ИНТЕЛРОС > №3, 2018 > Музыка чернил Нина Гейдэ
|
(Евгений Чигрин. Невидимый проводник. – М.: У Никитских ворот, 2018. – 204 с.) Четвёртая книга одного из самых загадочных и парадоксальных – а потому и одного из самых интересных, на мой взгляд, современных поэтов Евгения Чигрина называется «Невидимый проводник». В названии книги, как в закрытом ещё бутоне необычного поэтического цветка, который самым неожиданным образом открывается читателю – уже дан ключ к пониманию экзистенциальной сути поэзии Чигрина: нам предстоит путешествие не только по земному видимому миру, но и по невидимым просторам бытия и даже небытия. Таков бесконечный диапазон неисчерпаемо многоликого сочинительства Евгения Чигрина. Я в полусне иллюзий прикоснусь Чигрин с чутким вниманием открыт всем явлениям жизни, которым он не торопится дать какую-то оценку, он просто переводит всё увиденное и прочувствованное на поэтический язык и делает это мастерски. По его собственным словам – рифмует земное и «небесное на русском». Его умная интеллектуальная поэзия легка и ненавязчива – он всегда оставляет в своих стихах простор для многотолкований, а значит, приглашает читателей к сотворчеству. Поэзия Чигрина – и есть тот «невидимый проводник» в ещё непознанные или не до конца раскрытые тайны бытия, постигать которые всем нам неизбежно приходится в одиночку. «Я сам почтальон одиночества» – говорит поэт, и этот образ у него сквозной, потому что его поэзия глубинно экзистенциальна: даже беря «на кончик пера» самые простые будничные вещи, Чигрин прежде всего повествует о существовании человеческой души во Вселенной – одинокой среди других душ и звёзд: В личностном небе я до рассвета буду скитаться Чигрин хорошо понимает, что главная миссия поэзии не в том, чтобы что-то объяснить, «проштамповать» однозначностью вывода, а прежде всего в том, чтобы разбудить сознание, всколыхнуть эмоцию, поджечь давно привычное новым видением, поразмышлять о том, «что значит накатившая минута» на просторах Вечности. Автор часто лишь задаёт вопросы, но не отвечает на них, лишь намечает движение поэтической мысли, но не продолжает его, давая нам возможность самим пройти ещё одной тропинкой бытиепознания и совершить свои открытия. Чигрин – поэт вопросительных знаков и многоточий, и это тоже его авторское «ноу-хау»: под внешним покровом вопрошающей невнятности – самые глубинные откровения. Под стать Камилю в красных Будва – в карминных крышах, как в раю. Даже в доверительно исповедальных стихах Чигрина есть элемент отстранённой созерцательности пережитого – как будто поэт стремится уйти от личного к общечеловеческому, вселенскому. В предельно сжатой поэтической форме в нескольких строках Чигрин может рассказать о себе нечто такое, что отличает его от всех и в то же время узнаваемо для каждого из нас. Жизнь, что бросала восторги, грызла орешки любви, Главное чигринское отличие от всех – или по крайней мере от многих – это то, что всё пережитое им не кануло бесследно в Лету, но стало творческим материалом для поэтической мастерской: «по локоть жизнь в стихе». Он и сам не скрывает, что превратил собственную жизнь в литературу – «жизнь прорастает в глаголах и рифмах простых». Поэт от многого отказался, но приобрёл то экзистенциальное богатство, которому в земном измерении нет цены. Преданность Чигрина поэзии абсолютна. И поэзия отвечает ему взаимностью. Плывут миры, как будут плыть потом… Чигрин много размышляет о сути не стихосложения даже – стихоявления. О жизни «в придуманных словах и музах, обнимающих по праву» – мучающих «счастьем, как горем». Пряное солнце глотаю под вечным инжиром, Чигрина убеждён, что поэтическое слово – это его «невидимый проводник» не только здесь на «застеленной жизнью земле», но в иных пространствах после жизни. Поэтому Чигрин так много пишет о том, как сопрягается поэзия с мирами видимыми и невидимыми, как влияет на них, изменяет и преобразует. Добровольческая муза Тема поэтического бытиетворчества – одна из центральных у Чигрина. Поэт всегда немного шаман, колдун, провидец, фантазёр и игрок в «карты ассоциаций»: он тасует их по своему желанию и творит новые и новые реальности образов и смыслов. В этом Чигрин – настоящий виртуоз. Его «стиховой неразбавленный спирт» порой крепок до головокружения и именно этим так притягателен: никаких повторов и общих мест, банальностей, перепевок общеизвестного. Всё по высшему разряду поэтической новизны. На Чигрина можно «подсесть», как на хороший алкоголь многолетней выдержки, открывающий новые области сознания – и ведь, действительно, сколько лет уже поэт «заключает эту жизнь в строфы», «смыкает рифмами», казалось бы, несоединимое: низкое и высокое, ироническое и трагическое, бытовое и космическое. И яхта яхте говорит слова Приверженец творческой эклектичности, Чигрин не причисляет себя ни к каким поэтическим школам и течениям. Он наследник и продолжатель (но не подражатель!) того лучшего, что было создано его собратьями по перу в разные эпохи и времена. То он, как «мотылек словесного витья по Хлебникову крылышкует к свету», то ощущает себя одновременно «космонавтом постпушкинского слова» и «огоньком постблоковской поры», «посылая в другие столетья мейлы любви и целебную музыку дара». Я повторю который раз в году, Чигрину вообще очень удаются всякого рода поэтические эксперименты. Он не пытается искусственно вписаться в «новый век», «омолодиться» эликсиром виртуальной реальности с её новыми словесными кодами и терминами, заискивая перед читателями 21-го столетия. У него это получается само собой – очень органично. Поэт и «свет старозаветных берегов держит руками» и зажигает «лампу над морем» современности. На сжатом пространстве стиха умещаются символы, образы и даже бытовые детали разных веков и культурных эпох, сшиваются воедино сон и явь, фантазии и реальность, юность и старость, бренность и бессмертие – да так мастерски, что и швов не отыскать. Без всяких сомнений Чигрин – яркий представитель нового глобального поэтического мира, движимого жаждой стирания границ – и жанровых, и стилистико-семантических. И поэтому в руках у него, несомненно, билет-проводник в будущее. Ставят лайки «ВКонтакте» то старому сотнику, то Но Чигрину мало сшивать эпохи и художественные стили – он пытается также синтезировать в своей поэзии разные виды искусств – прежде всего живопись и музыку. Традиционно многие стихи в «Невидимом проводнике» посвящены французским импрессионистам – Писсаро, Синьяку, Марке, Сезанну – «все мы Сезанном нетленны». Это и не удивительно, ведь его собственная поэзия ярко импрессионистична, насыщена оригинальными образами, неожиданными метафорами – «светятся губы метафор, равно диадемы, лунной хозяйке ложатся на жёлтую грудь…» Сплошная сарабанда от Маре: Поэт обращается в своих стихах к известным композиторам, как к своим старым знакомым, с которыми хорошо скоротать зимний вечерок, поговорить о том о сём. А прежде всего – о сути жизни и искусства.
Примечание: Вернуться назад |