ИНТЕЛРОС > №4, 2009 > Центральная Азия: узнаваемые образы / неизвестный регион

Центральная Азия: узнаваемые образы / неизвестный регион


07 сентября 2009

Есть такие области, вроде воспитания и медицины, в которых разбираются все. То есть практически ничего не знают, но «разбираются» или хотя бы «имеют довольно полное представление». То же самое можно сказать и об ассоциациях, автоматически возникающих в нашем сознании при упоминании тех или иных географических регионов. Не важно, что мы там никогда не были и не собираемся туда в будущем. Мы и так все, что нам нужно, про них знаем, точнее уверены, что тем, что мы о них знаем, дело и исчерпывается. Примерно такая ситуация сложилась в современном (и если бы только в массовом) российском восприятии Центральной Азии, которую мы по-прежнему знаем как «Среднюю», точнее «нашу Среднюю Азию», или в более политкорректном варианте - «нашу бывшую Среднюю Азию».

Это восприятие исчерпывается одновременно пестрым и скудным набором клишированных ориенталистских образов в диапазоне от ислама до базара, от плова до минарета, от Каракума до Учкудука (спасибо сорту конфет и вокально-инструментальному ансамблю «Ялла» - правда, большинство напевало и продолжает напевать припев известного советского шлягера: «Кучкуду, три колодца…»). В общем, то ли бухарский эмир, то ли эмирский бухар. Более продвинутые вспомнят еще про гражданскую войну в Таджикистане, революцию тюльпанов в Киргизии (или Кыргызстане?), туркменбаши, а самые продвинутые - возможно еще и про скандал в связи с переводом на русский язык его бессмертной книги «Рухнама» - но это уже не о Востоке, это о нас. Кстати, смерть «отца всех туркмен» и его похороны в конце 2006 года стали одним из последних информационных поводов, поступивших из среднеазиатского региона, достойных, с точки зрения российских СМИ, широкого освещения. Если бы не упорная борьба киргизского народа и правительства за вывод американской авиабазы с территории бишкекского аэропорта «Манас», упоминания о регионе - вне связи с российской внешней политикой и ее экономическими интересами - свелись бы практически к нулю. (Правда, 23 июля показывали президентские выборы в Кыргызстане, назначить которые именно на этот, будний, день Курманбеку Бакиеву посоветовали то ли астрологи, то ли политтехнологи.)

Надо сказать, что Ближний Восток, Ирак с Ираном, Латинская Америка намного более заметны на ментальной карте российского медиа-пространства. Да и сама Центральная Азия представлена неравномерно. Если ее южные оконечности достаточно часто упоминаются в российском информационном поле благодаря Афганистану, Пакистану и Синьцзян-Уйгурскому автономному району, то ее «среднеазиатская часть», совпадающая с границами бывших советских республик, из этого поля практически полностью выпадает (некоторым исключением является Казахстан)[1]. Остается фильм «Белое солнце пустыни», образный ряд которого и сформировал по большей части визуально-антропологическое восприятие Средней Азии в советском, да и в постсоветском, сознании российского общества. «Восток - дело тонкое», - как говорил красноармеец Сухов. Ни отнять, ни добавить, кажется, по-прежнему нечего (а надо бы). Четыре среднеазиатские республики возникают перед глазами россиян, как Саид перед товарищем Суховым, только когда стреляют. А поскольку стреляют, слава богу, все меньше - то и возникают они все реже.

Хотя здесь пора сделать одно важное уточнение относительно того, что среднеазиатский регион отсутствует в воображаемой географии российского общества. Он отсутствует в медиа, но присутствует в повседневности российских городов. Присутствует вместе с трудовыми мигрантами, приехавшими на заработки из Кыргызстана, Таджикистана и Узбекистана (среднестатистический россиянин, конечно, не утруждает себя столь детальной этнической дифференциацией, для него достаточно собирательного образа «таджика» - это в лучшем случае). Возможно, в этом присутствии легальной, полулегальной и вовсе нелегальной диаспоры и заключается отсутствие подлинного интереса к странам, представители которых одновременно и живут среди нас, и не являются нашими соседями. Такое сосуществование воспринимается многими как вынужденное, нежелательное, временное - даже в тех случаях, когда это чувство относится к новоиспеченным гражданам РФ. Смешанная палитра отношений: от бытовой «коммунальной» неприязни к «чужим» и досужих разговоров об «этих», которые отняли у «наших» места на рынках, стройках, улицах и газонах, до политически грамотной ксенофобии, оперирующей «демографическими факторами», «исламской опасностью» и «конфликтом цивилизаций».

Не хотелось бы думать, что этот тренд абсолютно доминирующий, но статистика - упрямая вещь (см. колонку Алексея Левинсона), и было бы наивно не замечать, что неприязнь к чужакам из Средней Азии или с Кавказа в той или иной степени испытывает большинство, - и дело, как все понимают, не в их гражданстве. Российское государство в этом вопросе занимает, как ему в целом и свойственно, довольно неоднозначную, если не сказать, лицемерную позицию. С одной стороны, реальные экономические интересы и относительно адекватное понимание демографических перспектив заставляют гуманизировать миграционное законодательство внутри страны, предпринимать разнообразные внешнеполитические (как на уровне правительств, так и на уровне компаний) попытки, направленные на восстановление утраченных связей и возвращение своего влияния в регионе. Но с другой стороны, популизм и стремление к всенародной любви и электоральной поддержке требуют своего: а значит, на полудискурсивном уровне, на неписаном языке жестов и намеков государство должно показывать своим «титульным гражданам», с кем оно и против кого. Тем более что разговор на этом, всем понятном (хотя и не закрепленном ни в одной академической грамматике), языке обещает государственным служащим дополнительные возможности взяток и поборов - отчего ж не послужить?

Если добавить к этому так окончательно и не избытый постимперский рессентимент, то становится понятно, почему в России отсутствует нормальный, основанный на обычном человеческом любопытстве, на тяге к новому и неизвестному, интерес к Средней Азии. «Новое» оказывается здесь слишком синонимичным по отношению к «чужому». Казалось бы, естественный интерес проваливается между «слишком экзотичным» и «слишком хорошо знакомым», между «слишком далеким» и «слишком близким». Возможное знание оказывается избыточным и не востребованным обществом, для которого Азия располагается одновременно и за пределами ойкумены, и в повседневной жизни их родных городов.

Собирая этот тематический номер, «НЗ» не стремился разрешить какие-то определенные задачи вроде заполнения информационного вакуума, борьбы с ксенофобией, соблюдения прав этнических меньшинств или исполнения Трудового кодекса. Нам просто было интересно. Интересно узнать больше об этом регионе, располагающемся «так далеко, так близко». Интересно собрать вместе работы людей, специально занимающихся Центральной Азией, и дать им возможность обратиться к более широкой аудитории. И если кому-то будет так же интересно, как и нам, возможно, что наши усилия все же окажутся связанными с перечисленными выше общими задачами. [НЗ]

 

P.S. Редакция «НЗ» хотела бы выразить свою признательность Сергею Абашину, который выступил не только как автор этого номера, но и как человек, готовый поделиться своими профессиональными знаниями и контактами с его составителями.

 
______________________________________________________
 

1) Здесь нужно сделать терминологическую оговорку. Существует несколько наименований этого региона, за каждым из которых стоят не только конкретные географические координаты, но и различные (зачастую альтернативные и конкурирующие друг с другом) культурно-исторические и политические традиции. Так «Центральная Азия» (Central Asia) - понятие, наиболее распространенное в современной интернациональной науке, включает в себя регион, значительно превышающий границы бывшей советской «Средней Азии». При этом за последним понятием закрепились вполне определенные имперские (советские) коннотации. Более того, за пределами «Средней Азии» остается большинство территорий Казахстана. Существуют и терминологические неологизмы вроде «Центральной Евразии». Мы решили все же остановиться на более современном и, возможно, в данный момент менее политически нагруженном понятии «Центральная Азия», имея в виду исключительно пять бывших советских республик. При этом мы сохранили как за собой, так и за авторами номера возможность оперирования различными наименованиями, взаимно пересекающимися и по-разному расчерчивающими культурно-политическую карту региона: Центральная/Средняя Азия, Алма-Ата/Алматы, Киргизия/Кыргызстан и так далее. Несколько языков, как правило, лучше, чем один, а многоязычие является одним из неотъемлемых факторов региона, который, увы, пока не всегда приносит дивиденды его жителям.


Вернуться назад