Введение

«Позднебрежневская эпоха» и первые послебрежневские годы ознаменовались не только переходом от стагнации к распаду «советского», но и чуть более дружеским в отношении Запада тоном советской внешнеполитической риторики. Тут и «дружба» СССР и США в «совместном деле борьбы за мир», и Олимпиада-80 (хотя и попавшая под бойкот), и Фестиваль молодежи и студентов (1985). В миролюбивом порыве не был забыт и «социалистический» Запад -- с середины 1970-х в СССР усиливается интенсивная пропаганда дружеских отношений стран--членов Совета экономической взаимопомощи (в особенности СССР и ГДР) [1] . И ранее страны соцблока были лишены «враждебного» привкуса в официальном советском дискурсе (например, ГДР всегда представляли как единственно антифашистскую Германию), но с середины 1970-х словосочетание «дружба с ГДР» в официальных текстах гипнотически повторяется бесчисленное количество раз [2] .

Каким образом эта риторика повлияла на символические смыслы повседневных практик «потребления ГДР» (на уровне личных контактов, потребления «высокой культуры» и вещей madeintheGDR) советским ребенком в 1980-е годы? [3] Мы предполагаем, что советский ребенок 1980-х был не только пассивным объектом, но и «активным агентом» культуры потребления со своим Eigen-Sinn, то есть со «своевольным собственным смыслом», и мог в повседневности по-своему интерпретировать доминирующую идеологию [4] . Что говорят нам практики «детского потребления ГДР» о механизмах функционирования позднесоветской культуры потребления в 1980-х годах в целом -- например, каким было соотношение так называемой «советизации» и «вестернизации» позднесоветского общества в 1980-е годы? [5] Моими основными источниками являются голоса самих выросших детей того времени: 1) воспоминания «детей 1980-х» в поколенческом интернет-сообществе «76--82» на базе «Живого журнала»; 2) воспоминания детей военных, чье детство прошло в ГДР в 1980-е годы (тематические интернет-форумы) [6] .

Дружба-- Freundschaft? Личные контакты советского ребенка 1980-х с немцами из ГДР

Нас ведут одни пути-дороги!

Так народы наши говорят.

Клич звенит от Одера до Волги:

«Дай мне руку, друг мой, kamerad!»

Дружба -- Freundschaft! Дружба -- Freundschaft!

Единство помыслов и чувств и нерушимость братских уз!

НавекиДружба -- Freundschaft! Дружба -- Freundschaft!

Всегда мы вместе, всегда мы вместе, ГДР и Советский Союз! [7]

1. Друг по переписке Йорг из Карл-Маркс-Штадта: волшебное слово «КИД»

Несмотря на поцелуи Брежнева и Хонеккера, личные контакты советского человека (и тем более ребенка) с немцами из ГДР были чрезвычайно затруднены. В особенности это касалось контактов неорганизованных и спонтанных; нужен был особый культурный капитал -- знание мест, где эти самые иностранцы водились. Невероятно популярным и модным способом общения с немцами для советского ребенка была переписка; причем адреса будущих друзей можно было добыть разными способами. Самым рискованным -- но достаточно распространенным -- было написание письма в Германию «на деревню дедушке»:

«Как-то летом в деревне мои опытные двоюродные сестры просветили меня, как заводить связи за рубежом. Сочиняешь письмо, на конверте пишешь город из какой-нибудь дружеской страны, номер какой-нибудь школы (ну всяко, например, номера 1 или 2 есть в любом городе) и в получателях ставишь “любому мальчику или девочке, которые хотят переписываться по-русски”. Я так и сделала. Выбрала Лейпциг […] Отправила […] примерно через полгода мне пришел ОТВЕТ!!! Это было счастье! Из конверта высыпалось коротенькое письмецо и черно-белое фото девочки с букетом с ИХ первого сентября. Девочку звали Брит Энгелаге» [8] .

В целом же адреса тайной не были. Они часто печатались в «Пионерской правде» и, наконец, раздавались в так называемых КИДах (Клубах интернациональной дружбы), существовавших с начала 1970-х годов уже в каждой советской школе и призванных систематически налаживать переписку советских детей с ровесниками из союзных республик и соцстран. Главой школьного КИДа обычно являлась учительница немецкого языка, распределявшая адреса школьников из ГДР среди учеников. Средний срок переписки составлял 3--5 лет, потом в большинстве случаев она обрывалась (хотя могла и длиться десятилетиями, перерастая в настоящую дружбу), оставив тем не менее глубокий след в жизненном мире советского ребенка. В большинстве случаев эти письма бережно хранятся до сих пор, бывшие советские дети не оставляют надежды отыскать немецких друзей по переписке.

2. Папа-военный и детство в ГДР: лазейки в герметичной повседневности военных городков?

Совершенно особые условия для личных контактов с восточными немцами были у советских детей, чье детство прошло в ГДР: «Самые сказочные годы моего детства прошли в Германии, когда мой папа служил в ГСВГ/ЗГВ» [9] . Чем объяснялось это ощущение «сказочности» -- возможностью личных контактов с настоящими иностранцами, недоступными для ребенка в СССР? С одной стороны, повседневность советских военных городков стремилась к герметичности и изолированности от немецкого внешнего мира. За бетонным забором, колючей проволокой и КПП была воссоздана копия советской повседневности под управлением военной юстиции:

«Мой отец короткое время служил в ГДР. Там все было очень изолированно: мы тусовались своей […] мальчишеской братией, школа, детсад, медучреждения -- все было наше. Так что я разницы почти не почувствовал […] В общем, мое детское сознание не очень-то ощущало это заграницей» [10] .

Более того, у советских детей в ГСВГ чувство собственной «советскости» было развито гораздо больше, нежели у их ровесников в СССР:

«А мне больше всего запомнилась Брестская крепость. Впечатления хоть и детские, но глубоко запали в душу. Действительно героизм советских людей в этой страшной войне никогда и никем, наверно, не будет превзойден. […] Как в детстве мы гордились, что мы РУССКИЕ! И наши родители дали нам возможность это почувствовать гораздо острее, чем остальным нашим сверстникам» [11] .

Во многом это чувство подкреплялось и ритуалами советской социализации детей в ГСВГ -- такими символичными и значимыми для советского ребенка в целом, как прием в пионеры: «В пионеры нас принимали на кладбище возле могил русских воинов. Это было очень почетно. Все шли домой распахнутые, чтобы было видно галстук» [12] . Стремление обеспечить абсолютную герметичность советских военных гарнизонов объяснялось не только военными мотивами (представление о постоянной угрозе), но и мотивами идеологическими: гражданское местное население не должно было разглядеть того, что советские воины-победители в материальном смысле живут гораздо хуже немцев-побежденных. Вера в величие СССР не должна была рухнуть. В культурно-историческом смысле такое разграничение «советского» и «немецкого» приводило к идеализации «своей» территории; «чужая» же территория становилась пространством проекции для всего «плохого». Таким образом, «граница» не только служила средством собственной стабилизации и тех и других, но и способствовала росту обоюдных стереотипов, укреплявшихся в ходе редких контактов [13] .

С другой стороны, в кажущейся герметичной повседневности советских военных городков имелось множество лазеек -- начиная с того, что, в отличие от солдат, запертых в казармах, офицеры и гражданские специалисты (и члены их семей) часто жили в обычных домах, рука об руку с немцами. Жены офицеров с детьми посещали немецкие магазины -- а немцы отоваривались конфетами «Мишка», рыбными консервами и икрой в советском военторговском «магазине» (если он был вне территории городка). Излюбленным местом (или «кристаллизационным пунктом») вынужденно совместного досуга советских и немецких детей и подростков были озера, куда наведывались и те и другие [14] . В целом, надо отметить, что для детей выход за территорию военного городка был куда менее проблематичным, нежели для взрослых, -- причем не только через дырку в заборе:

«...наверное, дежурным на КПП не полагалось выпускать нас за пределы совгородка на немецкую территорию, но они почему-то без проблем делали это, мы даже на великах ездили “в Германию”. Немецкие мальчишки нас не любили, передразнивали, корчили рожи и иногда тихо дразнили “ифанутшка-дуратшок”» [15] .

Такие конфликтные интеракции -- еще одно объяснение тому, что неформальные контакты между советскими и немецкими детьми (и населением в целом) были куда более редкими, чем можно было предположить на основании вышеупомянутой риторики «дружбы» и «социалистического братства» между СССР и ГДР . Возможно, именно во избежание вышеупомянутых проблемных ситуаций контакты с местным населением были не запрещены, но считались «нежелательными» и были в большинстве случаев строго регламентированы. «Кристаллизационными пунктами» контактов советских детей с ровесниками из ГДР служили Дома офицеров на территории военного городка (концерты, встречи, детские утренники и прочее), так называемые «дружбы» -- встречи-знакомства немецких школьников и школьников ГСВГ (под эгидой Общества германо-советской дружбы ГДР), а также международные пионерские лагеря с детьми из различных соцстран. Ни о каких драках и обзываниях во время таких встреч не могло быть и речи -- скорее, завязывались дружеские отношения и даже любовные романы, сдобренные общесоциалистическими детскими ритуалами доказательства дружбы (дарение расписанного именами пионерского галстука).

ГДР как «высокая» и массовая культура в жизненном мире советского ребенка 1980-х

1. Противный Шрайбикус и потрясающие музеи

Немецкий язык советские дети как в СССР, так и в ГСВГ активно не любили. В воспоминаниях о школьных уроках немецкого он предстает, во-первых , как некрасивый, лающий, отрывистый, «приказной» и «военизированный» по звучанию.

«...Два года в школе мучилась немецким. Учительница была в восторге, а я вынесла только SetzenSieSich! MeinNameistAsja. Einz, zwei, drei. Polizei...» [16]

Во-вторых, немецкий язык воспринимался детьми как излишне «политизированный». «Seidbereit! Immerbereit!», «Ищ хабе хойте классендист», «WirsammelnAltpapierundAltmetall», «Ви зорген унзере регирунг унд партай убер унзере глюглише киндхайт», «Leninhatgesagt» -- типичные, врезавшиеся намертво в память ребенка фразы со школьных уроков немецкого, отражавшие ритуалы социализации юных тельмановцев в ГДР [17] . Примечательно, что фразы эти были в большинстве случаев именно слепо зазубрены, что объясняет путаницу в словах и предпочитаемую русскую транскрипцию. В-третьих, наравне с социалистической окраской школьного немецкого этот язык по-прежнему стигматизировался как «фашистский» и «вражеский», несмотря на интенсивную пропаганду «дружбы» с антифашистской ГДР:

«...с удовольствием изучал немецкий -- приводили “англичан” в ярость тем, что читали вслух их стишки типа “little mouse” не мяукающе “вау-ау”, а с немецкой транскрипцией. Они в ответ обзывались фашистами» [18] .

В противовес немецкому языку советские дети 1980-х хотели изучать английский -- несмотря на то, что советские учебники английского были не менее скучными и политизированными и что по причине несбыточности поездок за границу у детей в целом отсутствовал большой интерес к изучению иностранных языков. Свободный выбор изучаемого языка в школах был редкостью -- в этом случае немецкие группы не были бы набраны вовсе. Учителя прибегали к принудительным практикам распределения учеников по языковым группам -- популярно было «оценочное» распределение, в зависимости от успеваемости: «Троечники в наказание будут изучать немецкий» [19] . В результате таких манипулятивных практик английский язык становился «престижным» и модным, а немецкий символизировал неуспешность и «непродвинутость», что подтверждалось и нередким вмешательством родителей с просьбой (через директора!) перевести ребенка в английскую группу как «престижную».

Схожая ситуация наблюдалась и в советских школах в ГСВГ -- в гарнизонных школах изучали в основном английский язык. Немецким языком гэсэвэгэшные дети владели очень плохо. Записывать ребенка в немецкий детский сад или школу было запрещено, а в советских гарнизонных школах язык преподавали по тем же скучным политизированным учебникам, что и в СССР, -- столь же мало он походил и на разговорный немецкий. Более того, в силу постоянного «представления об опасности» и военной миссии отцов воспроизводство стереотипов касательно немецкого языка работало в ГСВГ в еще большую силу, нежели у детей в СССР: «Хальт! Цюрюк! Их верде шиссен! -- а этому друг научил, вернувшийся из ГСВГ» [20] . Тем не менее немецкий язык проникал в герметичную повседневность советских военных городков в виде языковых интерференций [21] . В процессе своеобразного «присвоения» восточногерманской повседневности происходила и частичная русификация немецкого языка -- создавался особый, «гарнизонный» язык, состоящий из прямых заимствований из немецкого и «обрусевших» немецких слов:

«Пфенинг (в народе “фенешки”) -- мелкая денежная единица […] Чус -- Пока, до свидания. Русское ласкательно уменьшительное “чусики”!» [22]

«На велосипеде проходила почти вся жизнь, там все это так здорово устроено -- и дорожки, и стоянки. […] Называли “фарадик”» [23] .

Негативные коннотации языка проецировались на немецкий национальный характер в целом. Помимо восприятия немецкого языка как «фашистского», абсолютно всем запомнился «противный» и «занудный» персонаж советских учебников немецкого -- Шрайбикус в беретике, очках и с катушечным магнитофоном: таким советским детям представлялся типичный немец. Тем не менее неприятие немецкого языка не препятствовало коллективно разделяемому восхищению архитектурой, музеями и прочими красотами ГДР, в особенности увиденными «вживую»:

«У нас в гарнизоне время от времени устраивались выезды на экскурсии в разные города. Мама нас всегда “пихала” куда только можно было. В Потсдаме я была два раза […]. Дворец Сан-Суси, парк, оранжерея -- это была моя первая в жизни встреча с прекрасным наяву, а не на картинках из “Огонька”. Никогда не забуду свои впечатления. Это было как в сказке» [24] .

Экскурсии и увиденные воочию восточногерманские достопримечательности были для советского ребенка в ГСВГ значимым культурным капиталом, заслуживающим трансфера в СССР (в виде вывозимых вымпелов с гербами городов, значков, брелков) и вечного хранения.

2. «Эротический» балет телевидения ГДР и группа « Puhdys» как социалистические « Beatles»

Важное место в жизненном мире советского ребенка 1980-х занимала массовая культура ГДР -- телепередачи, печатная продукция, музыка, фильмы. С одной стороны, медиапродукция ГДР представляла собой «окно на Запад». Интересно, что, в отличие от языка и достопримечательностей, четко ассоциировавшихся у советского ребенка с «немецкостью», многие детские фильмы, мультфильмы и книги воспринимались не как специфически «немецкие», а скорее как просто «иностранные» (но с социалистическим привкусом): «то ли немецкий, то ли чешский», «ага, соцлагерь, точно» [25] . Такую путаницу в воспоминаниях можно объяснить большим количеством медиапродукции соцстран на советских теле- и киноэкранах, что не могло не структурировать детскую картину мира. Далее, значимым каналом трансфера образа «Запада» в детскую повседневность являлся балет телевидения ГДР, открывший для советских подростков мир эротики (кстати, наряду с западногерманскими каталогами «Otto», «Quelle» и прочими, проникавшими в СССР через ГДР):

«О! Я хорошо помню: всегда ждала эти передачи, они были как свет в окне. […] и Фридрих-Штадтпалас-балет! Красотища неимоверная. […] А как же! Ноги -- от шеи […] Прозрачные трико» [26] .

Дети ГСВГ, которым посчастливилось лично побывать на этих выступлениях, до сих пор бережно хранят программки варьете во Фридрихштадтпаласе и Дворце Республики в Берлине: «Да, такого в Союзе не было» [27] . Несмотря на негативные коннотации школьного немецкого, немецкоязычная эстрада ГДР занимала важное место в жизненном мире советских подростков, в особенности в ГСВГ:

«“Имен было мнооооого, и восточно- и западнонемецких... Откуда-то всплывают в памяти имена -- Дина Штраат, Аурора Лаказа, Нина Хаген, Катя Эбштайн [28] . Группа “ Puhdys” была своеобразным социалистическим аналогом “Beatles” …А что никто “Puhdys” не вспоминает? Конечно, они много чего содрали с “Slade” и “Sweet”, но их последние диски были даже очень неплохие (например, “ZummittelpunktderErde”)» [29] .

Тем не менее увлеченность «настоящей» западной музыкой в 1980-е годы уже нельзя было остановить: «...Я думаю, мы все-таки больше английскими группами тогда увлекались» [30] . Советские дети и подростки, чье детство прошло в ГСВГ, имели огромное преимущество перед обычными советскими детьми -- в ГДР принималось западное телевидение и радио.

3. Добрый Песочный человечек, веселый увалень Руди и главный индеец Гойко Митич

Совершенно особый феномен представляла собой медиапродукция ГДР, обладавшая для советского ребенка большей символической значимостью, чем «настоящая» западная, -- та продукция, которой удалось преодолеть негативные коннотации «немецкости». Так, для детей ГСВГ это был журнал комиксов «Mosaik» и знаменитый «Sandmann», добрый Песочный человечек, укладывавший спать как восточногерманских, так и советских детей ГСВГ и одинаково любимый ими, -- настоящий символ не только истинной советско-немецкой «дружбы», но и превосходства социалистической детской повседневности над капиталистической:

«А это идеологический конкурент с Запада! […] “Наш краше!” […] Да, у них на шкипера похож […] Да, тоже хотела сказать: “наш -- лучше!” И глаза у него добрее! […] А наш смахивает на Вальтера Ульбрихта! […] И на Ульбрихта он не похож! Беспартийный он и добрый -- детей любит!» [31]

Вернувшиеся в СССР дети ГСВГ до сих пор не только хранят открытки с Песочным человечком, но и делятся на ностальгических форумах советами о том, как сшить такого Песочного человечка самостоятельно или же как купить его готового -- в каталоге «Otto» он стоит всего лишь 17,99 евро. Совершенно неопасным, этаким «веселым увальнем Руди» представал немец и в еще одной запомнившейся советскому ребенку 1980-х телепрограмме: «Если в разговоре или тексте кто-то употребит выражение “делай с нами,делай как мы, делай лучше нас”, вы улыбнетесь и вспомните о ГДР» [32] .

Наконец, наиболее ярким примером позитивно коннотируемой значимости медиапродукции ГДР в жизненном мире советского ребенка были знаменитые фильмы про индейцев с югославом Гойко Митичем в главной роли, служившие социалистическим ответом на западные вестерны [33] . Для детей в первую очередь была важна не столько социальная проблематика сюжетов (борьба угнетенных индейцев за свои права и так далее), сколько харизма Гойко Митича -- героического архетипа позднего социализма. В этом состояла гениальность образа индейца как проекционной площадки ценностей, свойственных скорее идеалистическому, подвижническому социализму 1920-х или романтических 1960-х -- и потерявших свою действенность в прагматические 1970-е и (отчасти) в 1980-е. Типические герои советского подросткового кинематографа 1980-х страдали, искали любовь и свое место в жизни -- и лишь Митич был подлинным «героем» без страха и упрека, являя собой истинную мужественность, которой так не хватало в жизни (к тому же мужественность, не окрашенную тематикой войны с немцами -- в этом состояло отличие «индейской серии» от военных фильмов в целом). Гойко Митич был важнейшей идентификационной фигурой как для мальчиков, так и для девочек Советского Союза:

«Первое же появление Митича на экране вызывало ропот восхищения: мужественен, харизматичен, силен, красив и немногословен. Благороден -- это уж как водится. Увидишь, помню, его на экране и понимаешь: все, хана “ковбоям”! […] Да уж... наверно, все девчонки в него влюблялись, а пацаны, -- уважали и испытывали жгучее желание стать похожими на него, пусть даже через внешнюю атрибутику -- ну там перья, раскраска, элементы костюма. А его бесподобный поворот головы? Терминатор с его “Айл би бэк” -- отдыхает» [34] .

ГДР на ощупь, вкус и зуб: вещи « M ade in the GDR» в жизненном мире советского ребенка 1980-х

1. Отсутствие дефицита и вежливые продавцы: советский ребенок в потребительском раю

Безусловным «окном на Запад» была ГДР для советских детей 1980-х, когда дело касалось прозаического мира вещей. Материальные ценности как таковые играли большую роль в жизненном мире советского ребенка начиная еще с конца 1960-х годов [35] . Во многом ребенок усвоил как материализм родителей с их мечтами об английской обуви, так и практики демонстративного коллекционирования пустых коробочек, полиэтиленовых пакетов и прочей тары от престижных западных вещей. Материализм как ценностную установку советского ребенка 1980-х подтверждает и прикладной аспект дружеских контактов советских и восточногерманских детей: у немецких друзей «выпрашивали» в качестве дружеского подарка вещи из «престижного набора» советского ребенка (при этом посылая что-то взамен):

«На “дружбах” и в лагере мы с немцами часто обменивались адресами и потом переписывались. Почти всегда письма были стандартными: “Я Вася Пупкин интересуюсь музыкой, кино, марками и т.д. по выбору. Пришли мне, пожалуйста, пластинку, марки, игрушку”» [36] .

В целом переписка с иностранными школьниками была значимой для советского ребенка разновидностью воображаемого потребления -- на основании информации из писем ребенок представлял себе «Запад» (хотя и социалистический), образ жизни восточногерманских семей, весьма отличавшийся от советского. С этой точки зрения дети ГСВГ имели явное преимущество перед советскими детьми -- в кажущуюся герметичной повседневность советских гарнизонов в ГДР вживую просачивались другая культура потребления, другая мода, другая организация повседневного быта.

Жилищные условия советских офицеров в ГДР были куда лучше, чем на родине. Зарплаты профессиональных военных были вдвое выше, чем в СССР, и частично выплачивались в марках ГДР [37] . По сравнению с СССР в ГДР не было товарного дефицита (с точки зрения советских людей -- но не восточных немцев, ориентировавшихся в стандартах потребления на ФРГ):

«Помню, как в первый раз пошла в немецкий продуктовый магазин. Это был маленький “Хао”, мы так его называли. По дороге встретили соседку, единственную, которую мы пока знали. Мама поинтересовалась, по союзной привычке, что там есть. Соседка сделала недовольное лицо и сказала, что сегодня ничего нет. Заходим, а там пестрое разнообразие, чего там только нет! Все яркое, красивое. Мама посмотрела на меня с недоумением: а что же здесь творится, когда что-то есть?» [38]

Организация быта в Восточной Германии поражала советского ребенка своей «непохожестью» на привычный советский быт -- в ходе повседневных интеракций рождалось понимание того, что социалистическая культура потребления не обязательно означает дефицит товаров и хамство продавцов. Удивляла и отмечалась «аккуратность» как типично немецкое качество (немецкие деревни с аккуратненькими двориками, цветниками и гномиками). Потрясало, что в социалистической Германии Рождество, религиозный праздник, -- официальный выходной, а 1 января -- рабочий день и елки на помойке; как удивляло и в целом отношение немцев к праздникам, особенно к Пасхе и Рождеству. Поражала воображение и даже пугала культура торговли -- не пустой звук, как в СССР, а именно вежливые, «культурные» формы коммуникации продавца и покупателя, а также доверие как основа этой коммуникации:

«А я вспоминаю не предметы покупки, а сам процесс. Поскольку жили мы в городе Лейпциге среди немцев, то и в магазины ходили немецкие. Так вот, зайдя в любой магазин, надо было прямо с порога громко сказать Guten Tag всем там присутствующим, а то будет Russisch Schwein […] В одном из наших домов на первом этаже был дежурный магазин, работали в нем русские продавщицы. Он работал и ночью. Продукты, как и во многие немецкие магазины, привозили и ночью, и под утро. Выгружали и оставляли у магазина. Когда мы приезжали в Союз и рассказывали про это, все очень удивлялись и спрашивали: “И что, никто не ворует?” А больше всего удивлял ответ -- НЕТ» [39] .

2. Жвачки, железная дорога, «индейцы и ковбойцы»: престижный набор советского ребенка 1980-х

Глубоко в память советского ребенка в ГСВГ врезались и специфические ароматы немецких магазинов (запах натурального кофе, столь дефицитного на родине). Действительно, во многом советский ребенок постигал восточногерманскую культуру потребления именно на вкус и на зуб, воспоминания о детских сладостях -- одни из наиболее эмоционально нагруженных. Потрясал детское воображение даже не вкус -- сладости, например мороженое, были знатные и в СССР, разве что бананы и «Вита-Кола» были попробованы многими впервые именно в ГДР. Непривычно красивой для советского глаза, тщательно сработанной и яркой была упаковка, отвечающая основным диспозициям детского хорошего вкуса («яркость» и «цветастость»):

«Ребя-а-та... Разноцветные драже зачем-то в стеклянных бутылочках… да, помню!!! Потрясающе […] Мне все больше что-то последнее время тара вспоминается […] И еще всем очень нравилось, что на выходе из магазина можно было положить купленное в бумажные пакеты коричневатого цвета, на которых что-то было написано красными и синими буквами. В Союзе тогда такого сервиса не было -- тащи в руках» [40] .

Помимо желатиновых мишек, несомненной ценностью, вывозимой детьми из ГДР в СССР, были импортные жвачки и наклейки -- часть престижного набора советского ребенка 1980-х, дефицитные в СССР и доступные в ГДР.

На одном из первых мест в иерархии материальных ценностей советского ребенка 1980-х стояли гэдээровские игрушки -- всевозможные конструкторы, «индейцы и ковбойцы», куклы -- возможно, потому, что игрушки, в отличие от той же одежды, относились к сферам, во многом свободным от контроля взрослых. Советские дети в ГСВГ покупали игрушки в детском магазине «Пионерхаус» в ГДР и вывозили в СССР. Для детей в СССР любимым и сакральным местом был магазин «Лейпциг» в Москве, рассчитанный на торговлю гэдээровскими товарами, -- официальное подразделение ГУМа и первый фирменный магазин в СССР. Там можно было не только приобрести фетиш советского ребенка -- модели железных дорог и домики для них, но и воочию увидеть огромный действующий макет железной дороги со всеми ее атрибутами, что завораживало детское воображение. В отличие от советской модели железной дороги «Пионерская», гэдээровская «RIKOModellbahn» была точной копией настоящей, отличалась типично «немецкой» аккуратностью, изяществом исполнения и многообразием деталей:

«...Дорогу? Это мягко сказано. Это был целый комплект из моделей реальных локомотивов, вагонов, рельс, стрелок, ж/д переездов, семафоров, вокзалов, домов, мостов. И все это венчали коврик с нанесенной местностью, тоннель и электрический пульт управления, с помощью которого шлагбаумы, семафоры открывались и закрывались. И предел мечтаний -- ИМЕТЬ ЭТО ВСЕ. Даже масштаб моделей автомобилей был подобран специально для всего этого» [41] .

Склеивали и коллекционировали железные дороги нередко всей семьей -- действо носило поистине ритуальный, шаманский характер:

«Мне было лет 5--6, когда мама купила мне совершенно чудесную вещь -- немецкую такую сборную игруху -- вокзал. Из тоненького пластика, очень красивого, надо было склеить домик-вокзал, с часами, окошками... Я не помню его до мелочей, но как сейчас вижу -- 2 пакетика с травой и цветами. Из чего они были -- не знаю. Их полагалось рассыпать на клей на подставочке, на которую крепился домик, получался газон с цветами. Я помню, как мама это дело клеила, а я млела рядом» [42] .

Помимо железных дорог, увлечение гэдээровскими конструкторами в целом структурировало повседневность советского ребенка 1980-х -- причем в воспоминаниях бывшие советские дети производство этих конструкторов всегда приписывают ГДР, даже если не помнят этого точно, -- качество их всегда было выше советского.

Мечтой любого советского мальчишки были и так называемые «индейцы и ковбойцы» (каучуковые, раскрашенные фигурки из набора «Индейцы против ковбоев» производства ГДР) -- сказывалась дикая популярность Гойко Митича. Их привозили дети-счастливчики из ГСВГ, остальные приобретали сокровища в московском «Лейпциге». Дополнительно к самим фигуркам индейцев можно было приобрести «индейскую амуницию», по внешнему виду максимально приближенную к оригиналу:

«О наборах типа “ковбои--индейцы” и говорить-то, видимо, не надо! У кого из мальчишек их только не было?! Плюс различные “бонусные” дополнения к ним: костры, звери, шатры, столбы-идолы […] Был такой набор: красные пластмассовые томагавки, кривой нож и повязка с пером. Ну а пределом мечтаний был шикарный головной убор вождя. Кобуры ковбоев для двух пистолетов и похожие на настоящие кольты» [43] .

С помощью этих потрясающих игрушек ГДР в сознании не видевшего ее ребенка обрастала мифом потребительского рая, где есть абсолютно все, о чем только может мечтать детская душа, вплоть до курьезов:

«В шестом классе в Ростове приехал к нам мальчик из ГДР, заменился в Союз. Принес в школу индейцев и жевательные штучки. Ну и рассказывает про ГДР. Мы ему вопросы, один такой: “А в Германии индейцы из жвачек есть?”, а он нам отвечает: “Коооонечно, берешь индейца, откусываешь голову и жуешь”. Ну и приехал я в ГДР в 8-м классе в октябре, дал отец мне денег, и побежал я сразу в магазин, а там нет таких жвачек» [44] .

Как и прочие значимые артефакты-символы советского детства, гэдээровские игрушки по большей части до сих пор бережно хранятся выросшими детьми.

Заключение

В мире советского ребенка 1980-х ГДР занимала важное место. Через всевозможные повседневные практики взаимодействия (личные контакты, присвоение «высокой» и массовой культуры) у ребенка складывалась дифференцированная система представлений о «немецкости» -- от негативно коннотируемой как «фашистской» до позитивно окрашенной как «добрый Песочный человечек». Прекрасные восточногерманские музеи, книги и музыка становились частью культурного капитала советского ребенка. Через практики повседневного материального потребления гэдээровских вещей (как одной из соцстран) у советского ребенка формировалось опосредованное знание о «Западе», преклонение перед «Западом» как миром замечательных, завораживающе красивых вещей.

Была ли эта «опосредованная вестернизация» стабилизирующим или дестабилизирующим механизмом функционирования позднесоветской культуры потребления и общества 1980-х годов в целом? С одной стороны, ее можно трактовать как своеобразный «вентиль» для советского человека, обладающего в целом повышенной чувствительностью ко всему западному. В своем габитусе «советский человек» получал страстно желаемую возможность приобщиться к Западу -- пусть и опосредованно, редуцированно, но все-таки -- сохраняя при этом верность социализму (ГДР и соцстраны в целом как «наша заграница»). С другой стороны, выделяющиеся модными ажурными колготками-«штрумфозами» девочки, чье детство прошло в ГДР (в то время как их сверстницы в Союзе мучились с чулками на резинках), вызывали у обычных советских детей зависть, нередко доходящую и до воровства полюбившейся вещи. В 1980-е годы материалистичность и безоговорочное предпочтение импорта окончательно возобладали как ценностные установки советского человека. ГДР воспринималась как «в СССР такого не было», как «заграничное чудо» -- пусть и социалистическое, но доверие именно к советскому социализму на поле детского потребления было подорвано.

---

[1] Так, 7 октября 1975 года был подписан так называемый «Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и ГДР».

[2] Об историческом феномене «дружбы» и «доверия» см., например: BehrendsJ. Soll und Haben . Freundschaftsdiskurs und Vertrauensressourcen in der staatssozialistischen Diktatur // Frevert Ute (Hg.). Vertrauen. Historische Annäherungen . Göttingen, 2003. О «дружбе» междуСССРиГДРсм., например: Behrends J. Die erfundene Freundschaft. Propaganda für die Sowjetunion in Polen und der DDR. Köln, 2006; Badstübner-Peters E. Ostdeutsche Sowjetunionerfahrungen. Ansichten über Eigenes und Fremdes in der Alltagsgeschichte der DDR // Jarausch K., Siegrist H. (Hrsg.). Amerikanisierung und Sowjetisierung in Deutschland, 1945--1970. Frankfurt, 1997; Barck S. Die fremden Freunde. Historische Wahrnehmungsweise deutsch-sowjetischer Kulturbeziehungen // Jarausch K., Siegrist H. (Hrsg.). Amerikanisierung und Sowjetisierung in Deutschland ; Kuhn K. Wer mit der Sowjetunion verbunden ist, gehört zu den Siegern der Geschichte: Die Gesellschaft für Deutsch-Sowjetische Freundschaft im Spannungsfeld von Moskau und Ostberlin. Mannhein, 2002.

[3] В центре моего внимания стоят так называемое «первое детство» (4--7 лет), «второе детство» (8--12 лет) и «подростки» (13--15 лет), см.: Бреева Е. Дети в современном обществе. М., 1999. C . 20--22. Речь идет о типическом советском «ребенке потребляющем» -- составление дифференцированной типологии потребителей не входит в рамки данной статьи.

[4] Применениеконцепции «Eigensinn» напримереГДРсм., например: Lindenberger T. Herrschaft und Eigensinn in der Diktatur. Das Alltagsleben der DDR und sein Platz in der Erinnerungskultur der vereinten Deutschland // Aus Politik und Zeitgeschichte.2000.№ 40. Социальная и культурная история потребления понимает «потребление» не столько как экономический утилитарный процесс, а прежде всего как приписывание и производство символических смыслов и значений, конструирование идентичностей в процессе повседневных социальных и культурных практик потребления вещей как культурных артефактов. Существуют различные теоретические описания советского общества с точки зрения потребления -- от «запоздалого огосударствленного общества потребления» (MerlS. Staat und Konsum in der Zentralverwaltungswirtschaft. Rußland und die ostmittelueropäischen Länder // Siegrist H. et al (Hrsg.). Europäische Konsumgeschichte: zur Gesellschafts- und Kulturgeschichte des Konsums (18 bis 20 Jahrhundert). FrankfurtamMain, 1997) до специфически социалистической «культуры потребления» (на эмпирическом материале ГДР: MerkelI. Utopie und Bedü rfnis. Die Geschichte der Konsumkultur in der DDR . Köln, 1999). В дальнейшем я буду придерживаться культурно-антропологической дефиниции «культура потребления» (в противовес западноцентричному концепту «общества потребления»).

[5] О применении концепций «советизации» и «американизации» к изучению социалистических обществ см., например: JarauschK.; SiegristH. (Hrsg.). Amerikanisierung und Sowjetisierung in Deutschland .

[6] С начала 2000-х годов оформляется виртуальное движение выпускников школ ГСВГ, с 2004 года -- под названием «Содружество школ ГСВГ» (http://rechlin.narod.ru), цели которого -- не только напоминание о себе и поиск бывших одноклассников, но и поиски идентичности путем коллективных воспоминаний о детстве, попытки понять, чем же была ГДР в их детском жизненном мире.

[7] Русская часть текста широко известной в 1970--1980-е годы песни «Дружба--Freundschaft» (1975 год, музыка Владимира Шаинского, слова Виктора Урина, исполнение ВИА «Самоцветы»).

[8] From_arh. Как я в пятом классе написала в Германию на «деревню дедушке» (http://community.livejournal.com/76_82/2380542.html). 11 октября 2006 года.

[9] Мое счастливое детство. Воспоминания о ГДР (http://offtop.ru/rechlin/v18_445170__.php). Группа советских войск в Германии была самой крупной группой советских войск за пределами СССР. Ее численность была в три раза больше численности армии ГДР (с 1945 по 1954 год -- Группа советских оккупационных войск в Германии, с 1954 по 1989 год -- Группа советских войск в Германии (ГСВГ), с 1989 по 1994 год -- Западная группа войск).

[10] Они жили за границей (www.76-82.ru/forum/viewtopic.php?p=114336&highlight=%C3%C4%D0#114336).

[11] Мое счастливое детство. Воспоминания о ГДР .

[12] Тамже.

[13] Jüngst P. Das « Wir » und die Anderen -- zur Dichotomisierung. Abgrenzung und « Einverleibung » von Territorien // Jüngst P. (Hrsg.). Identität, Agressivität, Territorialität. Zur Psychogeographie von Subjekt, Kollektiv und räumlicher Umwelt. Kassel, 1996. S. 76--105. Советские люди и немцы сразу же идентифицировали друг друга, например в автобусах: ярчайший макияж советских женщин бросался в глаза немцам, а русские отмечали «бледность» женщин немецких; военных узнавали по их коротко стриженным волосам, а их жен -- по сладким духам «Красная Москва», и так далее (см.:Satjukow S. Sowjetische Streitkräfte und DDR-Bevölkerung. Methodologische Uberlegungen zur Erforschung einer kollektiven Beziehungsgeschichte // Timmermann H. (Hrsg.). Agenda DDR -- Forschung . Ergebnisse , Probleme , Kontroversen . Munster, 2005. S. 193--213.

[14] «Кристаллизационные пункты» -- пространства соприкосновения мира советских военных (и их детей) с миром гражданского восточногерманского населения, где происходили всевозможные коммуникативные и прочие интеракции. Терминологиязаимствованаиз: Lorenzer A. Städtebau: Funktionalismus und Sozialmontage? Zur sozialpsychologischen Funktion der Architektur // Berndt H.; Lorenzer A., Horn K.(Hrsg.). Architektur als Ideologie . Frankfurt am Main, 1968. S. 51--103; цит. по: Satjukow S. Besatzer. « Die Russen » in Deutschland 1945--1994. (Gebundene Ausgabe). Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2008.

[15] Michae1. Все, кто провел детство за границей (http://community.livejournal.com/76_82/1561362.html). 6 декабря 2005 года.

[16] «Садитесь! Меня зовут Ася. Раз, два, три. Полиция...» (Kruel_tea. Устойчивые фразы изучавших немецкий в советской школе (http://community.livejournal.com/76_82/3403295.html). 5 февраля 2008 года).

[17] «Будь готов! Всегда готов!», «Я сегодня дежурный по классу», «Мы собираем макулатуру и металлолом», «Мы благодарим наше правительство и партию за наше счастливое детство!», «Ленин сказал» (Kruel_tea. Там же).

[18] Tanechka_s. Немецкий язык -- как наказание (http://community.livejournal..com/76_82/2948061.html). 2 июля 2007 года.

[19] Там же.

[20] Kruel_tea. Там же

[21] Об отрицательном влиянии друг на друга русского и немецкого языков см. классическую работу: Богородицкий В.А. О речевых ошибках немцев в русском языке и русских в немецком. М., 1927 (за указание на эту работу благодарю Дениса Соловьева-Фридмана).

[22] Словарик нашего детства. Воспоминания о ГДР (http://offtop.ru/rechlin/v18_410135__.php).

[23] Мое счастливое детство. Воспоминания о ГДР .

[24] Там же.

[25] Ego_syntonic. Еще про кино (http://community.livejournal.com/76_82/1355257.html). 23 октября 2005 года.

[26] Alex_mashin. Эротика (http://community.livejournal.com/76_82/2469049.html). 23 ноября 2006 года.

[27] Сувениры (сайт выпуска 1988 года школы № 79 ГСВГ, www.gsvg88.narod.ru/Suvenirs/suvenirs.htm).

[28] Известные поп-исполнители в Германии.

[29] Воспоминания о ГДР (http://offtop.ru/rechlin/v18_431597_1.php).

[30] Там же.

[31] Sandmann. «Песочный человечек». Воспоминания о ГДР (http://offtop..ru/rechlin/v18_405205_2.php).

[32] Sni_ffy2. Вы родом из 1970--1980-х годов (http://community..livejournal.com/76_82/1896792.html). 16 марта 2006 года.

[33] См., например: Шарый А. Знак W: Вождь краснокожих в книгах и на экране. М.: НЛО, 2007.

[34] Taiko2. Кино про индейцев (http://community.livejournal.com/76_82/3252794.html). 21 ноября 2007 года.

[35] Так называемая «гипотеза дефицита» предполагает наличие материалистических установок даже в странах третьего мира (см., например: GerG., BelkR. Cross - cultural differences in materialism // Journalofeconomicpsychology. 1996. № 17).

[36] Советско-немецкая дружба и поделки из суралина. Воспоминания из ГДР (http://offtop.ru/rechlin/v18_415009__.php).

[37] Kowalczuk I.-S., Wolle S. Roter Stern über Deutschland. Sowjetische Truppen in der DDR 1945 bis 1994. Berlin: Ch. Links, 2001.

[38] Как я ходила за покупками. Воспоминания о ГДР (http://offtop.ru/rechlin/v18_401428__.php).

[39] Там же.

[40] Там же.

[41] Сувениры.

[42] Besena. Вокзал… (http://community..livejournal.com/76_82/2026566.html). 5 мая 2006 года.

[43] Наши любимые игрушки. Воспоминания о ГДР (http://offtop.ru/rechlin/v18_422626__.php).

[44] Там же.