Орденъ іезуитовъ возникъ въ 1534 году. Въ виду грозно надвигавшейся реформаціи, онъ поставилъ себѣ исключительною цѣлью борьбу съ духомъ свободнаго изслѣдованія и утвержденіе принципа папской непогрѣшимости. Ни въ этой цѣли, ни въ мысли о ея достиженіи путемъ болѣе близкаго и всесторонняго соприкосновенія съ міромъ не было ничего абсолютно новаго. Инквизиція ограждала чистоту вѣры съ достаточнымъ усердіемъ; а при учрежденіи нищенствующихъ орденовъ уже сказалась мысль о проповѣди на распутьяхъ, среди толпы, на рынкѣ и въ харчевнѣ, во всякое время, по поводу самыхъ вульгарныхъ житейскихъ обстоятельствъ и безъ всякой претензіи на какую-либо обрядовую торжественность. Новизна была, однако же, въ исключительности цѣли и затѣмъ въ глубоко продуманномъ планѣ дѣйствій.

Вѣкъ, среди котораго выступали на брань новые защитники папства, былъ вѣкомъ могучаго возбужденія мысли, смѣлости въ замыслахъ и цѣльнаго, страстнаго отношенія къ вопросамъ жизни. Но въ тоже время это быль вѣкъ самаго полнаго расцвѣта испанскаго и итальянскаго коварства, художественнаго, любующагося собою, чуждаго мимолетнѣйшихъ проблесковъ совѣстливости, не задумывающагося ни передъ чѣмъ, кромѣ значенія цѣли и шансовъ успѣха или неудачи. Это былъ вѣкъ Цезаря Борджіа, Медичисовъ, незримаго Совѣта Десяти, вѣкъ кинжала и яда, потайныхъ ходовъ, негласныхъ посольствъ, двойныхъ и тройныхъ шифровъ. Всякое дѣйствіе было насиліемъ или обманомъ, подготовляющимъ насиліе. Люди и не знали другихъ путей. Спокойныя, загадочныя лица не выдавали ни многолѣтняго замысла, ни борьбы страстей въ виду рѣшительной минуты. Учредители ордена составили планъ дѣйствій, вполнѣ достойный подобной эпохи. Не смущаясь страстнымъ напряженіемъ борьбы, которая кипѣла всюду, они сообразили, что въ жизни людей и народовъ героическія настроенія все-таки могутъ быть лишь кратковременными моментами; тогда какъ будничная пошлость и цѣпкость къ мелочнымъ корыстнымъ интересамъ присуща имъ постоянно; что хотя стремленіе къ добру бываетъ иногда непреодолимо, но что вообще оно утомительно; тогда какъ погрязаніе въ порокѣ дается само собой, безъ всякихъ усилій; что смѣлость и сила мысли удѣлъ лишь самыхъ немногихъ, между тѣмъ, какъ у огромнаго большинства умственная работа легко поддается заглушенію. Соотвѣтственно указаніямъ этой высшей мудрости, у іезуитовъ, внѣ основнаго замысла и фанатическаго подчиненія личности, все мелко, пошло, кляузно, приноровлено къ той будничной сторонѣ человѣка, которую они рѣшились эксплуатировать. Путеводною нитью имъ служило глубокое презрѣніе къ пасомому стаду, средства были соображены со всею виртуозностью, свойственною времени, и разсчетъ оказался поразительно вѣрнымъ. Успѣхъ превзошелъ самыя смѣлыя ожиданія и, конечно, никогда не былъ такъ блистателенъ, какъ именно въ наши дни.

Система съ достаточною наглядностью опредѣлится нижеслѣдующими главными чертами:

Духъ свободнаго изслѣдованія необходимо было поражать неустанно, на каждомъ шагу, въ открыто поставленныхъ назрѣвшихъ вопросахъ и въ ничтожнѣйшихъ мелочахъ будничной жизни. Для этого требовался авторитетъ, удобный во всѣхъ случаяхъ, по возможности привлекательный, нестѣснительный, неопасный. Священное писаніе, очевидно, для этого не годилось. Оно будитъ мысль и наводитъ на вопросы, большею частью разрѣшаемые личностью въ направленіи, несогласномъ съ видами церкви. Прямого, цѣльнаго отношенія къ вещамъ вообще не слѣдуетъ допускать въ людяхъ, не соблазняясь даже возможностью частнаго успѣха; потому что оно составляетъ опасную умственную привычку, всегда способную погубить человѣка. Этотъ взглядъ давно былъ усвоенъ церковью, которая удерживала изученіе священнаго писанія въ небольшомъ кружкѣ талантливыхъ представителей духовенства и людей науки; всякія же попытки къ популяризаціи подавляла съ неослабной энергіей. Реформація доказывала необходимость еще большей въ этомъ дѣлѣ неуклонности; съ тѣмъ, однако же, чтобы по возможности избѣгать насилія видимаго, гласнаго, могущаго произвести потрясающее впечатлѣніе, такъ какъ и оно способно вызывать въ людяхъ то страстное настроеніе духа, предупрежденіе котораго имѣлось въ виду. Къ тому же, въ послѣднее время слишкомъ уже часто являлась необходимость иносказательнаго толкованія и противорѣчія съ тѣмъ, что утверждалось прежде; и каждая подобная уступка вредила основному принципу непогрѣшимости. Ясно было, что документы такого характера слѣдовало оградить отъ всякой полемики и изъять изъ обращенія, содержа ихъ въ глубинѣ святилища, какъ нѣчто до крайности чтимое, но недоступное, неосязаемое и невѣсомое, сообщаемое вѣрующимъ лишь на непонятномъ языкѣ, произвольными отрывками, способными имѣть какой угодно смыслъ, а всего чаще вовсе никакого. Творенія отцовъ годились для боя еще менѣе; такъ какъ и они недостаточно были проникнуты современной мудростью и къ тому же отрицались противниками; а между тѣмъ, вслѣдствіе авторитетнаго положенія, за ними признаннаго, удары, противъ нихъ направленные, поражали принципъ. Отцы церкви также исчезли. По возможности, отодвинуть былъ на задній планъ и самъ папа; такъ какъ его непогрѣшимость во всемъ, кромѣ вопросовъ прямо касающихся вѣры, приходилось ограждать оговоркой: поколику правильно поставленъ въ извѣстность; и иногда оказывалось, что поставленъ онъ былъ въ извѣстность неправильно. Въ іезуитской полемикѣ и пропагандѣ всѣ эти слишкомъ громоздкія и неудобныя средства, съ инквизиціонной декораціей включительно, замѣнились сочиненіями уважаемыхъ ученыхъ, docteurs graves. Они быстро расплодились въ огромномъ количествѣ, ссылаясь только другъ на друга и, по возможности, игнорируя писаніе, отцовъ и папъ. Замѣна совершилась до такой степени отчетливо, что когда миновалъ періодъ напряженной реформаціонной борьбы, и церковь, оправившись отъ паники, привела въ ясность невозвратно утраченное и спокойнѣе оглянулась на то, что успѣла отстоять послѣ взятія Ла-Рошели и Вестфальскаго мира, іезуиты съ наибольшимъ ожесточеніемъ стали гнать именно тѣхъ изъ своихъ противниковъ въ католическомъ лагерѣ, которые напоминали имъ о традиціяхъ церкви, о текстахъ писанія, объ отцахъ и папахъ, и выставляли на позоръ постыдное противорѣчіе ихъ ученія со всѣмъ этимъ. Разумѣется, противники обличали ихъ, а они защищали себя; но нѣтъ никакого сомнѣнія, что собственно защита ордена была въ ихъ глазахъ дѣломъ второстепеннымъ. Первенствующимъ мотивомъ вражды и гоненій были именно эти указанія на то, чего не должно было касаться ни подъ какимъ предлогомъ, эти богословскія тонкости, которыми умы, искавшіе правды, пытались примирить непримиримое. Орденъ разъ навсегда постигъ, куда приводятъ эти благонамѣренныя усилія. Ему было мало дѣла до того, сколько времени держалось и сколько еще могло продержаться чудо, остановившее протестантовъ на пути къ раціонализму. Исходъ былъ все-таки неизбѣжно одинъ; и орденъ съ неусыпной бдительностью, съ неослабной энергіей стоялъ на стражѣ противъ малѣйшаго шага въ этомъ направленіи. Въ виду высшей цѣли, іезуиты совершенно не взирали на лицъ. Въ диспутахъ, гдѣ не помогала казуистика и полемическая наглость, они прибѣгали къ голосу большинства, составленнаго изъ невѣжественной нищенствующей братіи (cucullatus gymnopoda, Pascal), или пускали въ ходъ тайныя козни, или давили противника королевскимъ или папскимъ словомъ, добытымъ путемъ убѣжденія, угрозы или интриги. Лично, даже папа не импонировалъ іезуитамъ. Онъ имѣлъ въ ихъ глазахъ цѣну, лишь какъ могущественное орудіе и какъ символъ того единства, которому орденъ фанатически служилъ и въ которомъ одномъ видѣлъ гарантію владычества надъ міромъ. Попытки королей и епископовъ оградить національную церковь отъ притязаній Рима, очевидно, составляли покушеніе противъ этого единства и, стало быть, требовали самаго энергическаго противодѣйствія, независимо отъ той еретической подкладки, которая неизбѣжно, хотя быть можетъ и безсознательно, въ нихъ заключалась.

Поставить авторитетъ своихъ уважаемыхъ ученыхъ на такую высоту, наперекоръ всѣмъ обличеніямъ въ злостномъ извращеніи писанія и надругательствѣ надъ преданіями церкви, іезуитамъ удалось именно благодаря ихъ принципу обращенія къ пошлымъ и низкимъ сторонамъ человѣка, къ его ограниченности, корысти, эгоизму, пороку, дурнымъ страстямъ.

 

«Отечественныя записки», 1881, № 8, август, с. 434—437