ТАТЬЯНА СОЛОВЬЕВА 

 

Обладающий душой

Поэзия Маши Рупасовой

 

Поэзия Маши Рупасовой – один из главных счастливых случаев в русскоязычной детской литературе последних лет. Начав после появления сына писать стихи и выкладывать их в социальные сети, Рупасова обрела заслуженную популярность, и уже первая книга «С неба падали старушки» позволила говорить о рождении яркого поэта со своей – очень узнаваемой – авторской манерой. Эти стихи отличает принцип двойной адресации: безусловно ориентированные на ребенка, отражающие понятные и близкие ему ситуации, они вовлекают в языковую игру и взрослого. Причем взрослый воспринимает их одновременно и как родитель, и как бывший ребенок; эти тексты, с присущими им тонким юмором, иронией, языковой игрой, апеллируют к личному опыту, чувствам, воспоминаниям.

 

Рупасова часто работает с очевидными, ожидаемыми рифмами – тем самым она вступает на территорию детей, включается в их игру, сопровождаемую присказками, дразнилками, считалками, прибаутками. Рифма «лето» – «котлета» входит в детский «джентльменский набор», принадлежит к числу спонтанных поэтических озарений ребенка и потому находит радостный и живой отклик у маленького читателя, служит своеобразным манком, удерживающим его внимание на довольно сложно организованном тексте:

 

Все, что осталось от лета, –

Это мясная котлета.

Я

Не доел ее

Вечером

В восемь,

А утром настала

Осень.

<…>

Я

Не могу ее есть,

Не могу –

Категорически!

Я сберегу

Эту

Котлету,

Которая помнит

Черную-черную-черную полночь,

Когда нас покинуло лето,

Оставив на память

Котлету.

(«Память»)

 

Бытовая ситуация – недоеденный ребенком ужин – в стихотворении Рупасовой переходит в пространство символического, сакрализируется, становится памятью об ушедшем лете.

Банальное, на первый взгляд, название сборника «Все в сад» обретает на деле новые коннотации – в книгу вошли стихи, ориентированные на детей, которые ходят в детский сад. В фокус внимания поэта попадает каждая мелочь, с легкостью считываемая ребенком и родителем: беготня в группе, поедание снега на прогулке, нежелание спать в тихий час. На тот же дошкольный возраст рассчитан и сборник «С неба падали старушки», составленный уже без привязки к теме детского сада, в основе здесь – образ бабушки и ее взаимоотношения с внуками.

Интересно, как принцип двойной адресации работает там, где Рупасова вступает в не совсем типичное для себя пространство малых фольклорных жанров – пестушек и потешек для самых маленьких детей, – в книге «Едет мамин человечек». Короткие ритмические напевы, которыми родители сопровождают действия малыша, развлекающие или отвлекающие его, в современной детской поэзии прочно ассоциируются с именем Анастасии Орловой, чей сборник «Яблочки-пятки» выдержал уже несколько переизданий и стал основой для мультфильмов. В него вошли короткие присказки-потешки о ежедневных ритуалах мамы и малыша:

 

Потяну-тяну-тяну

Тёму в небо-вышину,

Через небо на луну –

Тёма скажет:

«Ну и ну!»

(«Потягушка»)

 

Действие субъекта – мамы – направлено на малыша, автор использует типичное обращение к младенцу от третьего лица, тем самым закладывается основа будущей самоидентификации ребенка, отделения его от окружающего мира и осознания собственного «я». Когда героем стихотворения Орловой становится ребенок более старшего возраста, уже способный выполнять какие-то действия самостоятельно, субъектно-объектные отношения меняются:

 

Я свою родную ногу

Отправляю в путь-дорогу.

А туннель длиннющий –

 жуть!

Вправо-влево не свернуть.

Темноты я не боюсь,

Да и ты, нога, не трусь!

(«Надеваю колготки»)

 

Субъектом здесь выступает уже не родитель, а сам ребенок, от его лица написано стихотворение, в котором бытовой процесс надевания колготок становится частью игры.

 

В потешках и пестушках Маши Рупасовой акцент смещен на образ ребенка с самого начала – с момента рождения. Он не объект, на которого направлена активность родителей, а актор.

Сборник открывается текстом «Рождение мамы», в котором поэт выворачивает ситуацию наизнанку: вместе с ребенком «рождается» и мама. Таким образом даже здесь, несмотря на синтаксически обманчивую конструкцию «я ребенка родила», ребенок играет активную, а не пассивную роль.

Рупасова не просто помещает ребенка в центр, она делает его полноценным лирическим героем:

 

Очень занят.

Не могу

Вам ответить на «агу».

Встаньте в очередь,

Родня,

И любуйтесь на меня.

(«В центре мира»)

 

Или:

 

Буду сидеть

У тебя на руках,

Сутками

С них

Не слезая.

Так и останемся –

 песней в веках:

Мама

И мамина

Зая.

(«Обещание на рассвете»)

 

Ирония Рупасовой, направленная на банальные ласковые наименования детей, считывается только взрослым читателем, но транслируется снова от лица младенца.

Ситуации, составляющие жизнь мамы с малышом, находят отражение в стихотворениях сборника: возмущение голодного ребенка, его познание себя в мире через разглядывание и облизывание собственных ног, бабушкина игра в «козу рогатую», укладывание спать после вечернего купания, рассматривание облаков за окном с маминых рук. Или сборы на прогулку:

 

Одевают не к добру…

Дай-ка лучше

Заору.

(«Подозрительное»)

 

Стихотворение «Приучение к режиму» написано от первого лица множественного числа, поскольку местоимение «мы» традиционно используется родителями в рассказах о достижениях малыша. Однако и здесь у Рупасовой это «мы» исходит не от родителя, а от ребенка. Повторяющееся в нем отрицание «не спим», ритмически организующее текст, символизирует долгий процесс укладывания:

 

Мы не спим – не спим – не спим.

Ноем.

Возимся.

Скрипим.

Нас в кроватку – мы визжим.

Вот такой

У нас

Режим.

 

Пестушки и потешки традиционно сопровождают игры родителей с малышом: подпрыгивания на коленях и за ручки, прятки («ку-ку»), ладушки. Рупасова преодолевает инерцию банальных присказок (вроде «По кочкам, по кочкам…» и аналогичных) и предлагает в качестве альтернативы принципиально новые.

Проблемы, возникающие перед родителями в первый год жизни ребенка, иронически преломляются и выполняют отчасти психотерапевтическую функцию: способный смеяться над описанной в стихотворении ситуацией взрослый перестает чувствовать свою родительскую несостоятельность. Идет ли речь об отказе от первого прикорма:

 

Велика моя тоска

От пюре из кабачка.

Я уже не дурачок –

Ешьте сами кабачок.

(«Ну фу»)

 

Или о неспособности уследить за облизывающим все вокруг малышом:

 

У меня сегодня пир:

Я облизываю мир.

Я в него вползаю

И его лизаю!

 

Или о детской истерике:

 

Больше с мамой не дружу!

Лягу в лужу,

Полежу.

(«Обида»)

 

Рупасова описывает процесс постижения ребенком окружающего мира, сложный и многоступенчатый обряд инициации, складывающийся из множества бытовых этапов.

Композиционно сборник «Едет мамин человечек» построен по принципу взросления малыша: от новорожденного к примерно годовалому, учащемуся ходить за ручки («Ода маминой спине») и осторожно, не причиняя боли, показывать на мамином лице «глазки» и «носик» («Мамино лицо»):

 

Вот у мамы

Лоб, лоб,

Аккуратно –

Хлоп, хлоп.

Вот у мамы щека –

 

Ак-

            ку-

                        рат-

                                   нень-

                                               ко!

Гладим

Маме щечки,

Гладим

Щечки дочке.

 

Заключительная часть сборника содержит колыбельные – лиричные ритмические заговоры, помогающие уложить ребенка спать, создающие ритуал для него и мамы. И в этих стихотворениях акцент смещается, субъектная функция переходит ко взрослому, от лица которого произносится текст:

 

Ой да люли-разлюли,

Будет кушать кисели

Мой немного небольшой,

Обладающий

Душой.

 

Три последних строки этого стихотворения при всей своей краткости несут важную смысловую нагрузку. Притяжательное местоимение «мой», сказанное от лица мамы, снова ставит вопрос субъектно-объектных отношений: ребенок принадлежит мне, я его родила и несу за него ответственность, потому что он маленький (словами Рупасовой, «немного небольшой» – двойное отрицание, нарочитая избыточность конструкции, «взрывающая» гладкость стихотворной строки). Финальный же причастный оборот говорит о божественном начале в ребенке: он маленький, он мамин («создан» ею), но в то же время он уже – отдельный человек, «обладающий душой».

 

За подобными двойными отрицаниями, стилистическими погрешностями, банальными или неточными рифмами, авторскими неологизмами Рупасовой, имитирующими детский язык, стоит точнейшее и тончайшее чувство языка, внимание к деталям, довольно редкое в детской поэзии чувство меры, умение видеть в любом – даже самом маленьком – ребенке личность и говорить с ним на не просто понятном, но приятном ему языке. И это не может оставить равнодушным.

 

 

БИБЛИОГРАФИЯ:

Орлова Анастасия: Яблочки-пятки. – М.: Детское время, 2017.

Рупасова Маша: Все в сад. – М.: АСТ, 2016.

Рупасова Маша: Едет мамин человечек. – М.: АСТ, 2017.

Рупасова Маша: С неба падали старушки. – М.: АСТ, 2015.