В середине ХХ века были модными рассуждения о модернистском проекте, об эпохе модерна. И философы, и историки твердили о Новом времени. Впрочем, они твердили о «новом» времени всегда. В середине ХХ века термин «модернистский проект» вошел в экономику. Почему это произошло? Во-первых, стало ясно, что экономические явления действительно описываются через понятие «проект», а во-вторых, что существует явная неравномерность в его осуществлении.

Какие признаки проекта бросались в глаза? Проект -- это не бизнес. Бизнес -- это постоянное занятие. Это дело, которому человек или группа людей посвящает свою жизнь или часть своей жизни. Бизнес нельзя закончить -- его можно сменить. Например, художник. Живопись -- это его бизнес, это его дело. Конечно, на каком-то этапе он может ощутить свою несостоятельность и стать, например, писателем. Другой человек может зарабатывать деньги торговлей, как Итало Звево, или служить в муниципалитете, как Кавафис, но дело его жизни, его главный бизнес -- это писательство. Торговля и служба -- тоже бизнес, пусть не главный для этих людей. А вот написание «Самопознания Дзено Козини»[1] -- это не бизнес, это проект. Худо-бедно, у него есть замысел и есть окончание, есть цель. Замысел может не совпадать с конечным продуктом. Это случается сплошь и рядом. Не важно. Это проект. Его нельзя сменить. Его можно закончить или не закончить, как «Человека без свойств». Бизнес может быть успешным или не успешным. Проект -- удавшимся или неудавшимся.

С какого-то времени в ХVIII веке человечество ощутило себя находящимся на марше. Задавался вопрос: куда мы идем? Энциклопедисты, шотландские моралисты, немецкие философы рьяно взялись за выработку замысла и цели проекта. Это не было предпроектной стадией. Предмодерн -- это то, что было раньше. Здесь же, как и всегда в таких случаях, разработка проектной документации шла одновременно с началом строительства. Работа была такая захватывающая и такое приносила удовлетворение, что некоторые горячие головы, например, Гегель, заявляли: «Все. Делать больше нечего. Конец истории наступил». Так, видимо, предприниматель, изучивший рынок и вышедший в порт встречать арендованный им корабль, набитый экзотическими фруктами, при появлении на горизонте знакомых мачт говорил себе: «Все. Я миллионер».

Конечно, XIX и ХХ века не были ковровой дорожкой, услужливо расстеленной перед шагающим вперед человечеством, но все-таки… Экспоненциальный рост производительности труда за эти века позволил ликвидировать голод для большей части человечества. Сейчас мы воспринимаем сообщения о голоде в каком-то регионе как из ряда вон выходящее событие. А что творилось раньше? Кардинально изменилась ситуация с жильем, оснащением быта, отдыхом, путешествиями да мало ли еще с чем! Находясь внутри проекта, очень трудно оценить его эффективность. Но все-таки сравните жизнь в начале XVIII века и в конце ХХ. А теперь -- я понимаю, что это трудно, -- жизнь в начале XIV века и в конце ХVII. Да ничего же, по большому счету, за те три века не изменилось. В образе жизни, я имею в виду, а не в географических открытиях и свистопляске правящих династий.

А что, это единственный такого рода проект в истории человечества? Я думаю, что это не так. Думаю, что PaxRomana был проектом такого же рода. Такого же рода и проект Возрождение. Видимо, это не самые мощные проекты. Судя по всему, самым мощным модернистским проектом был проект перехода от охотничества-собирательства к культурному хозяйству.

Какие общие признаки характерны для модернистских проектов?

Первым я бы назвал уверенность в его исключительности. Действительно, хотя цель всегда формулируется одна: счастье всем здесь и сейчас, но реально и цели, и, естественно, привлекаемые для этого ресурсы очень разнятся. «Такого еще не было! Мы живем в исключительное время!» -- это обычное ощущение человека, живущего в эпоху проекта.

Второй признак -- эсхатологические переживания. И римский гражданин, и человек Возрождения -- это люди, на которых история закончилась. От этого совершенства дальше уже идти некуда. Во время последнего модернистского проекта кто только не провозглашал конца истории -- от Гегеля до Фукуямы. «Что будет после “третьего рейха”?» «Что будет после коммунизма?» За такие вопросы можно было получить приличный срок.

Третий признак модернистского проекта -- это его глобальность. Слово «глобализация» появилось недавно, а вот явление это существовало при любом модернистском проекте. Другой вопрос, что глобальность всегда исходила из понимания ойкумены. Упершись в Персию, Рим, пока он еще был одержим модернистским проектом, не мог согласиться на остановку. Возрожденческие волны достигали Англии и Византии. Представление об универсальности идеала, а отсюда глобальности -- неотъемлемое свойство модернистского проекта.

Четвертый признак очень интересен. Дело в том, что модернистский проект всегда успешен, но всегда воспринимается как провальный теми, кто в нем участвует. Почему? Ответ прост. Целью проекта всегда провозглашается счастье людей, а результатом являются мир в Средиземноморье, развитие мировой торговли и мобильность населения, научные открытия, ликвидация голода, улучшение быта и так далее. А счастья как не было, так и нет!

Не тешьте себя иллюзиями, дорогие художники, писатели и музыканты. Слово «постмодернизм» появилось не в вашей среде и никакого отношения к художественной практике не имеет. Это уродливое слово (жизнь после современности? жизнь после жизни?) появилось в кругах историков культуры, политологов, социологов, экономистов и философов (думаю, вы бы придумали что-нибудь поизящней) от тоски и печали по поводу неудач модернистского проекта. Счастья-то нет! Более того, даже если умерить аппетиты и говорить не о счастье, а о более приземленных вещах, то бросается в глаза то, что я упомянул в самом начале: неравномерность в осуществлении модернистского проекта.

Что делать? Разорваться Италии пополам? Влезть в Афганистан и Ирак? Будем помогать правозащитникам в России, Турции и Мьянме! Выберем руководителем графства Ланкашир индийца! Сделаем преференции для чернокожих при поступлении в университеты и на работу! Это все еще в рамках модернистского проекта. И возникает целый набор проектов для отдельных стран, регионов и даже отраслей экономики или городского хозяйства. Это все модернизационные проекты. Логика такая: есть «маяки», и на них надо равняться. Тогда-то и выходит на свет теория догоняющего развития. Модернизационный проект Дэн Сяопина, модернизационный проект Горбачева, а потом Ельцина, модернизационный проект Менема-Кавальо. Что-то получается, а что-то, ну, никак.

А вот другой взгляд. Не будем разрушать трущобы -- там теплая и своеобразная жизнь. Субкультура. Женщину забили камнями за то, что переспала не с тем, -- что ж, у них такая культура. Национальный менталитет. Надо проявить толерантность. Разгул рейдерства. Конфискации собственности. Контроль чиновничества над бизнесом, благотворительностью, печатью и чуть ли не мыслями. Реакцией должна быть толерантность и еще раз толерантность. Вот это и есть постмодернизм. Кстати, о русских. Конечно, суд по правам человека, этот остаток модернистского проекта, будет что-то делать в отношении России, но лучше туда, к этим русским, не соваться. У них там своя духовность.

Закончился ли действительно модернистский проект? Переходим ли мы в эпоху рутинного бизнеса? Признаки того есть. Даже в технологической области такая инновационная экономика, как американская, после «сотового» и Интернета ничего не в состоянии родить. Так погрузимся ли мы всем миром в неспешные века византийского существования, которое вдруг стало столь привлекательно?

В этом случае экономистам многое придется пересмотреть. И понятие полезности, и понятие рациональности. История, например, будет пересмотрена не для обнажения правды, а для обеспечения комфортности человека, ее пролистывающего. Сирые и убогие перестанут быть живым упреком, но станут предметом умиления их своеобразным бытом и богатым внутренним содержанием. А какими мы станем счастливыми! Ведь согласно проведенным опросам, жители Венесуэлы и Нигерии чувствуют себя значительно более счастливыми, чем какие-то британцы и американцы. В этом смысле они впереди планеты всей. Оказывается, цель модернистского проекта может быть достигнута и без модернистского проекта. Такое Гегелю и не снилось.

Интересный мир.

А в голове в последнее время все чаще крутится строчка Михаила Кузмина, поразившая меня еще в детстве: «Не умерли, но жить устали».