаемой продукции ответил:

«Работаем мы на совесть, но она у всех разная. Отсюда и результаты! Как я сделал штамп, никто, кроме меня, не знает. Получу эскиз детали, могу сделать два, пять штампов, если же подумаю, сделаю один»[36].

Пьянство и другие нарушения трудовой дисциплины были частью производственной жизни и влекли за собой убытки. На Звенигородской фабрике игрушек, например, они составили только в 1963 году 14 800 рублей, или 1223 человеко-дня. Видимо, за эти «заслуги» объединенный комитет профсоюза рабочих коммунально-бытовых предприятий наградил коллектив фабрики почетной грамотой «За достигнутые успехи в социалистическом соревновании в первом квартале 1964 года»[37].

Красноречивее всего о качестве советских игрушек говорят опубликованные письма граждан в центральные и местные газеты. Часто написанные в фельетонной стилистике, они были и антирекламой, и одновременно пытались повлиять на производителей. Так в газете «Сталинская смена» житель Челябинска М.А. Зорин язвил по поводу куклы (производство гипсово-художественного цеха Троицкого горпромкомбината), которую он купил для дочери:

«На Лидочку смотрело карикатурное подобие куклы с черно-коричнево-желтыми волосами, глупым лицом и мутными, как у дохлой рыбы, глазами. В довершение всего, левая нога была значительно короче правой»[38].

Наиболее инициативные покупатели атаковали редакции одновременно нескольких центральных изданий. В 1963 году в «Пионерскую правду», «Комсомольскую правду» и «Крокодил» поступили письма от населения с просьбой вмешательства прессы. На этот раз объектом критики стал заводной автобус Астрецовской фабрики металлических игрушек. Управление качества разрешило его массовый выпуск, невзирая на то, что передняя дверь автобуса стояла впереди колеса, заводной механизм держала слабая пружина, а колесные оси разъезжались в разные стороны[39].

Объемы производства игрушечной индустрии в СССР можно оценить по-разному. С одной стороны, в отчетной документации для комитета партийно-государственного контроля ЦК КПСС приводились цифры, согласно которым маленькие граждане страны Советов наслаждались изобилием игрушек. К примеру, в 1959 году их было выпущено на сумму 197,5 миллиона рублей[40], в 1960-м – 258,3 миллиона[41], а к 1964-му планировалось изготовить на сумму 414,7 миллиона[42]. С другой стороны, в тех же материалах говорилось о якобы имеющихся предложениях на поставку советской продукции за рубеж – в Англию, Францию, Голландию, Бельгию, Ирландию, Ирак и другие страны. Но из-за недостаточного объема производства и низкого качества наладить экспорт не представлялось возможным, не в пример импорту. Так, в 1963 году Советский Союз закупил за границей игрушек на сумму в 8 миллионов инвалютных рублей, а экспортировал лишь на 460 тысяч[43]. Приведенные показатели дают самую общую информацию о количестве выпускаемых в СССР игрушек – более предметное представление дает анализ ассортимента.

Производство игрушек, как и всего остального в Советском Союзе, подчинялось законам плановой экономики и было ориентировано на валовой выпуск продукции, а не на разнообразие. Предприятия изготавливали миллионными тиражами игрушки, которые требовали минимальных затрат: не применяя сложных технологий, используя сырьевые отходы, игнорируя фактор спроса. В итоге запасы нереализованной продукции годами хранились на складах магазинов, а затем списывались по истечении срока годности. В 1962 году игрушечный «балласт» оценивался в 139 миллионов рублей, в 1963-м – уже в 163 миллиона[44].

В то же время в дефиците были развивающие игрушки. В упомянутых ранее 880 наименованиях были только 9 конструкторов и 23 вида сборно-разборных игрушек[45]. Настольные игры, разработанные издательством «Малыш», производились Московской и Ленинградской полиграфическими фабриками всего по 2200 коробок в год[46]. Наборы для конструирования технических моделей, имевшие, видимо, также небольшой тираж, можно было приобрести лишь в специализированном магазине учебно-наглядных пособий московского городского комитета ДОСААФ[47]. Юным авиамоделистам из других городов и республик приходилось заказывать эти наборы почтой. Газета «Пионерская правда» и журнал «Юный техник» регулярно информировали своих читателей о выпуске новых моделей и их стоимости, однако большинство выпускаемых игрушек были рассчитаны на дошкольников.

«Детский мир», имея свободу в выборе поставщиков, фактически был монополистом, но вместе с тем и не отказывался полностью от некачественных товаров, отправляя их на оптовый склад. Оттуда они отгружались в отдаленные города СССР – чем дальше, тем лучше, снижая риск возврата[48]. Многие из поставленных таким образом игрушек после прохождения местного контроля качества, «приговаривались» к ремонту или доработке перед тем, как попасть на прилавки магазинов.

Постановление Совета министров от 17 марта 1954 года регламентировало стоимость игрушек, согласно которому накопления предприятий от производства игрушек не должны были превышать 5–7%. В результате цены на одни и те же игрушки разных производителей сильно варьировались. Если трехместная матрешка, изготовленная, к примеру, в Горьковской области, стоила в 1964 году 36 копеек, то в Кировской области – 60 копеек[49]. Многие игрушки были слишком дорогими для большинства советских семей. По данным Художественно-технического совета по игрушке за 1960 год, цена кукол накануне денежной реформы[50] достигала 200 рублей, мягких животных – 150 рублей, конструкторов – 75 рублей[51]. Приведенные в официальных документах цифры касались, скорее всего, наиболее дорогих товаров. Для сравнения: среднемесячная зарплата занятых в сфере производства жителей Челябинской области в 1960 году в постреформенном формате составляла 87 рублей[52].

Альтернативой дефицитным игрушкам должны были служить самодельные. Периодические издания для детей – «Пионерская правда», «Мурзилка» и другие – предлагали своим читателям незамысловатые идеи для ручной работы, будь то настольные игры с карточками или бумажные модели объектов советской авиации и флота, а инструкции по изготовлению елочных игрушек из ваты или яичной скорлупы считались классикой методического жанра. С целью развития прикладных навыков и организационных способностей у детей в челябинском Дворце пионеров и школьников имени Крупской открылась «Игротека». Ее участники, помимо проведения массовых игр со сверстниками, занимались ремонтом и изготовлением копий настольных игр, которые впоследствии активно использовались, в то время как оригиналы хранились в методическом кабинете или собственном музее[53]. Идея ремонта предметов, порой не подлежащих восстановлению, считалась вполне естественной, тем самым диктуя определенное отношение к вещам, о чем авторы «Мурзилки» писали так:

Педагоги подчеркивали исключительную ценность детского «хэнд-мэйда», особенно, когда ему доверялась роль визитной карточки, наряду с прочими достижениями СССР, подлежащими всеобщему обнародованию. К примеру, самодельные игрушки челябинских пионеров было решено отправить в качестве подарка «детям Патриса Лумумбы и детям Конго от советских друзей»[55] в 1961 году. Простые в исполнении игрушки изготавливались на уроках труда в школах, и часть из них в торжественной обстановке передавалась детским садам или интернатам.

Изучение детских игр 1950–1960-х годов, к сожалению, исключает возможность стороннего наблюдения. Поэтому целесообразно, на мой взгляд, ограничиться попыткой интерпретации игры и игрушки как особых «накопителей» поведенческого опыта и «копилки» воспоминаний, способных пролить свет на повседневные привычки и стиль жизни советского общества, приподнять завесу семейных историй. Любопытные сведения об этом содержатся в первом в послевоенные годы социологическом исследовании интересов школьников, проведенном в 1966 году научными коллективами при ЦК ВЛКСМ и Академии общественных наук[56]. Фокус-группу составили школьники пяти городских и пяти сельских школ СССР в возрасте 11–15 лет. С целью внесения живой струи в работу пионерской организации исследователи пытались выяснить детские представления о будущем, личные интересы и предпочтения, а также то, чем они занимались в свободное время.

Исследование показало, что лишь 4% опрошенных детей связывали свои личные желания с приобретением каких-либо вещей, среди которых наиболее популярными были велосипед, рыболовные снасти, охотничье ружье, собака, «много книг про путешествия»[57]. Интервьюированные мной жители Челябинска скромно и вполне предсказуемо дополнили этот список фотоаппаратом, наручными часами, аккордеоном и фортепиано, на приобретение которых, как правило, откладывались карманные деньги. Многие из опрошенных утверждали без всякого сожаления, что в детские годы игрушки для них не имели большого значения. Их воспоминания о самодельных игрушках или предметах, приспособляемых для игр и проказ, намного эмоциональнее и точнее в деталях. К примеру, респонденты-мужчины делятся рецептами изготовления «бомбочек» и «дымовух»[58]. В женских воспоминаниях наиболее часто упоминаются мелкие предметы для сооружения «секретиков», а также инвентарь для спортивных игр. Автор «Энциклопедического словаря русского детства» Сергей Борисов приводит множество примеров дворовых игр с использованием простейших предметов или без них, правила для которых придумывали сами дети, передавая их в устной форме на протяжении многих поколений. Например, в «маялку» играли при помощи тканевого мешочка, наполненного семенами подсолнуха или чем-то более тяжелым. Его надо было, подбрасывая, отбивать внутренней стороной стопы так, чтобы он не падал на землю[59]. Помимо подвижных игр, Борисов выделяет категорию так называемых «тихих игр» на смекалку и сообразительность, например «Балду» и «Глухой телефон», для которых было достаточно листка бумаги и карандаша[60].

В уже упомянутом ранее социологическом исследовании интересов школьников приводятся сведения об увлечениях и проведении свободного времени. Чаще всего респонденты указывали следующие виды деятельности: смотреть фильмы – 90%, коллекционировать – 78%, заниматься каким-либо видом спорта – 76%, играть в подвижные игры – 72%, рисовать – 65%, читать – 63%, смотреть спектакли – 61%[61]. Организаторы опроса объясняют такие результаты влиянием многочисленных кружков и секций. Вместе с тем, названные занятия были связаны в большей степени с развлечениями, нежели с «полезной практической деятельностью». Примечательно, что ни настольные игры, ни другие игрушки не заняли верхней строчки в рейтинге детских увлечений.

Игрушки, будучи важной составляющей мира вещей городского детства, находились в центре сложно переплетенных взаимодействий, охватывавших властные практики, экономическую, социальную и частную сферы. В них участвовали представители многих социальных групп с различным уровнем мотивации, объединенные официальной формулой «во благо ребенка», имевшей, как показала практика, очень избирательное действие. При этом государственная стратегия воспитания, чрезмерно сосредоточенная на практических задачах, стремилась направлять интересы детей при помощи тематически строго ограниченного предложения товаров для детских игр. Этому препятствовал несистематизированный подход властных инстанций, отсутствие необходимой научно-методологической базы и незаинтересованность производителей.

Ситуация с игрушками наглядно продемонстрировала слабые стороны легкой промышленности в СССР. Дефицит товаров для детей в перспективе памяти не принадлежит к отрицательным и травматичным воспоминаниям, так как на замену редким (или неинтересным) игрушкам изобретались самодельные, переделывались и приспосабливались для игры различные предметы, вызывавшие более сильный эмоциональный отклик. Эта способность переделывать вещи, заменять необходимые предметы другими – и тем самым почти бесконечно расширять их возможности – проникала почти во все сферы жизни советского социума, что служит отличительным признаком стиля жизни «общества ремонта» в 1950–1960-е годы[62].

1) Статья подготовлена в рамках проекта «Городские детские пространства в Челябинске в период хрущевской “оттепели”, 1953–1964», осуществляемого при финансовой поддержке Фонда имени Герды Хенкель (грант AZ 03/SR/08).

2) Wragge-Lange I. (Hrsg.). Kinder feiern Feste: Beiträge zur Kultur von Kinderfesten. Hamburg; Bremen; Friesland: Achilla Press, 1999. S. 113.

3) Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 2. Оп. 1. Д. 157. Л. 1.

4) Jürgensen S. Spielwaren als Träger gesellschaftlicher Autorität: ein Beitrag zur visuellen Soziologie. Frankfurt a. M.; Bern, 1981. S. 61.

6) Осорина М.В. Секретный мир детей в пространстве мира взрослых. СПб., 1999. С. 34.

8) Favier A. Jungen auf der Suche nach Geschlechtsidentität: Eine empirisch-qualitative Studie zu Wirkungen von Science-Fiction-Spielzeug im sozioökologischen Kontext. Augsburg, 1992. S. 32.

9) РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 157. Л. 113.

11) См. официальный сайт компании: www.detmir.ru/pages/history/#beginning.

17) Панфилова Т. Счастливое детство – не безделье // Работница. 1956. № 10. С. 28.

18) Объединенный государственный архив Челябинской области (ОГАЧО). Ф. Р-220. Оп. 16. Д. 30. Л. 31.

21) Начиная с 2009 года японский телеканал «TV Tokyo» начал показ анимационного сериала о Чебурашке «Cheburashka Arere», режиссер Сусуми Кудо.

23) См.: www.fofan.net/interesno/2338-mashinki-nashego-detstva-17-foto.html.

26) Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. Р-9527. Оп. 1. Д. 613. Л. 14.

50) Денежная реформа 1961 года заключалась в деноминации рубля в 10 раз (10 старых рублей обменивались на 1 новый). – Примеч. ред.

51) РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 157. Л. 51. Формат цен, приводимых в источнике, соответствует периоду до денежной реформы.

52) Челябинской области – 70. Статистический сборник. Челябинск, 2004. С. 14–15.

55) Челябинский рабочий. 1961. 1 марта.

56) Соколова Э.С., Федорова М.И. Дети и детские организации в России в XX веке. История и современность глазами социологов. М., 2006.

59) Борисов С.Б. Энциклопедический словарь русского детства. Шадринск, 2006. С. 231.

62) См.: Герасимова Е., Чуйкина С. Общество ремонта // Неприкосновенный запас. 2004. № 2. С. 70–77.