ИНТЕЛРОС > №3, 2015 > Памятник советской армии в Софии: первичное и повторное использование Даниела Колева
|
Даниела Колева (р. 1961) – культуролог, доцент Софийского университета имени св. Климента Охридского.
9 мая 2013 год, памятник советской армии в центре Софии. Из установленных рядом динамиков звучат военные песни времен Второй мировой. Чуть впереди, на центральной аллее парка, две пожилые женщины продают красные гвоздики. Еще одна продает флажки Болгарии, России и ЕС (я не заметила, чтобы последние кто-то покупал и с ними разгуливал). Молодой человек раздает всем желающим георгиевские ленточки. Бесплатно. Почти 10 утра. Пожилые люди парами и небольшими группами подходят к памятнику. Многие встречают своих знакомых, с которыми давно не виделись, нетерпеливо оглядываются по сторонам, машут кому-то в знак приветствия, подходят перекинуться словечком. Большинство, по собственным признаниям, приходят сюда на протяжении нескольких лет. Время и место известны, напоминания не требуется. Кто-то замечает: «Мы и так всегда здесь». Пожилая женщина утверждает, что это ее долг, что она будет приходить сюда, «пока глаза способны видеть», потому что ее дядя был убит во время Второй мировой войны, «да и все родные были такими». Она не уточняет, кем они были, но я понимаю, что коммунистами. Мужчина говорит: «Всю нашу семью так воспитывали». Он тоже не считает должным что-либо уточнять. Он «ровесник» Победы и вырос в «свободной Болгарии»: «Если ты знаешь, сколько тысяч, миллионов пали жертвами ради одного этого дня, ты не вправе оставаться дома», – добавляет он. Вне всякого сомнения, он говорит искренне, но его речь напоминает мне шаблонную риторику прошлого. Кто учился или работал в «великом Советском Союзе», тот помнит масштаб празднеств по случаю Дня Победы. «Все это настолько близко и дорого мне, День Победы – это величайший праздник», – вспоминает один из пришедших. Убеленный сединами человек указывает на своих однокашников, и я понимаю, что нахожусь среди группы полковников в отставке. Они без труда находят друг друга: на площади перед памятником, рассчитанной на несколько тысяч, всего около 300–350 человек. Людей помоложе немного – день рабочий. Не стану гадать, сколько пришло бы народу, будь это выходной. Двое улыбаются мне, и я подхожу к ним поговорить. «У нас такое правило: мы пересчитываем пришедших, – сообщает мне один из них. – У тех, кто не пришел, должны быть серьезные причины». Его друг тут же уточняет, какого рода причины: преклонный возраст или болезнь. Еще один добавляет: с каждым годом приходит все меньше и меньше людей, сам он 1925 года рождения, но есть и постарше. Все разговоры в основном о прошлом, о том, кого нет и почему. Пенсионерки вспоминают, как раньше отмечали этот день на работе – огромном металлургическом комбинате на окраине Софии, теперь уже закрытом. Одна из них пела в самодеятельности и с нетерпением ожидает концерта. Рядом пожилой человек с клюкой нервно жестикулирует. Его слабый, хриплый голос контрастирует с взволнованной речью: «Мы подружились с теми, кто грабил и продолжает грабить болгарский народ! Что осталось болгарскому народу? Что осталось от всего того, что мы, социалисты, построили? Где тысячи заводов и фабрик? Где наши грузоподъемники?» Его собеседники согласно кивают. «Тогда был энтузиазм, – замечает один из них. – Ты понимал, что строишь для себя. А теперь что? Ни заводов, ни фабрик, ничего». Я ощущаю вокруг себя солидарность поколения, где нет места для меня.
В 10 утра делегации возлагают венки у памятника: посольства России, Белоруссии, Украины, Казахстана, Азербайджана – различные организации, такие, как Национальное движение «Русофилы», «Форум Болгария–Россия», Союз болгарских командос, Московский дом в Софии, Национальный комитет Болгарской социалистической партии (БСП)[1]. Один из венков от коммерческой структуры – газовой компании «Южный поток». Вслед за ними ступеньки к памятнику заполняет поток частных лиц, люди возлагают цветы. Некоторые несут портреты Ленина или Сталина формата А4, у других в руках бумажные флажки Болгарии и России. Затем все спускаются по ступенькам, встают у сцены и слушают обращение председателя Национального движения «Русофилы» и заместителя председателя софийского отделения БСП, который участвует в предстоящих парламентских выборах. Выступающие быстро перескакивают с темы Второй мировой войны к предстоящим выборам, но большая часть аудитории не возражает. «В любом случае, – говорят они, – после полудня пойдем на предвыборное собрание БСП». Дуэт российского Министерства обороны подогревает дух собравшихся. Одетые в военную форму, артисты поют популярные военные песни. Часть присутствующих подпевает, кто-то вытирает слезы. Четверо болгарских поэтов, которых в свое время пригрел коммунистический режим, – теперь они уже в возрасте – читают свои стихи о России и об этом памятнике. Аудитория реагирует более сдержанно. Кто-то с беспокойством смотрит на серые тучи, часть народа направляется к ближайшей станции метро. Менее половины остаются послушать исполнителей народной песни из школы в Сатовча, деревни в Родопских горах. Проходит моросящий дождик, и к полудню остаются около двадцати человек, которые стоят, не обращая никакого внимания на певца на сцене и его честные попытки развлечь их итальянскими и латиноамериканскими популярными песнями. Молодой человек кладет цветы к памятнику и торопливо уходит, отказываясь ответить на мои вопросы. Организаторы от «Русофилов» сворачивают свои баннеры. Часом позже, когда стойка с усилителями уже убрана, небольшая группа русскоговорящих людей, одетых в строгие костюмы, подходит к памятнику, ставит перед ним изящную корзину с цветами. Они фотографируются на его фоне и возвращаются в свои лимузины. Несколько пожилых женщин сидят возле памятника и говорят по-русски. Я приветствую их, мы вкратце обсуждаем прошедшее событие. Они не принимали в нем участия, предпочли прийти попозже, отдельно от остальных. «Это скорее семейный праздник, – говорит одна из женщин. И добавляет без особых эмоций: – Они осквернили праздник этими своими выборами».
Метаморфозы 9 мая В самом деле, 9 мая была присуща аура святости, когда этот день отмечался в качестве Дня Победы на протяжении всего периода коммунистической власти. Хотя это и не был выходной (в отличие от 1 мая и 7 ноября, годовщины революции 1917 года), его важность подтверждалась занесением в Национальный календарь праздников – что было сделано в 1982 году – в качестве «Дня Победы над фашизмом», где он был классифицирован как главный международный праздник, «относящийся к социально-политической жизни»[2]. Празднование предполагало официальные церемонии, которые устраивались перед памятниками советской армии в крупнейших болгарских городах: возложение венков, произнесение речей, исполнение музыки военными оркестрами. В этих церемониях всегда принимали участие военные и гражданские представители высших рангов, а также официальные гости из Советского Союза. Атмосфера святости была обязана и историческим обстоятельствам: освобождению Болгарии от турецкого господства, ставшего результатом русско-турецкой войны 1877–1878 годов. С тех пор Россия чествовалась в качестве освободителя болгарского народа. Этот яркий мотив болгарской культурной памяти включал в себя Национальный календарь памяти, литературу, монументальное искусство, символическую топографию и так далее. Таким образом, коммунистической пропаганде уже в 1940-е годы было легко упразднить границы между российской и советской армиями, пренебрегая фигурой монарха и фокусируясь на «народе»[3], и при этом удалось учредить культ «дважды освободителей». В итоге, благодаря исторической традиции и усилиям пропаганды, приход советской армии в сентябре 1944-го в основном не был воспринят как оккупация, в отличие от стран Балтии и Центральной Европы. Подобные взгляды, широко распространяемые и поддерживаемые мощным идеологическим и пропагандистским аппаратом, сделали возможным (и даже «естественным») тот факт, что советская армия, Советский Союз и болгаро-советская дружба являлись смысловым и символическим ядром праздника 9 мая. Начиная с 1990-х годов исторический анализ предложил различные интерпретации этой даты; при этом сложившиеся, устоявшиеся мнения подверглись значительному пересмотру, но опять же, в отличие от центрально- и восточноевропейских стран, никакого консенсусного антисоветского нарратива в отношении прошлого не возникло. Празднование 9 мая, однако, изменилось во всех отношениях. Из-за основного значения, сосредоточенного на Советском Союзе и советской армии, которое было присуще ему в прошлом, он не был интегрирован в более широкий европейский контекст. Разница дат создавала дополнительные помехи: в то время как в Европе День Победы – 8 мая, Болгария, следуя за СССР, отмечала этот праздник 9 мая. Однако начиная с 1990 года памятные мероприятия по случаю 9 мая перестали быть официально организованными событиями. Армия и государственные институции здесь вообще не были представлены. Согласно организаторам из движения «Русофилы», на празднование 9 мая в 2013 году были приглашены все парламентские партии, но БСП была единственной, кто отправил на него своих представителей. Французский наблюдатель на выборах, который оказался около памятника 9 мая, отмечал:
«Все совсем иначе, потому что здесь – это мое частное мнение – похоже, собралось множество людей, которые испытывают некоторую ностальгию по коммунистическим временам. Но не то чтобы это по-настоящему крупное национальное событие».
В самом деле, с тех пор как в начале 1990-х история стала орудием политической борьбы, День Победы оказался в «арсенале» левого крыла, представленного БСП и сопутствующими общественными организациями. Антинацистская и антифашистская борьба всегда была главным источником легитимности болгарских коммунистов, и начиная с 1990-го года она стала инструментом «переучреждения» БСП в качестве «современной левой европейской партии». Накануне парламентских выборов, состоявшихся 12 мая 2013 года, политизация этого события особенно обострилась. Вместе с тем по сравнению с Россией, Украиной и Белоруссией – теми странами, на территории которых война сопровождалась огромными потерями как военных, так и гражданских лиц, – в Болгарии 9 мая не имело глубокого личного травмирующего значения для отдельных семей и граждан. Традиционно более официальный и выражающий величие советской армии и дружбы с Советским Союзом, этот праздник не мог по-настоящему затронуть чувства отдельных людей. Когда русская женщина, сидевшая у памятника, сказала, что 9 мая – это скорее «семейный» праздник, она очевидным образом имела в виду тот факт, что ее семья пострадала в войну. Когда мои болгарские собеседники говорили о своих семьях, они имели в виду что-то другое. Если попытаться суммировать личные причины, в силу которых они пришли на церемонию 9 мая 2013 года, то можно выделить три группы мотивов: коммунистические традиции, сохранившиеся в их семьях (и в результате их «пожизненное» членство в коммунистической партии, ныне БСП); личные биографические связи с Россией или Советским Союзом (работа, учеба, брак); политическая поддержка БСП на предстоящих выборах. В каждом из этих случаев акцент делается на то, что историю нельзя забывать и что мы, болгары, чтим величие советской армии. За единственным исключением участие Болгарии в войне против нацистов не упоминалось[4]. В самом деле, опыт участия Болгарии во Второй мировой войне весьма сложен и не поддается ни линейной интерпретации коллективной памяти, ни его прямому использованию в политических целях. В 1941-м, будучи союзником нацистской Германии, Болгария оккупировала Македонию и северную Грецию, тем самым вполне удовлетворяя «национальные идеалы» ирредентистов. 8 сентября 1944 года ситуация в корне изменилась, и Болгария вступила в антигитлеровскую коалицию, после чего болгарская армия принимала участие в боевых действиях до конца войны. Более 8 тысяч солдат были убиты, более 9 тысяч пропали без вести. Однако эти потери остаются достаточно маргинальными в историческом нарративе и политике коллективной памяти коммунистического режима, который был сосредоточен почти исключительно на партизанском движении 1941–1944 годов[5]. Эта сосредоточенность также ясно видна в монументах коммунистической Болгарии[6]. В отличие от России и постсоветских стран, здесь не возникла публичная память, которая могла бы по-настоящему поддержать скорбь по погибшим на войне или вызвать более глубокие личные эмоции по случаю 9 мая. Тем не менее 9 мая остается в Болгарии праздничным днем, который осмысляется по-разному. За прошедшие несколько лет, особенно начиная со вступления страны в Европейский союз (2007), 9 мая стал отмечаться как День Европы. Основные инициативы обычно исходят от представительства Европейской комиссии и информбюро Европейского парламента. Болгарские официальные лица, некоторые общественные организации, университеты и школы объявляют о собственных мероприятиях по случаю этого дня и становятся основными новостями в медиа. В 2013 году большая часть мероприятий была нацелена в основном на младшую аудиторию, включая детей. Так, в частности, были показаны три фильма для молодежи, отобранные европейской киноакадемией, причем в конце просмотра зрители могли проголосовать за один из них, чтобы тот получил специальную награду: приз молодого зрителя[7]. Наиболее широкую аудиторию привлекли образовательно-развлекательные мероприятия в четырех центральных торговых центрах Софии[8]. Тем не менее значение 9 мая как Дня Победы не пропало окончательно. Многие медийные заголовки указывали на оба значения: «9 мая – День Победы и День Европы». Главной темой, звучавшей в новостных выпусках в этой связи, был парад в Москве. Как это бывает ежегодно, Российский культурный центр организовал серию мероприятий по случаю 9 мая как Дня Победы, но эти события были не особенно заметны для широкой публики, за исключением церемонии возле монумента советской армии, о чем говорилось вначале. Каждый год несколько телепрограмм в новостях передают репортажи с места событий.
Памятник советской армии Интенсивное строительство памятников советской армии и болгарским партизанам-коммунистам началось сразу же после конца Второй мировой войны и продолжалось вплоть до последних лет коммунистического режима. Задача заключалась в том, чтобы сформировать определенный тип общественного сознания и донести политическое сообщение о незыблемости режима. Майя Надкарни пишет:
«Для авторитарных режимов, памятники – ключевые элементы их “гегемонии репрезентации”, в которых знаки и символы не соответствует их буквальному значению, скорее их повсеместность означает неизменность самой системы»[9].
На более практическом уровне местные элиты усматривали в памятниках возможность повысить статус своего города – хотя бы символически. Таким образом, памятники – несмотря на предположение, что они будут обращаться к вечности, – в действительности на самый разный лад обращались к современникам[10]. Решение воздвигнуть памятник советской армии в центре Софии было принято Временным муниципальным правительством Софии в сентябре 1946 года. Мотивировка была такая: «За исключительные заслуги Красной армии и всего русского народа перед Болгарией»[11]. В 1949 году Совет министров подтвердил это решение и счел подходящим для памятника место под названием Княжеската градина (Княжеский парк, к тому времени переименованный в Парк на свободата, парк Свободы). Строительство началось в 1952 году. Участие в нем приняли ведущие архитекторы и скульпторы[12], что говорит о значимости проекта. Надпись на памятнике гласит: «Советской армии-освободительнице от благодарного болгарского народа». Памятник был открыт к 9 сентября 1954 года, в честь первой декады «власти народа» в Болгарии. Открывал памятник Вылко Червенков, возглавлявший государство и Болгарскую коммунистическую партию. Дата открытия была выбрана не случайно: режим стремился сделать главным «местом памяти» 9 сентября 1944 года (день, когда коммунисты взяли власть), а не 9 мая – День Победы. Благодаря своей высоте памятник стал доминантой окружающего городского пространства: вокруг стояли пятиэтажки. Расположение в центре Софии задало его ритуальную многофункциональность. У памятника не только праздновали 9 мая – пионеры и комсомольцы проводили там свои торжественные мероприятия. По советской традиции, молодожены возлагали цветы к пьедесталу памятника в день свадьбы. Таким образом, памятник был ритуальным местом и центральным топосом политики памяти, проводимой режимом, и народ ее широко принимал. Репрезентативность памятника породила споры вокруг его судьбы после 1989 года, или скорее можно сказать, что вокруг него сконцентрировались более масштабные споры о коммунистическом прошлом Болгарии. В ход были пущены два исключительно политизированных и поляризованных, практически исключающих друг друга нарратива недавнего прошлого: один видел в прошлом торжество тоталитарного режима и фокусировался на его преступлениях, а другой понимал его как попытку догоняющей модернизации и помещал режим в контекст общеевропейской антинацистской и антифашистской борьбы. Оба нарратива заимствовали свою легитимность из международных культур памяти, и оба были связаны со знаковыми памятными местами. Памятник советской армии в Софии стал одним из таких мест: общее место памяти, но не место общей памяти[13], он имел значение для всех, но эти значения были разными. Как и многие другие памятники, с началом перемен он был мгновенно десакрализирован. Памятники стали покрываться граффити, и в то же время вокруг них разгорелись горячие споры, причем аргументация антикоммунистов, антифашистов и националистов заглушала позиции художников, защитников культурного наследия и градостроителей. Разрушение памятников рассматривалось как шаг к политическому и моральному катарсису, преодолению прошлого. Не менее громко звучали резоны противоположной стороны о том, что памятники коммунистического времени должны быть сохранены, – хотя и по разным соображениям. В то время как одни настаивали на восстановлении их сакральности, другие (в основном интеллектуалы, градостроители и представители творческих профессий) требовали изменить сам контекст и значение монументов. В центре дебатов, наряду с мавзолеем Георгия Димитрова, оказались памятники советской армии в Софии и Пловдиве – как наиболее величественные. Они вызывали особое раздражение: подавляющим ощущением было то, что это не столько памятник павшим, сколько репрезентация культурного колониализма и политической субординации по отношению к СССР[14]. Выплеснувшись в СМИ, баталии стали еще более ожесточенными[15]: одна сторона выдвигала обвинения в варварстве и хулиганстве, другая же клеймила памятники как постыдное свидетельство иностранной оккупации. В феврале 1993 года антикоммунистическое большинство городского совета Софии проголосовало за перенос памятника советской армии. Но решение не было выполнено из-за общественного протеста[16], а также вмешательства российской дипломатии, что усилило негативное отношение к памятнику: казалось, что это символ продолжающегося российского имперского влияния. Последнее, но не менее важное обстоятельство: было не вполне ясно – чьей собственностью является памятник, а потому право софийского горсовета решать судьбу монумента ставилось под вопрос. Спустя несколько месяцев Кабинет министров принял решение оставить памятник на прежнем месте. Невозможность сноса памятника породила многочисленные идеи в духе «изгнания призраков истории»[17]. Проекты по переосмыслению монумента – в равной мере это касается и памятника «Алеша» в Пловдиве – часто носили явный антикоммунистический и/или националистический характер. Например, согласно одному из предложений софийский памятник должен был превратиться в мемориал христианизации средневековой Болгарии, таким образом «отменяя» атеистическую политику коммунистов. Также были предложения включить памятник в музейный комплекс или арт-центр, убрав, таким образом, его с глаз долой. Кто-то выдвигал совсем ироничные проекты: например, инкорпорировать памятник в социалистический «Диснейленд» или скейт-парк, а «Алешу» задрапировать так, чтобы он напоминал бутылку из-под «кока-колы». Между тем страсти накалялись и, по сообщениям СМИ, в одном случае даже переросли в массовую драку у софийского памятника, произошедшую 9 мая 1994 года. Согласно Николаю Вукову, разрушение мавзолея Георгия Димитрова в 1999 году символически положило конец дебатам вокруг памятников коммунистическому режиму: в качестве «горячих тем» они «сгорели дотла», став для большинства граждан частью повседневной рутины[18]. Многие памятники обветшали или были «присвоены» молодежью. Однако памятник советской армии был у всех на виду и имел слишком центральное положение, чтобы разделить ту же участь. Пожалуй, он стал самым явным исключением. С начала 2000-х сам памятник и пространство вокруг него стали площадкой «универсального назначения»: здесь проходили мероприятия не только политического и мемориального характера, но также, и даже по преимуществу, художественного, рекреационного, субкультурного и коммерческого. Однако за последние несколько лет, в противовес наблюдениям Вукова и прочих, спор возгорелся с новой силой и приобрел новые измерения. 20 января 2010 года была создана инициативная группа по демонтажу памятника[19]. В числе вошедших в нее оказались заметные политики правого толка, хотя группа позиционировала себя в качестве гражданской инициативы. Активисты вступили в переписку с различными институциями по поводу статуса памятника, инициировали правовые процедуры, «подхватывающие» решение горсовета Софии от 1993 года. Помимо прочего, группа провела несколько акций у памятника в 2011–2012 годах с тем, чтобы привлечь внимание к проблеме. Два мероприятия под названием «Стена пала, а памятник стоит» намекали на параллели с Берлинской стеной. Кроме того, обнаружилась любопытная тенденция: с точки зрения противников памятника, он ассоциировался в большей степени с коммунистическим прошлым и советским влиянием, нежели с победой над нацизмом. Публикации на сайте группы в основном продолжают поляризованный дискурс 1990-х, включая аргументы относительно иностранного, «антиболгарского», характера памятника[20]. В то же время в январе 2011 года молодежное движение «Че Гевара» организовало встречную акцию с целью защиты памятника. Эту позицию поддержала БСП и сопутствующие ей русофильские движения. Они тоже обозначили свою инициативу как неполитическую и настаивали на чисто гражданской репрезентации. Все опрошенные мной выступали в защиту памятника (некоторые из них довольно категорично – «Только через мой труп!»), говоря, что это – «история», «святое».
Присвоение «снизу» Ежедневные «присвоения» памятника и его места могут быть осмыслены в терминах диалектики стратегий и тактик Мишеля де Серто, объясняющей оппозицию между властным и доминируемым, подчиненным. Стратегии придумывают те, у кого есть свое место, центр высказывания, следовательно, описанные выше дебаты могут быть рассмотрены как стратегии в силу того, что они порождают дискурсы. Тактики, наоборот, изобретаются теми, кто лишен власти и собственного места, но у кого есть возможность улучить нужный момент для интерпретации, переприсвоения, изменения и искажения дискурса, а также создания из него чего-то другого. Де Серто называет такой способ действия art de faire – «искусство делать», «действовать подручными средствами»:
«В реальности рационализированное, экспансионистское, централизованное, зрелищное и шумное производство сталкивается с производством совершенно другого типа, определяемым как “потребление”, которое характеризуется своими уловками, распылением по воле случая, браконьерством, подпольем, непрерывным бормотаньем, короче, почти незримостью, поскольку оно заявляет о себе не посредством собственной продукции (где оно могло бы ее разместить?), а при помощи искусства использовать ту, которая ему навязывается»[21].
Вставая в оппозицию по отношению к стратегиям институций, тактики «потребителей» скорее видоизменяют правила, нежели оспаривают их; их действия не связаны с каким-то проектом, но тем не менее они конструктивны. Вне зависимости от политической полемики, но параллельно с ней памятник и пространство вокруг него тактически используются различными агентами: молодыми людьми[22], матерями с детьми, скейтерами, велосипедистами, представителями субкультур, наркодилерами и просто любителями пива. На площади перед памятником проводятся всевозможные мероприятия коммерческого характера: рождественские базары; рекламные кампании, например, дегустации пива; а также экстремальные спортивные шоу. То есть символическая и мемориальная значимость уступила место более утилитарным целям. Пространство вокруг памятника – излюбленное место для проведения массы мероприятий, как запланированных, так и спонтанных. С 2003-го по 2006 год от памятника ежегодно стартовал марш за легализацию марихуаны, который после прохождения по центру Софии заканчивался празднеством перед монументом[23]. В 2007 году марш был запрещен городскими властями и больше не проводился. Начиная с 2010 года гей-парад «София-прайд», крупнейшее ЛГБТ-событие в Болгарии, регулярно заканчивался возле памятника концертом под открытым небом[24]. Популярные музыкальные события – от парадов уличной музыки 2000-х до битбокс-соревнований нескольких последних лет – регулярно проводились на том же месте. Центральное расположение сделало памятник местом самой разной активности, в основном на границе между гражданской и субкультурной, ориентированной прежде всего на молодежь и обладающей некоторым потенциалом сопротивления или мобилизации. По мнению Кристины Димитровой, молодежные компании, присвоившие пространство вокруг памятника, не имеют четких субкультурных характеристик. Вследствие этого границы между мейнстримом и андерграундом размыты[25]. Ее респонденты сообщают, что вокруг памятника собираются «люди всех мастей», и только у отдельных групп есть свое определенное место. Скейтеры, велосипедисты, роллеры используют платформу, установленную специально для них с западной стороны памятника, а также некоторые сооружения на площадке перед ним. Одни группы сидят на ступеньках вокруг памятника, другие предпочитают скамейки на траве. Они выбирают это место, потому-что оно близко к центру, сюда удобно добираться, но некоторые группы в качестве альтернативы предпочитают другие центральные парки Софии. Таким образом, похоже, вряд ли какая-то из групп молодежи отождествляет себя с конкретным местом, скорее оно необходимо для ориентира, просто в качестве места встречи и «зависания» с друзьями[26]. Завсегдатаи называют его «прикольным», «клевым», потому что тут собираются «клевые чуваки», которые «открыты» (то есть позитивны и толерантны), они «яркие» и «бодрые»[27]. Респонденты ценят «альтернативный» способ социализации – спонтанный и нешаблонный, – который и реализуется на фоне памятника. Сам памятник при этом оказывается вне поля зрения. Большая часть молодежи по сути ничего о нем не знает и находится в стороне от дебатов[28]. На прямой вопрос отвечают, что не желают его сноса. Причины при этом разительно отличаются от тех, которые имеются у старшего поколения защитников монумента, включая опрошенных во время празднования 9 мая. Молодые люди говорят не об «истории» и «святости», а о том, что это «их» место встречи, здесь «никто и ничто не мешает», оно «не опасное», что ничего лучше не придумаешь, чем использовать это место именно так, что есть проблемы поважнее, а пользы от сноса памятников никакой нет «в принципе». Подобные мнения можно считать доказательством того, что деформация значения памятника уже происходит. Один молодой человек заметил:
«Что интересно – это то, что здесь собирается куча молодежи, которой, по-моему, плевать, что это какая-то там история… что он [памятник] должен напоминать о прошлом и все такое. Мы молоды, за нами будущее, и мы собираемся на том месте, где находится прошлое. Так это же доказывает, что у нас нет никаких проблем с этим прошлым, понимаете?»[29]
Из этого Димитрова делает верный, на мой взгляд, вывод:
«Этот памятник более не является ни местом памяти, ни местом забвения (то есть обратного движения сознания) – скорее это неместо, место пустоты; это воплощение того, что де Серто называет тактикой non-lieu»[30].
Однако крупное стрит-арт-событие вновь вернуло спор о смысле и статусе памятника в центр внимания. Фигуры с горельефа на его западной стороне, изображающие атаку Красной армии, на рассвете 17 июня 2011 года оказались раскрашены в духе американских комиксов и популярных персонажей: Супермен, Санта Клаус, Рональд Макдональд, Капитан Америка и другие. Ниже появилось граффити: «В ногу со временем». Инсталляция тут же привлекла к себе внимание прохожих и медиа, включая зарубежные, такие, как CNN, «Newsweek» и несколько российских СМИ.
Реакции были самыми разными: от публичного одобрения этого жеста как нового способа обращения с коммунистическим наследием[31] (со стороны творческих кругов, молодежи, многих интеллектуалов и организаций правого крыла) до обвинений в вандализме и оскорблении памяти советских солдат – в таком духе высказались министр культуры Болгарии[32], левые и пророссийские организации, профессиональные объединения из культурной сферы, представители российских властей. В то время как один из членов горсовета заявил, что анонимного автора нужно считать почетным горожанином Софии, районный прокурор завел уголовное дело «против неизвестного преступника». Британские медиа сравнивали инсталляцию с работами Бэнкси – уличного художника, широко известного своим социально-политическим активизмом[33]. МИД России опубликовал гневный меморандум, в котором инсталляция расценивалась как «ужасное происшествие», а его создатель назван хулиганом. Соцсети и Интернет-форумы были наводнены комментариями как за, так и против. Основное внимание комментаторов было направлено не на эстетические свойства и творческий замысел, а на исторический и политический аспекты, при этом в основном повторялись уже известные антагонистические взгляды на памятник. Среди главных тем были Вторая мировая война, русско-турецкая война 1877–1878 годов, социализм и обращение с его наследием, современные политические дебаты. В течение четырех дней, пока граффити было на месте, сотни жителей Софии и туристов пришли посмотреть на него и запечатлеть на фото. В эти же дни в Софии проходил ежегодный гей-парад, в связи с чем граффити иногда дополняли радужные флаги. В ночь на 21 июня скульптуры были очищены – средства на это выделила гражданская организация «Форум Болгария–Россия». Таким образом, акция в защиту инсталляции, намеченная на 22 июня, оказалась сорвана. Авторы – группа Destructive Creation, состоящая из девяти студентов в возрасте от 17-ти до 21 года – остались неизвестными. Несколькими месяцами позже, не раскрывая своих имен, они дали интервью журналу «Едно», в котором поведали, почему выбрали именно этот памятник: «Он уже был донельзя обесценен». Ребята соглашались, что в осквернении памятника есть что-то нехорошее, но при этом они ощущали, что место утратило свое мемориальное значение. Для них он вовсе не был символом коммунизма.
«Он уже давно утратил свое значение как памятник российской (sic!) армии. Повсюду выпивающая молодежь, прочие неприятные вещи, но, помимо прочего, это место привлекает молодых художников»[34].
Идея инсталляции, как они объяснили, состояла в том, чтобы представить молодежную культуру: их поколение выросло на героях американских комиксов, точно так же, как поколение их родителей выросло на персонажах советских мультфильмов. Более глубокая идея состояла в критике болгарской политики, которая всегда ориентировалась на какой-то иностранный центр: прежде – на Советский Союз, теперь – на Америку. Граффити «В ногу со временем» заново поставило вопрос о судьбе памятника. 29 июня 2011 года горсовет Софии устроил специальное собрание по этому поводу, но не пришел к конкретным решениям. Одновременно Хельсинкский комитет в Болгарии, ассоциация «Sofia Poetiki» и ассоциация «Transformatori» при широком участии представителей различных организаций и институтов организовали однодневную дискуссию о будущем памятника и прилегающего к нему парка. Была поставлена цель втянуть в эту дискуссию обычных граждан. Обсуждение продемонстрировало сохраняющуюся поляризацию, но показало также и то, что вместе с поколением очевидцев, раздираемых двумя чувствами – гордости и стыда, – на первый план вышло «постпоколение»[35] со своими воззрениями на проблему памятника и новыми идеями насчет его трансформации. Подход, называемый «урбанистским» или «художественным», заключался в попытке представить памятник по-новому, как не поддающийся однозначной идеологической интерпретации. Для представителей «постпоколения» памятник был скорее объектом городской среды, чем историческим символом. Аргументация была такова: публичное пространство – не только арена политических соглашений; два антагонистических нарратива принадлежат меньшинству, стремящемуся продвинуть свои взгляды на прошлое, тогда как для большинства памятник уже оброс новыми смыслами, относящимися скорее к настоящему, чем к прошлому. Ныне это место воспринимается скорее как физическое, функциональное городское пространство, нежели как пространство символическое. Дебаты, таким образом, перешли на новый уровень – между градостроителями, которые выступали за повторное использование и переосмысление монумента, и политиками, старающимися сохранить нарратив памяти или хотя бы одну из его альтернативных версий. Выбор на этом уровне был такой: демократизация пространства ценой его символического значения или стремление сохранить это значение, взяв на себя моральное обязательство помнить о прошлом.
Вместо заключения Дискуссия вокруг монумента советской армии и прилегающего пространства не привела ни к какому решению. Более того, она не продвинулась сколько-нибудь существенно в сторону консенсуса. Однако тактическое использование монумента продолжалось с неутомимой изобретательностью и самыми разными намерениями. В феврале 2012 года, во время первого протеста против Торгового соглашения по борьбе с контрафактом (ACTA), с западной стороны монумента на скульптурные фигуры надели бумажные маски Anonymous, символа движения против АСТА. Второй марш против АСТА стартовал от памятника через несколько дней. Празднование годовщины создания граффити «В ногу со временем» сопровождалось украшением основания памятника болгарскими и другими европейскими флагами. В августе 2012 года разноцветные балаклавы были надеты на головы бронзовых фигур в знак солидарности с российской панк-группой «Pussy Riot», участницы которой были приговорены к тюремному заключению. Позднее в том же году головы трех фигур были раскрашены цветами болгарского флага. В течение продолжительных антиправительственных протестов летом 2013 года памятник многократно служил «билбордом» для слоганов против правительства, в котором преобладала БСП; против монополии «Газпрома» и так далее. Утром 21 августа – в этот день в 1968 году произошло вторжение стран Варшавского договора в Чехословакию – прохожие с удивлением обнаружили горельеф «супергероев», выкрашенный в розовый цвет; вероятно, намек на инсталляцию с розовым танком Давида Черного. Подпись на чешском гласила: «Болгария просит прощения». Продолжающееся тактическое использование (в смысле де Серто) памятника советской армии не удивляет, но имеются и другие примеры, ставящие любопытные вопросы. Спустя несколько месяцев после дебатов вокруг граффити «В ногу со временем», в июне 2011 года, мотив инсталляций в духе поп-арта был использован крупнейшими политическими партиями на местных выборах, проходивших в Софии. Кандидат от правого крыла позаимствовал слоган «В ногу со временем» для своей предвыборной кампании. БСП начала свою агитацию с грандиозного светомузыкального шоу прямо перед памятником, что стало прямым ответом как на призыв разобрать монумент, так и на поп-арт-событие июня 2011 года. Памятник двигался, раскрывался, распадался на части и снова складывался, как игра в тетрис; герои с постамента появлялись и отходили, чтобы в конце концов освободить путь центральной фигуре – советскому солдату, который, подняв автомат, приветствовал собравшихся[36]. Так парадоксальным образом, вместо того, чтобы тактики использовали символические ресурсы стратегий, наоборот, противодействующие стратегии извлекли пользу из изобретательности тактик, смогли использовать их как ресурс и как способ донести свое сообщение (в основном противоположного по отношению к тактикам характера). Политика уклонения[37] в отношении коммунистического прошлого, воспринятая государственными институциями[38], привела к нехватке стратегии памяти и, как следствие, к неспособности болгарского общества достигнуть консенсус в отношении своего недавнего прошлого. Отсутствие консенсуса в свою очередь привело к живучести взаимоисключающих исторических нарративов, подкрепленных противоречиями, присущими социальной памяти. В результате монумент советской армии остается местом конфликтующих версий памяти. Это место в разных целях используется политическими и интеллектуальными элитами, и в то же время оно присваивается следующими поколениями (молодежью, уличными художниками). Таким образом, во многом это место стало своего рода «полем для заполнения», лишенным собственного значения и открытым для самых разных новых смыслов, которые в него можно вложить.
Перевод с английского Александра Беляева
Данная статья представляет собой сокращенный вариант текста, полную версию которого читайте в сборнике «Памятник и праздник», готовящемся к изданию в книжной серии «Библиотека журнала “Неприкосновенный запас”» издательства «Новое литературное обозрение». [1] Болгарская социалистическая партия -- бывшая Болгарская коммунистическая партия, название было изменено в 1990 году. [2] Единый национальный классификатор выходных и Национальный праздничный календарь. Центральный государственный архив. Ф. 405. О. 10. Д. 255. Л. 27. Классификатор и календарь были созданы экспертной комиссией согласно решению Государственного совета от 1978 года по развитию и внедрению фестивально-праздничной системы в Болгарии в соответствии с коммунистическим образованием населения. Я благодарна Ивану Еленкову за предоставленный материал. [3] Монумент Александру II, расположенный у здания Народного собрания в центре Софии, остался на своем месте, но надпись на нем была изменена: «Царь-освободитель» превратился в «Братьев-освободителей», а «бульвар Царя-освободителя» был переименован в «Русский бульвар». [4] Бывший участник военных действий упомянул, что пошел на фронт добровольцем осенью 1944-го. [5] В конце 1950-х правящий режим ввел статус «активного борца с фашизмом и капитализмом», который в основном относился к членам коммунистической партии, вступившим в нее до 1945 года (особенно репрессированных по политическим основаниям), участникам боевых действий и их помощникам. Закон о ветеранах войны был принят в декабре 1999 года. [6] Были установлены (и до сих пор стоят) сотни памятников российской и советской армии, памятники партизанам-коммунистам и их соратникам, но отсутствует мемориал, посвященный участию болгарской армии в войне и ее потерям в ходе боевых действия. Местные памятники погибшим на войне в деревнях и небольших городах, как правило, имеют весьма скромный вид. [9] См.: Nadkarni M. The Death of Socialism and the Afterlife of its Monuments: Making and Marketing the Past in Budapest’s Statue Park Museum // Hodgkin K., Radstone S. (Eds.). Contested Pasts: The Politics of Memory. London: Routledge, 2003. P. 195. [10] Со многими памятниками коммунистического режима и их толкованиями можно ознакомиться здесь: www.seminar-bg.eu/index.php?option=com_content&view=article&id=262:2012-... 31&catid=24&Itemid=25. [11] Протокол № 24 от 17 сентября 1946 года (http://demontirane.org/архивите-говорят/ii-р-o-t-o-k-о-л-№-24-софия-вторник-17-септември-1946-г/). [12] Архитектор Данко Митов возглавил группу, в которую вошли архитекторы Иван Василев, Любен Нейков и Борис Капитанов, скульпторы Иван Фунев, Мара Георгиева, Любомир Далчев, Петр Дойчинов, Васка Емануилова, Васил Зидаров, Иван Лазаров, а также художник Борис Ангелушев. Васка Емануилова и Мара Георгиева соорудили 8-метровую центральную композицию на 37-метровом пьедестале; композиция изображала советского солдата, рабочего и мать с ребенком. Горельеф на восточной стороне пьедестала -- «Октябрь 1917» (автор -- Любомир Далчев), на южной стороне -- «Все для фронта, все для Победы» (работы Петра Дойчинова и других), а на западной стороне -- «СССР в Великой Отечественной войне» (автор Васил Зидаров и другие). Две группы перед памятником, изображающие болгарский народ, который приветствует советскую армию, выполнили Иван Фунев и его коллеги. [13] См.: Деянова Л. «Места на памет» -- поглед от Изток. Публичното пространство на историята и кризата на свидетелствата // Знеполски И. (Сост.). Около Пиер Нора: Места на памет и конструиране на настоящето. София: ДНЧО, 2004. С. 282. [14] См.: Vukov N. Emergent Reinscriptions and Dynamics of Self-Representation: Socialist Monumental Discourse in Bulgaria // Kakanien Revisited. 2006. № 3(30) P. 3--4 (www.kakanien.ac.at/beitr/emerg/NVukov1.pdf). [15] Деянова Л. Очертанията на мълчанието. Историческа социология на колективната памет. София: Критика и хуманизъм, 2009. P. 113--118. [16] Протест исходил как от БСП и советов военных ветеранов, так и от некоторых культурных объединений. См. интервью с Николаем Вуковым: www.seminar-bg.eu/index.php?option=com_content&view=article&id=262:2012-.... [17] См.: Crowley D., Reid S. (Eds.). Socialist Spaces: Sites of Everyday Life in the Eastern Bloc. Oxford; New York: Berg, 2002. P. 17. [18] См.: Vukov N. Refigured Memories, Unchanged Representations. Post-Socialist Monumental Discourse in Bulgaria // Brunnbauer U., Troebst S. (Hg.). Zwischen Amnesie und Nostalgie. Die Erinnerung an den Kommunismus in Südosteuropa. Köln: Böhlau Verlag, 2007. P. 84. [20] Подобная риторика отзывается эхом популистского национализма, характерного для современной Болгарии, равно как и беспокойством по поводу экономической зависимости от российских монополий. [21] Серто М. де. Изобретение повседневности. Том 1. Искусство делать. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2013. С. 103. [22] В этом разделе я в значительной степени опираюсь на работу Кристины Димитровой (Димитрова К. Паметникът на Съветската армия в София като място на памет и усвоявания на градското пространство. Неопубликованная дипломная работа. Кафедра истории и теории культуры Софийского университета, 2012 год. С. 97), в которой она изучает типы «присвоения» памятника молодежью, и в особенности, на ее интервью, взятые в октябре--ноябре 2011 года у 14 человек в возрасте между 17-ю и 27 годами и одного 39-летнего респондента. Также я пользуюсь своими наблюдениями, сделанными весной и летом 2013 года. [23] http://promena.org/аудио-видео-материали/. [25] Димитрова К. Op. cit. С. 97. [26] О важности «зависания» с друзьями в молодежной культуре Софии см.: Колева Д., Георгиева В., Нейкова Н. Постсоциалистическите постсубкултури или колко е важно да се шляеш с приятели // Ditchev I., Rone J. (Eds.). Novata kulturna geometria: uebmrezhovitsi, kulturbrakonieri, kiberagitatori. Sofia: Iztok-Zapad, 2012. Р. 129--144. Кристина Димитрова (Димитрова К. Op. cit. С. 102--103) рассматривает подобную деятельность в качестве своего рода сопротивления, ссылаясь на замечание Бодлера о фланировании (flaneur), основанном на антиконсюмеристской позиции ее респондентов: вместо посещения пабов и кафе, где предполагается потребление, они предпочитают покупать напитки в близлежащих магазинах. [27] Димитрова К. Op. cit. С. 99; приложение 2. [28] Только двое из опрошенных Димитровой могли сказать что-то вразумительное по поводу установки памятника. Большинство же отвечали, что он был воздвигнут «когда-то во времена коммунизма», а двое сказали, что он относится к концу XIX века (Ibid. С. 107; приложение 2). [29] Ibid. С. 168. [30] Ibid. C. 107. [31] www.dnevnik.bg/bulgaria/2011/06/20/1109665_nejna_revoljuciia_zaradi_izri... www.dnevnik.bg/bulgaria/2011/06/20/1109452_ivailo_dichev_za_izrisuvaniia.... [35] Этот термин заимствован мной у Марианны Хирш: Hirsch M. The Generation of Postmemory // Poetics Today. 2008. Vol. 29. № 1. Р. 103--128; Idem. The Generation of Postmemory: Writing and Visual Culture After the Holocaust. New York: Columbia University Press, 2012. [37] См.: Vukov N. The Museum of Socialist Art in Sofia and the Politics of Avoidance. Forum Geschichtskulturen (Bulgaria). 2012 (www.imre-kertesz-kolleg.uni-jena.de/index.php?id=361#c1642). [38] В отличие от других посткоммунистических республик, Болгария осмысляла свое недавнее прошлое довольно неохотно. Суды над бывшими коммунистическими лидерами провалились, законы о люстрации принимались в очень ограниченных масштабах (в университетском образовании и частично в правовой системе), а вопрос об архивах тайной полиции был многократно использован в политических целях. Архивы были рассекречены и стали доступными для исследователей, но Болгарская Республика не сочла необходимым учредить и спонсировать исследовательский институт для изучения коммунистического наследия. Поминовение жертв режима остается спорадической деятельностью политических или гражданских организаций, а соответствующие памятники находятся в ведении местных властей. Новейшая история не изучается в школе, и общественный интерес к этому предмету редко выходит за пределы споров историков. Не существует музея коммунизма, если не считать Музея социалистического искусства (который входит в состав Национальной галереи искусств), открытого в сентябре 2011 года и критикуемого за «нормализацию» и реабилитацию коммунистического режима. Более подробно см.: Vukov N. The Museum of Socialist Art in Sofia and the Politics of Avoidance. Вернуться назад |