Георге-Вадим Тиугеа (р. 1979) - глава департамента международных отношений Института «Ovidiu Şincai» (Бухарест).

В поисках определения

Сегодня многие задаются вопросом: что имеется в виду, когда речь заходит о Восточной Европе? Попытавшись дать ей географическое определение, мы столкнемся с немалыми трудностями в очерчивании пределов региона. В особенности - на востоке, поскольку ведь и Россию можно рассматривать как часть Восточной Европы, лежащую западнее Уральских гор. Именно так, кстати, определяя геополитические границы Европейского континента, поступали некоторые выдающиеся политики ХХ столетия - например, Шарль де Голль и Михаил Горбачев. Но для того, чтобы обозначить его западные границы, нам придется обращаться к истории. Если опираться на подход, предложенный в годы «холодной войны» политологами вроде Збигнева Бжезинского, придется включить в состав Восточной Европы Польшу, бывшую Чехословакию, Венгрию, бывшую Югославию, Албанию, Болгарию и Румынию. Кроме того, здесь оказались бы и бывшие советские республики - Эстония, Латвия, Литва, Беларусь, Украина и Молдова. Порой сюда причисляли также Восточную Германию (бывшую ГДР) и, в редких случаях, кавказские республики - Грузию, Армению и Азербайджан. Исходя из такого взгляда, «железный занавес» Уинстона Черчилля и оказывается западной границей Восточной Европы[1].

Компромиссным стало определение, предложенное в межвоенный период французской школой географов, которую возглавлял Эммануэль де Мартон. В нем интересующий нас регион обозначался как «Центральная и Восточная Европа» - именно эта трактовка позже позволила Европейскому союзу включить в процесс последующего расширения почти всех желающих. После 1989 года внутреннее восприятие ряда стран этого региона начало меняться: они стали относить себя уже не к Восточной, а к Центральной Европе, лежащей где-то посередине между Востоком и Западом. Подобная трактовка применялась в основном к странам, которые прежде не входили в состав СССР, но одновременно и к балтийским государствам, получившим независимость в 1991 году. Эту тенденцию поддерживал идеологический дрейф на запад, начавшийся после падения коммунистических режимов и сопровождавшийся всесторонней адаптацией западных культурных моделей.

Таким образом, понятие «Восточная Европа» связывается ныне с бывшим советским пространством - несмотря на стремление некоторых стран региона выделиться в эксклюзивный центральноевропейский клуб («Вышеградская группа») или причисление к Восточной Европе столь пестрого региона, как Балканы, в отношении которых все чаще используется новый термин «Юго-Восточная Европа».

Вызревание русофобии: случай Румынии

Каждая национальная культура, переживавшая становление в XIX столетии, основывалась на определенном наборе мифов, символизировавших национальное единство и целостность локального социума. Как правило, подобные мифы основывались на наличии различных языков, религий, культур и противопоставлении их друг другу.

Подобно иным историографиям, румынская историография постоянно подчеркивала тот факт, что румынский народ является уникальным и исключительным феноменом в истории человечества[2]. Она считала, что любое событие в жизни национальной общности, обосновавшейся между Карпатами, Дунаем и Черным морем, несло на себе отпечаток особой исторической судьбы. Это казалось особенно очевидным с конца XVIII столетия, когда за одной из областей, говорящих на языке латинского происхождения, а именно за Трансильванией, был закреплен статус колыбели национальной истории. Причем становление указанной исторической концепции вовсе не случайно состоялось под эгидой австро-венгерской монархии: австрийцы очень увлекались такими романтическими предприятиями, как раскапывание славного прошлого.

Одно из наиболее часто встречающихся в румынской историографии описаний гласило, что страна румын была «островом латинской культуры в славянском океане»[3]. Действительно, населенная румынами территория граничила с восточными славянами на севере и южными славянами на юге (соседство с венграми на западе было исключением). Отсюда и проистекает известный афоризм, согласно которому «единственным верным союзником Румынии является Черное море». С точки зрения некоторых, и сегодня дело обстоит именно так. Порой в этом высказывании видят чистую риторику, но в исторических фактах можно усмотреть, по меньшей мере, частичное подтверждение такого диагноза. Напомним, что известный молдавский хронист, говоря о многочисленных нашествиях, завоеваниях и разорениях, с которыми нашему народу пришлось иметь дело после окончания в 271 году правления римлян, называл эти земли «перекрестком всех напастей»[4].

Факт римского владычества и лежал в основе самоутверждения нации, базирующегося на лингвистических аргументах и, позже, на археологических изысканиях и письменных источниках. Эта совокупность факторов была призвана выделить нацию, которая жила раздельно в трех исторических областях (Трансильвании, Молдавии и Валахии) на протяжении пятисот лет, причем в двух из них, к востоку и к югу от Карпат, использовался славянский алфавит и утвердилось православие. Такое положение, в свою очередь, предопределялось геополитическим контекстом, благоприятствовавшим иностранному доминированию, которое распространялось также с трех сторон. Следует, впрочем, признать, что подлинным истоком румынской нации стала Трансильвания, находившаяся под немецко-католическим влиянием. Данным обстоятельством и было обусловлено изначальное тяготение к Западу.

Однако христианство укрепляло узы румын и с восточноевропейскими народами. Помимо греков и сербов, которые естественным образом рассматривались в качестве «славянских братьев», в особенности после турецкого натиска на Балканы, предпринимались попытки наладить отношения и с Востоком. Так, в 1463 году молдавский господарь Стефан Великий (ныне причисленный Румынской православной церковью к лику святых) женился на киевской княжне Евдокии из рода Рюриковичей. Тем самым предполагалось оформить союз, способный противостоять туркам и татарам. К несчастью, этот замысел провалился, поскольку Евдокия умерла через четыре года после вступления в брак, а переменчивый в намерениях Стефан занялся политикой на южном направлении.

Аналогичная попытка была предпринята в 1711 году господарем Молдавии Дмитрием Кантемиром, который заключил тайный союз с Петром Великим. По мере того как роль России в регионе росла, Кантемир стремился опереться на ее помощь в борьбе с турками. Тесные отношения с царем, а также выдающиеся способности весьма помогли ему; после разгрома турок он, вплоть до своей кончины в 1723 году, оставался личным советником русского самодержца.

Еще одной важной вехой стал 1829 год, когда был подписан Адрианопольский мирный договор между Россией и Османской империей. Подписание этого документа означало решительное изменение политической ситуации вокруг Молдавии и Валахии, поскольку Россия, мощь которой все крепла, получила право размещать войска к северу от Дуная. На местном уровне эти сдвиги были отмечены принятием в дунайских княжествах первых конституционных документов - Органических статутов 1831-1832 годов, разработанных под началом русского генерала Павла Киселева (его именем назван один из бульваров Бухареста).

В этих отношениях, однако, были и свои сложности, поскольку румынские политики, испытавшие влияние Великой французской революции, постепенно стали проявлять все больше своеволия. Позже их непостоянство было запечатлено в популярной поговорке: «Рано или поздно, но Румыния всегда переходит на другую сторону». (В 1916 году страна оставила Тройственный союз ради Антанты, в 1938 году «сдала» Чехословакию на милость Германии, в 1944 году, покинув немцев, ушла к союзникам, и так далее.) Это началось еще в 1856 году, после Крымской войны, когда, пожиная плоды своих симпатий к Наполеону III, Молдавия присоединила южную Бессарабию и Россия потеряла выход к Дунаю. Он был обретен вновь в 1878 году, после румынской войны за независимость, в обмен на бывшую турецкую провинцию Добруджа. Выступив в 1877 году союзниками, Россия и Румыния довольно быстро разошлись, а моя страна оказалась в союзе с Германией и Австро-Венгрией.

Однако разногласия по поводу Бессарабии не помешали Румынии и России вновь стать союзниками в 1916 году, хотя румынские историки оправдывают этот альянс голым расчетом и критикуют слабость деморализованных русских войск. Воспользовавшись Октябрьской революцией (и «буквально» проинтерпретировав ленинский лозунг «права наций на самоопределение»), Румыния в 1918 году вернула себе всю Бессарабию. Враждебность по отношению к России сохранялась вплоть до 1944 года. Этот период был отмечен «пактом Риббентропа - Молотова» августа 1939 года, один из секретных протоколов которого передавал Бессарабию Советскому Союзу; указанное обстоятельство в значительной степени содействовало объявлению Румынией войны СССР в 1941 году и вторжению румынских войск на советскую территорию. Именно события тех лет способствовали формированию стойкого стереотипа, определяющего Румынию как страну, которой вечно пренебрегали великие державы. Апелляциями к «синдрому жертвы» не без основания объясняют многие сюжеты нашей истории.

После поэтапного установления с помощью советских войск коммунистического режима военная оккупация (закончившаяся в 1958 году) и сопутствовавшие ей депортации в сибирские лагеря представителей румынской элиты, террор секретных служб, а также обязательное изучение русского языка в школах всех уровней повлекли за собой подъем русофобии. Причем этот феномен наблюдался не только на бытовом уровне, но и в руководстве Румынской коммунистической партии, которое продолжало практиковать привычную для нас византийскую гибкость, а после 1965 года и вовсе начало смотреть на все «по-другому».

Режим Николае Чаушеску был неосталинистской пародией на относительную либерализацию коммунистических режимов, состоявшуюся в 1960-е годы. Свою закрытость и жесткость он трансформировал в подобие независимости, обосновываемой с националистических позиций, что на Западе по понятным причинам воспринималось с симпатией. Но фактически его ближайшими «политическими родственниками» были маоистский Китай и Северная Корея. В силу геополитических соображений Румыния стала одной из пешек в большой игре Америки и Китая, нацеленной на ограничение советского влияния. Именно отсюда проистекала враждебность Чаушеску по отношению к СССР в ходе подавления Пражской весны в 1968 году (для коммунистического лагеря весьма редкая), а также русофобия, которой он придерживался до самой своей смерти (включая годы правления Михаила Горбачева)[5].

Растущее американское влияние в коммунистической Румынии было заметно не столько в экономике, где, впрочем, в течение некоторого времени страна пользовалась иностранной финансовой помощью, сколько в сфере образования и культуры. В школах русский язык начал постепенно уступать английскому, но не французскому, который был наиболее распространенным в Румынии иностранным языком до 1945 года. А по телевидению и в кинотеатрах широко показывали американские фильмы, хотя и под строгим цензурным контролем[6]. Это было что-то вроде культурной революции, которая парадоксальным образом разворачивала Румынию в сторону Запада.

Именно в этот период вновь напомнил о себе национализм. Началось переписывание школьных учебников; согласно их новым версиям, Румыния становилась центром мироздания, а все прочие страны изображались в качестве наших потенциальных врагов. Среди новых «истин» учащимся предлагался, например, миф о том, что Румыния никогда не вела агрессивных войн и что этническая «чистота» является благом. Последний тезис обосновывал постепенное вытеснение в Израиль и Западную Германию еврейского и немецкого меньшинств - к выгоде местной элиты.

Но в конце 1989 года коммунистический режим рухнул в ходе единственной в Восточной Европе кровавой революции. В этом событии также отразилась глубоко укоренившаяся в нашем национальном характере склонность к вендетте средиземноморского типа - диктаторскую чету казнили в такой спешке, как будто бы старались как можно быстрее избавиться от прошлого. Затем последовал бурный период увлечения «тотальной свободой», когда все новое было дозволено, а все старое ниспровергалось. Как раз тогда сложилось ощущение того, что «все американское хорошо, а все советское плохо».

Учитывая все сказанное, не приходится удивляться, что у Румынии был самый высокий в регионе рейтинг одобрения вступления в НАТО, а интеграция в Европейский союз воспринималась как естественный путь на Запад. С помощью НАТО румыны рассчитывали обезопасить себя от внешних угроз, и особенно от России. (Даже сегодня многие наши граждане, которым школьные учебники рассказывали о «жестком давлении со стороны великого восточного соседа», боятся российского вторжения по типу оккупации 1944 года[7].) Такие настроения сегодня используются политиками-популистами, стремящимися привлечь голоса радикальной проамериканской позицией (включающей даже размещение в Румынии американских военных баз)[8].

Тем не менее в целом наше общество остается консервативным и традиционалистским, особенно в своей сельской части, составляющей 44% населения. Здесь уместно упомянуть, что наиболее популярным общественным институтом в Румынии является Православная церковь - ей доверяют более 80% граждан. А совсем недавно в ходе проведенного общественным телевидением опроса, посвященного выявлению «самого выдающегося румына», финал с огромным перевесом выиграл молдавский господарь Стефан Великий. Это - свидетельство того, что исторические мифы по-прежнему с нами.

Сегодня, несмотря на то что Соединенные Штаты находятся очень далеко и у них есть интересы во всех регионах мира, Румыния снова, как и раньше, предпочла стратегию «равнения на лидера» - вступление в союз с наиболее сильной военной державой текущего периода. Если ситуация изменится, в этом отношении тоже могут произойти перемены, но, судя по отсутствию альтернативных моделей, произойдет это еще не скоро. Ибо в конечном счете все решает практическая выгода, а не моральные соображения.

Нынешние перспективы

Каковы же перспективы Восточной Европы в том ее понимании, какое было обозначено на первых страницах этой статьи, в начале XXI века? Бросив взгляд на карту, мы не увидим ничего многообещающего. Страны Центральной Европы предпочли обособиться от Востока, заключив «брачный контракт» с Западом - в форме НАТО или ЕС. Та же судьба ждет и Балканы, жаждущие улучшения экономической ситуации и политической стабильности. Что касается стран СНГ, то они выбирают между аналогичной стратегией или присоединением к России в попытке создать новую структуру.

Для стран, создавших объединение ГУАМ (Грузия, Украина, Азербайджан, Молдова), наиболее привлекательным кажется вариант евроатлантической (или просто европейской) интеграции. Украина, однако, по-прежнему разрывается между своим «западным выбором» и культурно-историческими связями с Россией. В сложном положении находится и Республика Молдова, скованная приднестровской проблемой, порожденной тщательно продуманной сталинистской стратегией удержания территорий, примыкающих к Дунаю. Грузия и Азербайджан пытаются обеспечить транзит каспийской нефти в обход России, но теперь этот проект уже не кажется столь же привлекательным, каким он представлялся в начале 1990-х годов. Перспективы, предложенные этим странам Европейским союзом в выдвинутой недавно европейской политике добрососедства, довольно интересны, но их практическая реализация зависит от будущего единства внутри самого ЕС.

Есть также страны, для которых почти все определяется позицией России. Армения, пребывающая в тисках карабахской проблемы и недружественного соседства с Турцией, экономически зависит от России и от Ирана. Белорусь представляет собой российский форпост, возглавляемый, правда, президентом-диктатором, ведущим свою страну к северокорейскому идеалу. В конечном счете дальнейшее развитие и остальных стран Восточной Европы во многом будет зависеть от России.

Некоторые поддерживают идеи евразийской интеграции, основанные на том, что огромный массив российских земель находится в Азии, к востоку от Урала. Именно здесь залегает большая часть российских естественных ресурсов. Данная альтернатива основывается на потенциале бывшего Советского Союза, который тем не менее заметно обесценился в контексте глобализации. Если принять во внимание возможный альянс между Россией и Китаем, трудно сказать, какой из сторон идея евразийского объединения принесет больший выигрыш. Россия с ее демографическими проблемами, сырьевой экономикой и незаселенными территориями или Китай с громадным населением и исключительной динамикой экономического роста? Россия в данной ситуации рискует оказаться младшим партнером или, в лучшем случае, второсортным ядерным игроком (как Индия или Пакистан), зависящим от других, по-настоящему великих держав.

Впрочем, большая часть российской экономики и населения находится в европейской части страны. Это обстоятельство играет на руку сторонникам европейской интеграции. В конце концов, на протяжении последних трех столетий Россия была одним из самых значительных европейских игроков. Правда, однако, и то, что вплоть до начала XX столетия все мировые державы были европейскими. Тем не менее и культурно, и исторически Россия есть часть Европы, и данный факт невозможно отменить. Это отражается и в ее влиянии в Восточной Европе, которая, как бы кому-то ни хотелось иного, связана с остальной Европой гораздо теснее, чем с азиатскими партнерами.

Действительно, между различными частями Европы существует органическая взаимозависимость. Это стало особенно очевидным в ходе недавних энергетических споров между некоторыми членами ЕС и Россией. Само собой понятно, что любой торговец желает продать свой товар как можно дороже. Но когда торг, помимо денег, предполагает и иные преимущества, требуется более сбалансированный подход, ориентированный на будущее, а не на прошлое. В особенности когда ясно, что у России есть ресурсы, а у Европейского союза есть не только потребность в них, но и финансовые возможности. И в данном отношении, как представляется, всем сторонам есть чему поучиться.

Наконец, как уже не раз отмечалось, существует только одна Европа, простирающаяся от Атлантики до Урала (а по мнению некоторых, и дальше). Даже называя некоторые ее части Центральной, Восточной или Западной Европой, мы исходим из того, что у нее имеется некое общее культурное ядро, несмотря на специфику отдельных составляющих. В нынешнем мире конкуренция, причем не только экономическая, но и культурная, становится все более жесткой. Лишь Европа, объединенная от одного своего края до другого, будет способна выступать в качестве серьезного мирового актора. Вот почему объединение в рамках совместных проектов, будь то ОБСЕ, Совет Европы, Содружество Независимых Государств или Европейский союз, представляет собой единственно состоятельное европейское решение. В том числе - и для Восточной Европы.

1) См.: Kissinger H. Diplomacy. N.Y.: Simon & Schuster, 1994. P. 442.

2) См. один из сравнительно недавних и типичных примеров: Iancu M. Etnogeneza romanilor si a altor popoare europene. Iasi: Editura Moldova, 1995.

3) Это выражение употребляют с середины XIX века, когда в ходе революции 1848 года его ввели в оборот революционеры из румынских княжеств. Скорее всего, его автором является выдающийся румынский поэт Василе Александри (1821-1890). Он был активным участником недолгой революции 1848 года в Молдове, содействовал заключению в 1859 году союза между Молдовой и Валахией, а также помогал налаживать связи с западными народами романского происхождения - сначала в качестве румынского министра иностранных дел (1859-1862), а потом посла во Франции (1885-1889).

4) Это выражение принадлежит хронисту Григоре Уреке (1590-1647). См. его наиболее известный труд: Ureche G. Letopisetul tarii Moldovei. Bucureşti: Editura de Stat pentru literatură şi artă, 1955.

5) Интересно, что антисоветская позиция обнаруживала себя даже на уровне спортивных комментариев, сопровождавших успехи румынских спортсменов и приписывавших нашим победам антиимпериалистический подтекст. В частности, это было заметно в разговорах о советском давлении на судейские составы (иногда не без оснований) в тех вида спорта, где Румыния была особенно сильна, - скажем, в гимнастике и гандболе.

6) Я припоминаю, что в годы моего детства в двухчасовых программах, транслируемых государственным телевидением, обязательно показывали американские фильмы и мультфильмы, хотя бы раз в неделю. Причем это было в скудное десятилетие 1980-х годов, когда страна полностью выплачивала свой внешний долг и реализовала безумные проекты типа возведения громадного Дома народа в Бухаресте. Причем в советских программах, которые можно было нелегально смотреть в восточной части страны, ничего подобного в то время еще не было - несмотря на то, что советское телевидение работало не по два часа в сутки, а полный рабочий день.

7) В одном из анекдотов, популярных и сегодня, советский солдат врывается в румынский дом с единственной фразой на устах: «Давай часы!»

8) Румынский фильм «California Dreamin’ - Unfinished», снятый недавно погибшим режиссером Кристианом Немеску и получивший приз на Каннском кинофестивале 2007 года, предлагает довольно типичное представление об Америке, присущее современной румынской мифологии.