Об авторе: Иванов Вячеслав Александрович. 36 лет. Смоленск. Автор поэтических сборников «Нас на Земле двое» (2012 г.), «Крылья» (2014 г.) и «Бывает» (2018 г.). Победитель литературной премии «Справедливой России» «В поисках правды и справедливости» в номинации «Молодая поэзия России» (2016 г.), лауреат межвузовского литературного форума «Осиянное слово» им. Н. Гумилева (Москва, 2013 г.), победитель Всероссийского конкурса молодых поэтов имени Б.А. Ахмадулиной (Москва, 2017). Публиковался в литературных периодических изданиях: «Юность» (2012, №1, 2016, №3), «Литературная Россия» (2013, №10), «Российский колокол» (2015, № 1-2), «Роман-Газета» (2017, №6).

 

* * *
Автобус. Девочка с айфоном.
Бомжи несут сдавать картон.
И от Собора долгим звоном:
Динь-дон, динь-дон, динь-дон, динь-дон…

Старушка с палочкой. Рэнж-Ровер.
Собачка клянчит колбасу.
Всем на Земле раздали роли.
Динь-дон, – не смей ронять слезу.

Сарай. Бараки. Новостройка.
Брусчатка. Пар. Открытый люк.
И переполнена помойка.
Динь-дон, динь-дон, – всё громче звук.

Мороз. Протянутые руки
Цыганских женщин и детей.
Динь-дон, динь-дон, – по всей округе.
Динь-дон, – ронять слезу не смей.

Ступени. Золото. Иконы.
Снимай ушанку – бей поклон.
Прими судьбу свою покорно.
Динь-дон, динь-дон, динь-дон, динь-дон.

 

* * *
Живу в молчании. А с кем
Поговорить? Все безъязыки.
Не помогает мне в Москве
Ни мой могучий, ни великий.

От тишины с недавних пор
Пишу рифмованные строки
О том, как мой унылый двор
Облюбовали две сороки.

За ними трудно повторить
Произносимые созвучья.
Но с ними можно говорить,
Забыв великий и могучий.

Я из окна кидаю хлеб
Двум черно-белым балаболкам.
Язык их, кажется, нелеп.
Но и в моем не больше толку.

 

* * *
Нежностью первого снега
Я покорён.
Ни одного человека
Под фонарем.

Только потоки снежинок
В светлом пятне.
Сколько исправить ошибок
Хочется мне.

Если бы ты понимала,
Если… Хотя
Утром какой-нибудь малый,
Здесь проходя,

Грязной кирзою натопчет.
Варвар! Ты знал,
Сколько мне стоила ночи
Той белизна?

 

* * *
Когда Серега умер от запоя,
За ним прислали ржавую Газель.
Тем утром на дорогах Уренгоя
Заснеженный свирепствовал апрель.

Машина у подъезда сев на брюхо,
Не в силах скорбный свой продолжить путь,
Беспомощно завыла, как старуха,
Пришедшая соседа помянуть.

И кто-то говорил: « Серега шутит!
С ним вечно приключается курьез!».
И было что-то страшное до жути
В бессмысленном вращении колес.

 

* * *
Просить остаться уходящего
Еще зазорнее, чем паперть.
У нас есть только настоящее:
Вот этот стол и эта скатерть,

И занавеска, что качается
От ветерка, и запах лета.
И я сейчас могу отчаяться,
Но завтра станет прошлым это.

Оно поблекнет и осунется,
Как человек с тяжелой ношей.
Вот, ты уже идешь на улицу.
И я уже почти что брошен.

Но с точки зрения грядущего,
В масштабе всей моей планеты
Ничтожно всё. Но ты, идущая
К такси, не ведаешь об этом.

 

* * *
Дорога – пыль. Дорога – снег.
Цветы на ней найдешь едва ли.
Я прочь уехал от печали.
В вагоне – пьют. В вагоне – смех.

Постель прописана в билет.
В окне – дома. В окне – посадки.
Во мне – туманные догадки,
Что счастья не было, и нет.

А проводница гасит свет.
Она – здесь власть. Она – здесь сила.
Она вчера меня спросила:
«А ты случайно не поэт?».

Я открестился: «В наш-то век
Какие могут быть поэты?».
Все на Земле уже воспето.
Дорога – пыль. Дорога – снег.

 

* * *
Так ветрено. Ты пишешь мне: «Привет».
Я брат тебе? Ну, что ж, прощай, сестрица.
А полиэтиленовый пакет
Поднялся над домами, словно птица.

Не зная притяжения Земли,
Он видит, как пишу тебе я: «Ира,
Как жаль, что мы с тобою не смогли
Вот так же воспарить над этим миром».

И в этом точно нет ничьей вины.
Да просто под ногами слишком шатко.
Как сверху мы, наверное, смешны
В печально разноцветных зимних шапках.

Ты спросишь: «Ты расстроился?». Ничуть!
Пускай, ты посчитаешь, я с приветом,
Но знаешь, я чего сейчас хочу?
Стать полиэтиленовым пакетом.

 

Велосипед

Мне снился мой велосипед –
Складной видавший виды Аист.
Как будто я на нем катаюсь.
Как будто мне двенадцать лет.

Дороги пыльной полоса
Мне тоже снилась ночью этой.
Как будто день. Как будто лето.
Как будто я открыл глаза.

А на багажнике моем,
Поджав колени, ехал Боря.
Как будто он еще не болен
И покидать способен дом.

Всю ночь мы с ним с горы неслись,
И непрерывно хохотали.
А я крутил, крутил педали,
Опередить пытаясь жизнь.

 

* * *
Как живу? Да обычно весьма,
Как положено жить человеку.
За окошком – скорей бы весна –
Листья медленно падают в реку.

И такая ж осенняя грусть
На картине твоей без названья.
Раньше думал, от горя сопьюсь,
Но недуг победило сознанье.

Пью – не смейся – настои из трав
И хожу до обеда в халате.
А сегодня, тебя разгадав,
В безвозвратное прошлое глядя,

Стер с холста безымянного слой,
А под этой картиной другая.
Там в подснежниках поле весной,
А не птиц улетающих стая.

 

* * *
Я б рад ответить за базар,
Но ни базара нет, ни рынка.
И ты состарилась, Маринка,
Хоть я об этом не сказал.

В торговом центре суета,
И громыхает эскалатор.
А ты потягиваешь латте,
Который стоит здесь от ста.

Все это мелочи. И я
Свою отсчитываю мелочь.
А ведь когда-то ты умела
Меня отвлечь от бытия.

 

* * *
Не выбросить печаль из головы,
Когда такая осень на пороге.
Приехали поэты из Москвы.
Читали выразительные строки.

И по обыкновению трезвы
Их мысли были в этом пьяном мире.
Приехали поэты из Москвы.
Мы с ними затусили на квартире.

Мы говорим, мы так снимаем швы
С души, порой, изрезанной до крови.
Приехали поэты из Москвы.
Они сегодня главные герои.

У каждого из них внутри дыра.
Откуда же на все берутся силы?
Я спать иду, а им уже пора
В дальнейший путь по матушке-России.

 

* * *
Он не то, что одет не по моде,
Он о ней и не слышал, зато
Леонид регулярно приходит
К нам на каждое наше лито.

Он не пишет стихи или прозу.
Он седой, как декабрьский лес.
Леонид задает нам вопросы,
Провожает домой поэтесс.

Он несет и свое, и чужое,
И, порой, раздражает, да так,
Что однажды Антоненков Жора
Леониду сказал: «Вы – дурак!»

И Марина Сергеева тоже
Леониду возьми да скажи:
«Вы немного на черта похожи!
Не нужны на лито нам бомжи!

Вы ни в рифмах, ни в ритмах не дока!
Не влезайте-ка в наши дела!»
В общем, как-то довольно жестоко
Леонида она прогнала.

Он ни разу с тех пор не являлся.
Да о нем и не вспомнил никто,
А весною нашли водолазы
Леонидово в речке пальто.

Молчалив был Антоненков Жора,
А Марина пустила слезу.
В общем, выдался вечер тяжелым.
Расходились в десятом часу.

И покуда поэты из вида
Во дворах исчезали глухих,
Мне почудилась тень Леонида,
Бормотавшая наши стихи.

 

* * *
Я в бар хожу по четвергам
И занимаю столик справа.
Я ненавижу шум и гам,
Когда вокруг меня орава.

Четверг же день, когда толпа
Еще не близится к субботе.
В четверг ведет меня тропа
К неограниченной свободе,

Где начинают свой полет
Стихи к официантке Вере.
И пусть она их не поймет, -
Не перебьет, по крайней мере.

 

* * *
Напиши мне письмецо,
Дорогой дружище.
Я забыл твое лицо.
Память – пепелище.

Ты живешь теперь в горах
Или все ж у моря?
Иисус или аллах
Утешает в горе?

У тебя жена и дочь,
Иль в остывшем доме
Согревает только ночь
Ледяной ладонью?

А в ответ, как день, бела,
Скрипнув дверью старой,
Вижу, женщина вошла
И тихонько стала

За спиною, у трюмо,
И глядит, босая,
Как пишу себе письмо
И в огонь бросаю.

 

 

* * *
…А ночами к Ивановым от Иванниковых
К таракану приходила тараканиха.

Пахла медом и корицей, расфуфырена.
То халвы кусок притащит, то зефирины.

Вот сидят, жуют часами втихомолочку.
Что останется – запасливо на полочку.

Предлагал у Ивановых он остаться ей, -
Уходила – провожал до вентиляции.

Долго думал, шевеля усами рыжими,
А потом в кладовке прятался за лыжами

Возле банок с огурцами и капустою,
Всем хитином одиночество предчувствуя.